Текст книги "Дорожное происшествие"

Автор книги: Хайнер Ранк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

9

По выложенной пестрыми камушками садовой дорожке Крейцер подошел к старой вилле. Десятью минутами раньше он высадил Арнольда и доктора Николаи возле окружного управления, чтобы составить и оформить протокол по показаниям доктора.

Как ни сопротивлялся Николаи, Крейцер настоял на том, чтобы сделать это безотлагательно. Таким путем они лишали доктора возможности повидаться при желании с Бригиттой Альвердес и сговориться с ней.

Крейцер подошел к дому и через двойную шарнирную дверь с латунными ручками вступил в круглое, напоминающее зал помещение высотой в два этажа. Вдоль стены, там, где поднималась к сводчатому потолку мраморная лестница, тянулись овальные оконца. Бывший гардероб под лестницей преобразовали в комнату с окошечком, и там сидел старик вахтер.

Крейцер справился, где ему найти фрейлейн Альвердес, и получил любезный ответ. Нашел он ее на втором этаже за резной дубовой дверью с надписью: «Институт питания. Доктор И. Вейнтраут, заведующий отделом. Б. Альвердес, технич. ассистент».

Ассистент Альвердес сидела за большим письменным столом, на котором в проволочной подставке торчали различные пробирки, заткнутые ватой. Слева от нее стоял микроскоп, прямо перед ней лежали две стопки исписанной бумаги. Она сравнивала показания и ставила красные галочки.

На первый взгляд Крейцер дал ей лет двадцать пять. Слегка подкрашенные глаза были серо-голубого цвета с прозеленью, взгляд, которым она встретила Крейцера, – ленивый и в то же время волнующий. Из-под расстегнутого белого халата выглядывал костюм в елочку и светло-зеленая нейлоновая блузка с белыми рюшками по воротнику и на манжетах. Украшений на ней никаких не было, если не считать перстня с великолепным камнем зеленой воды, весьма напоминавшим брильянт.

Крейцер представился и сказал, что должен поговорить с ней по неотложному делу. Она ответила взглядом, отчасти любопытным, отчасти веселым.

– Уголовная полиция? Страсти-то какие. Тогда пойдем в красный уголок. Там и сидеть удобнее и мешать никто не будет. – Она встала. – А здесь мне вас даже толком усадить некуда.

Когда она развернула плечи, снимая халат, Крейцер мог убедиться, что фигура ее не содержит решительно никаких изъянов. Она закрыла кабинет, и они спустились вниз, в красный уголок, который оказался мрачной комнатой с высокими окнами, черными деревянными панелями и огромным мраморным камином – зияющее отверстие его в обрамлении химер вполне могло бы сойти за вход в преисподнюю.

Они сели в глубокие черные кожаные кресла с подковообразной спинкой. Бригитта Альвердес повернулась и зажгла стоявший за ее спиной торшер. Желтоватый свет залил комнату, несколько смягчив ее угрюмую неприветливость. Затем Бригитта откинулась на спинку кресла, положила руки на подлокотники и закинула ногу на ногу, отчего задралась узкая юбка, обнажая колени. Она выжидающе взглянула на Крейцера, сдержанно улыбнулась и чуть покачала туфелькой. Кстати, туфелька у нее была плетеная, из черной и белой кожи, на высоком каблуке, и Крейцер невольно подумал про себя, что эта девушка для занимаемой должности и для своего заработка слишком хорошо и слишком дорого одета. Уж не заботами ли доктора Николаи? Но, поймав себя на этих недостойных, как он полагал, мыслях, Крейцер сердито замотал головой. Фрейлейн Альвердес, судя по всему, ошибочно истолковала его поведение.

– Вам что-нибудь не нравится? – спросила она, и улыбка на тронутых розовой помадой губах стала откровеннее.

– Нет, – ответил он, – просто я кое о чем подумал.

Она рассмеялась.

– Ах, значит, с полицейскими это тоже случается.

