355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Харриет Уокер » Новая девушка » Текст книги (страница 4)
Новая девушка
  • Текст добавлен: 7 октября 2021, 09:01

Текст книги "Новая девушка"


Автор книги: Харриет Уокер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

5
Марго

Я почувствовала укол ревности, когда в офис принесли пачки с копиями нового номера журнала и курьеры разложили их по столам сотрудниц, как карты при сдаче. Я уже видела фото Мэгги, напечатанные в журнале, правила ее текст, чтобы он поместился на нужной странице и больше отвечал стилю «От». Проблема была в том, что он особо не нуждался в правке.

Нельзя было не согласиться с тем, что Мэгги написала отличный текст. Смешной, занимательный, душевный и – необходимый бонус – полезный. Его наши читательницы прочитают первым благодаря анонсу, помещенному мною на обложке: «ПОМОГИТЕ! ХОЧУ СТАТЬ ФЕШЕН-РЕДАКТОРОМ! И НЕМЕДЛЕННО!» Мофф всегда поощряла избыточное использование восклицательных знаков.

И я действительно помогла Мэгги стать фешен-редактором. Я выбрала ее, потому что знала, насколько она талантлива и старательна, надежна и трудолюбива – она реально достойна большего. Я никогда не рассматривала выбор своей замены как благотворительную акцию, но знала, что моя работа имеет определенную ценность, и казалось естественным предложить ее достойному.

Кому-то благодарному, кто сможет вернуть этот долг своей лояльностью.

Мэгги, существовавшая на гонорары от двух-трех публикаций в месяц, показалась мне человеком, растрачивающим свой талант впустую и обладающим большим неиспользуемым потенциалом.

Что ж, теперь Мофф пустит его в дело на всю катушку.

Я подвинула к себе номер, который открылся с обычным приятным шелестом, и нашла страницу, где начиналась статья Мэгги. На первом развороте были размещены несколько ее фотографий, причем на каждой она была одета в разные наряды, отвечающие сиюминутному тренду. Женщины на фото как будто сидели в ряд.

Вот Мэгги в классической юбке и на шпильках – блестящие темные волосы забраны в элегантный шиньон у основания шеи. Вот она в залатанных джинсах и белой блузке, завязанной узлом на животе – зритель поневоле задерживал взгляд на фигуре в форме песочных часов. На правой фотографии она слегка и немного бестолково улыбалась, одетая по последнему писку – нелепый спортивный костюм и кроссовки. Вид у костюма был настолько неприглядный, что сама я, даже не будучи беременной, не рискнула бы в нем позировать. А на Мэгги он выглядел вполне пристойно и даже симпатично.

Я с завистью посмотрела на глубокое декольте – самой мне демонстрировать было нечего, хотя то немногое, что у меня было, с беременностью слегка набухло. Каждое утро, глядя на себя в зеркало, я понимала, что этому далеко до чего-то волнующего воображение, но могла хотя бы убирать две возвышенности в нормальный бюстгальтер, как мне посоветовала продавщица нижнего белья в прошедший уик-энд.

– Не стоит нижнему белью давить на молочные каналы! – говорила очкастая портниха, занимавшаяся подгонкой на месте, затягивая на мне вполне приличный бюстгальтер телесного цвета, от чего мне хотелось заплакать.

Изменения в нижнем белье (я ведь поменяла ради удобства и кружевные трусы с низкой талией на необъятные хлопковые панталоны) стали еще одним напоминанием о моей беременности, отчего я чувствовала себя явно не в своей тарелке. И каждый раз, задумываясь об этом – скорее на уровне рефлексов, а не сознания, – хотела обсудить все с Винни.

Винни всегда ухаживала за мной, успокаивала и выслушивала меня. Еще со школьной скамьи. В те времена мы казались единым целым – два существа, которые легко могли закончить друг за друга фразу, при этом синхронно покрывая друг другу лаком ногти на левой руке.

Но за три месяца, прошедшие после смерти Джека, я получила от старой подруги только одно сообщение – короткий и нервный ответ на множество моих посланий на тему любви и одиночества: «Прости, не сейчас».

