Текст книги "Второй брак"

Автор книги: Хелен Брукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Клэр? – Это был голос Грейс, прозвучавший тревожно и резко, как полицейский свисток. – Клэр, где ты? С тобой все в порядке?

Романо вскочил на ноги, одновременно поднимая девушку. Он поддерживал ее, а она, покачиваясь, глядела огромными непонимающими глазами и даже не догадалась пригладить волосы.

– Мы здесь, Грейс, – сказал Романо ровным голосом; лицо его приобрело свое обычное властное выражение, и не было на нем теперь ни тени той страсти, что пожирала его минуту назад. Клэр будто холодной водой окатили – заметив эту перемену в нем, она пришла в себя, высвободилась из его рук, поправила платье и привела в порядок прическу. К этому моменту Грейс показалась из-за кустов и замерла при виде двух фигур, стоявших перед ней как статуи.

– Ты… ты в порядке? – спросила Грейс, запинаясь. – Я... Аттилио сказал, что ты пошла поговорить с Романо, но долго не появляешься. Он начал беспокоиться.

– Можешь сама убедиться, что он беспокоился зря, – ответил Романо тоном, подсказавшим Клэр, что Романо еще сведет счеты с учителем. – Как видишь, Клэр в полной безопасности.

– Да я и не думала... – Грейс помолчала мгновение. Потом сказала более уверенно: – Ты не хочешь вернуться к гостям, Клэр?

– Романо! – произнесла Клэр со слабой надеждой в голосе, перевернувшей его душу. – Ты больше ничего не скажешь?

Они смотрели друг на друга довольно долго – высокий, отчаянно красивый и опасный в гневе мужчина и хрупкая, светлокожая девушка-англичанка.

Да, конечно, он хотел сказать, и очень многое. Рассказать, что на самом деле чувствует, воззвать к той нежности, что живет в ее сердце. Отбросить прочь сомнения. Покончить с этой пыткой...

Еще я хочу обладать ею, черт возьми, думал Романо. Он вновь возбудился при мысли, что могло бы быть, если бы Грейс им не помешала. Хочу вонзиться в это нежное, мягкое тело, думал он, заполнить ее... заполнить всю ее, пока она не потеряет способность думать. Подвести ее к самому краю, а потом не торопясь ласкать, пробовать на вкус. А потом мы вместе полетим в пропасть невыразимого наслаждения. После чего – начнем все сначала.

Я хочу видеть ее лицо в тот миг, когда буду обладать ею и когда заменю для нее собой целый мир. Хочу чувствовать ее малейшее движение, чувствовать, как она вздрагивает, когда я достигну ее самой сокровенной сути.

Да, я хочу ее. Хочу ее всю: ум, душу и тело Но обладание умом и душой невозможны, значит – остается уйти. Я еще раньше знал, что мне не следует сегодня являться сюда, но поддался непростительному эгоизму. Думал оправдать себя, объяснить необъяснимое. Нет, я не могу позвать ее в ад, в котором пребываю сам.

– Романо?

Этот смущенный, удивленный шепот был последней каплей, переполнившей чашу. Он посмотрел на нее долгим, прощальным взглядом, запоминая каждую ее черточку – влажные карие глаза с затаившейся в них обидой, дрожащие губы. Его же губы сложились в жесткую, упрямую линию:

– Прощай, Клэр.

Она не ответила, только не отрываясь смотрела на него. Грейс обняла ее покрепче. А он... развернулся и зашагал прочь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Я еду с тобой в аэропорт, – уже в третий раз за это утро сказала Грейс, – и не хочу слышать никаких возражений. Джина и Анна прекрасно справятся с близнецами в эти несколько часов. Кроме того, иногда пососать из бутылочки им полезно – ты сама это знаешь. Лоренцо тоже за ними с удовольствием присмотрит. Да и Донато обещал быть дома сразу после обеда. Видишь, сколько народу будет плясать вокруг них.

– Ты действительно можешь на несколько часов отлучиться? – тихо спросила Клэр. Это будет первый случай после рождения Романо и Клэр, когда мать оставит их на какое-то время. Сначала Грейс была беспокойной мамашей, как и большинство из них: постоянно проверяла, как младенцы себя ведут, и, стоило им засопеть или застонать во сне, вскакивала с места. Но время шло, Грейс убеждалась, что близнецы набирают вес и растут, что сигнальные звоночки, укрепленные на кроватках, не подводят, и успокоилась.

