Текст книги "Хакон. Наследство"

Автор книги: Харальд Тюсберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ИНГА ИЗ ВАРТЕЙГА

Возвращаясь на север, флот короля Хакона стал на якорь, а войско двинулось к реке Гломма, к доверенному человеку короля – Аудуну из Борга. Дагфинн Бонд загодя послал ему письмо на пергаменте, извещая о приезде Хакона. Аудун был весьма влиятельной персоной, родичи его жили по всей стране, аж в Эйде и Скауне, но пригласил он не только родню. Люди тянулись изо всех долин. Иные учтиво кланялись, иные пытались тронуть краешек королевского плаща, потому что это сулило удачу. Дружинникам король велел не препятствовать народу приближаться к нему.

Аудун пригласил короля в свой большой деревянный дом, украшенный и резьбой с изображениями драконов, змей и вооруженных воинов, пеших и конных. Хакон взмахнул рукой, приветствуя толпы народа, и следом за хозяином вошел внутрь. Ему пришлось наклониться – дверь была низкая.

По стенам большого нарядного зала висели тканые гобелены, ковры, щиты и арбалеты. Был здесь и огромный камин с обмурованным дымоходом.

Широкие половицы к приезду короля добела отскоблили; свисавшие с потолочных балок каганцы разливали теплое сияние, горели толстые сальные свечи, и собравшиеся в зале гости могли прекрасно видеть друг друга, не то что в иных покоях.

Почетное место[31]31
  Почетное место – возвышение, на котором помещались хозяин дома с почетным гостем; остальные сидели на скамьях.


[Закрыть] располагалось на возвышении перед внутренним фронтоном. Там уже водрузили королевский стяг. Вдоль стен стояли крепкие скамьи, перед большинством из них – столы.

Король не слишком интересовался убранством Аудунова пиршественного зала. Он все время поглядывал на дверь и думал о чем-то своем.

Аудун принес показать королю диковинное приспособление, которым он очень гордился.

– Это, государь, путеводный камень. Он у меня от одного исландца, а используется, чтобы отыскивать в открытом море нужное направление. Смотри: как ни крути камень, он всегда глядит на север. Я хочу, чтобы ты принял его в дар и брал с собою в дорогу. Я показывал его кормчим больших гребных лодок, и они говорят, что с таким камнем можно плавать и в пасмурную погоду, и даже в кромешной тьме.

– Ну не колдовство ли, право слово!

– Нет, не колдовство, государь. Для верности я призвал священника Транда, чтоб прочел над камнем «Отче наш» и благословил его.

Король поблагодарил за диковинный подарок и пожелал, чтоб его ближние люди рассмотрели камень как следует. Аудун смекнул, что надо уйти, и с поклоном удалился.

Король повернулся к Дагфинну Бонду и тихо сказал:

– Ты видел ее?

– Кого, государь?

Король кивком показал на девушку, которая была хорошо видна в дверном проеме.

– Узнай, как ее зовут.

Дагфинн вышел и тихонько поговорил с Аудуном из Борга. Аудун было замялся, потом быстро прошел в зал, прямо к королю, не понимая толком, чем объяснить неожиданный его интерес.

– Она моя родственница, государь, из Вартейга. Это усадьбу, неподалеку от Фалкинборга. А зовут ее Инга.

– Никогда не видел такой красавицы.

– Здешние женщины славятся своей красотой. Среди них найдутся и… я к тому, государь, что, может быть, ты желаешь познакомиться с какой-нибудь другой дамой, а? Инга-то, пожалуй, не…

– Она уже с кем-то помолвлена?

– Кто?.. А-а, Инга? Да в общем, нет, не совсем. Но священнику Транду про это известно наверняка побольше моего. Хоть ее отец с матерью мне и родня, священник Транд знает ее куда лучше. Он для всей округи духовник.

– Ладно, Аудун, забудь мои расспросы. Это я сам улажу.

Аудун был задет за живое и с несчастным видом смотрел на короля.

– Я уже все забыл, государь. Ничего не слышал, знать ничего не знаю… В общем, опочивальня для тебя, государь, приготовлена в дальнем покое. Коль скоро ты почтил мой дом своим пребыванием, я и мои домочадцы будем пока ночевать в другом месте.

