Текст книги "Ромовый дневник"

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Затем я вернулся к столу, где молодой пуэрториканец в белом костюме выдавал бесплатные сандвичи.

– Дело сделано, – сказал я ему.

– Си, – с важным видом подтвердил пуэрториканец.

Только я направился обратно к рулетке, как кто-то взял меня за руку. Это был Сала.

– Готов? – спросил он. – Двигаем дальше.

Мы проехали дальше по улице к отелю «Конда-до-Бич», но там казино оказалось почти пустым.

– Здесь пролет, – сказал Сала. – Заглянем по соседству.

По соседству располагался отель «Ла-Конча». Здесь народу в казино было больше, но атмосфера висела все та же – ощущение какого-то тупого неистовства. Примерно так чувствует себя человек, принимающий стимулятор, когда все, что ему на самом деле хочется, – просто поспать.

Невесть как я увлекся девушкой, которая заявляла, что она с Тринидада. К ее большим грудям отлично подходило плотное зеленое платье и британский акцент. Вышло так, что в какой-то момент я стоял рядом с ней у рулетки – а в следующий мы уже оказались на автостоянке, поджидая Салу, который тем же волшебным образом успел закадрить знакомую моей подружки.

Немалых усилий нам стоило забраться в машину. Сала казался возбужденным.

– К черту остальные снимки, – сказал он. – Завтра доделаю. – Тут он замялся. – Ну… а что теперь?

Никаких порядочных заведений, кроме Эла, я не знал, а посему предложил туда закатиться. Сала воспротивился.

– Там будет вся эта газетная шваль, – заметил он. – Они как раз сейчас закругляются.

Последовало недолгое молчание – а затем Лорейн подалась к переднему сиденью и предложила отправиться на пляж.

– Ночь такая чудная, – сказала она. – Давайте просто по дюнам покатаемся.

Я не смог удержаться от смеха.

– Да, черт возьми, – вырвалось у меня. – Давайте раздобудем рома и поездим по дюнам.

Сала что-то проворчал и завел мотор. Через несколько кварталов мы остановились у винного погребка, и он вылез из машины.

– Бутылку-то я возьму, – сказал он. – А вот льда у них наверняка нет.

– Наплевать, – откликнулся я. – Только бумажные стаканчики не забудь.

Чем ехать до самого аэропорта, где, по словам Салы, пляжи были безлюдны, он свернул у самого края Кондадо, и мы остановились на пляже перед участком жилой застройки.

– Здесь мы не проедем, – сказал он. – Почему бы не пойти искупаться?

Лорейн согласилась, но другая девушка заартачилась.

– Да в чем, черт возьми, дело? – возмутился Сала.

Девушка одарила его холодным взглядом и промолчала. Мы с Лорейн вылезли из машины, оставив Салу наедине с его проблемами. Затем мы прошли несколько сот ярдов по берегу, и меня стало глодать любопытство.

– Ты правда искупаться хочешь? – наконец спросил я.

– Конечно, – ответила она, стягивая платье через голову. – Всю неделю мечтала. Тут такая скучища – мы ничего не делали, а только все сидели, сидели, сидели.

Я разделся и стал смотреть, как Лорейн забавляется мыслью, снимать ей нижнее белье или не снимать.

– Зачем его зря мочить? – сказал я.

Она улыбнулась, отдавая должное моему совету, затем расстегнула лифчик и спустила трусики. Мы прошли к воде. Она была теплая и соленая, но волны оказались так велики, что ни мне, ни ей не удалось удержаться на ногах. Я решил было пробиться по ту сторону волн, но один взгляд на мрачное море заставил меня передумать. Тогда мы немного повозились в прибое, позволяя волнам себя сшибать. Наконец Лорейн направилась обратно к берегу, говоря, что совсем вымоталась. Я пошел следом, и, когда мы уселись на песок, предложил ей сигарету.

Мы немного поговорили, стараясь поскорее просохнуть, а затем Лорейн вдруг потянула меня к себе.

– Возьми меня, – настойчиво прошептала она.

Я рассмеялся и шутливо укусил ее за сосок. Лорейн застонала и схватила меня за волосы. После недолгой возни я перенес ее на одежду, чтобы не лип песок. Запах женского тела безумно меня возбуждал – яростно схватив Лорейн за ягодицы, я принялся толкать ее вверх-вниз. Она вдруг взвыла: вначале я подумал, что сделал ей больно, но тут же понял, что Лорейн испытывает сильнейший оргазм. Она пережила сразу несколько подряд, всякий раз испуская громкие стоны, прежде чем я ощутил неторопливое биение собственного оргазма.

