Текст книги "Убийство в Лудском экспрессе (СИ)"
Автор книги: Ханна Хаимович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Часть 1
С утра зарядил мелкий секущий дождь. Дым смешивался с паром, гарь растворялась в косых злых струях, колено чертовски болело, и Уинстон Сэйджхэм тщетно пытался защититься от ветра и сырости, бредя по тротуару по щиколотку в воде и раздраженно думая, что слишком стар для всего этого.
На перекрестке, под навесом у газетного столба, собралась толпа. Дорогу как раз переползала грохочущая туша городского грузовоза. Уинстон втиснулся под навес, еще раз подумал: «Нужно было подождать омнитрам, я слишком стар для всего этого», – и извлек из кармана пальто телефонограмму.
Стук телефонографа и разбудил пожилого сыщика этим ненастным утром.
Телефонограмма гласила:
«Мистеру Уинстону Д. Сэйджхэму, почетному пенсионеру Альбийской империи, почетному сотруднику Имперского сыска. Именем Его Могущества. Приказываю явиться по месту службы по адресу Проездная площадь, дом 1, корпус 12, для исполнения долга перед Отечеством».
Что-то стряслось, решил Уинстон, почетный пенсионер, оставивший службу пять лет назад. Если из дому выдергивают стариков – точно что-то стряслось.
Грузовоз погромыхал дальше. Семафорщик все не открывал путь пешеходам. Загудел сигнал. Дорогу с ревом заступил второй грузовоз, и собравшихся под навесом окутало облако угольного дыма.
– Эк разъездились, – сказал кто-то, коверкая слова на манер жителей восточных окраин.
– Снаряды, – ответили ему. – Кончится сражение – раненых повезут.
– И убитых, – добавили за спиной. Уинстон не разглядывал лица своих невольных соседей. Пусть их. – А потом все корабли потопят, мост взорвут и на берег высадятся. И тогда-то нас всех тоже призовут воевать, и пойдут захватывать города. А тебе лишь бы джин хлестать!
– А не ври-ка! Война идет на континенте! Никто нас не захватит!
– А если не захватят, – мрачно ответили от газетного столба, – то почему заводы знай штампуют пушки да снаряды? Танки вон…
Последний вагон грузовоза пропал меж глухих задних стен домов. Семафорщик погасил предупредительный рожок. Толпа хлынула через переезд.
Уинстон бросил взгляд на газету. Первую полосу украшал весьма детальный рисунок, снабженный чертежом. «Вклад Альбийской империи в войну!» – гласил заголовок. И ниже, кеглем поменьше – «Альбийские заводы будут поставлять Союзу Согласия новые бронедирижабли».
Война, война… Из-за вечных этих блокад во всей столице стало не найти хорошего табаку.
Двор сыскного управления встретил суетой и запахом дешевого курева. На круглой площадке, образованной его двенадцатью корпусами, курили после ночной смены сыщики, а паромобили разогревались, прежде чем выезжать за аркообразные ворота.
– Уинс! – встретил его Натан. – Что, не думал оказаться под моим командованием?
– Это еще кто кем покомандует, – беззлобно проворчал Уинстон. До пенсии он был главным в паре. Потом Натану в подчинение дали какого-то двадцатилетнего юнца-стажера по имени Дэниел, а теперь…
– Что здесь у вас? – спросил Уинстон, садясь в свое бывшее кресло и привычным движением отворачивая от себя газовый рожок-лампу. – Зачем меня вызвали?
– Вчера объявили призыв. Укрепляют береговую охрану, – вздохнул Натан и принялся разглаживать пышные, как букли модницы, усы. – Плохо дело, Уинс. Союз Четырех бомбит нас с дирижаблей, а нам пока нечего им ответить. Хотят расстреливать дирижабли из пушек на побережье, но разве это поможет… Одним словом, не верь газетным сводкам с фронта. Дэниел на войне, а у нас опять убийство. Готов идти по следу?
Уинстон хмыкнул, переваривая услышанное. В этом весь Натан. Заболтает, отвлечет и вывалит самое главное под конец, когда ты уже не слушаешь.
– Кого убили?
– А вот это самое неприятное. Бенедикт Минтон, слышал о таком?