– Действительно могу. – Грейс улыбнулась подруге, угадав ее мысли. – Наконец-то я уверилась, что они будут жить, – уверилась отчасти благодаря тебе, твоему здравому смыслу и четким указаниям. Я... кроме тебя и Донато я не могла ни с кем поделиться своими страхами. Знала, что должна преодолеть их сама, но ведь хотелось и поговорить...

– Я тебя понимаю, – мягко сказала Клэр.

– Я только хочу...

– Что?

– Чтобы ты не пострадала из-за этой истории. Он идиот, Клэр, настоящий идиот. Потерял тебя, и я даже не знаю, что теперь делать: стукнуть его как следует или пожалеть.

Грейс и вчера говорила то же самое; поиски уважительных причин для странного поведения Романо перемежались у нее с приступами праведного гнева, и хотя Клэр понимала, что Грейс говорит все это из любви к ней, ничто не помогало скоротать длинное, жаркое воскресенье. Но вот наступил понедельник, и в этот день Клэр улетала из неаполитанского аэропорта сразу после ленча. С Донато она попрощалась утром, когда он уходил в свой офис. С Лоренцо – едва сдерживая слезы – рассталась тоже утром, еще до его уроков. С учителем попрощалась поспешно и коротко – щадя скорее его, чем себя. И вздохнула с облегчением, когда все кончилось.

– Я буду готова, как только скажешь, – предупредила Грейс, – а твои чемоданы шофер уже уложил в багажник моей машины.

Они допивали третью чашку кофе, завершавшего неторопливый завтрак. Другие домочадцы давно разошлись по своим делам.

– Хорошо. Пожалуй, пойду попрощаюсь с Бенито, он никогда мне не простит, если я этого не сделаю, – сказала Клэр совершенно серьезно, и Грейс кивнула.

– Правильно. Он знает, что ты уезжаешь, и все последние дни сам не свой.

Попугай сидел на жердочке в своей клетке, в гостиной, отведенной Лоренцо. Пока Клэр шла от двери к его клетке, Бенито угрюмо смотрел на нее, как-то недовольно склонив голову. Экзотические перья казались еще ярче при свете солнечного утра.

– Привет, старина, – сказала Клэр. Подойдя к клетке, она стала гладить шелковистые перья, приговаривая: – Ты же знаешь: я не хочу уезжать, но у меня нет выхода. Ты ведь понимаешь, правда?

– Бенито – славный старикан, – печально произнес попугай. – Клэр и Романо. Романо и Клэр, а?

Неужели он догадывается? – подумала Клэр. С одной стороны, это невозможно, с другой – черные круглые глаза птицы смотрят с таким пониманием...

– Я бы хотела, чтобы Клэр и Романо были вместе, – ответила девушка, – правда, хотела бы. Но боюсь, на этот раз ты ошибся.

– Ошибся, ошибся, – сказал Бенито так печально, так по-человечески, что Клэр невольно улыбнулась. Все-таки он смешной старый прохвост, подумала она, я буду скучать по нему. Впрочем, мне будет всех недоставать.

Она посмотрела за окно, под которым красовался сад. Листва на деревьях уже сверкала в солнечном свете. На ярко-голубом небе не было видно ни облачка. Пахло травой только что подстриженной лужайки. Этот праздник цвета, света и тепла был полной противоположностью тому, что ожидало ее дома.

– Ты готова?

Клэр и не слышала, как подруга подошла сзади. Девушка поспешно изобразила на лице бодрую улыбку, отвернувшись от окна и прогнав тайные мысли.

– Да, готова. – Погладив птицу в последний раз, она поспешила вслед за Грейс.

В этот день аэропорт Неаполя походил на все прочие аэропорты мира: в нем царили привычные шум и суматоха. Взад и вперед сновали пассажиры – одни прилетали, другие улетали.

Пока машина везла ее из усадьбы в аэропорт, Клэр пребывала в каком-то трансе. В том же состоянии она регистрировала билет, а потом выслушала сообщение, что вылет несколько откладывается.

– Грейс, ты можешь уехать домой, я серьезно говорю, – принялась убеждать подругу Клэр. Конечно же, Грейс беспокоится о детях... – Ты знаешь, как эти отсрочки тянутся иногда. Со мной будет все в порядке, у меня с собой хорошая книжка. А задерживая тебя, я нервничаю.