Мы лежали там несколько часов, снова и снова принимаясь за дело, пока наконец не утихомирились. По-моему, за все это время мы не сказали друг другу и пятидесяти слов. Лорейн словно бы не требовалось ничего, кроме тесных объятий и оргазмических стонов – судорожной схватки двух тел в песке.

Меня по меньшей мере тысячу раз жалили «мимисы» – крошечные сикарахи, но укус как у доброй пчелы. Все в жутких волдырях, мы наконец оделись и заковыляли по пляжу к тому месту, где накануне оставили Салу с девушкой.

Обнаружив, что они уехали, я ничуть не удивился. Мы вышли на улицу и поймали такси. Я высадил Лорейн у «Карибе» и пообещал на следующий день позвонить.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Добравшись до работы, я поинтересовался у Салы, что приключилось с его девушкой.

– Ох, не говори, – пробормотал он. – Эта сука в истерику кинулась – пришлось уехать. – Он замялся. – А как твоя?

– Лучше не бывает, – ответил я. – Мы прошли с милю, а потом назад кинулись.

Сала с любопытством меня поразглядывал, а затем ушел в темную комнату.

Остаток дня я провел, перерабатывая тексты. Когда я уже собрался уходить, Тиррелл подозвал меня к своему столу и сказал, что завтра утром у меня раннее задание в аэропорту. Мэр Майами прибывал в семь тридцать, и я должен был туда явиться, чтобы взять у него интервью. Чем брать такси, я решил позаимствовать машину у Салы.

В аэропорту я опять увидел все тех же невысоких мужчин с заостренными чертами лиц – сидя у окна, они ожидали самолета из Майами.

Я купил за сорок центов номер «Таймс» и прочел про буран в Нью-Йорке: «Меррит-Паркуэй закрыта… четыре часа пробка… снегоуборочные машины на улицах… герой дня – водитель снегоуборочной машины со Стейтен-Айленд… мэр Вагнер был во всеоружии… все опоздали на работу…»

Я взглянул на яркое карибское утро – зеленое, ленивое, полное солнца – и отложил «Таймс».

Самолет из Майами прибыл, но никакого мэра на нем не оказалось. После настойчивых расспросов я выяснил, что визит отменен «по состоянию здоровья».

Я добрался до телефонной будки и позвонил в отдел новостей. Трубку взял Моберг.

– Мэра нет, – сообщил я.

– Чего? – рявкнул Моберг.

– Говорят, заболел. Писать не о чем. Что мне делать? – спросил я.

– Держись подальше от конторы, – посоветовал Моберг. – Тут такая буча поднялась. Двое сторожей вчера вечером руки себе поломали. – Он рассмеялся. – Теперь они тут собрались всех нас угрохать. Приезжай после ленча – тогда будет спокойнее.

Я вернулся в буфет и позавтракал – съел яичницу с беконом, несколько кусочков ананаса и выпил четыре чашки кофе. Затем, чувствуя сытую расслабленность и совершенно не тревожась о здоровье мэра Майами, вышел на автостоянку и решил навестить Йемона. Он дал мне ориентиры своего пляжного домика, но я оказался не готов к песчаной дороге. Она скорее напоминала просеку, прорубленную в филиппинских джунглях. Весь путь я проехал на малых передачах, слева было море, а справа – громадное болото. Минуя целые мили кокосовых пальм и деревянных лачуг, полных безмолвно глазеющих аборигенов, я то и дело вилял, чтобы не наехать на кур и коров, давил сухопутных крабов, одолевал на первой передаче глубокие лужи затхлой воды, дергался и подпрыгивал в колеях и выбоинах, впервые со времени отъезда из Нью-Йорка чувствуя, что и впрямь прибыл на Карибы.