Уинстон слышал. Он уставился на напарника во все глаза. Гром небесный! На пенсии не хватало только ввязаться в расследование смерти миллионера! Да еще Минтона – одного из Клуба Семерых! Владелец Пульской верфи, чертовой тучи земель в пяти графствах, главный акционер Имперской Воздухоплавательной компании…
Той, которая взялась выпускать бронедирижабли.
Плохо дело, согласился Уинстон. Хуже не бывает.
– Есть и хорошая новость, – возвестил Натан. – Нет никаких доказательств, что его убили. Он мог умереть своей смертью. Нас попросили осмотреть место происшествия. Доктора тоже вызвали.
Час от часу не легче. Даже если злосчастный миллионер умер своей смертью, борзописцам этого не докажешь, и на них с Натаном до самой кончины будут болтаться футовые ярлыки «Покрыватели убийцы».
И хорошо, если все ограничится только ярлыками…
– Что, уже накручиваешь себя? – усмехнулся Натан. Затем он встал, прошелся по кабинету, отдернул плотные коричневые шторы и убавил огонь в рожке. – Тело обнаружили в экспрессе «Пуль – Луд» буквально час назад, экспресс сейчас стоит запечатанный на станции…
– И ты расхаживаешь здесь, как король, и ведешь светские беседы, – зловеще протянул Уинстон, вскакивая и поддергивая высокий воротник пальто. – Вот поэтому ты останешься зеленым стажером до конца своих дней, Натаниэль Кьюкпорт!
Он договаривал уже в коридоре. И его едва ли смягчило донесшееся в спину:
– Все равно надо было ждать, пока прогреется мотор!
* * *
На железнодорожной станции Уинстона и Натана уже встречали.
Работа кипела, как обычно: гудели поезда, лязгали отсоединяемые вагоны грузовозов, скрежетали лебедки кранов, втаскивая мощные бронемашины на транспортные платформы. В домике-диспетчерской болтали рабочие на пересменке.
Пассажирские составы ночевали в ангаре, а не под открытым небом. Экспресс «Пуль – Луд» смотрелся среди них чужеродно, как незваный гость. Может быть, оттого, что Уинстон знал: сейчас поезд должен быть уже на полпути к Пулю.
– Где судебный доктор? – недовольно осведомился Натан.
– Ждет вас, – ответил пузатый начальник поезда, облаченный в бордовый китель. Начальники поездов всегда выглядели, как особо спесивые швейцары. А докторов по-прежнему присылали из Управления судебной медицины, и было большим везением, если нужный работник прибывал вовремя.
– Берчтон, – представился тем временем начальник поезда. – К вашим услугам. А это мистер Оукпорт.
Сухощавый, неброско одетый мужчина кивнул. Весь его вид выражал нетерпение.
Оукпорт, Оукпорт… Знакомая фамилия. Не владелец ли это Пульской железнодорожной компании? Точно, он самый.
«А что ты хочешь? – сказал Уинстон сам себе. – Дело-то нешуточное».
Пустые вагоны, роскошно отделанные красным деревом и тонкими бронзовыми заклепками, настороженно притихли. Собственные шаги казались Уинстону громовыми раскатами. Берчтон и Оукпорт тоже замолчали. Газовые рожки под потолком горели слабо, как болотные огоньки.
– Вот здесь, – сказал Берчтон, открывая дверь из тамбура в очередной вагон. У одного из купе судебный доктор беседовал с бледным испуганным проводником. – Купе номер пять. Двухместное. Он занимал его один…
«К сожалению», – подумал Уинстон.
– Внутри топтались? – спросил Натан.
– Я заходил, – проводник повернулся к нему, сминая в руках форменную фуражку с галуном. – Когда экспресс прибыл, я обходил вагон и проверял, все ли освободили купе и есть ли забытые вещи. У мистера Минтона было заперто. Мне пришлось поддеть задвижку крюком… – он кивнул на длинный тонкий прут с крюком на конце. Прут валялся там, куда его, судя по всему, отбросили. – Конечно, я вошел и пощупал пульс, хотя это было ни к чему. Тело уже остыло.
– Значит, изнутри, – проговорил Уинстон. – Впрочем, если существуют такие крючья, это еще ни о чем не говорит… Погодите, им можно снаружи закрыть дверь на внутреннюю задвижку?