Поклонившись, Аудун торопливо ретировался, испытывая одно-единственное желание: не замешаться в то, что король хотел уладить сам. А король и сам плохо понимал, чего ему хочется. И опять послал за Дагфинном Бондом.

– Внутренний голос твердит, что я непременно должен познакомиться с этой девушкой. Раньше, Дагфинн, ты помогал мне в таких обстоятельствах. Скажи, что надо делать?

– Пригласи ее к себе, государь: здравствуй, Инга, так, мол, и так, я король, хочу с тобой познакомиться.

– Очень уж у тебя все просто получается.

– Ты король. А королю ни в чем нельзя отказать.

– Она хочет твердого положения. И подумает, будто я решил взять ее в наложницы.

Господин Дагфинн придал своему лицу простодушное выражение.

– Да неужели кто дерзнет заподозрить короля в этаких помыслах?!

Король невольно улыбнулся.

– Разыщи этого священника Транда и попроси его найти оказию представить мне Ингу. А заодно допытайся, кто за нее в ответе. Будем учтивы и отнесемся к даме со всем уважением.

Церковь, где служил священник Транд, была деревянная и не из самых больших, зато далеко славилась редкостной своей красотою – безмятежно покоилась эта ставкирка среди величавой хеггенской природы. Даже пустая, она словно бы звучала дивными хорами голосов минувшего. Некогда здесь стояло языческое капище, от которого остался каменный алтарь с отверстием посреди верхней плиты – в народе шептались, что-де в былое время туда стекала человечья кровь. Теперь в алтаре находились четыре священные реликвии – камень, который Господь наш Иисус Христос полил потом и кровью, когда молился в саду Отцу Своему; обломок плечевой кости святого Свитхуна и локтевой – святого Павла, а еще окровавленный лоскут одеяния святого Эдмунда.

Горделивые столпы вздымались ввысь, мощные опоры-ставы из ядровой древесины сосен несли и поддерживали устремленные к небу ярусы кровли. На самом верху щерили пасти смоленые, обожженные солнцем драконьи головы, а внизу, вокруг притворов, в которые, склоняя голову, входили и выходили люди, обвивались корчащиеся в смертных судорогах свирепые чудовища. Гордецы вырезали свои родовые знаки в крытой галерее, робкие и опасливые – на тесовой обшивке стен и в укромных местечках на скамьях и под плитами пола. Бывало, в церкви находили и баночки со скинутым плодом – под покровом ночи их прятали там до смерти перепуганные безутешные женщины.

В полумраке возле ризницы, под галереей, поручни которой опирались на резные андреевские кресты, сидел, беседуя со священником Трандом, королевский родич Петер Стёйпер. Говорили они тихо, очень тихо, хотя и удостоверились, что больше здесь никого нет. Набожный господин Петер был встревожен и украдкой озирался по сторонам.

– Я не могу поделиться тем, что знаю, ни с королем, ни с кем другим, могу рассказать обо всем только священнику, который, как известно, связан обетом хранить тайну исповеди. Вот почему я пришел к тебе.

– Говори без утайки, сын мой.

Прежде чем облегчить душу, Петер Стёйпер помолчал, словно собираясь с мыслями.

– Ума не приложу, что делать с моим двоюродным братом, Хаконом Бешеным. Коли он что вобьет себе в голову, так никакого удержу нет. Прозвище-то у него вполне под стать норову.

– Что же он надумал?

– Втемяшилось ему, что он сам мог бы стать королем. А ведь это мысли вероломные, противные воле Господней, хоть и живут пока только в его фантазиях. Они, я чай, даже и погибельны для других, кто, не дай Бог, с ним свяжется. Ему и дела нет, что собственный его сводный брат, Инги Бардарсон, имеет в таком случае больше прав на корону. Вдобавок он теперь начал толковать об этой шведке, о Кристин дочери Николаса, которую вдовствующая королева хочет в Осло представить королю. Кристин – племянница королевы Маргрет, а отец ее, Николас Блаке, там у них в большой силе. Так вот, мой родич открыл мне, что король, похоже, ни малейшего интереса к Кристин не проявляет, а потому он, Хакон Бешеный, хочет сам жениться на этой даме и таким образом заручиться поддержкой шведов против короля.