Косое утреннее солнце придавало ярко-зеленым пальмам золотистый оттенок. Белое сияние дюн заставляло меня щуриться, пока я тащился по колее. От болота поднимался серый туман, а перед лачугами негритянки развешивали на планчатых изгородях выстиранное белье. Внезапно навстречу мне попался красный пивной грузовик, доставлявший товар в торговую точку под названием «Эль-Кольмадо-де-Хесус-Лопо», миниатюрный магазинчик под тростниковой крышей, расположенный на поляне у дороги. В конце концов, после сорока пяти минут адской, первобытной езды, в поле зрения появилось нечто похожее на сектор бетонных домишек на краю пляжа. Согласно ориентирам Йемона это было именно то, что требовалось. Я свернул и проехал еще ярдов двадцать по пальмовой рощице, пока не остановился у дома.

Я сидел в машине и ждал, когда появится Йемон. Его мотороллер стоял в патио перед домом, так что я знал, что он там. Когда прошло несколько минут, но все осталось по-прежнему, я вылез из машины и огляделся. Дверь была открыта, но дом оказался пуст. Вообще говоря, это был даже не дом, а что-то вроде тюремной камеры. У одной стены стояла кровать, накрытая сеткой от москитов. Все жилище состояло из одной комнаты двенадцать на двенадцать, с крошечными окошками и бетонным полом. Внутри было темно и сыро, и я даже представить себе не мог, каково там будет, если закрыть дверь.

Все это – одним взглядом. Я остро сознавал, что прибыл незваным, и не хотел, чтобы меня застали, пока я, будто шпион, буду здесь что-то вынюхивать. Через патио я вышел на песчаный утес, который резко обрывался к пляжу. Справа и слева не было ничего, кроме белого песка и пальм, а впереди лежал океан. Ярдах в пятидесяти от берега начинался барьерный риф, о который разбивался прибой.

Тут я заметил две фигуры, что прижимались друг к другу поблизости от рифа. Я узнал Йемона и девушку, которая прибыла со мной на самолете. Нагие, они стояли по пояс в воде – девушка ногами обхватывала бедра Йемона, а руками обвивала шею. Голова ее была запрокинута, и длинные волосы плыли по воде подобно белокурой гриве.

Поначалу я подумал, что вижу мираж. Сцена была столь идиллической, что мой разум отказался принять ее за реальность. Я просто стоял и смотрел. Йемон держал девушку за талию, медленно ее покачивая. Затем до меня донесся звук – негромкий счастливый вскрик, когда она распростерла руки, точно крылья.

Тогда я ушел оттуда и поехал назад – к магазинчику «Хесус-Лопо». Купив за пятнадцать центов небольшую бутылку пива, я сел на скамейку у магазинчика, чувствуя себя дряхлым стариком. Сцена, свидетелем которой я только что стал, вынесла на поверхность массу воспоминаний – не о том, что я некогда сделал, а о том, чего я сделать не смог, – о даром потраченных часах, моментах разочарования и навеки упущенных возможностях – упущенных, потому что время уже съело колоссальную часть моей жизни, и мне ее было не вернуть. Я одновременно завидовал Йемону и чувствовал жалость к себе, ибо увидел его в такой момент, после которого все мое счастье показалось тусклым и унылым.

Страшно одиноко было сидеть на той скамье, пока сеньор Лопо глазел на меня из-за прилавка будто черный маг – житель страны, где белому человеку в вельветовой куртке нечего было делать, где его бесконечные шатания не находили никаких извинений. Я просидел там минут двадцать, выдерживая на себе взгляд продавца, а потом поехал обратно к дому Йемона, надеясь, что они уже закончили.

Я предельно осторожно подъезжал к дому, но Йемон встретил меня радостными воплями раньше, чем я свернул с дороги.

– Езжай назад! – орал он. – Нечего свои пролетарские проблемы сюда возить!

Я смущенно улыбнулся и подкатил к патио.

– Только страшное несчастье, Кемп, могло тебя в такую рань сюда принести, – с ухмылкой произнес Йемон. – Что стряслось – газета закрылась?

Я покачал головой и вылез из машины.

– Я меня было раннее задание в аэропорту.

– Вот и славно, – сказал он. – Ты как раз к завтраку поспел. – Он кивнул в сторону хижины. – Шено там стряпает – мы только-только с утреннего купания.

Я прошел к краю пляжа и огляделся. Внезапно мне страшно захотелось скинуть с себя одежду и броситься в воду. Солнце палило вовсю, и я с завистью взглянул на Йемона, на котором были только черные трусы. Стоя там в куртке и галстуке, я чувствовал себя сборщиком налогов. По лицу стекал пот, а влажная рубашка липла к спине.

