Текст книги "История японского народа"

Автор книги: Хани Горо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Вступительная статья

Японская историческая наука, особенно ее прогрессивное крыло, переживает после окончания второй мировой войны большой расцвет. Этот расцвет связан с бурным подъемом общедемократического движения в стране. В результате некоторой демократизации политического строя Японии после войны с исторической науки сняты те путы и препоны, которые стопорили ее развитие в течение многих предшествующих десятилетий. Облегчена научная трактовка проблем древней истории, до 1945 года связанная необходимостью безоговорочного признания легендарного периода японской истории (божественного происхождения японской императорской династии и т. д.). Сняты запрещения с раскопок древних могил, которые находились в ведении министерства двора. Было облегчено проникновение в Японию передовых учений и идей, и прежде всего идей марксизма-ленинизма, которые получили широкое распространение и приобрели большое влияние во всех отраслях японских общественных наук.

Среди прогрессивных японских историков автор предлагаемого вниманию советского читателя труда Хани Горо, крупный передовой ученый, занимает весьма видное место. Хани Горю – автор многочисленных исследований по японской истории главным образом середины XIX века, кануна буржуазной революции 1868 года и самой революции и периода капитализма. Его труды по этой эпохе охватывают широкий круг вопросов – экономическую историю, гражданскую историю и историю культуры. Он является также автором ряда работ и по европейской истории (о Микеланджело и др.). Хани Горо является крупным общественным деятелем, членом Японского Совета мира и Всемирного Совета мира, участником Всемирных конгрессов мира и т. д. За свою научную и общественную деятельность в 30—40-х годах он подвергался полицейским репрессиям и долгое время сидел в тюрьме.

Труд Хани Горо «История японского народа» интересен для советского читатели во многих отношениях. За последние годы в Японии вышло немало общих трудов по истории страны с древнейших времен и до наших дней. В большинстве это многотомные труды коллектива ученых, но некоторые из них написаны одним автором (Нэдзу Масаси, Идзу Киме и др.). Авторы этих изданий, желая подчеркнуть существенное отличие своих трудов от старых работ японских авторов, обычно именуют эти труды следующим образом: «Новая работа по истории Японии» или «История Японии в новом освещении» и т. д. В этих новых трудах значительно больше места, чем в прежних, отводится социально-экономическому анализу, роли народных масс, крестьянским и городским восстаниям, рабочему движению; меньше пишут в этих работах о правителях из императорской династии или династий сегунов (военно-феодальные правители Японии в XII–XIX веках), что составляло основное содержание традиционной японской историографии до 1945 года.

Однако, насколько нам известно, не только до 1945 года, как об этом пишет Хани Горо в предисловии к своей книге, но и после 1945 года ни один из японских авторов не давал своей книге такого названия, какое дал Хани Горо, – «История японского народа». Это заглавие, а также предисловие автора показывают, что Хани Горо поставил своей целью полностью отойти от традиционной официозной японской историографии и противопоставить истории правителей и правящего класса историю парода, подлинного творца истории.

Небольшие размеры труда Хани Горо и популярная форма изложения лишили автора возможности с одинаковой тщательностью и подробностью осветить все разделы почти двухтысячелетней истории японского народа. В книге есть некоторые пробелы, толкование некоторых важнейших переломных событий японской истории не вполне удовлетворит советского читателя. Но при всех этих недочетах, на которых мы остановимся подробнее дальше, сама идея – воссоздание истории народа, а неправящих классов, – новизна этой идеи для японской исторической науки и в целом ее умелое осуществление заставляют считать труд Хани Горо заслуживающим внимания советского читателя.

В предисловии и первой главе профессор Хани Горо останавливается на том, что в Японии до 1945 года не было условий для свободного изучения истории страны. Вместе с тем он высказывает ту мысль, что такая свобода существовала еще в Древней Греции, а в новое время – в Европе и Америке и даже в гоминьдановском Китае после революции 1911 года. Эти слова автора надо, очевидно, понимать в том смысле, что в Японии не существовало даже той относительной свободы научного творчества в области истории, которая существовала в современных буржуазных государствах. Это обстоятельство предопределило некоторое отставание японской исторической науки, особенно в вопросах древней истории Японии. В этих вопросах свободное творчество японских историков было сковано запрещением ставить под сомнение и подвергать критическому анализу первые письменные памятники («Кодзики», «Нихонсёки»), на основе которых строилась официозная историческая традиция. Конечно, и в Японии было немало передовых ученых (фамилии некоторых из них приводит автор), которые, несмотря на эти запреты, создавали подлинно научные исследования. Однако их было сравнительно немного, а господствующая историческая школа, подавляющее большинство официозных дворянско-буржуазных историков строили свои работы на традиционных лженаучных началах.