Что не сейчас? Общаться не сейчас? Дружить не сейчас? Или выносить мою беременность?

Со школьной скамьи я знала, что пытаться загнать Винни в угол, когда она требует оставить ее в покое, – верный способ разозлить еще больше. После того, что сделала Хелен. Я не люблю вспоминать то время в школе, когда мы с Винни разошлись – сейчас редко думаем о Хелен, – но тогда я поняла, что единственный способ успокоить разбушевавшуюся Винни – дать ей перебеситься в одиночестве.

Когда на мои послания и звонки так никто и не ответил, я стала размышлять о том, что неплохо было бы неожиданно появиться на пороге Винни (ведь ее дом всего в получасе ходьбы от моего), но из-за установившегося между нами режима молчания сейчас мне казалось, что до него мили и мили. Кроме того, я знала, что благодарности от Винни за такой поступок не дождусь.

Даже попросила Ника подвезти меня к ее дому, но окна в нем были темны, а подъездная дорожка пуста. До этой поездки я не понимала, что боюсь встречи с подругой, но когда мы развернулись и направились прямо домой, я почувствовала какое-то облегчение. Позже призналась самой себе, что боялась: Винни увидит мой выросший живот и это ее обидит. Я совершенно не представляла себе, как мы сможем говорить о чем-то, не упоминая при этом факт моей беременности. Ведь живот даже обняться толком не даст – он будет круглым и упругим укором, напоминанием о том, чего она лишилась. Прошло уже столько времени с того момента, когда я последний раз испытала на себе раздражение своей лучшей подруги, что совсем забыла о том влиянии, которое она на меня имела. Ну, или почти забыла…

Винни сама придет, когда будет готова. А до тех пор я буду любить ее на расстоянии.

Я посылала ей цветы. Сначала букет, а потом семена, которые должны были превратиться в яркие махровые растения – Винни любила такие на своем дворе. Я надеялась, что они помогут в самые черные дни. Мне показалось, что задача превратить сухие семечки в буйную растительность займет достаточно много времени и окажется такой сложной и благотворной, что сможет украсить месяцы горя чем-то ярким, красивым и полным оптимизма. Я ждала, что подруга покончит со своей отстраненностью и раскроется навстречу окружающему миру, как цветы весной пробивают замерзшую зимнюю почву и тянутся навстречу солнцу.

Теперь же эта идея казалась слишком банальной. Мне надо было бы послать им еду, предложить уборщицу, выполнять их мелкие поручения, помогать с домашними делами. Я бы с удовольствием на коленях отдраила полы в доме Винни, и мой тяжелый живот терся бы об их покрытие, пока я находилась в покаянной позе. Я готова была на все, чтобы хоть как-то избавиться от своеобразного синдрома выжившего[9]9
  Синдром выжившего – аспект посттравматического стрессового расстройства, вина, появляющаяся у оставшихся в живых после автокатастроф, стихийных бедствий, военных действий и т. п. по отношению к погибшим.


[Закрыть]
, который остро ощущала, просыпаясь каждое утро. Хотя я испытывала его и ночью, в кровавых, полных паники кошмарах, окруженная больничным оборудованием и крохотными трупами.

Мысленно я не расставалась с Винни ни на секунду. И если в данный момент не думала о том, где находится подруга и как справляется со своими проблемами, это означало только, что мысли мои были заняты разного рода предрассудками. Теперь я взбиралась по лестнице, переходила дорогу и садилась на поезд, благодаря Бога за то, что сердце моего ребенка все еще продолжает биться. И радость от того, что он пошевелился в животе, мгновенно сменялась сначала печалью, потом угрызениями совести и, наконец, страхом. Всякий раз, переставая бояться, я ощущала неодобрение Винни, которая должна была считать меня предательницей.

Некоторые женщины, мимо кого я проносила свой живот, смотрели мне в глаза и улыбались – так я узнавала, что у них тоже есть маленькие детки. Другие меня игнорировали и не уступали место в транспорте – все потому, что их радар меня не фиксировал, я не могла пробиться в их подкасты и стриминги.