Проводник нагнулся за прутом.
– Я не пробовал, – сказал он. – Сейчас проверим… Или вы хотите войти?
– Войдем, – вмешался Натан и негромко добавил: – Закончим с осмотром тела, пусть его увозят.
Уинстон кивнул.
Дверь оказалась неожиданно хлипкой. Обшитый темно-бордовым бархатом и украшенный гербом кусок картона. Ее нетрудно было бы и выломать.
– В экспрессе нет охраны? – рассеянно поинтересовался Уинстон, натягивая перчатки и берясь за ручку двери.
– В каждом вагоне есть проводник…
– Нам позволено носить оружие! – одновременно с Берчтоном ответил мозгляк-проводник.
– Досмотра, я так понимаю, при входе в поезд нет, – продолжил расспросы Натан.
Ну конечно, досмотра не было. Это же не таможня. И происшествий за все годы, что экспресс бегал из Пуля в столицу и обратно, почти не было…
В лицо пахнуло холодом и тошнотворным сладковатым духом. Запах смерти, неизменный атрибут таких вот мест. Пока еще едва ощутимый, больше похожий на запах дешевого мыла.
Тело лежало на полке-диване слева. Согнутые в коленях ноги свисали на пол. Минтон был облачен в простой дорожный костюм черного цвета. Скрюченные пальцы сжимали край сиденья, приминая бархат.
– Поза такая, будто он потерял сознание сидя, – заметил доктор. – Возможно, это сердечный приступ…
– Минтон страдал от болей в сердце? – осведомился Уинстон.
– Понятия не имею, – ответил Берчтон.
Его прервал негромкий, но назойливый лязг. Хлопала наполовину отодвинутая оконная рама. Уинстон отыскал глазами ручку окна. Снять отпечатки пальцев. Если Минтону стало плохо, он мог открыть окно, впуская свежий воздух, а если нет…
– Постойте! – Доктор попытался войти, и Уинстон, вынырнув из раздумий, преградил ему путь. – Лучше погуляйте пока в коридоре. Не мешайте нам снимать следы.
Натан уже открывал сыщицкий чемоданчик.
– Но здесь же нет следов, – недоуменно проговорил проводник.
– Это-то и плохо… Натан, ползать по полу придется тебе, у меня колено! – буркнул Уинстон.
– А у меня целых два, – хмыкнул напарник, взял баночку с железным порошком и принялся методично наносить его кистью на чистый пол.
Оукпорт мерно ходил туда-сюда по коридору.
– Следов полно, – резюмировал Натан спустя некоторое время. – Но это следы всего двух человек.
– Возможно, у преступника были такие же ботинки, как у Минтона или как у проводника, – заметил Уинстон.
– Да не было здесь никого! Только пассажиры! – запротестовал проводник. – И потом, утром никто не ходил по вагону! Как погрузились в поезд в три часа ночи, так и просидели у себя до утра!
– Что до одинаковых ботинок, придется это проверить, – проигнорировал его Натан. – Надеюсь, вы не вымыли пол?
– Нет, – сказал Берчтон.
– Что ж. Мистер… простите, не знаю вашу фамилию, – Натан повернулся к доктору. – Можете приступать.
– Неттлби, – представился доктор и склонился над телом.
Уинстон некоторое время наблюдал за ним, а потом принялся изучать купе.
Первым делом он снял отпечатки пальцев с оконной ручки и рамы. Делал это методично, с расстановкой, будто оттягивая момент, когда придется вернуться к затхлым недрам купе, пропахшим смертью и мылом. Снаружи в приоткрытое окно вползала сырая, брызжущая дождем свежесть.
Странно… Закончив, Уинстон даже поднял на нос пенсне. На ручке, как и на раме, не было пригодных к распознаванию отпечатков.
Размазанный край пальца, участок ладони, непонятное пятно – словно кто-то опирался об узкий подоконник сморщенными локтями. Не похоже было, чтобы ручку протирали, но тем не менее, тем не менее… Уинстон задумчиво пожевал губами, добавил эту находку в копилку странностей и вернулся к осмотру купе. Что еще он мог сделать?