Крейцер не понял ее намека, а если и понял, то не подал виду.

– Я подумал о «вартбурге» доктора Николаи. Вы ведь в хороших отношениях с доктором, не так ли?

Она подняла брови.

– С Эгбертом? А что он натворил? Вот уж от кого не ожидала.

– Кто-то оставил на дороге сбитого человека. А теперь попрошу вас отвечать только на мои вопросы.

– Ах, ах, какой ужас! Не разговаривайте со мной так строго, не то я заплачу.

Крейцер натянуто улыбнулся. Он не переносил подобного острословия, чувствовал, что его нарочно поддразнивают и что он бессилен этому помешать.

– Насколько… гм, гм… насколько у вас с доктором Николаи близкие отношения?

– Очень близкие. Мы любим друг друга, если вы это имеете в виду.

Крейцер нахмурил лоб. Такая беспардонная откровенность ему претила.

– Вы позавчера вечером с ним виделись?

Она задумалась на мгновение, постукивая кончиками пальцев по подлокотнику.

– Позавчера? В среду, значит? Нет, в среду мы не виделись.

– Давно ли вы знакомые доктором Николаи?

– Года два. Мы познакомились во время поездки в Дрезден. Он взял меня к себе в машину.

– Вы живете в Вильгельмсхорсте?

Она кивнула.

– И доктор Николаи бывает там у вас?

– Иногда. Чаще мы с ним уезжаем в Берлин, в театр или на танцы. Или просто так катаемся.

– А бывает ли он у вас в те дни, когда у него ночное дежурство?

– Не думаю. Он, правда, говорит иногда дома, что у него дежурство, но это чтобы не волновать жену.

– Но в среду вечером он у вас не был?

– Я ведь уже сказала вам. Почему это вас так интересует?

– Где вы провели вечер в среду?

– Боже мой, так сразу и не вспомнишь… Да, я была дома.

– Весь вечер?

– Весь. Спросите мою хозяйку, если мне не верите. Она член партии.

– Права у вас есть?

– Да.

– Доктор Николаи разрешает вам водить свою машину?

– Очень редко. Он вбил себе в голову, что, кроме него, ни один человек не умеет как следует обращаться с его машиной. Он вечно делает всякие замечания и действует мне на нервы. Уж лучше совсем не ездить.

– А без него вы ни разу не ездили?

Она наклонилась вперед и посмотрела на него растерянно, почти испуганно. Потом нахмурила лоб и обхватила подбородок большим и указательным пальцами. На бледной коже щек, словно раны, горели кроваво-красные ногти. Протяжным голосом она спросила:

– С чего вы взяли? Неужели вы думаете, что Эгберт доверит кому-нибудь свою драгоценную машину?

– Это не ответ, – сказал Крейцер.

Она бросила на него яростный взгляд.

– Мало-помалу наша беседа становится забавной. Шерлок Холмс задает тысячу вопросов. Вечер загадок с участием уголовной полиции. Может, вы все-таки изволите объяснить, о чем идет речь? Кто оставил лежать раненого? Или вам начальство не позволяет ничего объяснять?

Крейцер весь кипел, но держал себя в руках.

– Попрошу у вас еще минуту терпения, – сказал он. – Мне нужны предельно объективные ответы. А если я все вам расскажу, вы едва ли сможете быть столь объективны.

– Другими словами, вы хотите заманить меня в ловушку?

– Заманить в ловушку! – повторил он презрительно. – Вы что, на луне живете? Мне нужна правда, и только правда. А кроме того, лично вас это вовсе не касается.

– Зато касается человека, который мне близок. Это вы уже успели сообщить.

– Верно ли, что вы, хотя бы изредка, сами водите «вартбург» доктора Николаи?

Она вздохнула и снова откинулась на спинку кресла.

– Раза два, от силы три, с тех пор как мы знакомы. А за последнее время вообще ни разу. И я объяснила вам почему.