– Отстань, – упрямо повторила Грейс.

– Грейс, ну правда, – продолжала настаивать Клэр. Но вдруг глаза ее подруги остановились на одной точке, и Клэр невольно повернулась в ту же сторону. В нескольких шагах от них стоял Романо. Черная шелковая рубашка и черные джинсы подчеркивали стройность и гибкость его спортивной фигуры. У Клэр перехватило дыхание.

– Романо! – воскликнула Грейс, пришедшая в себя первой. – Что ты делаешь здесь, черт побери? – Ее обычно мягкий голос был сейчас резким.

– Мне кажется, причина очевидна, – он улыбнулся. – Приехал попрощаться с Клэр.

– Ты хочешь... – в голосе Грейс было возмущение и недоверие. – Не может быть.

– Что ты увидела странного в том, что один человек хочет проводить другого? – вкрадчиво спросил Романо. Потом поднял руку, останавливая Грейс. – Я знаю, что вы с Клэр подруги. Но Клэр взрослая девушка, и есть нечто такое, что касается только нас двоих.

Значит, он приехал не для того, чтобы попросить ее остаться. Клэр не отрываясь смотрела на этого высокого, темноволосого мужчину, а сердце больно стучало в груди. Он приехал, чтобы проститься с ней. Зачем он устроил ей эту пытку?

– Вас двоих? – чеканя слова, повторила Грейс. – Прости, Романо, но я другого мнения.

– Ну что ж... Однако, хочешь ты или нет, я должен поговорить с Клэр, причем наедине.

Ситуация становилась неприятной. Клэр положила руку на плечо подруги.

– Все в порядке, Грейс, я с ним поговорю. Ничего страшного, правда...

– Я вижу, что ничего страшного. – В голосе подруги, однако, звучала тревога. – Ты думаешь, мне можно уехать?

– Так будет лучше. А я позвоню тебе, как только окажусь дома. Малыши тебя ждут, не следует оставлять их надолго.

– О'кей.

Целую минуту подруги стояли обнявшись.

Глаза Грейс увлажнились.

– Не смей, слышишь, не смей ее снова расстраивать, – сказала она шипящим шепотом, повернувшись к Романо, который удивленно вскинул брови. Ответить он не успел: Грейс ушла, как-то странно сутулясь и опустив голову.

– Мне кажется, Грейс немного свихнулась на почве материнства, – проговорил Романо низким, глубоким голосом.

Клэр приготовила речь в защиту подруги, но поперхнулась, увидев странное, печальное выражение на этом обычно жестком лице. Он явно нервничал. Клэр как во сне двинулась вслед за Романо, который повел ее, взяв за руку, в тихий угол. Она рухнула на стул, потому что ноги ее больше не держали.

– Принести тебе кофе? – спросил итальянец. Теперь, оставшись с ней наедине, он, качалось, жалел, что она уезжает. Клэр медленно покачала головой, не в силах говорить. Ею владело единственное желание – покончить со всем этим, и поскорее. И ей совсем не хотелось, чтобы он запомнил ее плачущей, цепляющейся за него. Но она чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Спасибо, не надо. Может, ты скажешь мне то, что собирался сказать, и уйдешь? – спросила Клэр.

Только белое как полотно лицо выдавало ее волнение.

– Клэр. – Он резко остановился, потом сел на стул напротив и взял обе ее руки в свои. Лицо его выражало отчаяние. – Не знаю, возможно, мне не стоило сюда приходить. Я в полной растерянности. Но... но не могу позволить тебе улететь из Италии... уйти из моей жизни, так и не услышав правды. Не знаю, станет ли нам от этого легче или еще тяжелее, теперь я уже ничего не знаю. Однако... я должен объяснить.

– Что именно? – Ее пугало выражение его лица.

– Ты считаешь, что я любил Бьянку и до сих пор ее люблю. Думаешь, что у нас был идеальный брак. – Он вздохнул. – Клэр, моя женитьба была самым мрачным кошмаром... наяву. Это были дни, недели, месяцы бесконечной пытки, – сказал он горько. – Бывали минуты, когда я думал, что схожу с ума. Я смотрел на других людей и спрашивал себя: почему у них все так хорошо, а у меня все так плохо?

– Романо, – Клэр смотрела на него, не веря своим ушам, – я не понимаю...