Пальто Минтона висело здесь же, на вешалке в ногах. Вверху, на вещевой полке, красовался цилиндр, в углу ютилась трость. Небольшой кожаный саквояж стоял напротив на втором пассажирском диване. Столик посередине был пуст, не считая стакана с недопитым чаем.
Взгляды сыщиков встретились на этом стакане.
– Чай, – Натан смотрел на него, как орел на добычу. – Это ведь вы принесли сюда чай? – поинтересовался он у проводника.
– Принес – я, – тот с достоинством выпрямился. – Но если вы думаете, что я, Александр Холлихэм, способен отравить…
– Ничего мы не думаем, – брюзгливо перебил Уинстон. – Натан, банка с крышкой найдется?
Забрав на исследование чай, он начал расстегивать защелку саквояжа.
Чистая рубашка, смена белья, портмоне, папка для бумаг…
В унисон тикали часы. Золотой брегет на руке Минтона тоже продолжал отмерять время.
Внезапно тишину нарушили громкие шаги. Некто ворвался в вагон, бегом преодолел расстояние до купе, оттолкнул Оукпорта и проводника и чуть не сбил с ног доктора:
– Что здесь происходит?!
* * *
– Почему мне не сообщили? Да оставьте же его в покое!..
Молодой человек закашлялся, прижимая руку к груди. Ему было на вид лет двадцать пять. Дорогое синее пальто, прическа волосок к волоску. Светский лоск сводила на нет растерянность, с которой он то порывался хватать за руки доктора Неттлби, то пытался отнять у Уинстона саквояж.
– Успокойтесь. Алекс, принеси ему выпить! Пожалуйста, не паникуйте, мистер Минтон. Эту ужасную трагедию обязательно расследуют. Мы соболезнуем вашей утрате. Давайте выйдем, не будем мешать следствию… – увещевал его начальник поезда.
– Зачем они его раздевают? Зачем роются в вещах?! – то и дело кашляя и хватая ртом воздух, кричал тот, кого Берчтон назвал мистером Минтоном.
– Это необходимо, чтобы определить, отчего умер Бенедикт Минтон, и найти улики, если они есть, – строго ответил Уинстон. – Обождите снаружи, будьте добры. Посторонним запрещено находиться…
– Я не посторонний! Я его племянник!
Прибежал проводник с рюмкой и початой бутылкой коньяка. Осторожно, уговорами, Берчтон и Оукпорт вывели Минтона-младшего за дверь.
Итак, вот он, знаменитый Чарльз Минтон, единственный наследник дядюшкиного состояния… Уинстон глядел ему вслед, приподняв пенсне. До чего впечатлительный молодой человек.
Или умело изображает такового?
Уинстон снова надел пенсне и вернулся к осмотру саквояжа.
Он изучил все его отделения, обитые плотным темно-серым крепом, все кармашки, ощупал мягкую кожаную поверхность. Затем перешел к карманам пальто и костюма Минтона.
Ничего необычного.
От одежды пахло ненавязчивым и явно очень дорогим парфюмом, а еще почему-то мятой. Или валерианой. Или и тем и другим. Уинстон всегда гордился своим нюхом, но сейчас был бессилен разобраться в букете ароматов. Если развернуть пиджак вот так, то ощущался только парфюм. Если так – примесь валерианы… Словно Минтон носил засушенную веточку травы вшитой в воротник.
Уинстон не знал, что может дать эта информация, но тщательно упаковал и пальто, и пиджак.
– Мистер Неттлби, как только станет ясна причина смерти, телефонируйте мне. В любое время суток. И еще… Мне нужно изучить одежду Минтона. Отдайте ее мне, как только сможете.
Неттлби покорно кивнул.
* * *
Злополучный вагон отцепили от состава и оставили в депо на запасной колее. Экспресс уехал в Пуль. С другим начальником поезда и другими проводниками.
Чарльза Минтона кое-как отправили домой. Молодой человек, растерявший весь пыл, ушел, все еще тяжело дыша и время от времени покашливая.
Уинстон вслух посетовал на промозглую осень и перебрался в каморку проводника.
– Чай, чай… Остался здесь тот чай, которым вы потчевали Минтона? – нетерпеливо спросил он. С видом оскорбленного достоинства Александр указал на большой медный чан в углу, пузатый, с круглым краном и гербом Пульской железнодорожной компании, выдавленным у крышки. Под чаном темнел в приоткрытой печи уголь вперемешку с золой. От печи тянулись паровые трубки.