– А кто еще ездит на этой машине?

– Кто еще? Да никто, насколько мне известно. Спросите лучше у самого Эгберта, он-то скорей должен знать. А я понятия не имею.

– Ну спасибо, на первый раз довольно.

Крейцер в нескольких словах рассказал ей, что произошло, взял ее адрес и откланялся.

Она проводила его до дверей и глядела вслед, пока он не скрылся из виду. Затем вернулась к себе в кабинет, рассеянно мурлыча: «Зигфрид наш такой красавец, просто нету сил…»

10

– Да, вы правы, в среду у фрейлейн Альвердес были гости. У нее был мужчина.

Фрау Оверман наклонилась вперед и поднесла зажженную спичку к сигарете. Это была рослая брюнетка лет сорока пяти, над верхней губой у нее темнел пушок.

– А вы видели этого человека? – спросил Крейцер.

– Нет, я слышала только его голос. Фрейлейн Альвердес уже взрослая. Может делать, что хочет. Я не привыкла подглядывать за людьми.

– А вы не можете хотя бы предположить, кто у нее был?

– Мочь-то могу. Похоже, что доктор Николаи, с которым фрейлейн Альвердес в хороших отношениях.

Крейцер и Арнольд обменялись беглыми взглядами.

– Это лишь предположение или вы уверены?

Фрау Оверман ткнула сигарету в пепельницу, провела обеими руками по волосам – руки у нее были удивительно красивые, – потом обхватила шею так, что кончики пальцев соприкоснулись сзади, и медленно покачала головой.

– Нет, поклясться я не могу. Доктора Николаи я видела всего несколько раз, да и то мельком, когда он заезжал за фрейлейн Альвердес. Мы с ним обменялись несколькими словами, только и всего. Они были наверху, в комнате у Бригитты. Мужчина говорил очень громко, почти кричал. Они ссорились, во всяком случае, так мне казалось, и, по-моему, это был доктор Николаи. Но раз вы говорите, что фрейлейн Альвердес это отрицает, я тоже начинаю сомневаться.

– А из самого разговора вы ничего не разобрали?

Фрау Оверман пожала плечами.

– Отдельные фразы, без связи. Один раз он закричал: «Не могу я больше это терпеть» – или еще как-то в этом духе, а Бригитта ему очень резко ответила, чтоб он не думал о делах, которые его совершенно не касаются. Спорили они долго, минут двадцать или даже полчаса, и все громче. Я уже думала, не подняться ли, чтобы попросить их говорить немного потише – был уже девятый час, сынишке пора спать, – но вдруг у них все стихло. Я еще раз заглянула в детскую, мальчик уже спал. На детей в этом возрасте шум обычно не действует.

– А о чем они спорили, вы не знаете?

– Нет, меня это не интересовало.

– А вы не слышали, когда этот мужчина ушел от нее?

– Я слышала, как хлопнула дверь, а когда именно, хоть убей, не скажу. У меня был включен телевизор, и я ни о чем больше не думала.

– А какая была передача, не помните?

Фрау Оверман подергала себя за нижнюю губу и задумчиво поглядела на керамического гномика, стоявшего на телевизоре.

– По-моему, какая-то пьеса с Аннегрет Голдинг, она еще там влюбляется в марсианина, ах господи, как это называется…

Она встала, порылась в стопке газет, лежавших на нижней доске журнального столика, покачала головой.

– Ну конечно, газета с программой опять куда-то исчезла. Петер вечно уносит ее в свою комнату. Минуточку, я схожу посмотрю у него.

Она вышла, за стеной послышался скрип дверцы и шелест бумаг.

Крейцер и Арнольд молча глядели в вечереющий сад. Комната, где они находились, лежала на уровне земли, дверь на террасу была открыта. Два желтых садовых стула и сложенный зонт стояли возле невысокой ограды, делившей участок пополам. За террасой виднелся газон и пушистая клумба, на которой доцветали золотые шары и лиловые астры. Высокие темно-зеленые ели, чьи ветви свисали до самой земли, росли в дальнем конце сада, укрывая дом от любопытных взглядов. С соседнего участка доносилось стрекотание садовой косилки, комнату наполнял запах свежескошенной травы и влажной земли.

