Текст книги "Поцелуй вампира (ЛП)"

Автор книги: Ханна Хауэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 8

Дженкин с отвращением скривился, когда вместе с Дэвидом бесшумно столкнул тело последнего наемника в воду. Нелегко было вытащить все четыре трупа из замка, но удача была на их стороне. Мало того, что никто в замке их не заметил, так и вечерняя непогода скрыла луну, подарив им столь необходимый сумрак, в котором они могли укрыться, сваливая тела в небольшой ручей, протекающий недалеко от стен замка. Тела, конечно, были бы быстро обнаружены, поскольку ручей был неглубок, но только тот, кто нанял мужчин, будет в состоянии предположить, что с ними случилось.

– Я не могу поверить, что ты вдруг собрался позволить себе умереть, – недовольно проворчал Дэвид, когда они спешно возвращались в замок.

– Ну, не думаю, что я бы умер, – сказал Дженкин. – Мы могли бы что-нибудь сделать с ранами, чтобы замедлить кровотечение, а немного моего вина....

– Умер бы. Даже сейчас ты еще не в полной мере восстановил свои силы. Если бы не так, перетаскивание двух тел к ручью не вогнало бы тебя в пот. Почему? Потому что Эффи была там?

Дженкин вздохнул.

– И да, и нет. Подумай, Дэвид. Представь, какие понеслись бы слухи, если бы обнаружились четверо мужчин с разорванным горлом. Такие вещи разжигают страхи и суеверия. Как только пойдут шепотки, сразу же начнут выискивать тех, кто хоть чем-то отличен от остальных. А на сей раз под подозрение вполне могли бы попасть и Эфрика с ее кузеном. При дворе есть двое мужчин, которые видели вблизи, как ведёт себя Каллан, когда её атакуют. И те же двое мужчин могут начать строить догадки, каким образом мне удалось разбросать их с такой легкостью. Правда, по словам Малькольма, при дворе уже и так перешёптываются.

Дэвид выругался, потом нахмурился:

– Так это все не от того, что Эфрика могла бы увидеть, как ты питаешься?

На мгновение Дженкин подумал было соврать своему сыну, но потом отказался от этого.

– Посторонним очень тяжело наблюдать за этим. Это слишком сильно характеризует нас как хищников, а их подразумевает добычей. Поверь, нет ничего, что пугало бы человека больше, чем сознание, что он – еда. Даже я чувствовал, как от страха стынет кровь, слушая ночной волчий вой. Это то, что пустило в нас глубокие корни, то, что вероятно возвращает нас к тем далёким туманным временам, когда люди без сомнения были больше добычей, чем хищниками. Полагаю, я просто не хотел увидеть страх в глазах Эфрики, или, чтобы она видела во мне больше чудовище, чем мужчину. Впрочем, как только холод начал просачиваться в мои пустеющие вены, тот самый холод, который слишком часто предвещает смерть, я начал думать, что я самый большой глупец, потому что все еще колеблюсь.

– А потом она сказала тебе сделать это.

Они ступили внутрь замка, выйдя из-под дождя, и Дженкин, так же, как и Дэвид, приостановился, чтобы стряхнуть воду со своей одежды и с волос.

– Да, сказала. И всё же ушла, не осталась со мной.

– Я думаю, она сделала это ради тебя. Она умная девушка и многое о нас знает. Я подозреваю, она быстро догадалась, в чём ты нуждаешься и почему не захотел взять этого. Она дала тебе знать, что ей известно, что тебе требуется для самоисцеления, а потом предоставила тебе уединение, которого ты, казалось, и хотел.

– Да, согласен, думаю, так оно и было. Это похоже на нее. – Он удивленно посмотрел на сына, когда тот выругался.

– Вас двоих хватит, чтобы рехнуться. Она – твоя Пара, ведь так?

– Дэвид...

– Да, так и есть. Так почему бы тебе не посвататься к ней и не заявить на неё права, как на свою истинную половинку?

– Потому что я не верю, что из этого получилось бы что-нибудь путное и в итоге мы оба только заставили бы друг друга страдать. Да, мы могли бы пойти на компромиссы, как Кахал и Бриджет, но есть одно, о чём Эфрика страстно мечтает, и чего ей будет недоставать, – но дать это ей я не могу.