– Хорошо, – Уинстон окинул взглядом каморку. На столе лежала растрепанная груда газет, поверх нее было брошено письмо. Проводник вдруг смутился и засуетился, пытаясь отгородить от него Уинстона. Натан невозмутимо протянул руку и взял мятый листок.
– «Любимый мой Алекс…» – прочитал он и отбросил письмо, потеряв интерес.
Вопросы очень скоро иссякли. Теперь оставалось только ждать вердикта доктора Неттлби.
Уходя с железнодорожного узла, Уинстон слышал, как Оукпорт отдавал Берчтону и Александру суровые указания. Оставаться дома, поменьше выходить в город, не отвечать на расспросы и держаться поближе к телефонному аппарату. Ах, у вас нет телефонного аппарата, мистер Холлихэм? В таком случае проверяйте почту каждый час, вас могут вызвать на допрос в любой момент…
Если Уинстон что-то смыслил в репутации, незыблемая солидность Пульской железнодорожной компании должна была ощутимо пошатнуться.
В сыск они вернулись к обеду. Отказавшись от положенного пирога с чаем – на муке казенные повара экономили, а вместо чая предлагали какую-то малоприятную траву, – Уинстон засел у окна с костюмом Минтона в руках.
Он осмотрел каждую пуговицу на дорогой тройке, на рубашке и подтяжках, запустил руку в каждый кармашек. Распорол бы и швы, если бы они прощупывались чуть хуже. И ничего не нашел.
– Что ты ищешь?
Скрипнула дверь. Натан вернулся с обеда. Плюхнулся на свой стул, неохотно пододвинул печатную машинку и заправил в нее чистые листы.
– Не знаю точно… – пробормотал Уинстон. – Я не пойму, чем пахнет его костюм. Мятно-валериановые капли… ну-ка подойди. Не чувствуешь?
Натан покорно встал из-за стола и склонился над ворохом темно-зеленой ткани. Пару раз дернул носом.
– Нет. Или да… Не знаю. Это ты у нас по части запахов, Уинс, – буркнул он, возвращаясь.
– Совсем ничего не чувствуешь?
– Духи какие-то. Не знаю. Даже если и так, что это дает? Духи, мятно-валериановые капли… От всего этого не умирают.
Обычно Уинстон находил весьма полезным, когда его одергивали, не давая увлечься построением нелепых домыслов. Но не в этот раз.
– Подождем, что скажет доктор Неттлби, – сказал он. – За годы работы в сыске, друг мой, тебе следовало понять, что умереть можно от чего угодно. Лишь бы удар был нанесен в правильную цель.
В ответ донесся тяжкий вздох и застрекотала печатная машинка. Натан ненавидел составлять протоколы.
Телефон разразился дребезгом под вечер. Уинстон снял трубку, останавливая нахально подрагивающие половинки звонка.
– Ну что ж, кое-что я выяснил, дорогой мистер Сэйджхэм, – сообщил доктор Неттлби. – По всей видимости, наш потерпевший умер от острой сердечно-сосудистой недостаточности. Проще говоря, сердце прихватило. Подробнее сказать пока не могу.
Так вот почему все пропахло мятно-валериановыми каплями…
– Сейчас мы проверяем, нет ли в крови Минтона каких-либо ядов, вам придется подождать еще пару дней, – закончил Неттлби.
– Спасибо, – выдавил Уинстон и повесил трубку.
Значит, все-таки сердечный недуг…
Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Если ядов не окажется, то дело придется закрыть. Естественная смерть. Никакого преступления.
Но почему-то Уинстон не испытывал привычного удовлетворения от того, что все прояснилось. И спустя пару мгновений он понял почему.
Сердечный недуг – был, запах мятно-валериановых капель – тоже. Значит, ему, Уинстону, не почудилось, Минтон действительно принимал самое распространенное лекарство. Может быть, пролил на костюм, оттого и сохранился на дорогом твиде резкий стойкий аромат.
Но пузырька из-под капель нигде не было.
Ни в вещах, ни в карманах, ни в купе.