Фрау Оверман вернулась, держа под мышкой газету, и положила ее на стол перед Крейцером.

– Это был телеспектакль, он назывался «Дети Венеры». Начало в двадцать, конец в двадцать один сорок.

– Стало быть, вполне возможно, что этот человек ушел в двадцать один час.

– Возможно-то возможно, но он мог с тем же успехом уйти и после двадцати одного.

– Никакой машины вы не видели?

– Вы хотите спросить, на чем он уехал?

– Да, именно это. – Крейцер старался выглядеть как можно спокойнее.

– Точно я не могу сказать. – Фрау Оверман взглянула на обоих и смущенно улыбнулась. – Но помнится, перед домом взревел мотор, когда этот человек ушел.

– Из окна вы ничего не видели?

– Нет, шторы были задернуты, я сидела на тахте и ноги укрыла пледом. Спектакль меня очень увлек. Да и чего ради я стала бы глазеть из окна? Я и от природы не очень любопытна. Мужа моего это доводило до белого каления. Он считал, что это неженственно. Я проявляла недостаточно интереса к его похождениям, а он считал это равнодушием. Да, в жизни делаешь немало глупостей. Вы уж извините… – Она глубоко вздохнула и вдруг прямо на глазах как-то увяла.

Крейцер и Арнольд растерялись и не знали, что отвечать. Воцарилось молчание. Арнольд крутил в руках свой портсигар, открыл его, предложил сигарету фрау Оверман и дал ей огня. Она несколько раз глубоко затянулась, и лицо ее стало приветливым, как прежде.

– Извините, пожалуйста, – повторила она и улыбнулась. – Еще вопросы у вас есть?

Крейцер кивнул.

– Какое впечатление производит на вас фрейлейн Альвердес?

– Очень хорошее. Она живет у меня вот уже три года и ни разу, например, не дала мне повода упрекнуть ее в неискренности. Скорей наоборот. Иногда она так откровенно высказывает свое мнение, что некоторые ее за это даже недолюбливают. Я пыталась ей втолковать, что с такой прямолинейностью она только наживает себе врагов, но без всякого успеха. Она вбила себе в голову, что каждый, кто ее спросил о чем-нибудь, должен услышать в ответ самую неприкрашенную правду. А если кого это не устраивает, тот пусть катится подальше, она и без него обойдется. Человек она очень трезвый и рассудочный, чувства там всякие – ну как раньше у молодых девушек – это не для нее. Об этом она и слышать не желает, а если случайно зайдет речь, становится колючей и тотчас меняет тему. У нее критический ум, она хладнокровно высчитывает, как для нее будет лучше, и ведет себя соответственно. Может, это прозвучит чересчур грубо, но, по-моему, она хороший мужик. Аккуратна, не мотает деньги, всегда готова помочь другим. И отчего бы ей не завести друга сердца, не поразвлечься немного? Молодость пройдет быстро, дети и муж потребуют внимания, а для себя и времени не останется.

Фрау Оверман откинулась в кресле и провела кончиками пальцев по лбу.

– Как вы полагаете, почему она не сказала нам правду?

– На этот вопрос я при всем желании не могу ответить. Не знаю, какие у нее могли быть причины. Мне вся эта история не понятна.

– Скажите, фрау Оверман, вы не могли бы уделить нам еще немного времени. Я хотел бы пригласить вас на небольшую автопрогулку. Не дольше чем на час, потом мы, разумеется, доставим вас обратно. Этим вы окажете нам большую услугу.

– С удовольствием. Часом я вполне могу пожертвовать, если вам от этого будет польза. А что я должна делать?