– Что это?

– Дети. Ты – единственный ребенок, которого я породил, Дэвид, а я удовлетворял свои потребности с женщинами на протяжении лет тридцати или около того. Даже Кахал, мужчина обоих миров, опасался, что будет не в состоянии зачать дитя. Несмотря на то, что братья Эфрики, бывая у нас с визитами, делят постель со многими Чистокровными женщинами, родилось всего двое ребятишек.

Дэвид вздохнул и запустил пятерню в свои волосы, когда они остановились перед дверью комнаты Дженкина:

– Хорошо, тогда почему не стать любовниками? По крайней мере, у вас было бы хоть это.

– И кто бы потом взял ее в жены? Мужчины предпочитают, чтобы их жены были непорочны, когда приходят на брачное ложе.

– Если только за той женой нет огромного приданого, с прекрасным участком земли вдобавок, чтобы подсластить пилюлю. Может, я и эгоистичный ублюдок, но будь я на твоем месте – я бы взял все, что смог. Я насытил бы себя упоительными воспоминаниями, спрятав их в своём сердце, чтобы потом, когда снова останусь один, возрождать их в своей памяти. Так, не пойти ли мне помыться, а потом быстренько вернуться в зал, пока моя Фиона не подумала, что я бросил ее?

Дженкин проводил взглядом сына, затем обернулся и хмуро посмотрел на дверь своей комнаты. Почему бы не стать любовниками? Даже сама мысль о том, чтобы стать любовником леди Эфрики заставила его колени подогнуться от слабости, словно он был неопытным юнцом, желающим поскорее избавиться от девственности. Проклиная сына за то, что он поселил в его голове подобную идею, Дженкин вошел в комнату. Когда Эфрика оторвалась от созерцания горящего огня в камине и улыбнулась ему, на душе стало так, будто он вернулся домой, и Дженкин тихонько застонал. Почему бы не стать любовниками? Дженкин подошёл к кровати и резким движением бросился на неё, уже зная, что один только слабый намёк на радушие со стороны Эфрики – и он поддастся искушению начать создавать кое-какие из тех самых сладостных воспоминаний.

Эфрика сделала несколько шагов и остановилась у кровати.

– Ты все еще слаб? Не хочешь ли немного своего вина? – Она нахмурилась, только сейчас заметив состояние его одежды. – Почему ты такой мокрый?

– Нет. Да. Это из-за дождя. – Ему пришлось сдержать усмешку, когда она закатила свои прекрасные глаза.

– Зачем ты выходил под дождь?

– Ах, ну нельзя же было оставить четверых мертвецов валяться в коридоре, так ведь? Мы вместе с Дэвидом вынесли их за пределы стен и скинули в ручей. Удача сопутствовала нам. Никто не попался навстречу, когда мы выходили из замка, и непогода скрыла нас, когда мы шли к ручью. Так что единственный, кто будет знать, что случилось с этими людьми, когда найдут тела – это тот, кто их нанял. А он ничего не скажет, я уверен.

– Она, – поправила Эфрика, и неодобрительно наморщилась, глядя на его заляпанные грязью сапоги. – Ну-ка, позволь мне снять их, пока ты вконец не испортил свою постель.

– Она? – переспросил Дженкин, и рассеянно сдвинулся, давая Эфрике стянуть с него обувь.

– Да. Полагаю, что это твоя любовница леди Элеонор наняла их.

В её словах звучала явная подковырка, и Дженкин заметил:

– Моя бывшая любовница.  Бывшая ею лишь очень короткое время много недель назад. Мне следовало бы удивиться, что женщина наняла наемников, чтобы убить мужчину, но меня это не поражает. Леди Элеонор – холодная и порочная. Самовлюблённое тщеславие, вырядившееся в роскошные одежды. Как ты узнала, что это она?

Эфрика взяла полотенце и, пересказывая происшедшее, начала вытирать ему волосы. Когда же девушка посмотрела на Дженкина, тот широко улыбался ей, отчего ей подумалось, что он как-то странно реагирует на её рассказ. И только тут она поняла, что на самом деле делает, и тихонько чертыхнулась.