Часть 2
Мехмастер Антонио Климетти хандрил и терзался подозрениями. Терзался подозрениями и хандрил.
И оттого работа не клеилась, редкие клиенты спешили закончить беседу и покинуть приемную, а подмастерья бесстыдно дышали перегаром от дешевого портвейна.
А дела шли хуже некуда. И стоило впереди блеснуть искорке надежды, как она сразу угасла.
На родине, в Лации, Антонио был знаменит. К нему обращались за уникальными устройствами и механизмами. Потолочные часы с маятником, имитирующим Луну? Робот, способный подметать пол и драить стены? Крошечный механический котенок, который будет резвиться в экстравагантной прическе главной модницы Ромы, пока не кончится завод? От работы Антонио получал ни с чем не сравнимое удовольствие.
Потом на горизонте замаячила война. Он поспешил покинуть Рому. Он терял вдохновение в атмосфере тревоги и страха.
Но вторая родина тоже увязла в войне. Клиентов становилось все меньше. Владельцы крупных капиталов пару раз интересовались Антонио, обещали запустить массовое производство – то уборочных роботов, то заводных вентиляторов. «Если их раскупят, маэстро, мы с вами озолотимся, и это будет только начало!»
Но потом они исчезали… Спустя месяцы Антонио узнавал, что они вложились в выпуск снарядов, танков и дальнобойных ружей. И долго не мог вернуться к работе, остро чувствуя собственную бесполезность и приканчивая остатки лацийского вина. Запасы, привезенные из Ромы, иссякали слишком стремительно, и от этого меланхолия Антонио делалась еще чернее.
Когда еще один богач обратился к нему за чертежами механических протезов рук и ног, Антонио уже боялся верить в удачу.
Он запрещал себе верить. И одновременно придумывал схемы и модели. Война искалечила многих, в полевых госпиталях ампутации делались сотнями. Кощунственного «озолотимся» не прозвучало, но оно витало в воздухе.
«Я закончу кое-какие дела в Пуле, вернусь и сразу телефонирую вам», – пообещал богач.
Его звали Бенедикт Минтон.
Бенедикт… Бенедетто… «Благословенный»… Может, это и было благословение, ниспосланное свыше?
Мистер Минтон уехал.
На следующий вечер в приемной Антонио появился новый клиент.
Нехорошие мысли охватили мехмастера, едва посетитель ступил на порог. Одет он был неброско – в серый плащ с капюшоном, из-под которого виднелись ничем не примечательные черные брюки и ботинки. Но Антонио так и не рассмотрел его лица.
– Я воспользуюсь правом приватности, если вы не возражаете, – непринужденно сказал гость и извлек из кармана черную маску, оставлявшую открытыми только нос и рот. Кажется, такие маски предлагали в публичных домах тем, кто хотел сохранить инкогнито.
Он закрепил ее на голове и лишь тогда сел в кресло для посетителей за изогнутым журнальным столиком.
У Антонио глаза полезли на лоб.
– У вас какое-нибудь… деликатное дело? – осторожно уточнил он.
– Да. Именно так, – чуть поколебавшись – а может, это была его естественная манера отвечать, – подтвердил гость. – Очень деликатное. Мне нужен флакон для духов.
Голос у него был негромким, низким и очень уверенным. Так говорят люди, привыкшие, что любое их указание тотчас исполняется.
– Флакон для духов, – повторил Антонио.
– Флакон, который работал бы сам собой. Положим, за счет расширения воздуха. Это возможно?
– Да, – кивнул Антонио, борясь с желанием увеличить огонь в газовом рожке и рассмотреть хотя бы пол-лица незнакомца. Но тот склонил голову так, что подбородок тонул в густой тени. – А скажите…
– И самое деликатное. Флакон должен быть маленьким, – перебил гость. – Настолько крошечным, насколько возможно. И обязательно с пульверизатором. Это очень особенный флакон – вы понимаете, о чем я?
– Понимаю, – пробормотал Антонио, хотя решительно ничего не понимал. Тут ему пришла в голову коварная мысль. Он вскочил, подошел к письменному столу в углу и извлек из нижнего ящика чистый лист бумаги. – Запишите, пожалуйста, размеры и материал. Набросайте приблизительную форму. Так вы сможете быть уверенным, что я не ошибусь.