Тут из дома вышла Шено. По ее улыбке сразу можно было понять, что она признала во мне того самого дегенерата, который взбесился в самолете. Я состроил нервную улыбку и поздоровался.

– Я тебя помню, – сказал она, и Йемон рассмеялся, пока я лихорадочно искал, что бы еще сказать.

На Шено было белое бикини, волосы падали ей до пояса. Теперь в ней не было решительно ничего от секретарши; скорее она виделась диким и чувственным ребенком, который отродясь не носил на себе ничего, кроме двух полосок белой ткани и теплой улыбки. Роста Шено была очень невысокого, но форма тела делала ее крупнее. Вовсе не хрупкое, неразвитое телосложение большинства невысоких девушек, а плотная округлость, что представлялась сплошь бедрами, ягодицами, сосками и длинноволосым теплом.

– Я зверски голоден, – сказал Йемон. – Как насчет завтрака?

– Почти готов, – ответила Шено. – Хочешь грейпфрут?

– Еще как, – отозвался он. – Садись, Кемп. Брось ты свои переживания. Хочешь грейпфрут?

Я покачал головой.

– Черт, да не будь ты таким учтивым, – сказал он. – Я же знаю, что хочешь.

– Ладно, – сдался я. – Давай твой грейпфрут.

Шено появилась с двумя тарелками. Одну она отдала Йемону, а другую поставила передо мной. Тарелка была доверху заполнена омлетом с беконом.

Я снова покачал головой и сказал, что уже поел.

Шено улыбнулась.

– Не волнуйся. У нас этого навалом.

– Серьезно, – сказал я. – Я в аэропорту поел.

– Не страшно, – отозвался Йемон. – Еще поешь. А потом мы раздобудем омаров – у тебя же все утро впереди.

– А на работу ты не собираешься? – поинтересовался я. – Мне казалось, тот рассказ про эмигрантов должен был быть готов сегодня.

Йемон ухмыльнулся и помотал головой.

– Меня поставили на эту ерундовину с затонувшими сокровищами. Сегодня днем я встречаюсь с ныряльщиками – они говорят, будто у самого выхода из гавани останки старинного испанского галеона нашли.

– А эмигрантов совсем отменили? – спросил я.

– Нет. Примусь за них, когда с галеоном разделаюсь.

Я пожал плечами и принялся за еду. Шено вышла из домика со своей тарелкой и уселась у кресла Йемона.

– Садись сюда, – предложил я и начал вставать.

Она улыбнулась и помотала головой.

– Нет, мне так удобно.

– Да сядь ты, – бросил мне Йемон. – Какой-то ты странный, Кемп, – наверное, тебе вредно рано вставать.

Я что-то пробормотал о правилах хорошего тона и вернулся к еде. Поверх тарелки мне были видны ноги Шено – маленькие, плотные и загорелые. Она была почти голая и так явно этого не сознавала, что мне было как-то не по себе.

После завтрака и фляги рома Йемон предложил отправиться к рифу с подводным ружьем и поискать омаров. Я тут же согласился, явственно чувствуя, что ничего не может быть хуже, чем сидеть здесь и изнемогать от собственной похоти.

У Йемона оказался набор для подводного плавания, дополненный большой двустволкой, а я воспользовался маской и дыхательной трубкой, купленными им для Шено. Мы догребли до рифа, и я стал наблюдать с поверхности, как Йемон рыщет по дну в поисках омара. Вскоре он поднялся и отдал мне ружье, но без ластов мне было сложно маневрировать, так что я сдался и позволил нырять ему. Впрочем, мне и так больше нравилось качаться в нежном прибое на поверхности, оглядывая белый пляж и зеленые пальмы, то и дело нагибаясь, чтобы увидеть плывущего внизу, словно бы в другом мире, Йемона, пока он скользил по-над самым дном подобно какой-то чудовищной рыбине.

Мы продвинулись вдоль рифа ярдов на сто, а затем Йемон сказал, что надо попробовать с другой стороны.

– Там надо поосторожнее, – предупредил он, подгребая к неглубокой щели в рифе, – Могут быть акулы – посматривай, пока я буду внизу.

Согнувшись вдвое, Йемон ловко нырнул. И считанные секунды спустя появился с крупным зеленым омаром, бьющимся на конце остроги.

Вскоре он вернулся еще с одним, и мы свернулись. Шено ожидала нас в патио.