Поэтому прав Хани Горо, когда пишет, что, как ни мало дают японские летописи и документы материалов о народе, о его положении и борьбе, все же в них можно найти более полное отражение всех этих вопросов, чем в работах японских историков более позднего времени, которые принадлежали к господствующим классам и мало интересовались историей народа. Прав также автор, когда основным, центральным вопросом всей истории, за исключением периода капитализма, считает борьбу крестьянства, крестьянские восстания, в изучении которых за последние 20–30 лет и особенно после второй мировой войны произошли серьезные сдвиги, но далеко еще не достаточные.

Книга Хани Горо отличается от других японских исторических работ и в трактовке некоторых важнейших спорных проблем истории японского государства.

Так, например, большинство японских историков считает [1]1
  См., например, «Сии Нихон си тайкэй» («Очерки истории Японии в новом освещении»), изд. Асакура Сётэн, Токио. 1955, т. 2, «Кодай сякай» («Древнее общество», 593—1180 годы), т. 3, «Тю-сэй сякай» («Средневековое общество», 1180–1600 годы).


[Закрыть], что Япония пережила стадию рабовладельческой формации и что она длилась до X–XI веков н. э., а некоторые считают, что даже до XII века. Поэтому и начало средневековья (феодализма) они датируют начиная с этого периода, иными словами, на 7–9 веков позднее, чем в Китае, и на 5–7 веков позднее, чем в Европе.

Хани Горо также выдвигает ряд доводов в защиту существования рабства в Японии как основной формы общественных отношении. Доводы его еще не могут служить достаточным обоснованием этого положения, тем более что в Японии, как и в России и среди древних германских племен [2]2
  Иными словами, в тех странах, где рабовладение не стало общераспространенной формой производственных отношений.


[Закрыть], наряду с рабами существовала категория полусвободных, по численности значительно превышающая количество рабов. Именно эти полусвободные (бэмин) и свободные общинники играли в земледелии решающую роль, а рабы лишь второстепенную.

Однако вопрос о том, существовало или нет в Японии сложившееся рабовладельческое обществе, слишком сложен и спорен, чтобы его можно было разрешить в общей работе по японской истории, а тем более в краткой вступительной статье.

В некоторых местах главы о рабстве в древнем японском обществе Хани Горо формулирует свои положения так, что они существенно отличаются от общепринятых в Японии взглядов. «В Японии рабовладение переплеталось с крепостничеством, иначе говоря, Япония достигла полурабовладельческой-полукрепостнической стадии развития, от которой она перешла к феодально-крепостнической стадии». Но главное отличие трактовки Хани Горо периода древности и раннего средневековья обнаруживается в следующей главе, которая озаглавлена «Освобождение рабов. Реформа Тайка. Система крепостничества».

Как уже говорилось выше, японские историки доводят рабовладельческую формацию до X–XI веков или даже до XII века.

В отличие от них Хани Горо в большем соответствии с историческими данными и документами, в частности с кодексом Тай Хоре (701 год) [3]3
  См. Н. И Конрад, Надельная система в Японии, с переводом и комментариями отдельных разделов кодекса Тай Хорё. Доклады группы востокоыедов на сессии Академии Hаук СССР, 30 марта 1935 г. Труды Института ностоковедения, т. XVII.


[Закрыть], рассматривает реформу Тайка как установление государственной собственности на землю с прикреплением как свободных общинников, так и полусвободных (бэмип) к земле. Правда, Хани Горо не всегда четок и последователен в формулировках и поэтому, в частности, отделяет крепостничество от феодализма (гл. 4), видя отличие в том, что при крепостничестве еще сохраняется рабовладение как уклад, и считая, что феодализм является «чистым крепостничеством». Действительно, реформа Тайка (645–646 годы), прикрепив основную массу населения, включая бэмин, к земле, не изменила положения рабов. Количество рабов даже несколько увеличилось в VII–VIII веках, однако их общая численность по-прежнему не превышала 10–15 процентов всего населения страны. Однако подавляющая масса трудового населения (в Японии того времени свыше 80 процентов) эксплуатировалась как крепостные, а лишь 10–15 процентов как рабы, причем значительная их часть была занята на постройке храмов и дворцов, а не в основном производстве – земледелии. Вряд ли имеется достаточно оснований рассматривать такой строй иначе, как крепостнический, раннефеодальный. В основном Хани Горо и проводит эту точку зрения, квалифицируя период после 645 года как период крепостничества.