– Я тоже так и не понял всего до конца. – Он покачал головой. Потом сделал глубокий вдох прежде чем продолжить, отпустил руки Клэр, повернулся на стуле и долго смотрел в пол. – Но, видимо, мне лучше начать рассказ с самого начала... Про свое детство я уже рассказывал. Ты уже знаешь, что семья, где рос Донато, стала моей семьей. В юности мы наслаждались с ним жизнью. Точнее говоря, не отказывали себе в удовольствиях. – Он говорил глухим голосом, который приводил Клэр в дрожь. – А Бьянка была сестренкой, правильно? Сестренкой Донато. Никем больше. Однако ей исполнилось пятнадцать, потом шестнадцать, и я стал понимать, что она испытывает ко мне вовсе не родственную любовь. К тому же она умела управлять людьми, манипулировать. Потом, позже, я догадался, что это у нее болезнь. В общем, она просто хотела меня. Я пытался объяснить ей как можно мягче, что не испытываю к ней никаких чувств. Не помогло. Я перестал бывать в Каса Понтина. Я думал: со временем она что-то поймет, может быть, влюбится в кого-то еще...

– Это тоже не помогло? – спросила Клэр.

– Нет, – мрачно ответил Романо. – Она стала появляться там, где бывал я. Потом взяла себе привычку приезжать ко мне домой. По нескольку раз в неделю.

– Ты рассказывал Донато?

– Пытался, но он ничего не понял. Да черт меня возьми, я и сам не все понимал! Потом заболел отец Донато, и у моего друга хватало забот: он занимался бизнесом, усадьбой... всем на свете. Я не мог наваливать на него еще и это.

– И что же дальше?

– Однажды я поздно вернулся домой и увидел Бьянку в своей постели. Бьянка была без сознания – вероятно, приняла слишком большую дозу наркотиков. И я решил: если уж она меня любит до такой степени, я должен на ней жениться, сделать ее счастливой. Слишком многим я обязан этой семье, думал я. Я был свободен, никого не любил. И вообще это не было бы для меня жертвой. Ведь Бьянка давно вошла в мою жизнь... Кроме того, я не хотел, чтобы все кончилось трагедией.

– А Донато знал про наркотики? – спросила Клэр мягко, стараясь представить себе, что он чувствовал тогда.

– Нет, и до сих пор не знает. В ту ночь я отвез ее домой, наутро мы объявили о своей помолвке. И полгода спустя поженились. Бьянке было семнадцать лет. Уже через месяц я понял, какую страшную совершил ошибку. То, что я принимал за ее любовь ко мне, было навязчивой идеей, одержимостью. Что она делала со мной... Нет, не буду посвящать тебя в подробности.

Потом Бьянка обнаружила, что не может иметь детей. Чтобы родить, ей сначала нужно было сделать операцию. Вот тут психическая болезнь ее достигла своего пика: операции Бьянка боялась и направила свой страх и ненависть против молодых женщин, способных рожать. Она сделала мою жизнь настоящим адом.

– Но ведь и Грейс вошла в семью примерно в то же время? – спросила Клэр. – А Бьянка не...

– Именно Бьянка попыталась развести Донато и Грейс после того, как умер их первенец Паоло. Бьянка была способна на все... на любые мерзости. Конечно, я не сразу все узнал: жена моя была очень хитрой, а Грейс помалкивала ради покоя и мира в семье.

– О, Романо... – Клэр легко коснулась его, а он с минуту смотрел на ее руку, прежде чем снова заговорил.

– Только после смерти жены я узнал, сколько интрижек у нее было на стороне. Я кое-что подозревал и раньше, но она была слишком хитра и никогда не оставляла следов. Ее прошлая любовь ко мне довольно скоро перешла в ненависть, особенно после того, как я начал убеждать Бьянку, что нужно лечиться. Наш домашний врач считал, что болезнь у нее, вероятнее всего, наследственная. Но поскольку Бьянка была приемным ребенком, этого никак нельзя было доказать.

Клэр с большим трудом понимала, что говорит Романо, но ей так хотелось заключить этого исстрадавшегося человека в своих объятия, покрыть его лицо поцелуями, уверить его, что все будет хорошо – она сделает так, чтобы все было хорошо. Однако Клэр не решилась... Она сидела молча, рука ее неподвижно лежала на его руке. А слова Романо прожигали ее насквозь.