– Отличный ленч, – сказал Йемон, бросая омаров в ведро у двери.

– И что теперь? – поинтересовался я.

– Просто оторвем им клешни и вскипятим, – ответил Йемон.

– Вот черт, – подосадовал я. – Хотел бы я остаться.

– А когда тебе на работу? – спросил Йемон.

– Очень скоро, – ответил я. – Там ждут моего отчета про мэра Майами.

– Хрен с ним, с мэром, – сказал Йемон. – Оставайся – мы непременно напьемся и убьем пару-другую кур.

– Кур? – переспросил я.

– Ага. У всех моих соседей есть куры. Они тут бегают как дикие. Я убил одну на прошлой неделе, когда у нас совсем не было мяса. – Он рассмеялся. – Классный спорт – с подводным ружьем за ними гоняться.

– Господи Боже, – пробормотал я. – Эти люди будут гоняться с ружьями за тобой, если увидят, как ты стреляешь их кур.

Вернувшись в редакцию, я нашел Салу в темной комнате и сказал ему, что машина свободна.

– Вот и славно, – отозвался он. – Нам надо съездить в университет. Лоттерман хочет, чтобы ты с торговцами электроэнергией познакомился.

Мы несколько минут поговорили, а затем Сала спросил меня, сколько я еще намерен оставаться в отеле.

– Очень скоро придется съехать, – ответил я. – Лоттерман сказал, что я могу оставаться, пока не подыщу себе место, но потом добавил, что недели хватит за глаза.

Он кивнул.

– Точно. Он очень скоро заставит тебя съехать – или просто перестанет оплачивать твой счет. – Сала поднял взгляд. – Если хочешь, можешь пожить у меня. По крайней мере, пока не подыщешь что-нибудь себе по вкусу.

– А что, пожалуй. – Я задумался. – Какая там у тебя квартплата?

– Шестьдесят.

– Годится, – сказал я. – А я тебе на нервы действовать не буду?

– Не будешь, – отозвался Сала. – Я там почти и не бываю – это место меня угнетает.

Я улыбнулся.

– Ну и когда бы нам это провернуть?

Он пожал плечами.

– Когда захочешь. Черт возьми, пока можно, лучше оставаться в отеле. А если Лоттерман возбухнет, скажи, что на следующий день съезжаешь.

Сала собрал свои фотографические манатки, и мы вышли через заднюю дверь, чтобы избежать толпы у передней. Стояла такая жарища, что пот начинал лить всякий раз, как мы останавливались под светофором. Когда мы снова двигались, ветер немного нас охлаждал. Сала вилял в потоке машин на Авенида-Понсе-де-Леон, направляясь к предместьям.

Где-то в Сантурсе мы остановились, позволяя нескольким школьникам перейти дорогу, а те принялись над нами потешаться.

– Ла кукарача! – вопили они. – Кукарача! Кукарача!

Сала явно смутился.

– В чем дело? – спросил я.

– Мелкие ублюдки эту машину тараканом зовут, – пробормотал он. – Надо было мне парочку сшибить.

Когда мы поехали дальше, я улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. В том мире, куда я недавно вошел, было что-то странное и нереальное. В одно и то же время он был занятным и смутно гнетущим. Вот он я – живу в роскошном отеле, гоняю по наполовину католическому городку в игрушечном автомобиле, который на вид как таракан, а на слух как реактивный истребитель, крадусь по проулкам и трахаюсь на пляже, охочусь за прокормом в кишащих акулами водах, бегаю от толп, вопящих на незнакомом языке, – и все это происходит в причудливом староиспанском Пуэрто-Рико, где все тратят американские доллары, водят американские машины и рассиживаются вокруг рулеток, прикидываясь, что они в Касабланке. Одна часть городка выглядела как Тампа, а другая – как средневековый дурдом. Все, кого я встречал, вели себя так, словно только-только вернулись с решающей пробы на роль. И при этом мне платили смехотворное жалованье за то, чтобы я бродил по округе, вбирал в себя все происходящее и «выяснял, что тут вообще происходит».

