Текст книги "Тысяча сияющих солнц"

Автор книги: Халед Хоссейни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

15

Апрель 1978

17 апреля 1978 года – Мариам стукнуло девятнадцать – человек по имени Мир Акбар Хайбер был найден убитым. Два дня спустя в Кабуле прошла громадная демонстрация. Все соседи только об этом и судачили. Мариам видела в окно, как они размахивают руками, как, прижав к уху транзисторы, ловят каждое слово, как беременная Фариба, сложив руки на большом животе, оживленно беседует во дворе своего дома с какой-то женщиной, которую Мариам раньше не видала и имени которой не знала, с рыжими волосами и постарше Фарибы. За руку рыжеволосая держала маленького мальчика – вот его имя Мариам хорошо расслышала, его звали Тарик.

Мариам и Рашид на улицу выходить не стали – они слушали радио. Десять тысяч человек прошли маршем по правительственному району Кабула. Рашид сказал, не глядя на жену (Мариам даже засомневалась, к ней ли он обращается), что этот самый Мир Акбар Хайбер был известным коммунистом и что теперь его сторонники обвиняют правительство Дауд Хана в смерти товарища.

– Кто это – коммунист? – спросила Мариам.

Рашид засопел и наморщил низкий лоб.

– Не знаешь, кто такие коммунисты? Ну ты даешь. Это всем вокруг известно. Кроме тебя, конечно. Коммунист – это тот, кто верит в Карла Марксиста.

– А кто такой Карл Марксист?

Рашид тяжко вздохнул. Дикторша сказала по радио, что Тараки[21]21
  Нур Мохаммад Тараки (1917—1979) – афганский политический деятель. В 1965 г. организовал просоветскую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА). Лидер Апрельской революции 1978 г., в результате которой стал президентом Революционного совета. Смещен своим заместителем и тайно задушен.


[Закрыть], глава фракции «Хальк» Народно-демократической партии Афганистана[22]22
  Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА) – просоветская партия марксистского толка, существовавшая в 1965—1992 гг. В 1978 г. офицеры – члены НДПА совершили Апрельскую революцию и привели партию к власти. Для того чтобы удержаться у власти. НДПА призвали советские войска (1979—1989). Под влиянием перестройки в СССР партия отказалась от ряда базовых идей и пошла на компромисс с вооруженной оппозицией. Со временем, лишившись поддержки исчезнувшего СССР, она потеряла власть и самораспустилась.


[Закрыть], выступает перед демонстрантами с подрывными речами.

– Я хотела спросить, чего они добиваются? Во что они верят, эти самые коммунисты?

Рашид фыркнул, затряс головой, всплеснул руками, закатил глаза, но уверенности в его голосе Мариам не заметила.

– Ничего не соображаешь, да? Как ребенок. Голова совсем пустая.

– Я только спросила...

– Чуп ко. Замолчи.

Мариам смолкла.

Она уже привыкла к постоянным грубостям, насмешкам, оскорблениям, привыкла, что в глазах мужа она как бы и не человек вовсе, а так... нечто вроде домашней кошки. Четыре года замужества показали Мариам, что страх может заставить вынести многое. А она боялась. Рашид был вспыльчив, раздражителен, вечно нацелен на ссору, легко распускал руки. Правда, иногда, бывает, остынет и извинится. Но чаще всего и не подумает.

За четыре года, что миновали с трагического происшествия в бане, надежда возрождалась и гасла целых шесть раз. И с каждым крахом, с каждой поездкой к доктору Мариам жилось все тяжелее, а муж все больше озлоблялся. Все в ней теперь его раздражало, ничем она не могла ему угодить. А ведь дом у нее сиял чистотой, рубашки у мужа всегда были выстираны, на обед подавались его любимые блюда. Как-то она даже купила тушь, помаду и румяна и к приходу Рашида накрасилась. Того так и передернуло от отвращения. Мариам долго потом оттирала краску с губ и щек, и мыльная вода перемешивалась с тушью и слезами.

Теперь стоило вечером ключу повернуться в замочной скважине, как Мариам начинала бить дрожь: муж пришел. Затаив дыхание, она вслушивалась в новые звуки: вот скрипнула дверь, застучали по полу каблуки, затрещал стул, зашуршала газета, зажурчала вода. К чему он придерется сегодня? Впрочем, повод найдется. Ведь что бы Мариам ни делала, как бы ни старалась, сына Рашиду вернуть она не могла. Жена не оправдала надежд – и стала просто обузой.