– Я хочу знать точно, был здесь доктор Николаи или не был. А подробности я сообщу вам по дороге.

– Хорошо, я только скажу сыну и надену пальто. Фрау Оверман закрыла дверь на террасу, вышла в переднюю, и оттуда донесся ее голос: «Петер! Петер!»

Крейцер обернулся к Арнольду:

– А для вас у меня есть еще задание. Поспрашивайте у соседей, не видел ли кто позавчера вечером стоявшую здесь перед домом машину, а может, и шофера. Вдруг повезет.

Минут через десять в комнату заглянула фрау Оверман и сказала:

– Ну, я готова.

Крейцер вышел в переднюю. Дверь в комнату мальчика была распахнута, и он заглянул туда. С потолка свисали всевозможные авиамодели, от всепогодного истребителя до сверхзвукового бомбардировщика. Вся верхняя часть комнаты выглядела как столпотворение из крыльев и отливающих серебром фюзеляжей. На стенах были прикреплены кнопками портреты космонавтов, цветные и черно-белые, в скафандрах и без них, внутри космического корабля и снаружи.

Фрау Оверман стояла перед зеркалом и приглаживала свои блестящие, словно лакированные волосы. Крейцер помог ей надеть пальто, для чего ему пришлось подняться на цыпочки.

Когда они через палисадник направлялись к машине, им навстречу попался младший лейтенант Арнольд. Он пожал плечами и скорчил унылую гримасу.

– Увы. Двоих соседей не было дома, а остальные ничего не видели и не слышали.

Крейцер отвечал огорченным взглядом. Фрау Оверман улыбнулась, и все они сели в машину. Мотор взревел, и «EMW» вырвалась из тихих улочек Вильгельмсхорста на шоссе, ведущее в Клейнмахнов.

11

Часов в шесть с небольшим, когда уже начало смеркаться, они подъехали к дому доктора Николаи. Едкий запах осенних костров висел в сонном воздухе, между прямыми стволами сосен там и сям мерцали желтым светом окна редких домов поселка.

Зеленый «трабант» и огненно-красная «шкода» с обилием хромированных деталей и двумя антеннами на задних крыльях стояли у ворот. Под навесом бетонированной велостоянки скопилось великое множество велосипедов.

Крейцер подошел с фрау Оверман к дверям и позвонил. Им открыла молодая девушка в белом халате. На ней были очки в роговой оправе, крупные зубы на фоне почти коричневой кожи поражали неестественной белизной.

– На сегодня не могу вас записать. Прием кончается в семь, а в приемной еще полно народу. – Голос у нее шуршал, как подсушенная на солнце бумага.

– Доктор Николаи меня знает. Мне только сказать ему несколько слов.

Крейцер отстранил девушку в сторону и вошел. Перед дверью приемной он остановился и сказал следовавшей за ним фрау Оверман:

– Пожалуйста, оставайтесь в приемной, что бы ни произошло. Ваше дело только слушать его голос.

Он отворил дверь и пропустил фрау Оверман вперед.

– А вы доложите обо мне, – обратился он к сестре. – Моя фамилия Крейцер. Скажите доктору, что мне необходимо переговорить с ним.

Девушка повернулась, не проронив ни звука, и исчезла в кабинете.

Мгновение стояла тишина, потом на стеклянный столик упал какой-то инструмент и дверь распахнулась. На пороге вырос доктор Николаи. Во взгляде, который он бросил на Крейцера, смешались ярость и отвращение.

– Ну что у вас опять? – простонал он. – Вашей настырности позавидовал бы любой коммивояжер.

Крейцер нахмурил брови.

– Вы уверены, что здесь подходящее место для острот?

Николаи пропустил его и со вздохом затворил дверь.

– Итак, что вам угодно?

– Я хотел бы дать одному человеку возможность услышать ваш голос.

– Как-как?

– Мы нашли свидетельницу, которая полагает, что слышала ваш голос, причем отнюдь не в больнице. Но поскольку она не совсем уверена, мы решили устроить эту пробу.