– Бьянка погибла в автокатастрофе – спасалась от погони. Дело в том, что ее пытались поймать, узнав о ее кознях против Грейс. Машина Бьянки скатилась в кювет, и она разбилась насмерть. Видишь ли, Донато случайно узнал, что она намерена во что бы то ни стало разрушить их брак с Грейс. Случилось так, что попугай направил Донато в ту комнату, где моя жена угрожала Грейс...

– Бенито? – почти шепотом переспросила Клэр. Она и раньше замечала, как подруга любит попугая, и теперь начала понимать причину этой особой привязанности.

– Ну да, он самый. Попугай подслушал телефонный разговор Бьянки и кое-что запомнил... Донато вовремя ворвался в комнату, где Бьянка запугивала Грейс: моя жена доходила иногда до исступления, и трудно сказать, чем бы все это кончилось.

– Ясно, – сказала Клэр, хотя в голове у нее шумело, мысли путались. Впрочем, одно она понимала теперь совершенно отчетливо: Бьянку он не любил. Этот брак был кошмаром от начала до конца, как он сам сказал. Но тогда почему же сердце не колотится от радости? Интуиция, рожденная ее чувством к нему, подсказывала ответ. И Романо подтвердил ее опасения:

– Клэр, я не могу больше привязываться к кому-то душой и телом. – Он смотрел ей прямо в глаза, а лицо его было белым от напряжения, и только на скулах пробивался румянец. – После смерти Бьянки мне стало еще хуже: я чувствовал себя виноватым, безмерно виноватым в том, что радуюсь ее гибели. Да, я радовался, что освободился от этого кошмара. Но чувства меня захлестнули. Я просыпался по ночам в холодном поту, потому что боялся за собственный разум, – в таком я пребывал состоянии.

– Она же была безумна, – Клэр даже не заметила, что схватила его за руку, – она была больна. Романо, ты сам сказал.

– Да, но я, ее муж, отвечал за нее, – с горечью проговорил он. – Будущее тогда представлялось мне как длинная, черная дорога... настоящий ад на земле. А одиночество, отверженность, испытанные в детстве, казались раем по сравнению с тем, что я получил вместо семейной жизни. Но я был ей мужем. Я дал клятву перед алтарем быть с ней в горе и в радости, во здравии и болезни. Бежать было некуда.

– Это не повторится! – Клэр пыталась облечь в слова свой сердечный порыв. Сблизиться с ним душой, помочь ему... – То, что было с Бьянкой, не повторится. Ты встретишь женщину, которую полюбишь...

– Я уже встретил и полюбил, Клэр, – сказал он ласково, но как-то отрешенно. Клэр похолодела. – Я влюбился в тебя с первой минуты, как только увидел в аэропорту, – когда ты подняла лицо к солнцу, а волосы твои вспыхнули огнем. О-о, я, конечно, боролся с собой, на каждом шагу. Любовь – иллюзия, твердил я себе. Помнишь? И тебе. Нечто придуманное. Но всякий раз, говоря это, понимал, что люблю тебя. А потом ты сама призналась мне в любви – с такой смелостью... – Голос его стал глухим, в глазах была печаль. – Я пытался убедить себя, – продолжал Романо, – что это всего-навсего физическое влечение друг к другу. Я испытывал его к другим женщинам. Как только удовлетворишь желание, оно перестает тебя мучить. Но, услышав твое признание, мне пришлось взглянуть в глаза правде – той, от которой я убегал все это время. Я люблю тебя...

– Романо... Романо, у нас может все получиться...

Он прервал ее мольбу: резко встал и, глядя ей в лицо горящими глазами, жестко проговорил:

– Нет, Клэр, не может. Я трус. Глядя на меня, ты видишь большого сильного мужчину, ведь так? Эдакого храбреца, который победит дракона. Но в последние две недели я убедился в своей трусости. Я люблю тебя, но больше никогда не смогу взять на себя ответственность за другого человека.

– Тебе и не придется! – воскликнула Клэр. Она тоже встала, схватила его за руки, боясь, что он повернется и уйдет не дослушав, что она не убедит его. – Мы любим друг друга. Вместе мы одолеем прошлое.

– Нет. – Он упрямо покачал головой. – У меня в душе ад, Клэр. Я не могу погрузить тебя в свои мучения. И я не врал, когда говорил, что любви нет. Ведь я не испытывал ее. Не видел ни со стороны родителей, ни со стороны жены. Не верил в любовь, пока не встретил тебя.