– И что теперь будет? – заговорила она через некоторое время.

Рашид посмотрел на нее исподлобья, то ли вздохнул, то ли тихо застонал и выключил радио.

Направляясь к себе, он захватил приемник с собой.

Дверь за ним закрылась.

27 апреля ответом ей стали треск выстрелов и рев толпы.

Мариам босиком бросилась в гостиную.

Рашид в одном нижнем белье уже стоял у окна. Мариам встала рядом.

Над городом с оглушительным грохотом пролетели военные самолеты. Издали донеслись звуки взрывов, небо затянуло дымом.

– Что это, Рашид? – испуганно спросила Мариам. – Что такое делается?

– Бог знает, – пробормотал он, крутя ручки приемника. Радиостанции молчали.

– Что нам делать?

– Ждать, – проворчал Рашид раздраженно.

День тянулся и тянулся. Рашид не отходил от молчащего приемника, Мариам готовила в кухне рис со шпинатом. Давно прошло то время, когда стряпня доставляла ей радость. Теперь муж выходил из себя чаще всего именно из-за еды. Курма у него обязательно была пересоленная или пресная, рис слишком жирный или очень сухой, хлеб – то непропеченный, то черствый. Мариам и сама начала сомневаться, – может, она правда плохая стряпуха?

Когда Мариам поставила перед ним тарелку, по радио заиграли национальный гимн.

– Я сделала сабзи.

– Помолчи.

«Говорит полковник военно-воздушных сил Абдул Кадыр[23]23
  В 1973 г. один из руководителей государственного переворота, в результате которого была свергнута монархия. В апреле 1978 г. стал одним из лидеров нового переворота (позднее названного Апрельской революцией). 27 апреля 1978 г. лично привлек на свою сторону военных летчиков авиабазы Баграм и. по некоторым данным, сам пилотировал самолет, который нанес решающий ракетно-бомбовый удар по резиденции Дауда. Передал власть в руки Революционного совета Афганистана, контролировавшегося НДПА. В народном правительстве в 1982 – 1984 гг. министр обороны. В настоящее время живет в России.


[Закрыть]...» – объявило радио.

Полковник сообщил, что силами восставшей Четвертой бронетанковой дивизии захвачен аэропорт, основные транспортные магистрали города, радио «Кабул», министерства связи, иностранных дел и внутренних дел. Кабул в руках народа. Самолеты и танки атаковали президентский дворец. Разгорелась жестокая битва. Верные Дауду войска сдались.

Через несколько дней, когда коммунисты начнут массовые расстрелы всех, кто был связан с режимом Дауд Хана, когда поползут слухи о тюрьме Поле-Чархи, жестоких пытках и выколотых глазах, Мариам услышит и о резне, учиненной в президентском дворце. Дауд Хан был убит, но прежде повстанцы на его глазах казнили всю его семью, включая женщин и внуков. Поначалу, правда, говорили, что он покончил с собой, что был застрелен в пылу схватки... Но все окажется куда страшнее.

Рашид прибавил звук и наклонился поближе к приемнику.

– Создан Революционный совет Вооруженных сил, теперь наша страна будет называться Демократическая Республика Афганистан, – говорил Абдул Кадыр. – Эпоха аристократии, кумовства и неравенства закончилась. Мы покончили с десятилетиями тирании. Власть находится в руках масс и борцов за свободу. Мы на пороге новой эры в истории нашей страны, эры процветания. Рождается новый Афганистан. Соотечественники, вам нечего страшиться. Новый режим будет строго соблюдать принципы ислама и демократии. Вас ждет светлое будущее.

Рашид выключил радио.

– Это хорошо или плохо? – спросила Мариам.

– Судя по их словам, для богатых – плохо. Для нас, может быть, и не очень.

Мариам подумала о Джалиле. Неужели коммунисты придут за ним? Посадят в тюрьму его самого, его сыновей? Отберут все имущество?

– Теплый? – спросил Рашид, глазами указывая на рис.

– Прямо из горшка.

– Тогда накладывай.

Измученная Фариба приподнялась на локтях. Темнота озарялась красными и желтыми вспышками. Волосы у Фарибы слиплись, лицо заливал пот. Пожилая повитуха Ваджма, муж и сын насмотреться не могли на новорожденную, на ее светлые волосы, розовые щечки, сморщенные губки бутончиком, на нефритово-зеленые глаза. Крик крошечной девочки, поначалу похожий больше на мяуканье котенка, набирал силу. Все заулыбались. Ахмад, самый религиозный из всего семейства, пропел крошке на ушко азан и трижды дунул ей в лицо.