Николаи сорвал с шеи фонендоскоп и швырнул на пол, еще немного – и он начал бы топтать его ногами.

– Черт подери! – взревел он. – Вы решили свести меня с ума. Всякой наглости есть свой предел. Сколько раз я должен вам объяснять, что провел всю ночь в клинике и ни на минуту из нее не отлучался. Любой тупица давно бы это усвоил.

– Вот именно, – невозмутимо отвечал Крейцер. – Это и есть нужная интонация. В тот вечер свидетельница слышала спор.

Николаи запустил руки в волосы и рухнул на стул, который стоял возле зеркала.

– Чего вы, собственно, добиваетесь? – прохрипел он. – Хотите упечь меня в психиатрическую лечебницу?

– Доктор Николаи, поймите наконец, что мы должны руководствоваться только фактами. Не пытайся вы с самого начала ввести нас в заблуждение, возможно, дело сейчас выглядело бы иначе. А теперь одну минуточку! – Крейцер вышел в приемную и затворил за собой дверь.

– Узнали голос? – спросил он у фрау Оверман.

Та кивнула.

– Думаю, да. Интонация и сама манера говорить такая же, что и у позавчерашнего посетителя.

Крейцер снова вернулся в кабинет.

– Фрау Оверман, квартирная хозяйка фрейлейн Альвердес, сказала мне, что, по ее мнению, именно ваш голос она слышала позавчера между двадцатью и двадцатью одним часом в комнате у фрейлейн Альвердес. Что вы на это ответите?

Николаи прижал ко лбу стиснутые кулаки.

– Нет, нет и еще раз нет! – вскричал он. – Это заговор. Я не был в Вильгельмсхорсте, я не разговаривал в этот вечер с Бригиттой. Я никого не сбивал. Почему бы вам не спросить у самой фрейлейн Альвердес?

– Уже спрашивал.

– А она? – Николаи прерывисто дышал, и лицо его выразило тревожное ожидание. – Она что сказала?

– Она утверждает, что вы у нее не были.

Искаженное лицо Николаи разгладилось.

– Вот видите? Чего же вы теперь хотите? Разве этого недостаточно?

– К сожалению, недостаточно. Фрау Оверман утверждает обратное, а у нас нет оснований меньше верить ей, чем вашей знакомой. Если виновник наезда действительно вы, у вас было полтора дня, чтобы уговориться с фрейлейн Альвердес насчет благоприятных для вас показаний. Она близкий вам человек и, вполне возможно, поэтому решила выполнить вашу просьбу. Ведь такой вариант нельзя исключить. А какие могут быть основания говорить неправду у фрау Оверман, человека совершенно непричастного?

– Теории, теории, – простонал Николаи, – все сплошь теории. Хитроумных вопросов я и сам могу задать сколько угодно. Почему, например, я должен был проявить звериную жестокость и оставить без помощи тяжелораненого? Разве я когда-нибудь в жизни совершал поступки, которые могли бы навлечь на меня подобные подозрения? Я разговаривал по телефону с доктором Эйзенлибом. Он мне сказал, что на дороге стоял густой туман, а велосипедист ехал без огней. При таких обстоятельствах любой может совершить наезд, и вина водителя машины очень незначительна. Способны ли вы придумать мало-мальски разумное объяснение, почему я все-таки сбежал и тем самым до такой степени запутал дело?

– Я не психолог, – отвечал Крейцер, – но я считаю, что каждый человек, особенно в минуту опасности, может совершить поступок, которому трудно подыскать логическое объяснение.

Николаи не глядел на Крейцера, он глядел мимо него, на обои в белую и серебряную полосочку.