– Почему ты не расскажешь все это королю Хакону?

– Потому что Хакон Бешеный посвятил меня в свои планы, только когда я поклялся Господом и душевным покоем, что никому ничего не скажу. Давши перед Господом такой обет, я обязан вести себя безупречно. Вот почему я пришел к единственному человеку, у которого могу просить совета, – к тебе, священник Транд.

Н-да, плохо дело. Священник Транд храбростью не блистал и предпочитал елико возможно держаться в стороне от политических интриг. И священную тайну исповеди тоже не мог нарушить. А если б все-таки нарушил, приобрел бы врага в лице Хакона Бешеного. А не нарушить ее и не предостеречь короля еще опаснее. Эх, лучше бы вообще не слыхать этой исповеди. Остается прикинуться дурачком, другого выхода нет.

– Ты, наверно, не так понял, Петер Стёйпер. Умный человек вроде Хакона Бешеного никак не может всерьез вынашивать этакие замыслы.

– Что же мне делать?

– Покайся в своих заблуждениях. Подари нашей церкви серебряный подсвечник и тридцатикратной молитвою испроси у Господа прощение за то, что дерзнул усомниться в честности Хакона Бешеного. Давай же вместе преклоним колена и принесем Господу эти тридцать молитв.

Тем временем Дагфинн Бонд подскакал к церкви. Еще не спешившись, он заметил свежевырытую глубокую яму. Угодишь туда, так без посторонней помощи не выберешься. На дне ямы господин Дагфинн углядел двух убогих горемык. Не иначе как «ямные должники», или заемщики, не погасившие долговых обязательств перед каким-нибудь богатым бондом.

Господин Дагфинн знал об этом странном обычае, но ни разу не видел вблизи, как это происходит. Возле ямы караулил батрак, присматривал, чтобы один из наказанных остался жив, а еще ждал: вдруг кто из проезжих захочет уплатить их долг. Священники говорили, что такое милосердие отпускает душе все грехи. Господин Дагфинн подъехал к батраку.

– Чьи это должники?

– Аудуна из Борга, господин.

Господин Дагфинн виду не показал, что знаком с Аудуном, и, выяснив, каковы размеры долга, произнес:

– Вот, в этом кошельке ты найдешь надобную сумму. Но не говори Аудуну, кто дал деньги. И рабам тоже ни слова. Мол, проезжал мимо человек и уплатил их долг, а тебе тот человек незнаком.

Забавно было смотреть – до чего же изумленные физиономии показались из ямы, когда туда спустили лестницу и двое горемык выбрались наверх уже свободными людьми. Однако минуту спустя Дагфинн Бонд забыл об этом происшествии, так как увидел Петера Стёйпера: тот вышел из церкви и, вскочив в седло, поехал прочь. Что он здесь делал? Господин Дагфинн привязал коня и прошел в церковь потолковать со священником Трандом об Инге из Вартейга.

Под вечер в дверь королевского покоя постучали. Дружинник доложил, что некая девица желает наедине побеседовать с королем. За спиной дружинника стояла Инга, зардевшаяся как маков цвет. Она вошла, и король закрыл дверь.

– Что ты хочешь от меня, Хакон сын Сверрира?

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Наверно, следовало бы называть тебя «государь», ты ведь вправду мой государь и господин, хоть и не во всем.

– Не угодно ли тебе сесть?

Инга присела на краешек скамьи, но немного успокоилась.

– Отец мой умер нынешней весной. Аудун из Борга говорит, что теперь он в ответе за меня. По мне-то, лучше бы ответ держал Транд священник, однако же сейчас ни тот ни другой не могут толком объяснить, в чем дело. Запинаются, виляют, мямлят, краснеют. Впрочем, Аудун складно говорит, лишь когда знает свою выгоду, ну а Транд – он и есть священник. А я думаю, государь, то, что у тебя на уме, такого свойства, что придется мне самой держать за себя ответ. Но сперва надобно узнать, о чем речь, и узнать об этом я могу у тебя.

– Мне известно, что тебя зовут Инга из Вартейга. Хочешь ли узнать меня поближе?

– Узнать тебя, государь?

– Не узнать ли нам друг друга поближе?

Инга задумалась.