– О чем это я только думаю, – пробормотала Эфрика, недовольно глядя на полотенце.

– О том, что я – мокрый?

– Это привычка, знаешь ли. Кто-то приходит мокрым – и ты спешишь, чтобы обсушить его и согреть, чтобы он не подхватил лихорадку, но ведь для тебя это не проблема?

– Нет, но не стесняйся, продолжай.

В его глазах промелькнула какая-то странная вспышка, как будто он бросал ей вызов. И Эфрика поймала себя на том, что чувствует некое изменение в нём, как будто он больше не стремился сохранять дистанцию между ними. Возможно, размышляла она, его так же затронуло это столкновение со смертью, как и её саму. Когда Эфрика увидела его раны и поняла, что он, скорее всего, умрет, если сейчас же не насытится, она решила, что отныне перестанет врать самой себе, прекратит свои попытки убежать от своих чувств к нему. Эфрика не была уверена, что в его чувствах к ней есть что-либо еще, кроме похоти и некоторой симпатии, но сейчас она была согласна и на это. Сама она еще сомневалась, может ли существовать их какое-либо совместное будущее, но у них определенно было «здесь и сейчас», и девушка собиралась ухватиться хотя бы за это. Если потом ничего не останется, – по крайней мере, она могла бы накопить побольше прекрасных воспоминаний, чтобы согревать свое сердце всякий раз, когда почувствует себя одинокой.

Когда Эфрика начала развязывать шнурки на его камзоле, Дженкин напрягся. Ее мягкая, ласковая улыбка и то, как она продолжала поглядывать на него из-под своих длинных ресниц, согрели его кожу стремительнее, чем смог бы огонь. Он не был уверен, была ли она настолько невинна, чтобы не понимать, как это воздействует на него, или же она вела какую-то игру. Расстегнув его камзол до пояса, она положила ладони на его грудь, и Дженкину пришлось изо всех сил стиснуть кулаки, чтобы не сгрести её в охапку и не бросить на кровать. Если бы она была опытной женщиной, он бы знал точно, чего она добивается. Но с Эфрикой он боялся ошибиться.

Эфрика почувствовала жар его кожи под своими ладонями и слегка затрепетала. Грудь Дженкина была широкой, сила явственно ощущалась под его гладкой прекрасной кожей. Тот крошечный проблеск нерешительности, который она почувствовала секунду назад, исчез безвозвратно. Может, им не суждено быть вместе навсегда, но сейчас ее сердце и тело ни в коей мере не заботило будущее. Будет очень больно, когда время, отведённое им провести вместе, подойдёт к концу, и каждый вернётся к своей обычной жизни, но, по крайней мере, меньше сожалений будет примешиваться к этой боли. Она сможет закрыть глаза и вспоминать их общую страсть, вместо того, чтобы мучиться, представляя, как бы это могло быть. Эфрика наклонилась и поцеловала его в грудь, чувствуя, как он вздрогнул под ее губами.

Это было самым явным приглашением, которое он когда-либо получал, но Дженкин чувствовал, что просто обязан дать ей еще один, последний шанс спастись, сохранив свое целомудрие.

– Опасно, девочка. Ей богу, это слишком опасно.

– Вот это? – Она положила ладони на его широкие плечи, чувствуя, как от его пылающего взгляда в ее венах забурлила кровь. – Тогда, что насчёт этого? – И Эфрика поцеловала его.

– Безумие, – прошептал он, в целующие его губы, и рванул её в свои объятия.

У Дженкина больше не доставало силы воли, чтобы продолжать отказываться от того дара, который она предлагала. Целуя его, пока он торопливо расшнуровывал её платье, Эфрика продемонстрировала, что очень быстро постигла все тонкости поцелуев. Ему было необходимо видеть её, ощущать её нежную кожу своей. Дженкин почувствовал, что ее маленькие ручки нетерпеливо дёргают завязки на его поясе, и понял, что и она испытывает ту же потребность. Теперь пути назад уже не было.