– Лейла, ведь так? – спросил Хаким, качая дочь на руках.

– Да, Лейла, – устало улыбнулась Фариба. – Ночная Красавица. Прекрасное имя.

Рашид скатал из риса шарик, положил в рот, двинул челюстью раз, другой... И, сморщившись, выплюнул рис на скатерть.

– Что случилось? – встревоженно-заискивающе осведомилась Мариам. Сердце у нее испуганно забилось.

– «Что случилось?» – передразнил ее муж. – Ты опять за свое?

– Я его варила дольше, чем обычно.

– Что ты врешь?

– Клянусь...

Рашид резко отпихнул тарелку, рассыпая рис и шпинат, вскочил и выбежал из дома, хлопнув дверью.

Мариам опустилась на колени и постаралась собрать зернышки со скатерти, но руки у нее тряслись. Ужас сдавил грудь. Мариам попыталась вдохнуть поглубже. Перед глазами все плыло.

Дверь снова хлопнула. Рашид вернулся в гостиную.

– Встань-ка. Подойди ко мне.

Он разжал кулак и высыпал перед ней горсть мелких камушков.

– Возьми в рот.

– Что?..

– Возьми. Камушки. В рот.

– Перестань, Рашид...

Своей сильной рукой он ухватил ее за подбородок, разжал зубы и засунул тяжелую холодную гальку ей в рот. Мариам попробовала вырваться. Не тут-то было.

Вскоре рот у нее был набил камнями.

– Жуй!

Мариам забормотала жалкие слова, умоляя о прощении. Из глаз у нее полились слезы.

– ЖУЙ! – гаркнул ей в лицо муж, дыша табаком.

Мариам принялась жевать. Что-то треснуло у нее во рту.

– Отлично, – прорычал муж. Щеки у него прыгали. – Теперь ты знаешь, какой вкусный у тебя рис. Вот что я получил, женившись на тебе. Худую еду, больше ничего.

И он удалился к себе.

Мариам долго выплевывала окровавленные камушки. Среди них ей попались обломки двух коренных зубов.

Часть вторая

1

Кабул, весна 1987

Поутру девятилетней Лейле всегда хотелось только одного – поскорее увидеть Тарика. Но сегодня им не встретиться. Пару дней назад семья Тарика отправилась погостить к дяде в город Газни.

– Надолго ты уезжаешь? – спросила Лейла своего верного друга.

– На тринадцать дней.

– Целых тринадцать?

– Они пролетят быстро. Что это ты вся сморщилась, Лейла?

– Ничего подобного.

– Сейчас заревешь, да?

– Вот еще. Это из-за тебя-то? Да никогда в жизни!

Она хлопнула его по ноге (по его настоящей ноге, не по протезу), а он понарошку отвесил ей подзатыльник.

Тринадцать дней. Почти две недели. Только Лейла теперь знала наверняка: время может сжиматься и растягиваться, словно мехи аккордеона, на котором папа Тарика порой играл старые пуштунские песни. Все зависит от того, здесь Тарик или нет.

Опять родители внизу ссорятся. Все как всегда: мама кричит и скандалит и бегает по комнате, а Баби сидит, повесив голову, и только кивает в ответ в ожидании, когда гроза минует.

Лейла поплотнее прикрыла дверь своей комнаты. Только все равно маму было отчетливо слышно.

Ну наконец-то. Дверь хлопнула. Заскрипела мамина кровать. Баби доживет-таки до завтра.

– Лейла! – крикнул он снизу. – Я на работу опоздаю!

– Минутку!

Лейла обувается и быстренько расчесывает перед зеркалом свои светлые волосы до плеч. Мама любит повторять, что у дочки волосы в ее породу. И густые ресницы, и зеленые глаза, и щеки с ямочками, и высокие скулы. И чуть выпяченная нижняя губа. Все это перешло к Лейле от маминой прабабушки. «Она была редкая красавица, просто пери, – говорила мама. – Вся долина была от нее без ума. И вот теперь, через два поколения, ее красота, похоже, досталась тебе».

Под «долиной» мама имела в виду Панджшерское ущелье, населенное говорящими на фарси таджиками. Мама и Баби родились и выросли там, а в Кабул переехали, когда поженились и Баби поступил в университет.

