Текст книги "Фекалии смерти (ЛП)"

Автор книги: Харрисон Филлипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Ясно…

– И кстати, это не работало там. Не было никакой разницы от того, о чем и как мы писали. Ничего не менялось. Всем было наплевать. Я просто надеялся, что наш городок – это лучшее место.

– Оно может стать таким, – задумчиво согласился редактор.

Андрей удивленно прислушался к собственному голосу: звонкий, уверенный, не пасующий, – такого себя он бы захотел вызволить из плена прошлого.

– Тем не менее я бы предпочел, чтобы вы приносили мне правду, – сухо сказал редактор. – А за ней надо охотиться дольше, чем один вечер. Хорошо, Андрей?

– Хорошо.

Вернувшись за свое место, он не понимал, что за затмение настигло его в последние несколько часов. Мерзкое чувство стыда пронизало его, от макушки до копчика, пропитало горьким, жгучим разочарованием, и он хотел вымарать, стереть последние сутки из памяти, особенно ту часть, что провел у редактора. Оставшиеся два текста дались с особенным трудом.

Когда наступили выходные, Андрей отправился на прогулку. Он шел по городку и собирал урожай давно скопившейся ненависти к этому месту. Он представлял себе, как улица за улицей, дом за домом – все здесь погружается в огонь. Когда он слышал слово «угроза»: эфемерное, размазанное по волнам бесконечно лившихся из всех экранов новостей, то почему-то представлял именно пламя. Оно надвигалось со всех сторон, его языки и столпы тянулись с вражеской суши, из-под обманчиво мирных морских глубин и даже из космоса.

И теперь он хотел бы сам нести пламя, раздувать его, но их всех согнали сюда, на Север, под бесконечную полярную ночь, чтобы они ничего не смогли совершить! Ничего значимого! И здесь они пропадут в безвестности, затянутые в небытие собственной слабостью. От бессилия Андрей схватился за голову, встав прямо посреди улицы, и попытался удержать разбегавшиеся во все стороны мысли, которых еще ни разу не было так много с тех пор, как он очутился здесь.

Вдруг он почувствовал легкое прикосновение и обернулся. Перед ним стояла хозяйская дочь. Она смотрела снизу вверх на него удивленным, растерянным взглядом.

– Стелла, да? – сказал он.

Девушка кивнула. Андрей был рад ее видеть. Улицы и дома скоро потухнут, снова воцарится тишина и вялые сумерки начнут разъедать свет.

– Что ты тут делаешь?

– Иду за продуктами. Увидела, как вы за голову схватились. Надеюсь, вы в порядке?

Андрей не сразу осознал, что вопрос подразумевает его здоровье, и промолчал. Не дождавшись его реакции, девушка продолжила:

– Вы что-нибудь едите? Или только курите вместо еды?

При слабом полуденном свете городка ее лицо и голос казались другими. Он увидел, что на свету ее глаза темно-серые, немного безжизненные. Они куда больше подходили вечно дремлющему вялому городку, заваленному снегом, чем чернота.

– Я ем, – ответил он. – Пойти с тобой?

– Как хотите.

Она пожала плечами и зашагала дальше. Постояв немного на месте, Андрей поплелся следом. Действительно, давненько он ничего себе не покупал. Утром он просто забыл позавтракать: сразу выскочил на улицу и помчался по городку. Никогда еще он не видел его улицы столь пустынными. В магазине он взял себе «Северные» и шоколадный батончик. Стелла долго и вдумчиво выбирала крупы, хлеб, поэтому он вышел на мороз и закурил. Шоколад быстро замерз и давался с трудом. Он казался Андрею безвкусным, и, когда Стелла наконец появилась, он предложил:

– Давай зайдем в кафе, я что-то проголодался по-настоящему.

– У меня денег нет, – весело ответила девушка.

– Это ничего – у меня, похоже, полно. Я угощаю.

Действительно, Андрей нашел у себя солидную пачку купюр, которые в городке было сложно потратить даже за неделю.

Они пришли в пустое кафе и заказали завтрак.

– Мне иногда кажется, что я в театральной пьесе, – сказала Стелла.

– В смысле?