Когда платье Эфрики упало на пол, Дженкин выпрямился и через голову стянул с неё сорочку. Несмотря на то, что его пробирала дрожь нетерпения, он все же улыбнулся, увидев, что она носит панталончики. Он быстро стянул их, затем последовали ее чулки и туфли, после чего Дженкин чуть ли не бросил ее на свою кровать. Срывая с себя оставшуюся одежду, Дженкин мельком подумал: куда же подевались все его отточенные навыки соблазнения?

Эфрика успела окинуть обнажённого Дженкина долгим взглядом до того, как он возлёг на неё, целуя. Его поцелуй стремительно вытеснил тот краткий миг тревоги, испытанной ею, когда она заметила размер той части его тела, которую он вскоре будет пытаться втиснуть в нее. Эфрика провела руками по его сильной спине, откинув голову так, чтобы ему было удобнее усеивать страстными поцелуями её шею. Тихие вскрики удовольствия вырывались у неё, пока Дженкин ласкал её груди своими узкими изящными ладонями.

– Ах, Эфрика, ты так невыносимо прекрасна. Такая нежная и сладкая на вкус, – пробормотал он, целуя ложбинку между ее полными грудями.

Дженкин обхватил  губами ее болезненно напрягшийся сосок и нежно втянул его в себя. Эфрика полностью отдалась удовольствию, захлестнувшему её. Только, когда он скользнул рукой между ее ног, она пришла в себя, но его искусные пальцы моментально изгнали все её сомнения и шок от такого интимного прикосновения. Эфрика не сознавала уже больше ничего, кроме как ощущения его тела под своими ладонями, его аромата и его прикосновений. К тому времени, когда он опустился прямо между ее бедрами, и она почувствовала, как он легонько толкнулся внутрь неё, она уже изнемогала от силы своего желания.

– Это может быть чуточку больно, любовь моя, – сказал Дженкин, покрывшись крошечными бисеринками пота из-за своей борьбы с безумным желанием немедленно вторгнуться в ее теплоту и продолжать вонзаться, пока почти болезненная потребность, владеющая им, не будет удовлетворена.

– Покончи с этим.

Дженкин чуть было не рассмеялся. Если бы не все признаки страсти, пылающей так же горячо и неистово, как и его собственная, он вполне мог бы превратно понять эти отрывистые слова. И тут он решил, что она, вероятно, права – сделать это быстро будет для нее лучше всего. Дженкин обхватил ее стройные бедра и одним ударом вошёл глубоко в нее. Прижавшись лицом к прохладной наволочке подушки под её головой, он сражался с собой, давая ей время привыкнуть к нему. Он слышал, как она охнула от боли, и не хотел добавлять ещё больше, начав двигаться слишком быстро. И тут Дженкин почувствовал, что ее руки гладят его по спине, ее маленькие ножки поглаживают его бедра и, что наиболее невероятно из всего – услышал мягкий урчащий звук, который нельзя было назвать ничем иным, как мурлыканьем. Он оперся на локти и посмотрел на Эфрику.

– Я не думаю, что мы уже закончили, Дженкин, – прошептала она, лаская его грудь руками и одновременно обхватывая ногами его сухощавое тело.

– Нет, – прошептал он в ответ. – Еще нет.

Дженкин начал медленно двигаться в ней, наслаждаясь ее теплом. Однако выражение чистейшего восторга на ее лице сводило на нет все его старания сдерживать себя. К его облегчению, Эфрика не спасовала перед возрастающей свирепостью его любовных ласк. Он чувствовал, как ее ноготки впивались в его плечи всякий раз, когда она встречала его толчки с ненасытностью, соперничающей с его собственной. Когда Эфрика выкрикнула его имя и её стройное тело забилось в высвобождении, Дженкин почувствовал, как оно впитывает в себя его сущность. И тут ему пришлось изо всех сил цепляться за те немногие клочки оставшегося самоконтроля, которые ему всё же удалось собрать, присоединяясь к ней в этом ослепляющем падении. Он зарылся лицом в подушку, сражаясь с порывом сделать ее своей Парой по-настоящему.