– Задолго до твоего приезда здесь шла о тебе молва, король Хакон. Сведущие люди говорят, что, прежде чем стал королем, ты любил женщин, хотя известно об этом не всякому. Но отзываются о тебе хорошо: ты, мол, настоящий мужчина, ибо никогда не сводил близкого знакомства с женщиной против ее воли и никогда не заикался о праве владетеля, которым другие знатные мужи дурачат своих служанок.

– Ты никогда не станешь мне служанкой. А что я никогда никого не принуждал, так это чистая правда.

– Значит, если ты захочешь сделать меня наложницей, я могу сказать «нет»?

– Странная ты женщина, Инга. Идешь напрямик, не обинуясь, не виляя, по-мужски. Сам удивляюсь, но, по-моему, это похвально.

– Ты не ответил, можно ли мне сказать «нет». Тогда я буду говорить откровенно. Пришло время искать мужа. Более видного мужчины, чем король Хакон, в Норвегии нет, только ведь законной супругой я ему, поди, никогда не стану. А тут Аудун, сидит себе в Борге и толкует, что есть у него на примете подходящий муж. Я знаю, по вечерам они с отцом этого парня все торгуются, какова мне цена в земельном чинше, только и рассуждают что об эресболях, и лаупсболях, и маркеболях, и спанах. И для их расчетов, похоже, очень важно, что я девица и ни разу еще не спала с мужчиной. Ежели ты, государь, сумеешь до своего отъезда все это изменить, цена моя, пожалуй, будет меньше, чем у суповой курицы.

Хакон никак не ожидал от нее этакой иронии и невольно рассмеялся. Инга с минуту смотрела на него и вдруг сказала:

– Жаль мне тебя, Хакон сын Сверрира, придется тебе взять в жены королевну, да еще, глядишь, задастую и с усами.

– Моя мать не была королевной. Как и мать короля Сверрира.

– Зато мачеха у тебя королева. Люди говорят, высокородная, заносчивая шведка. Я слыхала, она будет ждать тебя в Осло и привезет с собой знатную молодую шведку тебе в жены. А коли дело сладится, как тогда быть с такой, как я? Спрятать среди челяди и тайком видеться меж окороков в свайной кладовке, пока шведская дочь изволит почивать?

– Как по-твоему, смеяться мне или плакать?

– Можно и серьезно поговорить. Вдруг у меня родится дитя, мальчик? Что его ждет впереди? Станет ли он твоим сыном, сыном короля, станет ли зваться Хаконарсон? Или будет расти в деревне, как всякий внебрачный ребенок, которого все бранят да оплевывают? Ты знаешь законы и сам – закон. Если незамужняя женщина ждет ребенка и откажется назвать отца, люди решат, что он раб, и ребенок лишится свободы и вырастет рабом.

– Я никогда от сына не отрекусь.

Инга примолкла, задумавшись над словами короля, и невольно повторила:

– Ты, король Хакон, никогда от сына не отречешься.

Совершенно очарованный прямодушием Инги, Хакон с жаром воскликнул:

– Внутренний голос говорит мне, что мы встретились не случайно. Останься здесь сегодня ночью, Инга. Нам суждено познать друг друга. Не пойми меня превратно, спешить некуда, и все будет честь по чести.

– Как все может быть честь по чести для людей, которые никогда не будут честь по чести женаты?

– Говорят, у вас в Борге часто бывают странствующие сказители и чтецы-грамотеи. Ты наверняка слышала, как они читают франкские рыцарские романы.

– Я сама умею читать и знакома с такими манускриптами.

– Тогда тебе известно, что рыцарь и девица могут разделить ложе, поместив меж собою обнаженный меч.

– Пожалуй, я разделю с тобой ложе, Хакон, – подумав, деловито сказала Инга, – но при одном условии.

– О чем ни попросишь, все будет исполнено.

– В постели нам будет куда уютнее без обнаженного меча.

Позднее в тот вечер она медленно и серьезно подошла к его ложу и тихонько улеглась рядом. Она сама не понимала, где этому научилась, но откуда-то ей было известно, что нужно делать.

Ночью они лежали, благодарно лаская друг друга, не говорили ни слова, только ласкали. У обоих было странное предчувствие, сокровенная надежда, что чудесные эти минуты не канут с рассветом в прошлое и что самое большое чудо еще впереди – когда родится новый человек.