– Что я играю роль, а большинство людей вокруг – это такая массовка, просто большая толпа, из которой один-два человека должны что-то выкрикнуть, другой должен принести блюдо, а третий опустить занавес, когда я умру.

– А почему ты думаешь, что умрешь?

– Потому что мы явно в драме, – со смехом ответила она и отвернулась от него к окну.

Андрей смотрел на изгиб ее шеи и понимал, что уже не может вызвать в памяти образ Лены. Она превращалась в ничего не значащее, пустое имя, а Стелла, даже полубезжизненная, – была реальностью.

Появилась официантка, молча поставила перед ними поднос, разложила блюда и ушла. На ее лице не было недовольства или неприветливости, однако она исполнила ритуал, не проронив ни слова, ни разу не взглянув на посетителей. Действительно, словно сыграла роль на сцене и исчезла в закулисье.

– Было бы слишком прекрасно, если бы люди в самом деле были актерами и если были бы зрители, перед которыми разыгрывается все это, – сказал Андрей.

Стелла с аппетитом ела, глядя на него с детской непосредственностью. В тепле ее щеки зардели ярко. Андрей почти отогнал от себя чувство отвращения к самому себе, пока ел. Она поглощала блинчики, и взгляд ее делался все светлее и счастливее.

– Нам бы очень повезло, – продолжал Андрей, не сводя с нее взгляд и уже не притрагиваясь к еде, – если бы все заканчивалось аплодисментами или свистом. Если бы мы сами имели право иногда поменяться с ними местами, сесть в зал и тоже понаблюдать. Но, к сожалению, опыт показывает, что жизнь – это чертовски нетеатральная вещь, что никому нет дела до того, как ты ее проживаешь, что никто давно не играет, а все искренне верят в тот бред, который несут!

– А вы опытный, да? – невпопад спросила девушка, и он невольно засмеялся, осознав, что она не слишком следует за его рассуждениями.

– Ты разбудила во мне аппетит, – признался он и начал есть. Ему показалось, что прежде, чем опустить лицо к тарелке, она в последний раз исподлобья лукаво взглянула на него и подмигнула.

Они вернулись в квартиру, и он схватил ее – так, как хотел в ту ночь. Просто не дал ей уйти, обхватив сзади за талию, прижав к себе рваными порывистыми движениями. Она дернулась было вперед, но он понял, что она никуда не уйдет, потому что не услышал ни звука с ее стороны. Проведя по ее спине ладонью, он медленно поцеловал ее шею сзади, одновременно прислушиваясь к остальной квартире, пробуя угадать, есть ли еще «зрители» на этой сцене.

Потом все воскресенье он провел в комнате – в ожидании Стеллы. У него были «Северные», немного шоколада и пара бутылок вина. Он вслушивался в шаги в коридоре и гадал, почему раньше не различал шагов хозяйки и ее дочки. Действительно, несколько месяцев он прожил, убежденный, что за стенкой – всего одна женщина. Ему показалось это невероятно смешным.

Весь день к нему никто не стучался. Андрей закрывал глаза и представлял ее маленькие босые ножки, перебирающие по холодному полу в коридоре, чтобы прокрасться к нему и юркнуть под бок, под его мускулистую спокойную руку. Но всякий раз, когда он просыпался от полудремы, на уготованном ей кусочке постели продолжала зиять пустота.

В полночь он, наконец, открыл дверь и прошел в коридор. Из-под двери в хозяйскую комнату пробивался свет, шумело радио. Ему казалось, что хозяйка всегда спит в это время. Он толкнул дверь в хозяйскую комнату и вошел. До него только сейчас дошло, что на нем были лишь штаны, но отступать было поздно. Хозяйка удивленно посмотрела на него из своего кресла. Раньше он тут никогда не был.

– Откуда у вас телевизор? – удивился Андрей.

– А что? Какое ваше дело? Выйдите вон! – воскликнула она. – Что за неуважение! Это моя комната!..

– Стоп-стоп, я выйду, – устало перебил он, – просто скажите: у вас раньше тоже был телевизор? Все это время?

– Был, конечно, – с явным неудовольствием ответила хозяйка.