Лейла скатилась вниз по лестнице, надеясь про себя, что мама больше из своей комнаты не покажется. Баби стоял на коленях перед вставленной в дверной проем рамой, на которую в теплое время года натягивалась кисея от насекомых.

– Ты видела, Лейла?

Дырка в матерчатой сетке появилась не меньше двух недель назад.

Лейла присела рядом с отцом.

– Нет. Наверное, недавно порвалось.

– Я Фарибе так и сказал. – Вид у отца, как всегда после крупного разговора с женой, был подавленный. – А она говорит, напустим полон дом пчел.

В душе у Лейлы шевельнулась любовь и жалость к невысокому узкоплечему человечку с маленькими, нежными, как у женщины, ручками. Чтобы он был дома, и без книги в руках, – такого она и представить себе не могла. За чтением он забывал обо всем. Зато Баби знал наизусть чуть ли не все газели Руми и Хафиза[24]24
  Джалаледдин Руми (1207—1273) – персоязычный поэт-суфий. Наибольшую славу принесла Руми созданная в последние годы жизни поэма «Месневи и манави». Шемс-Эддин-Мохаммед Хафиз – знаменитый персидский поэт, умер в 1389 г.; гробница его – место богомолья. Величайший лирик Востока. На русском языке известен в переводах Фета.


[Закрыть], мог часами говорить об исторической борьбе за Афганистан между Британией и царской Россией, четко представлял, чем отличаются сталактиты от сталагмитов, и всегда мог сказать, чему равно расстояние от Земли до Солнца: «ровно в пятьсот тысяч раз больше, чем от Кабула до Газни». Но если Лейле надо было открыть банку с вареньем, приходилось, к стыду своему, обращаться к маме. Самая простая работа по хозяйству повергала Баби в оторопь. Двери вечно были не смазаны и скрипели, крыша протекала, в кухонных шкафчиках заводилась плесень. Мама говорила, что всю мужскую работу по дому всегда добросовестно исполнял Ахмад, пока не отправился вместе с Ноором воевать с Советами.

– Но если надо срочно прочесть какую-нибудь книгу, лучше Хакима никого не найдешь.

И все равно Лейле казалось, что в свое время, задолго до того, как Ахмад с Ноором ушли на войну, – до того, как Баби отпустил их на войну, – мама тоже была очарована начитанностью и книжностью отца, а его забывчивость и неприспособленность к жизни только кружили ей голову.

– Который там день сегодня пошел? – со смущенной улыбкой спросил ее отец. – Пятый или шестой?

– А мне-то что? Я счет дням не веду, – соврала Лейла.

Как она любила отца за то, что помнит! Мама ведать не ведала, что Тарик уехал.

– Оглянуться не успеешь, как фонарик в ночи замигает. (Баби говорил про их любимую игру – подавать друг другу сигналы фонариком в темноте, без которой они и дня прожить не могли.) Баби пощупал дыру в сетке. – Зашью, как только будет время. А сейчас нам пора. – И крикнул через плечо: – Мы ушли, Фариба! Я отвезу Лейлу в школу. Не забудь забрать ее!

Залезая на багажник отцовского велосипеда, Лейла увидела, что на улице, напротив дома, где живет сапожник Рашид со своей нелюдимой женой, стоит машина синего цвета с белой полосой через капот, крышу и багажник. «Мерседес-бенц» – редкий гость в их краях. В машине сидело двое: один за рулем, второй на заднем сиденье.

– Это еще кто? – спросила она.

– Не наше дело, – ответил Баби. – Пошевеливайся, а то опоздаем!

Лейле припомнилась еще одна домашняя перепалка, когда мама бросала Баби в лицо: «Уж это-то твое дело, а, двоюродный братец? Или тебя ничего не касается? Собственных сыновей отпустил на войну. Как я тебя умоляла! Но для тебя существуют только твои проклятые книги. Родным детям дозволил уйти из дома, будто безродным харами».

Баби нажал на педали и покатил по улице. Лейла сидела на багажнике, обхватив отца сзади руками. Когда они проезжали мимо синего «мерседеса», Лейла с любопытством взглянула на мужчину на заднем сиденье: худой, седой, в коричневом костюме, из нагрудного кармана торчит уголком белый носовой платок... А у машины – гератские номера. Вот и все, что Лейла успела заметить.