Главы 2, 3 и 4 представляют большой интерес в том плане, который определил название книги – истории японского парода. Автор показывает, иллюстрируя это выдержками из древних песен и хроник, тяжелое положение как рабов, так и крепостных крестьян, их бегство от своих хозяев, смерть от голода или непосильной работы. Можно было бы в этой части (гл. 2–3) несколько расширить описание активных форм борьбы крестьянства, которые иногда квалифицируются японскими историками как действия воров и разбойников (доро-бо) [4]4
  См., например, Ватанабэ К и д з и р о. Дай Нихон си-кококу. (История японской империи), Токио, 1940.


[Закрыть], но по существу являются, конечно, проявлением социального протеста беглых крестьян (X–XII века).

Особенный интерес с точки зрения истории борьбы японского народа представляет глава о феодализме, о XIV–XVI веках. В этой главе много нового, свежего материала, несмотря на то, что о крестьянских восстаниях XV века в японской и европейской литературе было много данных и раньше. Любопытно, что, описывая борьбу крестьян и горожан, автор трактует ее вопреки всем и всяческим традициям японской историографии как борьбу за республиканскую систему правления, хотя бы в местном масштабе города или провинции. Это смелая идея. Обычно, если судить по японским историческим работам, народ якобы выступал всегда за того или иного правителя против другого правителя (за императора против сегуна, за сегуна против императора и т. д.), но никак не за народное правление. Хани Горо усматривает движение за народовластие и в известном восстании 1485–1492 годов в провинции Ямасиро и в движении за самоуправление города Сакаи, японской Венеции, как его называли европейцы, и некоторых других городов. Хотя эти разрозненные движения крестьян и горожан были подавлены, но они свидетельствовали о том. что свободолюбие японского народа, как и всякого другого народа, имеет древние корни.

Некоторая непоследовательность формулировок автора наблюдается в оценке и характеристике событий 1867–1868 годов. Хани Горо по-разному объясняет события 1867–1868 годов, то как преобразования периода Мэйдзи (Мэйдзи исип), что обычно для японской историографии, то как революцию (какумэй), то, наконец, как начало демократической революции. Так, на стр. 86 автор пишет: «Таким образом, революция 1868 гола была действительно революцией, отражавшей требования освобождения от феодализма, выдвигаемые японским народом в ходе крестьянских и городских восстаний; она свергла токугавское правительство Бакуфу и послужила началом современной демократической революции…» Очевидно, и в этом сложнейшем вопросе японской истории (оценка событий 1867–1868 годов), так же как и в вопросе рабовладения, Хапи Горо делает шаг вперед по сравнению с другими японскими историками, приближаясь к оценке событий 1867–1868 годов как революции. Конечно, буржуазная революция в Японии имела существенные отличия от революций в Европе; революция в Японии была половинчатой, незавершенной. Она не привела ни к буржуазной республике, ни даже к ограничению абсолютной монархии: одна форма абсолютизма (сёгунат) сменилась другой – императорской властью. И тем не менее в результате мощного общенародного движения, одним из главных лозунгов которого было свержение сёгуната, к власти вместо крупных феодалов пришли представители других общественных кругов, помещичье-буржуазных. Как бы ни были робки и половинчаты их преобразования, проводимые в течение 4–5 лет после революции (1868–1873 годы), они расчистили путь для капитализма. Помимо ряда реформ в области свободы торговли и предпринимательской деятельности, была проведена основная реформа всякого буржуазного строя– аграрная: крестьянин был превращен из прикрепленного к земле землепользователя в частного собственника своего прежнего надела. Эта реформа, как и прочие преобразования, была куцей, половинчатой, но после ее проведения капиталистические отношения стали господствующими в стране, хотя остатки феодальных отношений сохранились в значительном объеме.