И я когда-то вела себя так же. Когда настанет ваше время, пожалеете.

Но была еще одна группа – эти, сжав челюсти, смотрели прямо сквозь меня или рассматривали мой живот, не поднимая глаз на лицо. Когорта «упустивших», «неспособных», в общем, «не смогших». Тех, кто попытался и разбил себе сердце. Одна из таких ходила за мной по супермаркету, не отставая ни на шаг, и наблюдала за моими покупками. Она с неодобрением пощелкала языком, увидев, как я взяла бутылку вина – пришлось в смущении вернуть ее на полку, – и сказала, что будет мальчик.

– И не сомневайтесь, – женщина положила на мой округлившийся живот руку, покрытую пигментными пятнами. – Там у вас маленький мужичок.

Мне бы не обращать на это внимания, как и на любые другие комментарии или разговоры, касавшиеся не меня лично, а моего живота. До того, как я забеременела, мое тело никогда не удостаивалось такого внимания со стороны незнакомых людей, как визуального, так и вербального. Но рука женщины будто обжигала, проклинала, так что я шарахнулась от нее, упершись спиной в полки, – эта никому не нужная внезапная «нежность» погрузила меня в средневековую истерию насчет ведьм с волосами на подбородках.

Постепенно я становилась настоящим параноиком. Однажды, когда днем шла в районе своего дома, показалось, что меня кто-то преследует. Чтобы добраться до дома от автобусной остановки, надо свернуть с главной улицы с ее горящими витринами магазинов и пабов и пройти по нескольким тихим жилым переулкам. Вдоль них растут ухоженные и аккуратно подстриженные живые изгороди, за которыми вполне можно спрятаться, а к каждому дому ведет подъездная дорога, на которую можно забежать в случае необходимости – поэтому естественно, что, услышав позади себя шаги, я не стала оглядываться, и их звук появился и исчез, как легкий порыв ветра.

Но я их точно слышала.

Ник почувствовал во мне напряжение.

– Тебе надо расслабиться, пока это не сказалось на нашем ребенке, – прошептал он мне в затылок однажды ночью. Из-за живота я теперь спала на боку, отвернувшись от него, что делало меня еще более одинокой на фоне ночных кошмаров. – Может, поговорить с кем-нибудь об этом?

Что я могла ему ответить? Что лучшая подруга не хочет со мной общаться? Что я боюсь, как бы она меня не возненавидела? Что я не знаю, что сделала не так? Что ни в чем не виновата? Я помнила, что ощущала нечто подобное в школе, когда мы с Винни прекратили общаться на целых шесть недель. Они оказались самыми тяжелыми в моей жизни.

Ее крик, когда она падала… Шум, с которым упала…

Нет, если это заставит меня все вспомнить, то я не хочу говорить об этом ни с кем.

– Больше всего похоже на какой-то подростковый страх, – сказала я Нику, выключая лампу на прикроватной тумбочке со своей стороны. – Уверена, Винни свяжется со мной, когда будет готова. Кроме того, мне столько всего надо успеть на работе, что нет времени на беспокойство.

Но в офисе появлялось все больше и больше свободного времени. Меня освободили от написания статей, перестали приглашать на совещания и вычеркнули из всех планов редакции – я перестала быть частью круга, который всегда был в поле зрения Мофф. В индустрии, где все гнались за будущими новостями, я превратилась в новость вчерашнюю.

Я вновь посмотрела на журнал и на фото Мэгги в зеленом шелковом платье. Предполагалось, что это подчеркнет ее приверженность к женственности в одежде, в отличие от большинства других фешен-редакторов, «не вылезающих из джинсов и синих свитеров». Эту строчку я восприняла как камешек в свой огород, потому что в той поездке в Исландию, когда мы с Мэгги встретились в первый раз, я действительно не надевала ничего другого. Ник сказал, что я слишком мнительная и что не стоит на этом зацикливаться.

Попробовал бы ты сам не зацикливаться на ком-то, кто пытается украсть твою суть.