Она поднялась и начала оттеснять его в коридор. Ее слабые ломкие ручки уперлись в его молодое здоровое тело и никак не могли сдвинуть. Но Андрей, обведя комнату взглядом, понял, что Стеллы тут нет, и поэтому пятился сам.

– Телевизор запрещали почему-то смотреть, – нехотя объясняла хозяйка, – но недавно сигнал опять появился. Вот, слава богу, хоть ток-шоу можно посмотреть. Фу! Как же от вас воняет этим куревом!

Выставив его за дверь, она добавила:

– Когда же вас погонят наконец-таки обратно в вашу Москву, чтобы вы там себе прокуривали обои?! Гадость!

Она хлопнула дверью. Телевизор почти сразу стих, но свет продолжал гореть. Дурочка, видимо, подумала, что его заинтересовал ящик.

Андрей покрутился еще некоторое время в темноте, но затем махнул рукой и улегся спать. Проснулся он в более привычном, ничего не ожидающем состоянии духа и отправился на работу. Один из коллег, чьего имени он не помнил, сказал, что в кабинете редактора опять что-то происходит. Андрей отправился туда и увидел, что из кабинета выносят книги и папки, и стены и шкафы стремительно пустеют. Сергея Владимировича нигде видно не было, и он пошел к себе в закуток, чтобы заняться первой колонкой.

На столе ждал конверт. Андрей с удивлением поднял его и едва удержался на ногах, когда прочитал обратный адрес. Это было письмо от Лены из Москвы. Конверт был самый обыкновенный: немного помятый (судя по штемпелям, он находился в пути чуть больше двух недель), с изображением каких-то незамысловатых зимних птичек. Адрес был указан ее аккуратным почерком: Городок, редакция газеты «Городничий», Андрею Городкову.

Андрей сел за стол и уставился на него, как на какое-то чудо. Он понял, что уже почти перестал верить в реальность жизни там, в своем прошлом, и начал примиряться с тем, что прошлое будет изредка возвращаться только в серых воспоминаниях. Впрочем, постепенно и они сотрутся до состояния мифа… И вот – она написала. Живое доказательство того, что прошлое существует и что он не прибыл сюда из ниоткуда.

Андрей аккуратно разрезал конверт и извлек письмо. Он не сразу решился читать. Что-то слепило его, как будто бумага была слишком яркой или буквы слишком мелкие. Он некоторое время прилаживался, беря письмо то так, то эдак, прежде чем заскользить по строчкам.

«Дорогой Андрей, я не знаю, как теперь к тебе обращаться, но пусть будет “дорогой”. Не сочти за официоз. Ты мне родной и по-настоящему “дорогой” человек! Я буду писать, наверное, путанно, потому что сразу пишу это набело, чтобы отправить поскорее.

Я такая дура: оказывается, вам можно было писать с самого начала, а вы нам нет, и поэтому я и ждала, что ты первый напишешь, и очень удивлялась, что это от тебя ни строчки, пока соседка, у которой брат тоже эвакуирован, не сказала, что она уже пять писем ему отправила, и все пять доставились (ей пришли какие-то об этом квитки, я тоже сейчас заполню квиток).

Я так давно не писала от руки, что уже немного устала. Так странно, что можно вам писать, а ответа пока ждать не приходится. Получается, бессмысленно спрашивать, как ты там? И что ты делаешь? Я позвонила в справочную, и мне сказали, что ты работаешь в газете, как тебе и обещали. Надеюсь, это правда. Я начинаю немного сомневаться в том, что они пишут и говорят о Городке правду. Честно говоря, я рассчитываю, что ты рано или поздно найдешь способ как-нибудь дать знать о том, что там творится на самом деле, или, по крайней мере, они рано или поздно должны разрешить вам общение с внешним миром.