Наутро король Хакон собирался поехать в Ингины края, к мастеру Лаврансу в Фалкинборг, что неподалеку от Эйдсберга. Ему надобно было посмотреть новых кречетов и выбрать несколько этих замечательных птиц: он подумывал послать кречетов в дар Святейшему престолу, а в фалкинборгском питомнике найдется из чего выбрать. Инга, верно, поможет ему советом и потому непременно будет его сопровождать. Когда кавалькада отправилась в путь, Инга ехала обок короля, и, конечно же, это не прошло незамеченным, но все делали вид, будто в появлении молодой дамы нет ровным счетом ничего особенного.

Белые исландские кречеты были, пожалуй, самой большой ценностью, какую могли доставить приезжие люди из Норвегии – послы ли с дарами короля либо церкви, купцы ли с товарами на продажу либо для обмена. В южных странах щедро платили за ворвань, кожи, меха, резные вещицы из моржового зуба и за шкуры белых медведей, но за доброго ловчего кречета покупатель готов был, не задумываясь, выложить более тысячи динаров[32]32
  Динар – арабская золотая монета, имевшая хождение без малого девятьсот лет (начиная приблизительно с 695 г.).


[Закрыть].

Хозяина Фалкинборга звали Лавранс Мореход, так как раньше он плавал на торговых кораблях в чужедальние гавани. Шесть кречетов повез он с собой в первый раз, а теперь человека богаче его во всей округе не сыщешь. Народ до сих пор вспоминал тот первый корабль, на котором он вернулся домой, – груза там было видимо-невидимо: и мед, и пшеница, и шелк, и наряды, и перстни, и пряжки, и серебряные да золотые украшения, и ткани, и даже драгоценные манускрипты и святые реликвии, почитай что от всех апостолов. Часть груза пошла в уплату за новых кречетов и новый корабль. Теперь он послал торговать других людей, на двух кораблях. А вскоре – уже на трех. Сам Лавранс занялся разведением кречетов и разводил их по сей день. Король Сверрир даровал ему монопольное право на занятие этим прибыльным ремеслом, с тем чтобы взамен король когда угодно мог выбирать себе обученных кречетов.

В Фалкинборге все во главе с Лаврансом высыпали навстречу гостям. На правой щеке у Лавранса был глубокий рубец, из-за которого он будто все время улыбался. Оставил эту отметину клюв свирепого исландского кречета, однако ж птица жизнью не поплатилась – слишком дорого она стоила. Хватало у Лавранса и других шрамов и отметин – что на руках, что на теле. Кой-какие достались ему от острых птичьих когтей, но большая часть была получена в непрестанных вооруженных стычках с теми, кто незаконно пытался заниматься соколиным промыслом в здешних местах.

Когда вокруг тебя существа, от которых можно хоть сейчас, хоть немного погодя ожидать любой каверзы, а к тому же у этих существ есть острые, как шило, клювы, когти и мечи, без известного урона не обойтись. Да по нынешним временам и добрые отношения с королем тоже порой сулили неприятности. Это испытал на себе не один только Лавранс.

Завидев короля, встречающие, как по команде, пали на колени. Король Хакон спешился, отдал поводья конюху и жестом велел всем подняться. Король с Ингой переходили от одного служителя к другому, рассматривая кречетов.

На головах у птиц были разноцветные колпачки, и сидели они, вцепившись когтями в перчатки кречетников. Мастер Лавранс подробно рассказывал о каждой птице, о ее преимуществах и недостатках. Затем сам Лавранс и его люди продемонстрировали свое искусство. Из клеток выпустили мелких птах, которые в испуге порскнули в разные стороны.

– Кречеты – они что твоя дружина, государь. Не терпят от других тварей бестолковой суеты и мельтешения. Перво-наперво всё хорошенько разведают, а потом уж бьют, без промаху и без пощады – для своего господина.

В следующий миг колпачки с кречетов были сняты. Птицы тотчас взмыли в небо, высоко-высоко, откуда им все открылось как на ладони. И вдруг камнем ринулись к земле, и в считанные секунды каждый вонзил когти в затылок кровавой жертвы. Один за другим кречеты возвращались с добычей и получали в награду кусочки мяса. После короткой трапезы они безропотно позволили нахлобучить себе колпачки.