– Но Донато и Грейс – они любят тебя. И Лоренцо...

– Они не знают меня... настоящего, не знают, что у меня внутри. Видят только то, что снаружи. – В голосе его зазвучала безысходность.

– Нет-нет, ты не прав. У каждого из нас есть свои тайные страхи, неуверенность – все то, от чего мы просыпаемся по ночам, чего боимся днем. Вот почему так важно, чтобы был кто-то рядом, умеющий защитить, любящий нас со всеми нашими недостатками. Твое детство, твоя страшная жизнь с Бьянкой, конечно же, отразились на тебе...

– Но с тобой рядом должен быть кто-то сильный. Ты заслужила лучшего. – Он сказал это с той мрачностью, которая всегда ее пугала.

– Ты сильный. Неужели сам этого не понимаешь? Все, что ты пережил, дало тебе умение видеть глубже, чем обычно видят люди. – О Боже, она заметила, что его красивое лицо каменеет. – Да перестань ты быть... итальянцем до мозга костей! Не надо упиваться трагедией. Я люблю, люблю тебя. Неужели это ничего для тебя не значит? – Клэр бросилась к нему с лицом, залитым слезами. Ее волновало только одно: нужно его убедить. – Снизойди до слабости реального человека!

На миг Романо растерялся, но, когда она прильнула к нему, прижал ее к себе с такой силой, что кости ее чуть не хрустнули. На секунду, всего на одну секунду, Клэр показалось, что все будет хорошо, и это была секунда счастья. Но он... осторожно отстранил ее, глядя на нее повлажневшими глазами.

– Я слишком люблю тебя, чтобы принять эту жертву. В один прекрасный день ты поймешь, что так лучше. Тебе нужен молодой, свежий, не побитый жизнью человек, такой, которого не преследуют призраки прошлого. Я стар для тебя. Да, стар душой.

– Ты только говоришь так, но не думаешь. – Клэр попыталась снова прижаться к Романо, но его руки, отстранившие ее, сделались стальными. – Вспомни Аттилио: он молодой, свежий. Однако тебе не хотелось видеть нас вместе.

– Я не говорил, что вам не следует быть вместе. Просто мне было больно видеть, что кто-то обнимает тебя. – Он покачал головой. – Давай скажем так: у нас ничего не получится.

– Романо, я люблю тебя. – Клэр затихла. Он по-прежнему сжимал ей руки, а она смотрела на него глазами, полными слез. – Я не вынесу этого.

– Послушай меня. – Он с такой же, как у нее, мукой в глазах потряс ей руки. – В один прекрасный день ты встретишь кого-нибудь. Ты молода, вся жизнь у тебя впереди. – Она хотела возразить, но он не дал; – Нет, послушай меня, Клэр. Ты в самом деле встретишь того, кого полюбишь. Выйдешь замуж, будешь жить как положено. Я не хотел, чтобы... чтобы ты уехала с мыслью, что виновата ты. Не хотел, чтобы слова, сказанные когда-то этим мерзавцем Джефом, мучили тебя. Ты красавица. Ты потрясающе красива. Я и не знал, что женщина может быть так хороша и душой и телом.

– Но для тебя я все же нехороша, – произнесла Клэр в отчаянии, не в силах остановить слезы.

– Ты покорила мое сердце, Клэр. Навсегда. Я больше никого не полюблю. И никогда не женюсь.

Она вырвалась из его рук – так резко, что он покачнулся.

– Ты думаешь, эти твои слова помогут? Нет, не помогут, – почти шипела она. – Мне не нужно одно твое сердце, ты мне нужен весь – из плоти и крови, живой. Ты мне нужен каждый день. Я хочу видеть тебя утром, проснувшись, хочу быть с тобой ночью, любить тебя, кормить, смеяться вместе с тобой, иметь... иметь от тебя детей... – Она не могла больше говорить, ее душили слезы.

– Прощай, Клэр. – Голос его был хриплым, когда он повернулся, чтобы уйти. Клэр замерла от страха. Неужели действительно уйдет? Что делать? Как его остановить? Боже, подскажи мне слова, которые он поймет...

– Романо! – Отчаяние сжало ей сердце так сильно, что было трудно дышать. Она стояла и смотрела, как он уходит из ее жизни.