– Мэгги тебе в подметки не годится, – рассуждал Ник, пытаясь меня успокоить и массируя мне плечи именно так, как я – он это хорошо знал – люблю. Правда, сейчас этот уклон в женственность работал в пользу Мэгги. Для журнала она оказалась глотком свежего воздуха – экзотичным и пикантным.

Мне казалось, что Мэгги торопится занять мое кресло еще до того, как оно освободилось, не говоря уже о том, чтобы просто дать ему остыть. В теплые, уютные утренние мгновения перед звонком будильника, когда сон наиболее крепок, мне снилось, что она заявилась в мой кабинет, уселась прямо ко мне на колени, надавив на выпирающий живот, и начала печатать на моем компьютере. И я просыпалась, полная раздражения и подозрений, хотя это было лучше, чем очнуться в холодном поту и слезах после мрачных кошмаров, мучивших меня в значительно более холодные и зловещие предрассветные часы.

Я закрыла журнал, так и не взглянув на собственную небольшую статью в номере.

Дело было вовсе не в статье Мэгги, которая, не отпуская, терзала меня с того самого момента, как я о ней узнала. А в том, что никто не удосужился предупредить меня. Я узнала о статье, услышав в один прекрасный день, как Холли вместе с младшим персоналом обсуждают «фотосессию Мэгги в образе фешен-редактора», и спросив, о чем речь. Какое унижение!

Такое впечатление, что чем больше живот, тем меньше меня замечают. А ведь трудно не заметить.

Теперь, на седьмом месяце, мой налившийся живот, лезущий на нос, первым гордо вплывал в помещение, совсем как русалка на носу корабля. Но одевалась я независимо от него, словно не замечая его наличия, и избегала одежды, которую обычно носят во время беременности – всех этих сарафанов и палантинов. Вместо этого старалась носить то же, что и раньше, только большего размера: рубашки, свободные туники и шелковое полукимоно, которое обычно надевала поверх джинсов и черной футболки. Джинсов было множество – правда, теперь такие, чтобы можно было дотянуть до подмышек. Их я ненавидела больше всего, но они были самой удобной одеждой, что мне довелось носить с тех пор, как я стала фешен-редактором.

Может, Мофф заинтересует статья на эту тему?

Я рассмеялась от мысли, что главный редактор может заинтересоваться чем-то, что хоть на йоту понизит уровень гламура в журнале. Я уже заметила, как она рассматривает мои отекшие ноги во время ежедневных планерок. Однажды я сделала ошибку, надев сандалии с ремешками, и раздувшаяся, набрякшая плоть страдала от этих завязок, пока я их просто не сняла. На ногах остались заметные следы, и пришлось целый день прятать их под столом после того, как Мофф, проходя мимо, поцокала языком.

Побольше улыбайся в ответ, чтобы они не считали тебя несчастной старой коровой.

«Привет, Мэгги, – написала я, узнав о фотосессии. – Идея классная! Жду не дождусь, когда смогу прочитать статью!»

Слишком много восклицательных знаков.

И все-таки хотелось избавиться от этого внезапно возникшего чувства, преследовавшего меня днем и ночью. А ведь это было справедливое возмущение тем, как на фоне моего постепенного отхода от дел Мэгги становится все заметнее и заметнее.

В редакции уже думали о следующих номерах, тех, что окажутся в ящиках подписчиков и в киосках уже после того, как родится мой ребенок – если только не умрет, – так что о назначении Мэгги было объявлено официально, и она успела несколько раз появиться в офисе. В качестве контактного был указан мой телефон, а это означало, что по несколько раз в день мне приходилось общаться с пиар-компаниями, жаждущими предложить свои услуги новому обитателю моего кабинета. Я ощущала себя пресс-агентом Мэгги, секретаршей, чья главная задача – создать видимость деятельности в дышащей на ладан компании, то есть моей жизни.

«Ой, спасибо! Это все идея Мофф! – Ответ Мэгги не заставил себя ждать. – Надеюсь, на фото я выгляжу не слишком ужасно!»

Нынче женщины обхаживают друг друга восклицательными знаками.

И только когда в офис принесли упаковку со свежими номерами и я услышала, как Мофф обсуждает статью с одним из своих ухажеров с верхних этажей, до меня дошло, что Мэгги мне соврала.