Даже несмотря на наисладчайшее удовольствие, затопившее его, какого он никогда ещё не испытывал, жажда не исчезла полностью. Дженкин повернул голову и нежно поцеловал ее в шею, в местечко, где бился живительный пульс. Он будет удерживать ее в своей постели столько, сколько позволят ему она и судьба, но делать этот заключительный шаг Дженкин решительно не собирался. Не было такой частички в нём, которая не молила бы об этом ритуальном смешивании их крови; он страстно желал вкусить того сладостного эликсира, что давал ей жизнь и оставить свою метку на её прекрасной шее. Наверное, следовало это предложить, однако, несмотря на желание, которое она так охотно с ним разделила, Дженкин был совсем не уверен, что она захотела бы стать его Истинной Парой.

Уверившись, что его жажда больше не отражается у него на лице, он медленно вышел из нее. Вздох сожаления, который она издала, вызвал у него улыбку, когда он отодвинулся на свою сторону кровати. Дженкин подпёр рукой голову, положив подбородок на ладонь, и лениво погладил ее живот, внимательно глядя на Эфрику. Она выглядела великолепно пресыщенной, даже, пожалуй, немного распущенной.

Когда она улыбнулась ему в ответ, вяло откинув спутанные волосы с лица, сердце Дженкина пропустило удар. Он был рад, что она не показывала опасений, но сам он внезапно испытал сильнейшее чувство сожаления, что не является нормальным человеком. Человеком, который мог бы ухаживать за ней, гуляя по саду, который мог бы заняться с нею любовью на залитом солнце лугу. Человеком, который мог бы предложить ей дом, полный окон, а потом наполнить его детьми. Человеком, о котором она могла бы беспокоиться, когда он приходит домой замерзший и мокрый, нуждаясь в ее помощи, чтобы согреться и обсохнуть, и отвести возможную лихорадку. Человеком, который мог бы стареть вместе с нею. Человеком, который не стал бы переживать из-за того, что однажды, неважно как долго живут Калланы, наступит такой день, когда он будет стоять над ее могилой, зная, что впереди его ждут многие, многие пустые, лишённые смысла годы.

Дженкин неожиданно понял, почему у столь многих Чистокровных случаются периоды в их очень долгой жизни, когда они ни с того ни сего начинают плевать в лицо старухи с косой, безрассудно рискуя испытать на себе те немногие способы, которыми могут умереть. Конечно, могло случиться так, что они стали слишком высокомерными, слишком уверенными в своём бессмертии, но Дженкин подозревал, что по каким-то неведомым причинам жизнь им просто наскучила. Или, как в случае со старым лэрдом, отцом Кахала, который был женат на Посторонней, – они не видели смысла в жизни без своей Пары, в жизни столь долгой, что вполне могли бы обнаружить себя стоящим у могилы своего ребенка, затем своего внука, правнука и так до бесконечности.

Стареть, как это происходит с Посторонними, было пугающе, но Дженкин начал склоняться к мысли, что жить так долго, когда видишь, как на твоих глазах один за другим умирают члены твоего рода – ещё ужасней.

– Дженкин, ты выглядишь встревоженным, – сказала Эфрика, заглушая боль, которую она чувствовала, так и не дождавшись от него слов о любви.

– Я думал о том, что сейчас случилось, любовь моя. – Он поцеловал ее и мягко спросил, – Ты моя любовница теперь? Да или нет?

– Да, – без колебаний ответила она.

Глава 9

– Ну, видимо, ты уже не должна беспокоиться о том, что твой любовник не может сделать тебе ребенка.

Решив, что оставить ведро, над которым она так долго свешивалась, будет уже безопасно, Эфрика, проигнорировав кузину, заползла обратно на кровать. Зарывшись лицом в подушку, она услышала, как Барбара что-то поставила на столик рядом с кроватью. Было очевидно, что Барбаре хочется поговорить. На секунду Эфрика подумала было симулировать обморок, но потом все же осторожно привела своё тело в сидячее положение и облокотилась на подушки, которые Барбара торопливо подсовывала ей под спину. Она хмуро посмотрела на стол, где лежал хлеб, и стояло что-то ещё, что по запаху напоминало горячий сидр.