Очень ценно то, что Хан и Горо, описывая ход антиправительственного движения накануне 1867–1868 годов на фоне господствовавших в среде дворянско-буржуазной оппозиции идей реставрации императорской власти (направленных против сегунов), отмечает наличие и республиканских идей. С другой стороны, он подчеркивает и то обстоятельство, что Англия всячески поддерживала идею реставрации императорской власти, опасаясь расширения и углубления революционного движения. Целым рядом цитат из японских и иностранных работ автор рисует тот страшный режим угнетения и шпионажа, который в течение двух с липшим веков господствовал в Японии. Революция 1868 года, не сумевшая полностью ликвидировать феодальные отношения в Японии, сохранила многое из этого ужасного режима доносов и клеветы.

Основная часть работы Хани Горо посвящена истории японского народа, истории его борьбы после 1868 года.

Автор заканчивает свою книгу капитуляцией Японии в августе 1945 года, когда начался совершенно новый период в истории страны.

История 1868–1945 годов подробно освещалась в ряде советских исторических работ (Е. М. Жуков, X. Т. Эйдус и др.), а также в работах японских историков, переведенных на русский язык [5]5
  И н о у э К и ё с и, О к о я о г и С >и и д з а б у р о, С у д з у к и С ё с и. История современной Японии, 1955; Хаттори Корафуса. Очерки по истории рабочего движения, М., 1955.


[Закрыть]. Поэтому трудно было бы ожидать, что в небольшой по размерам работе Хапи Горо сможет дать советскому читателю много нового и свежего материала и вместе с тем оригинального и научно обоснованного освещения событий. И тем не менее, читая книгу, убеждаешься, что автору это в значительной мере удалось. Эта часть книги читается с большим интересом. Правда, и здесь встречаются противоречивые положения, а также непривычная для советского читателя периодизация истории. Однако при воем том основная линия рассуждений, главные положения, которые автор не раз повторяет, хотя они иногда выражены своеобразным и непривычным для нас языком, обоснозаны достаточно убедительно большим конкретным материалом. В частности. Хини Горо собрал большой и яркий статистико-экономический материал в подтверждение некоторых своих положений.

Наиболее удался Хани Горо последний и главный раздел его работы, посвященный периоду японского империализма. В небольшой седьмой главе «Движение за свободу и народные права» (70–80 годы XIX века) представляет интерес освещение роли интеллигенции в этом движении, перечисление и выдержки из ряда сочинений либеральных деятелей того времени, выступавших за конституцию. Однако, по нашему мнению. Хани Горо несколько переоценивает роль либералов в этом движении. К либералам он относит даже Окума Сигэнобу, который не раз был членом правительства и хотя временами выступал с оппозиционными проектами, но по существу мало чем отличался по своим политическим взглядам от правящей верхушки. Наряду с этим Хани Горо лишь мимоходом упоминает о так называемых инцидентах начала 80-х годов, когда за свободу и народные права активно, с оружием в руках выступали городские низы крестьянство. Правильная заключительная фраза в главе седьмой «Не следует забывать о той мужественной борьбе за конституцию и свободы, которую вел японский народ начиная с 13 года Мэйдзи» не подкреплена достаточным показом этой борьбы народа.

Любопытен заголовок и значительно интереснее по содержанию следующая глава: «От формально конституционного правления к империализму». Правда, эта глава охватывает очень большой исторический отрезок времени (1889–1923 годы); в нее включена, таким образом, и домонополистическая стадия капитализма и империализм, период до Великой Октябрьской социалистической революции в России и послеоктябрьский период, хотя автор подчеркивает большое влияние Октября на народное движение в Японии, Китае и Корее. Это непривычная для пас периодизация. Но тем не менее содержание главы заслуживает внимания. Прежде всего автор отрицает конституционный характер японской монархии, несмотря на то, что в 1889 году была провозглашена конституция. «Кроме императора… никто не обладал реальной властью в стране. Не только исполнительная, судебная и военная, по и законодательная власть находилась в руках императора». Отсюда и оригинальный заголовок: «От формально конституционного правления к империализму». Такой четкой оценки мы не встречаем у других японских авторов, которые обычно придают преувеличенное значение конституции 1889 года, датируя этим временем начало японского капитализма и буржуазной монархии.

В этой же главе автор дает первоначальную формулировку своего основного тезиса о главном определяющем противоречии японского капитализма. «В результате двойной эксплуатации со стороны полуфеодального капитализма (то есть помещиков и капиталистов. – А. Г.) народные массы Японии влачили нищенскую жизнь. Поэтому охваченный кризисом японский капитализм, не имея возможности расширить внутренний рынок за счет увеличения покупательной способности народных масс. Японии, стал мечтать о захвате внешних рынков и прежде всего рынков Китая. В этом заключалась основная причина японо-китайской войны… В этом же состояла причина и русско-японской войны. Иными словами, это являлось основной причиной агрессивной политики японского империализма». Мы еще вернемся в дальпейшем к тезису автора о главном противоречии японского империализма.