– Вы могли бы сделать это сами, – по голосу стало слышно, что гость хмурится.
– Форма, – мягко напомнил Антонио. – Один небольшой набросок избавляет от сотни недопониманий.
Он опасался, что клиент натянет перчатки, прежде чем писать, но тот взялся за листок и карандаш голыми руками.
Закончив, он вернул листок.
– Вам нужна предоплата?
– За эту работу я попрошу, – Антонио всмотрелся в неровные буквы, – сорок пять паунов. Дайте мне десять, и я выпишу расписку…
– Не нужно расписки, – оборвал посетитель и бросил на журнальный столик смятую купюру. – Да, еще одно. Это срочно.
– Тогда пятьдесят пять паунов, – осмелел Антонио. – К утру все будет готово.
– Я зайду в шесть, – обронил клиент вместо прощания и был таков.
Антонио смотрел на листок на журнальном столе, не прикасаясь к нему. Затем сверился с наручными часами и вздохнул. Было уже слишком поздно.
Что ж, любопытство подождет.
Он отправился в мастерскую и принялся за работу. И чем дольше он паял, резал, отщипывал, завинчивал и клепал, тем сильнее становилось нехорошее предчувствие.
Стояла поздняя осень. Светать начинало ближе к семи утра. Клиент вернулся без четверти шесть. Он постучал в специальное окошко в двери. Антонио уже ждал и специально не поднимался наверх, хотя ночевал обычно не в мастерской, а в своей квартире над ней.
На улице лило – хозяйничали знаменитые альбийские циклоны. Гость был без зонта. Мокрая маска липла к лицу.
– Снимите ее, – негромко скал Антонио. – Простудитесь.
– Представители моей фамилии не простужаются, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил клиент. Он забрал маленькую коробочку с флаконом, выслушал указания, как им пользоваться, расплатился и растаял в иссиня-черном безвременье рассвета.
Антонио поднялся в квартиру и принялся ходить туда-сюда, месмеризируя взглядом телефон.
Телефон угрюмо пялился на него единственным круглым глазом наборного диска, поблескивал крутыми металлическими боками и молчал.
Едва напольные часы в гостиной пробили восемь, Антонио поднял тяжелую трубку.
* * *
Морный Двор. Помнится, прибыв в альбийскую столицу, Антонио решил, что горожане очень не любят своих сыщиков, если дали сыскному управлению такое неприятное прозвище.
Потом приятель рассказал, что прозвищу уже много веков. Когда-то, лет четыреста назад, часть зданий сыскного управления служили тюрьмой. Кроме цинги и холеры, беспощадная ее утроба порождала и более страшные болезни. Чуму, например. После того как чума выкосила больше половины жителей Луда, за площадью намертво закрепилось название Морный Двор, а затем перекинулось и на весь сыск.
Сегодня Антонио покидал Морный Двор обнадеженным.
– Мужчина, судя по голосу – лет двадцати – тридцати пяти, – резюмировал Джонатан Беррисон, выслушав рассказ и осторожно забрав исписанный лист бумаги. – Не обещаю, что скоро… Я телефонирую тебе, как только просмотрю картотеку.
Джонатан работал в криминалистической лаборатории. Антонио познакомился с ним, когда начальство Морного Двора решило заменить старые неудобные картотеки новейшими вычислительными машинами на перфокартах. С перфокартами не заладилось, сыщики и криминалисты слезно просили вернуть все, как было, а затем сделалось не до новаций…
…Закончив с делом, Антонио собрался уходить, но Джонатан негодующе замахал руками.
– Постой ты! У меня рабочий день с девяти! Сто лет тебя не видел! Что там – скоро нас заменят умные машинки на перфокартах, которые будут работать вместо нас?
И он отхлебнул из чашки. В чашке дымился какой-то травяной отвар, заменявший, по-видимому, чай, цены на который возмутительно взлетели.
– Когда-нибудь, может, и заменят, но вряд ли они будут на перфокартах. – Антонио оглядел большой кабинет, наполовину заставленный пыльными шкафами и стеллажами картотек, и фыркнул: – Ты, по-моему, и так не работаешь.