Ты всегда болел за правду и за то, чтобы можно было дать ее людям, даже если никому особо до нее не было дела. Помнишь, я тебе говорила миллион раз, что это только кажется, что им нет дела, а на самом деле они просто боятся поднять голову, чтобы не привлечь внимания? Я даже и теперь так считаю, хотя, кажется, всех уже вывезли, для кого ты писал. Я остаюсь тут почти последняя: уехали все наши из редакции, половина моих однокурсников, почти все друзья… Тебе не кажется, что в двадцать первом веке создавать закрытые Городки – это даже странно? Они говорят, что это ради вашей там безопасности, но мы не сильно этому верим. Кто «мы»? – вот с этой сестрой другого эвакуированного я и называю нас «мы». Больше особо и обсудить не с кем. Ее брата зовут Сергей вроде бы, а фамилию я не помню.

Ладно. Давай представим: я буду задавать вопросы, а ты будешь отвечать. Делай это так: перед сном представляй мое лицо и что мы разговариваем. Вернее, так: представляй, что ты просыпаешься, принимаешь душ, бреешься, ешь завтрак, потом выбираешь одежду, одеваешься, завязываешь галстук (если пятница, можешь не завязывать), выходишь на улицу, садишься в машину, заводишь ее и едешь на работу. Приезжаешь и проверяешь почту, а потом пишешь мне сообщение: давай выпьем кофе. И, красивый, нарядный, бритый – приходишь ко мне, ладно? Мы занимаем места друг напротив друга, за нашим столиком, ты приносишь нам кофе, и мы болтаем: ты отвечаешь мне на мои вопросы, а я слушаю и улыбаюсь…

Я понимаю, что ты сейчас скептически морщишься, но просто попробуй: такие техники работают! Я буду приходить по утрам за наш столик, садиться там одна, брать сама себе кофе и слушать. И буду угадывать, что ты отвечаешь. В общем, мы попытаемся, а там как пойдет, ладно?.. Знаю, ты сейчас недоволен, но поверь: чувства людей гораздо сильнее, чем многие думают. Этот бестелесный мир существует, и через него мы можем общаться со своими близкими и родными. Как он может не существовать?!. Ладно, на эту тему не будем… Давай лучше начнем с вопросов.

Расскажи, как тебе там нравится. Действительно ли вы всем обеспечены? У нас тут в Москве продукты все на месте, но цены выросли уже раза в два, становится трудно закупаться, как прежде. За границу из моих никто на Новый год не едет: больно дорого, да и по телеку не перестают твердить, что там опасно. «Угроза не миновала…» – из каждого утюга об этой угрозе. В общем, расскажи, как там с обеспечением.

Самое главное: напиши, что слышно о том, когда этот кризис закончится? У нас тут целые ток-шоу устраивают, по два-три часа могут обсуждать то, что все скоро нормализуется, что угроза временная, что всерьез никто не верит в войну, потому что Россия может дать отпор, и так далее… Но чем чаще они говорят о временности, тем мне становится больше не по себе. Сколько это уже длится? С осени? А скоро Новый год. Я думала, «временно» – это месяца полтора. Но раз городки только продолжают принимать людей и никто не возвращается…

Блин, Андрей, когда я об этом пишу, то начинаю плакать. Вот натурально. Может, ты даже видишь (от этой фразы была нарисована стрелочка на засохшую каплю слез, немного подмочившую чернила на одном из знаков препинания). Видишь? Об этом тоже скажи. Мне так горько, что ты не можешь мне ответить. Но я правда начинаю верить, что все образуется. Я скоро приеду, ладно? Или ты вернешься ко мне. По крайней мере на день рождения – ты же не можешь его пропустить, правда?

Почему я не уехала до сих пор? – надеюсь, ты понимаешь, что эта работа для меня очень важна. Ты всего добился, а я только начала делать успехи… Правда, если редакция продолжит рассыпаться, то будет бессмысленно тут оставаться. Я только из-за Пал Палыча тут – главреда нашего, он гений, конечно… Но очень старенький, и, по-моему, его подкосила смерть жены… Он стал странный… Но об этом я напишу в следующем письме.

В общем, не забывай: по вечерам ложись, представляй все это и посылай мне ответы. На все сразу не отвечай, по одному в день. Я буду вслушиваться. Наверное, тебе придется повторять по нескольку раз: все-таки между нами тысячи километров, и мысль идет долго… Блин, Андрей, ну не хмурься, пожалуйста! Поверь хоть раз в то, о чем я тебе говорю!