Инга побледнела. И король сам выбрал кречетов.

– Беру трех птиц, что воротились первыми.

– Добрый выбор, государь! – сказал Лавранс. – На тех, что первыми исполняют приказ, всегда можно положиться.

В Борге король за первой же трапезой усадил Ингу рядом с собою. Тут только придворные начали смекать, что король относится к этой даме по особенному и ждет, что ей окажут почет и уважение. Что король, что Инга, оба как будто бы веселы и довольны. Дагфинн Бонд участвовал в их оживленной беседе. Священник Транд, видя, что Инге хорошо и она счастлива тем, что король так к ней внимателен, искренне радовался за девушку. Ему и в голову не пришло, что они спали в одной постели.

Аудун из Борга был не настолько наивен. Почти всю ночь он провел на ногах, все глаза проглядел, дожидаясь, когда Инга выйдет из королевской опочивальни. Он с огромным трудом смирил свою досаду, но предпринять что-либо не рискнул. Меньше всех эта история взволновала двух двоюродных братьев – Хакона Бешеного и Петера Стёйпера. Тот и другой свято верили, что король позабавится с Ингой денек-другой – тем дело и кончится. То-то оба и удивились, когда настала ночь, и Инга вместе с королем направилась в опочивальню. Пожелав всем доброй ночи, молодая пара с улыбкой затворила дверь.

До сих пор король ни разу так открыто, чуть ли не демонстративно не выказывал своего увлечения женщиной. Кто-кто, а они его знали. Он бы никогда не поступил подобным образом, если бы не желал, чтобы они это заметили. Петер Стёйпер отвел родича в сторонку.

– Он что, решил взять ее в наложницы? В жены-то нельзя.

– Нет, в жены никак невозможно. Или все-таки…

– Тогда выходит, он сам себе создаст неодолимые препятствия. Во-первых, девушка не королевского рода. А во-вторых, – и это куда серьезнее, – ему не миновать неприятностей с мачехой, ведь королева будет ждать его в Осло не одна, а с девицей Кристин из Шведской Державы. Если он предпочтет благородной девице Кристин простую наложницу, то восстановит против себя не только вдовствующую королеву, но и шведского короля.

Хакон Бешеный сорвался с места, подошел к королевской опочивальне, бесцеремонно оттолкнул дружинника и громко постучал в дверь.

На пороге появился король Хакон. Он был недоволен, что его потревожили, но, увидев родича, вполне дружелюбно спросил, что стряслось.

– Спешу сообщить, что королева Маргрет со дня на день будет в Осло, вместе с известной нам особой из Шведской Державы. Надобно нынче же вечером обсудить приготовления к отъезду, потому-то я и не промедлил спросить у тебя, государь, когда ты желаешь выехать из Борга.

– Как все здесь уладим, так и отправимся. Вдовствующая королева может подождать.

– Я думал, не выехать ли кому-то из нас вперед и до твоего появления не составить ли дамам компанию? Ведь королева в плохих отношениях с епископом Николасом и, наверно, предпочла бы не быть там одна. Кто-то должен взять ее под защиту.

– К чему ты клонишь?

Вокруг было много ушей, и Хакон Бешеный понизил голос.

– Можно говорить без утайки. Николас Арнарсон королеве троюродный брат, и мы оба знаем, что именно она уговорила короля Сверрира сделать его епископом Осло. Вот почему, выступив против короля, Николас поразил ее в самое сердце. Когда баглеры напали на Бьёргвин, она так разбушевалась, что воевода поневоле запер ее в погребе. И хотя сейчас все тихо-мирно, у нее нет доверия к епископу Николасу.

– Тогда поезжай вперед и окружи вниманием вдовствующую королеву. Передай дамам поклон и скажи, что у нас тут еще много дел, но мы непременно прибудем, как только сможем.

И король затворил дверь.

Хакон Бешеный отвесил закрытой двери поклон, усмехнулся и пошел собираться в дорогу. С Петером Стёйпером он не говорил, мысли его были совсем о другом: он намеревался рано утром выехать в городок с бревенчатыми мостовыми на улицах и в переулках, где деревянные домишки лепились вокруг каменных церквей и просторных епископских палат. В Осло.