– Не думаю, что смогу съесть хоть что-нибудь, – простонала Эфрика.

– Ничего, сможешь. Пей маленькими глоточками и кусай понемножку хлеб. Это поможет тебе. – Барбара села в ногах кровати, скрестив руки на груди, и смотрела на кузину до тех пор, пока та не стала делать, как велено. – Время решать, кузина. Я не полностью одобряю то, что ты сделала, однако смирилась с этим. Только помни: то, что ты любишь и хочешь мужчину, вовсе не означает, что он будет тебе хорошим мужем. Как бы там ни было, теперь есть любовь, желание и ребенок.

– Может, это просто рыба, которую я съела вчера вечером.

– Не разыгрывай дурочку. Я подозревала это последние несколько дней и уверена, что и ты думала об этом столько же, если не дольше. Женщины Калланов всегда рано узнают, когда понесли. А если бы кто-то из нас обращал на это внимание, меня бы не удивило, что мы могли бы точно сказать, когда семя укоренилось. Почему хмурый взгляд? Почему нерешительность? Разве это не перечёркивает одно из твоих сомнений, которые у тебя возникали, когда ты думала, почему вы с Дженкином не можете пожениться?

– Перечеркивает.

– И?

– Проклятье, Барбара, он и словом не обмолвился, что хочет меня как свою жену, свою спутницу жизни, свою Пару.

– Ты имеешь в виду, что он не сказал, что любит тебя.

Хлеб и горячий сидр помогли ей восстановить силы, и Эфрика смогла сесть более прямо.

– Нет, не сказал. Мы являемся любовниками вот уже месяц и что же, разве к этому времени он не должен был сказать об этом, если таковы его чувства?

– А ты сама-то сказала ему, что ты чувствуешь?

– Нет, но я полагаю, что мои действия должны сказать ему о многом, или не так? Я была девственницей, благовоспитанной девственницей с богатым приданым, которую отправили сюда, чтобы найти мужа. Я поставила это под угрозу. Да-да, и своё доброе имя к тому же.

– Верно, но мужчины не всегда видят это таким образом. Как говорит мой муж, мужчина считает, что желание – основа всех нужд, и никогда не смотрит на что-то кроме этого. – Барбара слегка покраснела. – Он напомнил мне о том времени,  когда думал, будто всё, что меня влекло к нему – это желание, хотя он надеялся и нуждался в большем. И он дожидался, пока я растолкую ему, что это и есть большее, поскольку своему суждению доверять в этом вопросе он не осмеливался.

Эфрика медленно жевала кусочек хлеба. Королевский двор переехал две недели назад, все придворные отправились в путешествие вместе с ним, и теперь муж и дети Барбары присоединились к ней. Это позволило Эфрике не только заиметь собственную спальню, хоть и маленькую, но и предоставило регулярное проникновение в глубины мужского мышления, которое обеспечивалось сэром Мэтсоном через Барбару. Ее братья за эти годы дали ей некоторое понимание мужчин, но только не в отношении сердечных вопросов. И все же сэр Мэтсон не был Дженкином. Это заставляло Эфрику сомневаться, могла ли она полностью положиться на мнение этого мужчины.

– Эффи, я понимаю, у тебя были причины думать, что Дженкин – не лучший вариант при выборе мужа. Да, и они были серьезными. И все же, когда ты стала любовницей Дженкина, я предположила, что ты изменила свой взгляд, что ты, наконец, знаешь, чего хочешь.

– О, да, изменила. И знаю. Я поняла это тем вечером, когда на Дженкина было совершенно нападение. Я поняла это, когда слушала, как леди Элеонор разливалась о том, каким великолепным любовником был Дженкин, а я стояла и гадала – как она будет выглядеть лысой. – Эфрика слегка улыбнулась, когда Барбара рассмеялась. – И я так же знала это, когда поняла, что он может умереть и спокойно предложила ему взять то, что сможет его излечить. Это было потому, что я окончательно уверилась – я приняла все, чем он является. – Она нежно погладила свой живот. – Только вероятность того, что я никогда не смогла бы зачать от него ребенка, в какой-то степени беспокоила меня, но теперь и это больше не проблема. Что же касается тех моих терзаний по поводу того, что я люблю солнце, а он – человек теней? Ну что же, Дэвид живо доказал, что так говорить – глупо, сказав, что можно просто выйти на улицу, когда солнце соизволит засиять. А тот факт, что он не будет стареть вместе со мной, – вообще-то, женщины Калланов и в возрасте хороши, а любовники редко умирают одновременно. И ещё: есть некоторое утешение в том, что я знаю: он всегда будет рядом с этим ребенком и с другими, если мы будем ими благословлены. Впрочем, он не говорил о будущем или о любви.

– Может быть и нет, но я считаю, что если ты уже не захватила его сердце, то могла бы, если бы захотела этого. Мужчина не может оторвать от тебя ни глаз, ни рук. Он не проявляет интереса ни к одной другой женщине, хотя они по-прежнему преследуют его. И, Эффи, он сопровождал нас, когда двор собрался и двинулся в путь, и мы с тобой пустились рысью вослед. Это не мелочь, разве не так? Такая поездка для него – один из неоспоримых рисков. – Она утвердительно кивнула, когда Эфрика в изумлении уставилась на нее.

– Теперь, когда я думаю об этом, даже Дэвид был, казалось, удивлен решением своего отца последовать за нами. Я беспокоилась из-за этого, но Дженкин просто сказал, что если он смог совершить путешествие из Кембрана до двора, то сможет проехать и от старого двора к новому.

– Но так как Дэвид был к тому времени официально обручен, у него уже не было необходимости продолжать следить за этим, не так ли?

– Нет, не было, – Эфрика встала с кровати.

– Что ты собираешься делать?

– Увидеться с Дженкином, и надеюсь, что смогу набраться смелости и сказать ему кое-что, нечто такое, что дало бы ему стимул или мужество, чтобы заговорить.

– Тебе прямо сейчас надо сделать это?

– Когда-то я должна начать. Не думаю, что эта проблема легко или быстро разрешится. – Девушка вздохнула и покачала головой. – Я хочу это сделать не только ради ребенка, и не только потому, что Дункан будет искать кого-либо, чтобы убить, когда обнаружит, что я беременна, но без мужа, но для того, чтобы мы могли покинуть это место и эти глупые сплетни.

– Ах, дорогая, так ты слышала все эти сплетни, правда? Они вызывают тревогу.

– Больше, чем просто тревогу, кузина. Они опасны. При всей его силе, скорости, хитрости и способности исцеляться в мгновение ока, у Дженкина есть свои слабости. Он может быть убит. Это нелегко сделать, но все же это возможно. Он, без сомнения, может быть представлен, как…, ладно, как особенный. Очень, очень особенный. Все, что Дженкин говорит на это – дескать, подобные слухи всегда шли по пятам за МакНахтонами. А потом он целует меня, и я забываю, о чем мы говорили, – пробормотала она. – Ладно, настало время что-то делать с этим.

– Каким образом?

– Мы обе знаем, кто распространяет эти байки – леди Элеонора, Лаклейн и Томас. Почему кому-то нужно обращать внимание на то, что они говорят, я не знаю, но, возможно, людям нужно напомнить об этом. – Заметив встревоженное выражение лица Барбары, Эфрика спросила, – В чем дело?

– В том, что ты только что сказала – что люди нуждаются в напоминании о том, кто конкретно распространяет эти слухи. Мне следовало подумать об этом. Я имела дело с этими людьми намного больше и дольше, чем ты. Все, что я могу сказать в оправдание своей глупости – это то, что я слишком хорошо сознавала тот факт, что многое из их речей – правда. Не смущающие умы нелепицы вроде того, что он – демон, дьявол или какая-то другая нежить, а вся остальная часть их сплетен. Он другой. Он действительно избегает света. У него действительно бывают глаза, как у волка. Вот это всё.

Барбара покачала головой.