Сейчас следует отметить, что признание автором империалистического характера русско-японской войны, агрессивной войны японского империализма (об агрессивных империалистических целях царской России писал, как известно, Ленин еще в 1905 году) – решительный шаг вперед в развитии японской историографии.

В восьмой главе встречаются наряду с этим и некоторые неубедительные формулировки, как например чго помещичье-буржуазные партии якобы выражали волю народа, или что народ принимал участие в парламентских выборах. Можно ли говорить об участии народа в выборах, когда по избирательному закону 1889 года активным и пассивным избирательным правом пользовались лишь 400 тысяч человек (около одного процента населения), а по закону 1900 года – лишь 1 миллион человек (то есть 2 процента с небольшим).

Как уже говорилось, наибольший интерес представляют последние главы, анализирующие, почему и как японский империализм пошел по пути фашизма и войны и почему он неизбежно должен был прийти к крушению. Озаглавив девятую главу «Два пути: демократия или фашизм?», автор четко ставит вопрос о том, что японский полуфеодальный монополистический капитализм (так он именует его вместо термина «военно-феодальный капитализм», принятого в советской историографии, что, с нашей точки зрения, почти равнозначно) не мог в силу самой своей природы пойти по другому пути, кроме как по пути фашизма и войны.

Единственной политической партией «…которая последовательно и настойчиво вела борьбу с империализмом и фашизмом и боролась против императорской системы в Японии, за подлинно демократический путь развития страны», автор считает Коммунистическую партию Японии.

Продолжая свою своеобразную периодизацию, которую мы до сих пор не встречали в других работах, автор посвящает всю эту главу очень короткому отрезку времени (1924–1927 годы), когда передовые организации рабочего класса и крестьянства боролись за создание единой легальной рабоче-крестьянской партии. Но из-за правительственных репрессий и «политики раскола рядов трудяшихся» борьба эта не привела к успешному результату, большой интерес представляют приведенные в этой главе программы, манифесты и требования левых рабочих партий (Крестьянско-рабочей партии и Рабоче-крестьянской партии).

1927 год (финансовый кризис) автор считает тем годom, когда японский полуфеодальный монополистический капитал впал в глубокий экономический кризис в результате присущих ему политических и экономических противоречий. Чтобы обосновать это положение, Хани Горо переходит к подробному анализу экономических сдвигов Японии в 1913–1927 годах. Экономическая литература по Японии очень богата работами советских авторов (К. М. Попов, М. И. Лукьянова, Я. Л. Певзнер и др.), а также работами зарубежных авторов. И тем не менее на 30–40 страницах Хани Горо сумел дать очень яркий и убедительный материал, который заставляет читателя согласиться с его доводами.

Приведем лишь некоторые из его положений и выводов. К пяти крупнейшим дзайбацу (монополистическим концернам) Хани Горо относит императора, Мицуи, Мицубиси, Сумитомо и Ясуда. Его основной вывод из большого статистического материала гласит: «Противоречия заключались в том, что, несмотря на существенное увеличение производства, вызванное громадным накоплением капитала, почти не было заметно какого-либо повышения жизненного уровня народных масс. Другими словами, это были противоречия между возросшими производственными возможностями, с одной стороны, и покупательной способностью потребителей, с другой стороны».

Это положение, с правильностью которого нельзя не согласиться, – главная ведущая линия автора при исследовании эпохи империализма. Чтобы ослабить это противоречие, надо было, по его мнению, пойти на какие-то уступки демократическим требованиям масс. А полуфеодальный монополистический капитал Японии не мог и не хотел пойти на эти уступки, поэтому автор назвал десятую главу «Противоречия японского империализма или полуфеодальный монополистический финансовый капитализм Японии».

Хани Горо утверждает, что уже в 1927 году количество безработных превышало 2 миллиона человек – цифра, которая обычно связывалась с первыми годами мирового экономического кризиса (1929–1931 годы). Если он прав в этом утверждении, то это очень важно.

Автор приводит далее подробные сведения о тяжелом положении рабочих и крестьян, об огромном числе больных туберкулезом, о смертности среди детей и т. д. Интересны его подсчеты доходов помещиков от арендной платы в денежном исчислении (стр. 156). Весьма интересны рассуждения и доводы автора, что «ни проблема перенаселения, ни проблема недостатка продуктов Литания не лежали в основе экономических трудностей Японии».