Всю дорогу они молчали, только на поворотах Баби коротко бросал:

– Держись крепче. Тихий ход.

В школе Лейла была в тот день необычайно рассеянна – все думала о том, что Тарик приедет еще не скоро и что мама опять накричала на Баби, – и вопрос учительницы про столицы Румынии и Кубы застал ее врасплох.

Учительницу звали Шанзаи, кличка Хала Рангмааль, «тетя малярша». Сначала шлепнет нарушителя дисциплины по щеке ладонью, потом тыльной стороной ладони, и так попеременно, туда-сюда, словно маляр орудует кистью. У Халы Рангмааль были густые брови и резкие черты лица. «Я дочь бедного крестьянина из Хоста», – гордо объявила она в первый день занятий. Держалась она всегда прямо, свои иссиня-черные волосы гладко зачесывала назад и стягивала в узел и никогда не пользовалась косметикой. Закрывать лицо учительница девочкам запрещала. Ведь мужчины и женщины равны, и если мужчины не носят накидок, то и женщинам это ни к чему.

По ее словам, Советский Союз – самая лучшая страна на свете (ну, Афганистан еще). Советский Союз – государство рабочих и крестьян, где все равны и счастливы, человек человеку – друг и брат. Не то что Америка, где уровень преступности такой, что люди боятся нос на улицу высунуть. И в Афганистан придут радость и счастье, как только враги прогресса, эти отсталые головорезы, будут побеждены.

– И советские товарищи в 1979 году протянули нам руку помощи, чтобы окончательно разгромить варваров, которые хотят повернуть ход истории вспять. Но мы им не дадим! И мы рассчитываем на вас, дети. Если знаете что-то о мятежниках, вы обязаны сообщить. Это ваш долг. Слушайте и докладывайте кому следует. Даже если речь идет о ваших родителях, дядях и тетях. Ваша родина любит вас сильнее, чем родственники, и родина должна всегда у вас быть на первом месте, помните об этом! Я буду гордиться вами, как и весь Афганистан!

На стене за спиной у Халы Рангмааль висели карта Советского Союза, карта Афганистана и портрет президента Наджибуллы[25]25
  Мухаммед Наджибулла (1947—1996) – политический деятель Афганистана. В 1965 г. вступил в Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА), в апреле 1978 г. вошел в состав Революционного совета. В сентябре 1987 г. Наджибулла официально занял пост главы государства – председателя Революционного совета, а 30 ноября того же года избран президентом Республики Афганистан. Вывод советских войск из Афганистана и распад СССР привели правительство Наджибуллы к краху. 16 апреля 1992 г. Наджибулла был свергнут. После захвата Кабула 26 сентября 1996 г. силами исламского ополчения «Талибан» Наджибулла был подвергнут пыткам и казнен.


[Закрыть]. (Баби говорил, что в свое время Наджибулла возглавлял страшную тайную полицию.) Висели там и фотографии советских солдат – улыбающиеся молодые парни пожимали руки крестьянам, сажали яблони, возводили дома.

– Так, та-ак, – зловеще протянула Хала Рангмааль. – О чем это размечталась наша юная революционерка, наша инкилаби?

Так прозвали Лейлу из-за того, что она родилась в апреле 1978 года, в ночь, когда произошел государственный переворот, который Хала Рангмааль вслед за официальной пропагандой именовала «революцией», инкилаб, восстанием трудящихся против неравенства. Джихад[26]26
  Джихад – понятие в исламе, означающее священную войну против куфра (широко понятого неверия), отдачу всех сил ради распространения и торжества ислама. К сожалению, понятие военного джихада стало основным значением для немусульман. Участник джихада называется муджахидом (моджахедом). Моджахед – это не только воин, но также учитель, и священник, и мать, воспитывающая своего ребенка. Погибший моджахед считается шахидом, то есть засвидетельствовавшим свою веру перед Аллахом.


[Закрыть] тоже был запретным словом. По словам учительницы, это была даже не война, а незначительные стычки со смутьянами, подстрекаемыми иностранными провокаторами.

И конечно же, никто, ни одна живая душа не смела при Хале Рангмааль и слова сказать о том, что восемь лет боев не увенчались успехом и Советы проигрывают войну. Особенно последнее время, когда президент Рейган стал поставлять моджахедам ракеты «Стингер», когда мусульмане всего мира объединяются в борьбе: египтяне, пакистанцы, даже богатые жители Саудовской Аравии.

– Бухарест, Гавана, – сообразила Лейла.

– А это дружественные нам страны?

– Да, моалим-сагиб. Эти страны нам друзья.

Когда занятия закончились, оказалось, что мама за ней не пришла. Она не впервые забывала про дочь. Что делать – Лейла отправилась домой с двумя одноклассницами, Джити и Хасиной.

Неладно скроенная, да крепко сшитая, с волосами, завязанными в два хвостика, Джити вечно хмурилась. Учебники она прижимала к груди, словно щит. Хасине уже исполнилось двенадцать – она два года сидела в одном классе и три в другом. Неуспехи в науках Хасина восполняла проказами и острым язычком. Именно она придумала прозвище «Хала Рангмааль».

Сегодня Хасина консультировала подруг, как отправлять восвояси постылых женихов.

– Надежный, проверенный способ, всегда сработает. Вот честное слово.

– Глупости какие. Я еще маленькая. Какие у меня могут быть женихи? – сердито произнесла Джити.

– Прямо уж и маленькая!

– Замуж меня еще никто не звал.

– Это все потому, что у тебя растет борода, милая моя.

Джити – бедняжка была начисто лишена чувства юмора – схватила себя за подбородок и с ужасом посмотрела на Лейлу. Та только головой покачала.

– Так, леди, вы хотите знать или нет?

– Валяй, – сказала Лейла.

– Бобы. Не меньше четырех банок бобов. Беззубой ящерице, что придет свататься, хватит за глаза и за уши. Только главное – все проделать вовремя. Подадут ему чай – можно начинать артиллерийский салют.

– Я это запомню, – хихикнула Лейла.

– И он тоже.

Лейла могла бы сказать, что такие советы ей ни к чему, ведь Баби вовсе не стремится поскорее сбыть ее с рук. Хоть отец и работает на хлебозаводе «Сило» в жаре печей и грохоте машин, у него все-таки университетское образование. До прихода коммунистов к власти он преподавал в школе – пока его в 1978 году не выгнали с работы. Баби не раз повторял, что у него две основные цели в жизни – вырастить дочку и дать ей образование.

«Ты, конечно, еще маленькая, только вот какая штука, – говорил он. – Замужество может подождать, образование – нет. Ты очень, очень способная девочка. Ты можешь стать кем только захочешь. И я знаю, что, когда война закончится, ты ой как пригодишься своей стране, принесешь больше пользы, чем иные мужчины. Потому что общество обречено на неуспех, если женщинам недоступно образование. Просто обречено».

Но Лейла промолчала, и Хасина так и не узнала, что говорил Баби и как Лейла счастлива, что у нее такой отец, и как она им гордится, и как хочет учиться дальше, чтобы стать такой, как он. Ведь у Лейлы похвальные грамоты за каждый год. А у Хасины отец – таксист, угрюмый и раздражительный, и он годика через три точно выдаст ее замуж. В одну из немногих своих серьезных минут Хасина шепнула Лейле, что ее выдадут замуж за двоюродного брата на двадцать лет ее старше, владельца автомастерской в Лахоре, – это уже решено. «Я его видела всего два раза, – сказала Хасина. – Когда он ест, у него рот не закрывается».

– Бобы, девочки, – повторила Хасина. – Запомните хорошенько. Ну разве что, – она расплылась в плутовской улыбке и взяла Лейлу под руку, – к тебе постучится молодой красивый одноногий принц...

Лейла вырвала руку. Если бы кто-то еще сказал такое про Тарика, она бы обиделась. Но Хасина говорила не со зла – просто насмешничала, по своему обыкновению, и ради красного словца никого не щадила. Себя в первую очередь.

– Нельзя так говорить про людей! – возмутилась Джити.

– Каких таких людей?

– Людей, которых искалечила война, – серьезно проговорила Джити.

– Ой, похоже, мулла Джити влюбилась в Тарика. Точно! Вот он кто, принц-то. Правда, Лейла?

– И ни в кого я не влюбилась, – пробурчала Джити.

Девочки попрощались с Лейлой и пошли своей дорогой, не переставая пререкаться.

Три квартала Лейла шагала одна.

Вот и ее улица. Синий «мерседес» по-прежнему маячил у соседнего дома. Пожилой человек в коричневом костюме стоял рядом, опершись на трость.

И тут кто-то позвал ее:

– Эй, желтоволосая. Посмотри-ка сюда. Лейла обернулась.

Прямо ей в лицо глядело дуло пистолета.