– Я – работаю, – погрустнел Джон, допил отвар и обернулся на звук шагов. В кабинет входили другие криминалисты. На улице распогодилось, в окно настойчиво заглядывало утреннее солнце. – Но надоело… Знал бы ты, мой дорогой, как мне это все надоело! Одно и то же из года в год. Записаться, что ли, на войну? У нас многие записались.
– На континент? – Антонио вздрогнул, вспомнив первую канонаду над Ромой. – Но зачем? Зачем нужна эта война?
– Им там виднее, – Джон кивнул куда-то вверх. – А я бы довольствие неплохое получал. Плесневею я здесь. То ли дело поход!..
– Ты неправ, – только и сказал Антонио. – Поскорее бы она закончилась.
– Она и не думает заканчиваться, – уверенно заявил Джон. – Почитай хоть раз газету! Все богачи вкладываются в оружие и технику! А они свою выгоду не упустят!
«Ну почему же? Один богач уж точно собирается вкладываться не в оружие», – хотел возразить Антонио, но промолчал. Донна Удача – прихотливая дама, которая не любит, когда ее имя треплют понапрасну.
Затем желание возражать и вовсе ушло. На смену ему явилось подозрение, мрачное, как грозовая туча, что наползала с востока.
Наверняка Минтон передумает вкладывать деньги в механические протезы. Это не так выгодно, как делать оружие и технику для действующих армий. Богачи свою выгоду не упустят… Он просчитает все и откажется. Проклятая затяжная война!
Антонио впервые задумался, а не переучиться ли ему на оружейника. Но нет, нет, ему претило штамповать орудия убийства!
И все же Джонатан сказал по меньшей мере одну утешительную вещь. Дал надежду, что получится выяснить, кем был загадочный клиент.
Антонио не знал почему, но клиент этот нравился ему все меньше.
* * *
Подмастерья топотали внизу. В приоткрытое окно вползал запах дыма и гари. Улица ревела гудками грузовозов и омнитрамов, рассыпалась дробью отрывистых шагов, галдела сотнями голосов.
Антонио сидел в кресле на втором этаже и бесцельно вертел в руках обрезок жести, который в рассеянности подобрал с пола в мастерской.
Только что телефонировал Джонатан.
– На той бумаге нет отпечатков пальцев, кроме твоих, – сообщил он. – Он брал бумагу в перчатках. И знаешь что… Не нравятся мне эти перчатки.
– Как в перчатках?
Антонио точно помнил, что руки незнакомца были голыми.
– Потому они мне и не нравятся, дружище. Это очень тонкие кожаные перчатки… Наверняка ты их и не заметил, да? Значит, там были ногти. Бог весть, нарисованные или наклеенные. Это перчатки-имитация. Я догадываюсь, кому они могут принадлежать. Но это не телефонный разговор. Встретимся вечером за бокалом эля.
Антонио с трудом дождался вечера.
Мысли текли в голове, подобно водам Теймса, такие же темные и мутные.
Проклятый незнакомец становился его идеей-фикс.
Ну почему было не потребовать, чтобы он назвал имя? Обычно Антонио не спрашивал имен, выдавал лишь расписку с номером. Но ночной клиент мог не знать об этом.
Или, наоборот, пришел именно потому, что знал?
Миниатюрный флакон для духов, который работал бы сам. Для чего могло понадобиться такое устройство?
Для чего угодно.
А флакон, который мог сработать всего один раз? Именно на столько использований хватало заряда холодного воздуха. Крошечный воздушный пузырек нагревался, расширялся, выталкивал наружу содержимое наконечника и умирал. До тех пор, пока его не зарядили бы вновь.
Для чего могла пригодиться такая вещица? Крошечная, как мизинец, невзрачная, как головка болта.
«Очень особенный флакон, – сказал посетитель. – Вы понимаете, о чем я».
Антонио дорого бы дал, чтобы понимать.
Богатый опыт подсказывал ему, что вещица, скорее всего, была дамской.
И умолкал.
Дамской. Возможно, для духов. Если прикрепить ее к лифу, она бы распылила немного духов в нужный момент. В разгар вечера, к примеру. Или в разгар свидания…
Голова работала туго, будто в нее насыпали полировочного песку. До вечера оставалось слишком много времени. Устав бороться со сном, Антонио кое-как добрел до кровати и рухнул поверх покрывала.