В целом, не считая подорожания и отъезда многих друзей, мы тут живем хорошо. В Москве, как всегда, очень красивая иллюминация и подсветка в честь Нового года, обещают разные концерты и ярмарки… Я, конечно, пойду. Вообще у нас светло. Я думаю о том, что бы хорошего сделать на следующий год, составила себе список планов. Может, начну помогать бездомным или детям-сиротам. Мне куда-то надо направить заботу, раз тебя нет больше рядом, понимаешь? Я надеюсь, ты тоже там о ком-нибудь заботишься: хоть собачку себе заведи. Кстати, где ты живешь? Один или с соседями? Кто они, чем занимаются? Расскажи…

P.S. Все это время, что я писала, я гадала: будет ли кто-то читать наши письма? Пожалуйста, на это тоже ответь. Может, даже в первую очередь. Я буду осторожнее в следующий раз.

P.P.S. Кстати, говорят, к Новому году разрешат посылки. Я попытаюсь собрать то, что тебе будет нужно. Я думаю, уж если посылки разрешат, то и обратные письма от вас тем более.

P.P.P.S. Вообще все у нас тут хорошо. Я так путанно писала, потому что все надо рассказать, но целый том писать тоже не хочется. Поэтому вот так. Но все хорошо!! Москва прекрасна!! Если все-таки ты будешь обдумывать возвращение, то здесь не все так плохо. Ну, это я так… чтобы ты знал.

Обнимаю.

Лена».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НОВЫЙ ДРУГ

Андрей отложил письмо и вернулся к работе. В обед он отправился в столовую и столкнулся лицом к лицу с Сергеем Владимировичем. Тот, вопреки своему всегдашнему образу, выглядел веселым и улыбался.

– О, Андрей! Давай пообедаем! – воскликнул он.

Они сели вместе за стол.

– У вас сегодня последний день? – спросил Андрей.

– Честно говоря, последний был в пятницу. Сегодня меня тут уже не должно быть, но я до поздней ночи передавал дела новому редактору. Поэтому к переезду приступили только сегодня. А вот, кстати, и он!

Сергей Владимирович замахал рукой и крикнул:

– Сережа! Подойди, будь другом! – повернувшись опять к Андрею, доверительно пояснил: – Тезка.

К их столу подошел грузный человек с заплывшим лицом и совершенно безжизненными глазами. Он был изможден то ли смертельной усталостью, то ли болезнью. Его бульдожьи вислые щеки подрагивали, как желе, когда он шел. Даже этот небольшой маневр (оклик поймал его, когда он уже выходил из столовой) дался ему не просто и вызвал одышку.

– Хочу тебе представить, это один из сотрудников, о котором я тебе говорил. Андрей Городков. Очень надежный товарищ!

Андрей поднялся и протянул руку. У нового редактора была усталая потная ладонь, она показалась мягкой, как зефир – Андрей побоялся, что если сжать ее посильнее, то ненароком оторвет.

– Очень приятно, очень, – отрывисто выдохнул новый редактор. – Сергей Степанович.

– Мне тоже приятно, – сказал Андрей.

– Городков у нас пишет о том, что эвакуация носит временный характер, – чуть понизив голос, сказал Сергей Владимирович.

– А, временный характер, да-да, очень важная колонка, – тихо и все так же отрывисто, как будто у него были проблемы с голосом, закивал новый редактор.

– Ладно, Сережа, иди, а то я тебя отрываю, а тебе еще кабинет обставлять!

Когда новый редактор скрылся из виду, Сергей Владимирович весело поглядел Андрею в глаза и спросил:

– Ну, как оно?

– Оно?

– Ну, жизнь.

– А, все нормально…

– Что нового?

– Ничего.

– Как ничего? Может, роман, может, друзья новые? – поинтересовался прежний редактор.

– Роман? – удивился Андрей. – Вы что-то об этом знаете?

– Знаю? Нет, конечно, я же спрашиваю. Откуда мне знать.

Андрею стало не по себе. Может быть, кому-то другому он бы кое-что рассказал, но делиться с бывшим редактором совершенно не хотелось.

– А ты, кстати, не такой плут, как я думал, – не дождавшись реакции, заговорил тот.

– В смысле?

– Петр твой оказался … странным. Действительно, нарушил режим эвакуации, как ты и предупреждал.

– Да? – Андрей вытаращил глаза.

– Я тогда подумал, что ты на него стучишь, потому что глаз на его жену положил, а оказалось, правда! Представляешь, пытался купить рацию на черном рынке, чтобы связаться с дружками какими-то и попросить его вывезти отсюда!

Андрей изумленно смотрел на него, ничего не говоря. Вообще-то его удивила не столько сама информация, сколько то, что она совпала с его фальшивым доносом, за который он так стыдился.

– Ну? Что молчишь? Ничего, что я на «ты»? Мы теперь не подчиненный – начальник, можно, в принципе, нормально общаться.

– Я… да, нормально.

Только теперь Андрей понял, что бывший редактор выглядит совершенно иначе, чем в своем кабинете, где напускал на себя вид яростной мраморной фигуры. Его лицо сделалось подвижным, и каждая мелкая морщинка ожила. Черные глаза блестели и смеялись, руки часто двигались, словно он попутно своей речи отстукивал ритм.

– Ну что я могу сказать, – проговорил Андрей, – я что-то такое в нем почувствовал с первой же встречи.

– Знаешь, это очень важно. Именно чувствовать, – уже без тени улыбки произнес Сергей, – многие думают, что таких, как он, надо вычислять по методикам, формулам… Я тебе как-нибудь покажу их. Но я работаю по старинке: чутье и смекалка, понимаешь?

– Я не совсем понимаю, кем вы, в смысле ты, работаешь…

– Я же тебе объяснял. Мы внутренняя служба безопасности городка. Следим за тем, чтобы тут все было в порядке, – Сергей откинулся на стуле и расправил плечи, как будто хотел, чтобы Андрей имел возможность как следует разглядеть его. Но под коричневым костюмом был все тот же щуплый холодный человек, и Андрей ничего особенного не увидел. Он подумал, что бывший редактор настолько незапоминающийся, что если он не увидит его неделю, то может потом и не вспомнить.

– Что-то ты совсем не ешь, Андрей, заболтал я тебя, да?

– Нет-нет, мне очень интересно.

– Здесь идет серьезная работа и борьба, – Сергей снова придвинулся и совсем не улыбался. Он заговорил вполголоса, и взгляд его снова стал зловещим. – На самом деле ты не представляешь, какого масштаба война уже идет вовсю.

– Не представляю.

– А ты попробуй: сюда свезли всяких либерастов со всей России, чтобы сделать из них нормальное общество. Естественно, некоторые будут сопротивляться. Ведь, понятное дело, им хочется назад в фейсбучик или домой к маме, сдать квартиру, поселиться в Таиланде и ничего не делать. Или даже просто сидеть на диване и ничего не делать. А еще им не терпится скучковаться в баре и начать перемывать кости президенту и обсуждать, что у нас в России все только закрывается и ничего не работает. Откуда же им знать, что даже в их Москве по двадцать заводов в год новых открывается?! – Сергей громко рассмеялся. Андрей заметил, что на них даже немного косятся со стороны. – Конечно, в их картинке мира все только катится в пропасть, дорожает и так далее.

Андрей растерянно кивнул.

– Вот и представь, каков масштаб работы. Чтобы перековать всю эту шушеру… Эх, я тебе честно скажу, Андрей, я чувствую себя Моисеем. Буду водить толпу по пустыне, пока не выветрится из нее все это говно.

– Ты, – Андрей попытался подобрать слова правильно, – ты это возглавляешь?

– Нет. Я – только клетка большого тела. Но когда ты часть чего-то большего, то тебе принадлежит и руководство этим. Ладно, это уже более сложная тема, а я тебя и так заболтал. Хотел поделиться. Думаю, ты поймешь, – бывший редактор глубоко вздохнул и снова откинулся. Из внутреннего кармана он извлек пачку «Северных», выудил сигарету и уже думал закурить, но как будто только в последнюю секунду вспомнил, что они в кафетерии. – Но я надеюсь, что мы подружимся и сможем это обсуждать. Все-таки каждому бывает нужно перекинуться мыслями, услышать совет.

Он поднялся. Андрей было тоже начал подниматься.

– А ты посиди, пообедай. Ничего не съел даже, а тебе еще работать.

– Хорошо.

Сергей похлопал его по плечу – оказалось, что у него тяжелая сильная рука – и отправился к выходу. Этот разговор занял почти весь обеденный перерыв, и Андрею пришлось доедать в спешке.

Вечером он улегся на кровать и достал письмо Лены. Он хотел перечитать его, но неожиданно стены комнаты показались ему слишком грязными и прокуренными для ее звонкого голоса, который доносился со страниц. Он подумал, что у него еще миллион вопросов к ней, и жаль, конечно, что нет способа их задать. Может быть, – пришло ему в голову, – если они и впрямь подружатся, то Сергей поможет ему передавать письма в Москву.

Он оделся и вышел на улицу, чтобы перечитать письмо на свежем воздухе, под лучом фонаря. Шел снег. Луч просвечивал столп снежинок, который связывал сугробы с дном низкой темной тучи. Андрей задрал голову вверх и различил шум самолета. По воздуху, как он однажды слышал, в городок доставляли особо ценные продукты и высокопоставленных эвакуированных.

Андрей пошел к фонарю, и в темноте наткнулся на человеческую фигуру. Он чуть не снес ее, а когда помог ей удержаться на ногах, то по прикосновению узнал свою знакомую. Стелла обернулась к нему, наклонила голову и приветливо улыбнулась.

Не спрашивая, она поглядела на письмо в его руке и снова на него. Андрей стоял неподвижно, размышляя, что бы ей предложить. Идти в кафе было уже поздно, но можно, пожалуй, было затащить ее в бар или ресторан. Тут он заметил, что она подрагивает от холода, и обнял ее. Она казалась совсем маленькой и хрупкой посреди этих огромных сугробов. Он пытался сравнить ее объятие с объятием Лены, но ничего не мог вспомнить. Звонкий голос все еще чуть слышно лился из конверта. Стелла с молчаливым любопытством, как маленький ребенок, потянулась к нему.

– Нет, – он отстранил ее руку и спрятал письмо во внутренний карман.

– Твоя жена пишет?

– Нет.

– А кто?

– Пойдем в бар. Хочу выпить.

– Ты же не любишь бары.

– Откуда ты знаешь?

– Сколько ты уже здесь, ни разу не ходил в бар.

– Ты за мной следила?

– Мама следила, – безразлично сказала Стелла.

Она была такая близкая и такая чужая.

– Мне нельзя в бар. Мне еще восемнадцати нет, – сообщила Стелла и улыбнулась.

– Тогда выпьем у меня.

В своей комнате он отыскал бутылку виски, привезенную еще из Москвы, и открыл ее. Когда он ходил на узенькую кухоньку за стаканами, то понял, что наверняка мать подсылает к нему Стеллу, чтобы что-то выудить. Теперь подселение к местным жителям обрело смысл: такие, как Сергей, через их глаза и уши следили за настроением эвакуированных, подслушивали вечерние вздохи и утренние проклятия и пытались рассчитать, насколько близок наблюдаемый объект к переходу в новую реальность.

Плеснув в каждый из стаканов по паре глотков виски, Андрей пожал плечами: ему-то скрывать или стыдиться было нечего. На него нечего доносить – разве что отыщется такой же лгун, как он сам, который выдумает донос… Но, пожалуй, и это не страшно. Ведь Сергей ничего не рассказал о карах.

Стелла приняла стакан и покорно выпила вслед за ним. Он увидел, что это не произвело на нее большого впечатления, и налил еще. Не было никакой закуски, поэтому его сразу слегка повело, и вскоре он ощутил рвущееся наружу чувство любви, которое требовало, чтобы его куда-то направили. Маленькая румяная девочка перед ним была что надо. Ее тело обмякло от выпивки и стало податливым как пластилин.

На следующий день Андрею позвонил очень грустный Петр и растерянно сообщил, что его вызывают на беседу с каким-то чиновником, а также что его отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. В конце своего путаного рассказа он попросил Андрея также пойти с ним на беседу, поскольку тот выступал его поручителем. Андрей ответил, что обязательно придет, если его отпустит новый редактор. Он постучался в кабинет к нему около трех часов дня и обнаружил, что дверь приоткрыта. Новый редактор восседал в огромном глубоком кресле, которое, видимо, купили специально под его выдающиеся размеры.

Сергей Степанович мирно спал, сложив влажные лапки на животе, и Андрей долго не решался его потревожить. Затем он осторожно кашлянул. В гробовой тишине кашель оказался довольно громким звуком, и новый редактор испуганно вздрогнул. Он медленно проснулся, забегав глазами по кабинету. По его растерянному выражению лица было видно, что он не сразу понял, где находится и что происходит. Его огромные щеки тряслись, когда он поднял взгляд на Андрея и пытался вспомнить знакомое лицо. Так прошла примерно минута, и затем слабый голос измотанного человека прервал тишину:

– Вы что-то хотели?

– Сергей Степанович, вы не могли бы мне согласовать более ранний уход сегодня? Я должен поприсутствовать на беседе товарища с … компетентными органами.

– Органы… Ну и время мы застали, – произнес Сергей Степанович, который долго обдумывал поступившую информацию. Андрей насторожился и стал глядеть на него суровее. Новый редактор, похоже, уловил эту перемену и тут же добавил: – Но раз надо, то идите, конечно.

– Материал сдам и сразу вам сообщу перед уходом, – сказал Андрей.

Когда они встретились с Петром, было еще не так поздно, но город погрузился в темноту. Они поздоровались, и Петр сказал:

– Давно не виделись.

Его лицо было высушенным и печальным. Хотя прошла всего пара недель, Андрею показалось, что за это время он постарел и потерял весь свой энтузиазм. Он подумал, что первое время в городке и сам выглядел так же. Изменилось ли что-то, он не знал, но, в отличие от его товарища, у него были силы смотреть прямо перед собой – Петр же брел по длинным коридорам казенного дома, опустив взгляд в пол, и только изредка смотрел на номера кабинетов, чтобы не пропустить дверь.

– Ну и настроили они себе гнездище, – пробормотал он чуть слышно, однако в гробовой тишине пустынного этажа даже этот полушепот был отчетливо слышен. – Зачем им столько народу тут?

– Я не знаю. Что это вообще?

– Называется «Управление по информированию граждан и ревизии гражданской активности». Тебе говорит о чем-то?

– Нет, – сказал Андрей.

Они, наконец, нашли кабинет, который был указан на вызове Петра. С тяжелым вздохом он постучал. Их пригласили. В небольшом довольно мрачном помещении перпендикулярно друг другу стояли два стола: для посетителей и хозяина кабинета. Вдоль стен теснились шкафы с пыльными папками, коробки и оргтехника, а справа висели календарь, пара старых картин и портрет Президента – осмотрев все это, Андрей понял, что бывал в десятках подобных кабинетов чиновников в Москве, и если бы его попросили угадать, в городке он или снова в столице, то мог бы запросто перепутать.

Как он и предполагал, в кресле начальника сидел бывший редактор, который под внимательным взглядом Президента смотрелся еще строже, чем обычно. В нем уже не было ни капли вчерашней веселости – Андрей подумал, что смотрит на обуглившуюся поверхность от вчерашнего человека, который дружелюбно болтал с ним за обедом.

– Спасибо, что пришли. Присаживайтесь, – механически пригласил бывший редактор, начав спешно делать какие-то записи в открытой перед ним книге.

– Можете, пожалуйста, сразу сказать, что это за вызов? – с ходу начал Петр.

Сергей Владимирович поднял на него глаза, и Андрей вздрогнул от того, как это резкое движение лица напомнило ему о птичьем облике бывшего редактора. Заострившимся злым взглядом тот пронизывал Петра – точь-в-точь, как в их с Андреем первую беседу – и выдерживал маринующую чиновничью паузу.

– Вам все объяснят, – едко процедил он, не повышая голоса, но всем своим видом давая понять, что вопросы сейчас неуместны.