И, наконец, последний, заключительный тезис Хани Горо о путях развития Японии: «Из катастрофического хронического кризиса, причиной которого были различные противоречия, присущие японскому полуфеодальному монополистическому финансовому капитализму, был только один возможный выход – демократическая революция, которая была дорогой к миру и процветанию Японии. Если Япония не пойдет по этой дороге, то для нее оставалась только дорога фашизма и войны, дорога авантюр и разрушений, к которым неизбежно вели все более углублявшиеся противоречия полуфеодального монополистического финансового капитализма». Этим абзацем начинается последняя глава книги «Подавление в Японии демократии. Война». Конечно, в приведенных словах автора видна слишком большая вера в то, что демократическая революция (а он явно думает о буржуазно-демократической революции старого типа) избавила бы японский народ от всех бед капитализма, в том числе от фашизма и войны. Однако такая постановка вопроса вполне понятна для японского гражданина, подвергавшегося на протяжении многих лет небывалому гнету полицейского режима японского военно-феодального империализма.

Последняя глава, так же как и вся книга Хани Горо, имеет и крупные достоинства и отдельные недочеты, но материал и оценки автора почти всегда интересны, хотя, может быть, эта глава, как и предыдущая, несколько перегружена статистическими данными, затрудняющими чтение исторической работы.

Хотелось бы, чтобы в этой главе автор не возвращался вновь к уже описанному ранее периоду до 1927 года, а сосредоточил больше внимания на рабочем и арендаторском, крестьянском движении 30—40-х годов, не ограничиваясь лишь сухими цифрами о количественном росте или упадке движения. Хотелось бы, чтобы автор более глубоко вскрыл причины сравнительно низкого уровня рабочего движения в Японии до конца второй мировой войны по сравнению с другими капиталистическими странами. Конечно, этот сравнительно низкий уровень объяснялся в первую очередь полицейским гнетом, по существовали и другие причины, которые было бы хорошо осветить.

Вряд ли можно согласиться с таким положением автора: «Однако для того, чтобы капитал вел на равных началах переговоры с организованным трудом, нужно было прежде всего, чтобы японский капитализм отбросил полуфеодальную машину, которая стоит за его спиной». Ведь и в США, Англии и других капиталистических странах, где нет этой полуфеодальной машины, монополии не ведут переговоров с профсоюзами на равных правах.

И тут же, на той же странице, такое мудрое, правильное положение, под которым подпишется всякий прогрессивный деятель: «Политика подавления коммунистической партии должна была неизбежно привести к подавлению всякого социалистического движения, а затем к подавлению политических партий японских трудящихся и к уничтожению демократии внутри профсоюзов; в конце концов она должна была привести не только к ликвидации самостоятельности политических партий и профсоюзов, по и к запрещению свободы мысли». В этой фразе начертан весь путь японского империализма и борьбы японского народа – с момента образования в подполье Коммунистической партии Японии (1922 год) до разгрома левых рабочих организаций и массовых арестов рабочих в 1928–1929 годах и далее до полного запрещения всяких, даже буржуазно-помещичьих, политических партий и установления фашизма в 1940 году. Это правильное положение (и не только для японского империализма) автор повторяет неоднократно и в дальнейшем. Оно, очевидно, выстрадано и глубоко попито передовой японской общественностью за долгие годы идеологического и полицейского гнета. Хани Горо пишет о том, как он наряду со многими прогрессивными деятелями и лидерами Коммунистической партии Японии был арестован и выпущен из тюрьмы только после войны.

Но пишет он и о других ученых, деятелях искусства и т. д., которые стали лакеями фашистских правительственных органов, заявляли о поддержке империалистической войны, создавали фашистские культурные общества. Упоминает Хани Горо и об известном японском историке и общественном деятеле Токутоми Иитиро (Сохо). На заре либерально-демократического движения в 80 годах XIX века Токутоми основал газету «Кокумин но томо» («Друг народа»), а в 1940 году он же настаивал на необходимости превращения «всей Японии в единый военный лагерь».

Таково содержание книги Хани Горо. Мы полагаем, что советский читатель прочтет ее с интересом и пользой для себя, ибо он найдет в ней своеобразное и яркое описание тяжелой жизни и упорной борьбы японского парода за свободу и человеческие условия существования.

А. Гальперин.