– Каждое утро к шести я приезжаю в клинику, – заговорил он погасшим голосом. – Поскольку у нас не хватает врачей, я соглашаюсь даже на ночные дежурства, хотя и по возрасту и по стажу имел бы право отказаться. Теперь поглядите на свои часы. Сейчас без малого семь, а в приемной еще дожидаются двадцать пациентов. Ежедневно двенадцать часов работы, а то и больше. А ведь я мог бы, как делает большинство, лежать на диване с газетой в руках. Иди речь только о заработке, мне за глаза хватило бы и восьми рабочих часов, а тут являетесь вы и утверждаете, будто доктор Николаи бросил умирающего человека без всякой помощи, а сам преспокойно уехал, ах, да что говорить… – Он устало махнул рукой. – Все равно не поверите. Раз вы так убеждены, арестуйте меня, посадите в отдельную камеру, там меня по крайней мере никто не будет терзать.

– В отличие от вас, господин доктор, мы не имеем права выходить из себя, даже если у нас и есть такое желание. Всего доброго.

Крейцер быстро проследовал через переднюю, террасу и садовую дорожку к своей машине. Он усадил фрау Оверман и с силой захлопнул дверцу. Арнольд покосился на него, но свои соображения попридержал.

Обратный путь протекал в молчании. Фрау Оверман они высадили перед домом в Вильгельмсхорсте, Крейцер поблагодарил ее за помощь. Шофер развернул машину и помчал в окружной центр. Рабочий день подошел к концу, а в конюшню лошадь всегда бежит быстрее.

После Вильгельмсхорста Арнольд пересел на заднее сиденье к шефу. Он то выглядывал в окно, то рылся в карманах, отыскивая сигареты, то, спохватившись, что курить все равно нельзя, принимался грызть ногти – словом, никак не мог совладать со своим беспокойством.

– Черт возьми, а теперь куда податься?! – вдруг выкрикнул он. – Альвердес эту еще раз допросить, что ли? Эта дамочка наплела нам с три короба, ее нетрудно уличить на основе показаний фрау Оверман.

Крейцер энергично замотал головой:

– Не можем мы ее уличить. Она придумает какую-нибудь отговорку, уступит в какой-нибудь малости, а взамен попотчует нас десятком новых небылиц. Я лично рассуждаю так: мы не должны как последние дураки бегать от одного свидетеля к другому и упрекать их, что, когда мы виделись последний раз, они не сказали нам всей правды. Эдак мы только себя опозорим, а продвинуться ни на шаг не продвинемся. Нет-нет, нам нужны неопровержимые улики, которые нельзя будет вертеть и так и сяк. Факты свидетельствуют против Николаи. Уже доказано, что именно его «вартбург» совершил наезд. Он никому не доверяет свою машину, нет никаких следов того, чтобы кто-нибудь пользовался ею без его ведома, и никаких намеков на загадочного незнакомца. Он часто ездит через Филиппсталь, а от нас все скрыл, не желая выдавать Альвердес. Этим, кстати, можно объяснить и его бегство. Он не без оснований опасался, что расследование раскроет его связь с Альвердес. До сих пор мы имели дело только с такими свидетелями, которые ничего не берутся утверждать. Но если Николаи вечером в среду действительно ездил из Клейнмахнова в Вильгельмсхорст, а потом возвращался обратно, было бы чудом, чтобы по крайней мере два-три человека; не увидели его по дороге. Вот этих-то людей нам и необходимо разыскать, даже если придется обойти полсвета,

– Удача вознаграждает усердных, – пробурчал Арнольд.

– Дорога идет через деревни Гютерфельде, Филиппсталь, Саармунд и Берендорф, – продолжал Крейцер как ни в чем не бывало. – С них и следует начать систематические поиски. В первую очередь в пивных и трактирах. Там собирается больше всего людей, там ведется больше всего разговоров. Возможно, Николаи где-нибудь останавливался промочить горло или купить пачку сигарет. Вот завтра пораньше и приступим.

– Четыре деревни, – вздохнул Арнольд. – Считайте как минимум шестнадцать забегаловок. Да еще на голодный желудок.