– В сегодняшнем номере у нас классная статья нового редактора Мэгги Бичер, о том, как обычная женщина может стать фешен-редактором, – объясняла Мофф собеседнику. – Отличная идея, ее собственная. Похоже, она здесь прекрасно приживется. Будет замещать Марго на время декретного отпуска.

С этими словами Мофф махнула рукой в сторону моего живота, в котором появилось ощущение тошноты, никак не связанное с беременностью.

Почему Мэгги не рассказала мне все честно? От расстройства и справедливого возмущения таким фарисейством у меня на глаза навернулись слезы. Какая подлость! Я превратилась в настоящую карикатуру на беременную: отставшую от жизни, недооцененную, подозрительную и вот теперь, ко всему прочему, публично оскорбленную.

Благодарю покорно! А ведь я привела Мэгги именно для того, чтобы избежать всего этого…

Вечером, рассказывая Нику, я рыдала.

– Похожа на идиотку, которая не знает ничего о том, что происходит в офисе… А спросить никого не могу, потому что примут за ненормальную бабу на сносях, желающую контролировать все и вся…

– Что полностью соответствует действительности, – усмехнулся Ник и погладил меня по руке.

– Соответствует, – согласилась я сквозь слезы. – Но только потому, что они сами сделали меня такой. Из-за всего этого я здорово зла на Мэгги.

– Не стоит, – пытался успокоить меня Ник. – Она не должна была врать – согласен. Но, может, решила, что если сама будет пробивать идею, другим она покажется немного чудной? Мофф тоже должна была сказать тебе об этом – вероятно, просто забыла…

Он был прав, но сам факт вранья со стороны Мэгги мучил меня весь вечер. Да, ее могли переполнять амбиции при мысли о том, какой пост ей предстоит занять, но к чему показная скромность? Сомневаюсь, что все это специально, чтобы разозлить или обмануть меня, хотя часть моего мозга, наименее склонная к толерантности, пыталась направить мои мысли именно в это русло. Приведя гормоны в порядок, я задумалась, не уделяю ли произошедшему слишком много внимания – например, Ника, казалось, совсем не волновало то, что его дизайнерские проекты передут другим на время отцовского отпуска.

Он уходит всего на три недели, и их двое в компании. Вопрос о том, что он вернется на свое место, уже давно решен. Кроме того, его с детства не учили, что доверять нельзя никому.

Впервые я пожалела, что работаю в индустрии, где большинство сотрудников – женщины.

Женщины и геи.

Когорта единомышленников, собравшихся для того, чтобы в пьяные бездетные годы дружить и веселиться в атмосфере, свободной от сексуального соперничества и нудных альфа-самцов, при этом сознательно или не-осознанно плетя заговоры против тех, кого они называли «производителями».

Винни вечно закатывала глаза, выслушивая рассказы о стервозности некоторых моих коллег. Она была умна, но совсем не остра на язык.

Если б она знала, о чем я сейчас думаю, то превратилась бы в разъяренную львицу.

Я представила подругу составляющей список причин, по которым Мэгги предала меня – а в том, что это предательство, я не сомневалась. Список был бы дополнен перечнем резонов, почему в долгосрочной перспективе это не имеет никакого значения.

Эта мысль меня успокоила, но и опечалила, потому что Винни была сейчас так далека. Взяв телефон, я открыла Фейсбук. Когда на экране появилась знакомая бело-синяя заставка, одновременно успокаивающая и раздражающая, я вновь почувствовала вину за то, что все еще не закрыла свой аккаунт, тогда как Ник сделал это уже давно. Никогда не постила в Фейсбуке ничего личного, но трезво оценивала, как редкие выходы в соцсеть влияют на настроение – я покидала ее смутно раздраженная сама собой и утомленная людьми, встреченными там.

Фейсбук учит презирать.

В последнее время я мало думала о тех, кто сидит в нем безвылазно. Ответив на прошлой неделе на заявку в друзья от Мэгги Бичер, я обнаружила, что она на удивление плодовита. А сейчас просмотрела все последние обновления бывших коллег и моей парикмахерши.