Мне хотелось написать всем моим друзьям и пригласить их сюда. Я подумал про Фила Роллинса, надрывающего задницу в Нью-Йорке, высматривая пробки в метро и стычки бандитских группировок; про Дюка Петерсона, просиживающего штаны в «Белой лошади» и не знающего, что же ему, черт побери, делать дальше; про Карла Брауна в Лондоне, проклинающего местную погоду и без конца выискивающего новые задания; про Билла Минниха, намертво спивающегося в Риме. Мне хотелось телеграфировать им всем: «Приезжайте скорее тчк куча места в бочонке рома тчк никакой работы тчк большие деньги тчк пей весь день тчк трахайся всю ночь тчк торопитесь зпт а то прикроется».

Я обдумывал свое послание, наблюдая, как мимо проносятся пальмы, и ощущая, как солнце печет лицо, когда меня вдруг бросило на ветровое стекло, и мы с резким визгом тормозов остановились. В тот же миг футах в шести от нас по перекрестку пронеслось розовое такси.

Глаза Салы полезли на лоб, а вены на шее вздулись.

– Матерь Божья! – воскликнул он. – Нет, ты видел этого гада? Видел? Прямо на красный свет!

Он переключил передачу, и мы с ревом рванулись дальше.

– Проклятье! – бормотал он. – Этих мерзавцев слишком много! Надо выбираться отсюда, пока они меня не угрохали.

Сала весь дрожал, и я предложил сменить его за баранкой. Он даже внимания не обратил.

– Я серьезно, – пробурчал он. – Надо сматываться – фортуна от меня отворачивается.

Он уже и раньше про это упоминал и, по-моему, всерьез в это верил. Сала вечно говорил о фортуне, но на самом деле имел в виду судьбу весьма упорядоченную. Он твердо верил в то, что нечто значительное и неконтролируемое работает как за, так и против него – нечто, ежеминутно двигающееся и происходящее по всему свету. Подъем коммунизма тревожил его, ибо означал, что люди становятся слепы к чувствительности Роберта Салы как человеческого существа. Беды евреев угнетали его, ибо означали, что людям нужны козлы отпущения и что рано или поздно он таковым окажется. Салу постоянно тревожила всякая всячина: жестокость капитализма, ибо его таланты эксплуатировались, дебильная вульгарность американских туристов, ибо она обеспечивала его дурной репутацией, беспечная глупость пуэрториканцев, ибо она вечно делала его жизнь опасной и тяжелой, и даже, по совершенно неясной для меня причине, сотни бродячих собак, которых он видел в Сан-Хуане.

В целом подобные воззрения не были особенно оригинальны. Уникальным Салу делал тот факт, что у него напрочь отсутствовало чувство отчужденности. Он был сродни тому бешеному футбольному фанату, который выбегает па поле и хватает игрока противника. Жизнь он рассматривал как Большую Игру, в которой все человечество делилось на команды – «Парни Салы» и «Остальные. Ставки были фантастическими, а каждый матч жизненно важным, и хотя Сала наблюдал за игрой со всепоглощающим интересом, он был во многом фанатом, выкрикивающим неуслышанный совет из толпы неуслышанных советчиков и с самого начала знающим, что никто не обратит на него внимания, ибо он не тренер команды и никогда им не будет. И, как и всех фанатов, Салу расстраивало понимание того, что лучшее, на что он даже в самую крутую минуту способен, это выбежать на поле и вызвать какую-то противоправную проблему, чтобы вслед за этим его под хохот толпы уволокла охрана.

Мы так и не добрались до университета, поскольку с Салой случился эпилептический припадок, и нам пришлось повернуть назад. Я был порядком смущен, но он только махнул рукой и отказался передать мне баранку.

По пути в редакцию я спросил его, как он умудрился целый год продержаться на этой работе.

Сала рассмеялся.

– А кто к ним еще пойдет? Я единственный профи на острове.

Мы еле-еле ползли в мощной транспортной пробке, и в конце концов Сала так разнервничался, что мне пришлось сесть за руль. Когда мы добрались до редакции, злобные лоботрясы исчезли, но в отделе новостей по-прежнему был жуткий переполох. Тиррелл, рабочая лошадка, только-только уволился, а Моберга до полусмерти избили профсоюзные громилы. Поймав его у здания, они отыгрались за поражение от Йемона.

Сидя в кресле в самом центре отдела новостей, Лоттерман громко стенал и нес жуткую чушь, пока двое полицейских пытались его расспросить. В считанных футах оттуда Тиррелл спокойно сидел за столом и занимался своим делом. Об увольнении он предупредил за неделю.