– У меня, конечно, есть некоторые навыки в пресечении разговоров подобного толка. Мы, Калланы, не столь очевидно отличаемся, но и у нас есть несколько своих странностей, однако мне всегда удавалось высмеивать любые пересуды о нас. И все же я рада, что никто не упомянул о его зубах. Их действительно было бы трудно объяснить, хотя у нас был дядя, который дал бы ему в этом сто очков фору.

– Да, я помню его. И ещё хорошо, что никто не задумывался о том, когда он ест и видел ли кто-нибудь это вообще.

– Он вообще ничего не ест?

– Кое-что. Он любит сладкое. Но я не думаю, что пища, которую мы едим, обеспечивает его потребности в питании. Не достаточно, по крайней мере.  МакНахтоны нуждаются в крови, но прошло очень много времени с тех пор, как они обращались за ней к людям. К невинным людям, во всяком случае. Те, что пытались убить Дженкина, получили по заслугам, – сурово добавила она.

– Ты действительно его любишь, да?

Эфрика улыбнулась.

– Да, и я думаю, что влюбилась в него ещё с первой встречи. Все те причины, которые я находила для того, чтобы объяснить, почему он не может быть моим выбором, были рождены из страха перед тем, что выбор, в общем-то, уже сделан. Я поняла, что лучше буду жить в сумрачном мире Дженкина, чем в ярком солнечном свете без него. И действительно, без него, сколько бы ни было солнца, оно никогда не согреет холод в моем сердце. – Эфрика пожала плечами. – Я только надеюсь, что он чувствует то же самое по отношению ко мне, или хоть долю того.

– О, я и вправду думаю, что так оно и есть. – Барбара встала и направилась к двери. – Может быть, он знает о тех сомнениях, что у тебя были, и надо показать ему, что их больше нет. Ты приступай к работе над этим, а я начну затыкать все эти опасные слухи.

Все еще раздумывая над тем, что она скажет, чтобы подтолкнуть Дженкина к словам о любви, Эфрика постучала в его дверь условным стуком, который они придумали. Кроме того, что Дженкин хотел быть уверенным, что не откроет дверь леди Элеонор, которая всё ещё порой пыталась подкараулить его, он предпочитал успеть подготовиться к встрече гостей, не посвященных в его тайны. По крайней мере, успеть убрать свои личные запасы вина, чтобы кто-нибудь ненароком не обнаружил, из чего оно состоит.

Когда Дженкин открыл дверь, из головы Эфрики тут же вылетели все мысли. На нем не было ничего, кроме широкой, слегка развязной улыбки. Он схватил ее за руку, втянул в комнату, захлопнул и запер за ней дверь. Прежде, чем Эфрика успела собрать свои умственные способности, чтобы что-нибудь сказать, он уже целовал ее, а его умелые пальцы стремительно освобождали ее от одежды. Когда он уронил их обоих на свою кровать, она решила, что серьёзный разговор может немного подождать.

В его любовной атаке был такой накал страсти, что это тут же передалось и ей. Вскоре Эфрика начала возвращать ему каждый поцелуй и ласку с тем же пылом, с каким он дарил их ей. Затем, внезапно, сквозь пелену страсти прорвался шок, когда он поцеловал ее прямо в мягкие завитки между бедрами. Звуки протеста, которые она начала было издавать, немедля оборвались, изгнанные удовольствием от столь сокровенного поцелуя. Снова и снова он подводил ее к самому краю своим языком и искусными пальцами, и вновь отступал, пока она не начала дрожать от желания, требуя, чтобы он прекратил свои мучения. Он сделал это, но не так, как она ожидала, – он дал ей разрядку, в которой она так нуждалась, используя свой рот. Эфрика все еще задыхалась от силы оргазма, когда Дженкин почти грубо вошел в нее и поднял ее на вершину во второй раз.

Прошло несколько минут после того, как Дженкин рухнул на нее, прежде чем у Эфрики нашлись силы повернуть голову и посмотреть на него. Как всегда, он лежал, уткнувшись лицом в подушку.

– Ну, я тоже приветствую тебя. – Эфрика слабо улыбнулась, когда он рассмеялся. Дженкин повернул голову, чтобы встретиться с ней глазами, и она покраснела.