Все это люди, которых я больше не знаю, и люди, которых я так никогда и не узнала. Или те, кого я знаю слишком хорошо, чтобы поддерживать отношения…

Где-то в середине ленты я увидела фото Винни. Это был ее первый «выход в свет» после смерти Джека. Она сидела в самом центре группы из пяти женщин, державшихся за руки или обнимавших друг друга за плечи. Я узнала мать Винни, тетку и двух университетских подружек. Все они были в траурных одеждах, но изображение лучилось теплом от их улыбок, и было видно, что общее горе превратилось в силу, которая поддерживает женщину, сидящую в центре и больше всего нуждающуюся в поддержке.

Сама Винни сидела с горящими глазами, но провалившимися щеками – пухлость, появившаяся во время беременности, исчезла, и вновь стала видна линия скул. Она выглядела одновременно моложе и старше своего возраста; пальцы, сжимавшие букет из розовых анютиных глазок – они что, выросли из купленных мною семян? – смотрелись худыми, покрасневшими и старыми, но кожа была блестящей и чистой.

Тут до меня дошло, что, когда я мысленно «видела» свою подругу в прошедшие три месяца, она представала бледной и измученной, с темными кругами под глазами и неприбранными волосами – ее горе имело физическое воплощение.

Как у героини античной трагедии.

А на фото Винни выглядела так, что, встав за ней в очередь в угловом магазине, вы ни за что не догадались бы, через что ей пришлось пройти.

«Рада, что сегодня я могу вспомнить Джека в присутствии моих самых дорогих и близких. Мы никогда не забудем ни его, ни того, как наши друзья помогали нам в эти последние несколько месяцев», – гласила подпись под картинкой.

Скорее всего, поминки или что-то вроде того. Должно быть, Винни и Чарльз откладывали полноценные мероприятия до тех пор, пока у них не появятся силы вновь выйти на люди. Скромная церемония, а затем возвращение в окружающую действительность с вечной памятью о короткой жизни Джека, о факте его появления на свет. Я достаточно хорошо знала Винни, и мне доводилось видеть, как она справляется с душевными травмами, чтобы понять: она ни за что не стала бы общаться с людьми, если б рана была свежа и ныла.

Нам с Ником ничего не сообщили, не удосужились пригласить. И пока я судорожно проверяла почтовый ящик, корзину, куда автоматически направлялся весь спам, и то место в холле, куда уборщица обычно складывала почту, чуть не задохнулась. Показалось, что я испытала сильнейший удар, доставши до самых глубин существа.

Винни ничего не сообщила, потому что не хотела меня видеть.

Я была полностью опустошена. Но слезы разочарования уже успели испариться, и глаза мои оставались совершенно сухими. Вместо слез я ощутила холодную ярость, когда в праведном гневе напряглись все мышцы тела. Руки невольно потянулись к животу, где их встретила новая жизнь – локтем или худеньким задиком.

Зато у меня есть ты.

– Мне очень жаль, – ухмыльнулся Ник, когда я показала ему. – Это… ну, очень печально. Печально, что она не хочет нас видеть. Должно быть, слишком много пережила.

Он обнял меня и прижал к себе. Я была благодарна ему за понимание, за то, что он не стал говорить, будто все это превратилось в некое подобие противостояния школьных подружек, в классическое создание военных союзов на игровой площадке, чтобы показать, кто главнее, – и из-за этого вновь стала испуганным ребенком. Испуганным от того, что я больше никому не нужна, совсем как много лет назад.

И я постаралась успокоить этого испуганного ребенка, напомнив себе, что горе – громадное чувство, от него никуда не убежишь и никак не избавишься. Я попыталась пожалеть Винни, а не злиться на нее за подобный от ворот поворот, намек, что я сделала что-то не так.

Знаю, дело вовсе не во мне.

Я вновь посмотрела на снимок – так сильно сжимала телефон, что на корпусе появились влажные отпечатки – и закрыла страницу, прежде чем поддаться соблазну искать новые снимки.

Так и свихнуться недолго.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю