Текст книги "Перст Божий"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Прекрасно, я уверен, что вы найдете ее.

В эту минуту послышался шум скачущей галопом лошади, затем вопрос караульного: «Кто там»? – после чего с треском раскрылись и захлопнулись ворота дворца.

– Вот курьер! – сказал дон Кристобаль.

– Что же он медлит? – сказал дон Мануэль в нетерпении. – Что он там делает на дворе?

Дверь кабинета открылась, и показался привратник.

– Курьер к его превосходительству, губернатору! – доложил он с поклоном.

– Пусть войдет!

– Ваше превосходительство, он, бедный, весь измок, с него просто течет вода и грязь!

– Ничего, пусть входит – и сию же минуту!

Привратник раскрыл дверь и пропустил человека, который вошел тяжелыми шагами, шатаясь, как пьяный и оставляя позади себя лужи грязи.

Дон Мануэль и дон Кристобаль сразу узнали его. Это был Матадиес, грозный бандит. Но в каком ужасающем виде! Он еле держался на ногах от усталости, одежда на нем висела клочьями; на том месте, где он остановился, тотчас же образовалась громадная лужа грязи.

– Пить! – проговорил он хриплым голосом. – Трое суток у меня ничего не было во рту!

По знаку дона Мануэля, привратник вышел и вскоре вернулся с двумя пеонами, из которых один принес кресло, а другой поднос, заставленный питьем и едой.

– Сядьте сюда, – сказал дон Мануэль, – и закусите: я подожду расспрашивать вас, пока вы не подкрепите свои силы.

Бандит с облегчением опустился в кресло и с жадностью набросился на еду, совершенно забыв, где он и кто перед ним. В каких-нибудь четверть часа с подноса все исчезло.

– Ну что, вам теперь легче? – спросил дон Мануэль бандита, утиравшего рот рукавом.

– Да, ваша милость, я просто умирал с голоду и усталости, но теперь – alabado sea Dios!1111
  Слава Богу! (исп.)


[Закрыть] – все кончено; я готов отвечать вам! – И он, без церемоний взяв со стола папиросу, закурил ее.

– Откуда вы? – спросил дон Мануэль, как бы не замечая вольности бандита.

– Из Марфильского ущелья.

– Ну? – разом вскричали оба.

– Ну, господа! – грубо ответил он. – Мы сами попали в западню, которую приготовили для других.

– Это что значит? – сердито воскликнул дон Мануэль.

– На нас напали врасплох; половина товарищей погибла, а другие разбиты. А между тем, клянусь вам, мы дрались, как ягуары.

– Rayo de Dios! Неужели это правда? – вскричал дон Мануэль в ярости.

– Подлецы этакие, они пустились в бегство при первом же выстреле!

– Нет, ваша милость, – сказал бандит, – я говорю вам истинную правду. Только тридцать человек из наших ушли: враги били нас без пощады. Я остался в живых каким-то чудом; мне удалось, с помощью нескольких товарищей, похитить донью Хесус, но…

– Где же она? Надеюсь, вы ее не убили?

– Донья Хесус в настоящее время пребывает на асиенде дель-Охо-де-Агуа, со своими родителями и друзьями.

– Несчастный! Вы подло изменили мне!

– Я так и знал! – проговорил дон Кристобаль. Бандит пожал плечами.

– Я не изменник! – холодно ответил он, – донью Хесус отнял у нас проклятый охотник; он же убил моих спутников. Мне же, неизвестно по какой причине, пощадил жизнь.

– Как, один человек? – закричал дон Мануэль.

– Да он издевается над нами! – сказал дон Кристобаль.

– Я ни над кем не издеваюсь, – возразил тот с горечью, – а говорю правду, что он был один. Но этот человек справится с двадцатью людьми – это Горячее Сердце.

– Дон Руис! – проговорил дон Мануэль.

– Сын дона Фабиана Торрильяса де Торре Асула, друга дона Порфирио Сандоса! – сказал дон Кристобаль.

– А! Это ужасно, сама судьба идет против нас.

– Ба! – проговорил дон Кристобаль, напуская на себя спокойствие. – Постараемся отомстить!

Вдруг показался привратник с докладом:

– Сеньор Наранха изволили приехать.

– Наранха! Вот кстати-то. Пусть идет скорей!

Весь измокший от дождя, новоприбывший вошел в комнату и остановился перед своим хозяином.

– Есть новости? – спросил дон Мануэль в нетерпении.

– Только одна! – лаконически ответил самбо.

– Важная?

– Судите сами, ваше превосходительство!

– Не виляйте, говорите прямо.

– Дон Порфирио Сандос идет на Урес во главе многочисленного войска.

– Вы это наверное знаете?

– Наверное.

– Значит, все потерянно! – воскликнул дон Мануэль.

– Почем знать? – ответил самбо насмешливо. – Напротив, может быть, все выиграно.

Дон Мануэль посмотрел на него с изумлением. Наранха ничего не ответил, но только многозначительно взглянул на Матадиеса, который преспокойно курил папиросу.

– Подойдите сюда! – сказал губернатор бандиту. Тот встал и подошел к нему.

– Слушайте, – сказал ему дон Мануэль, – пойдите отдохните и выспитесь. Завтра я вам дам инструкции; я вами очень доволен; вот возьмите себе пока.

Он протянул ему кошелек, наполненный золотыми монетами. В глазах бандита сверкнула радость, и он весело ответил губернатору:

– Сегодня, завтра и всегда я готов служить вашему превосходительству. Как я хорошо сделал, что поступил к вам на службу: вы так щедро оплачиваете услуги!

Затем он повернулся и вышел из комнаты.

– Теперь нам бояться некого, говорите всю правду! – сказал дон Мануэль, – лишь только дверь закрылась за бандитом.

– С удовольствием! – ответил Наранха, присаживаясь.

Не станем входить в подробности разговора, последовавшего между ними. Скажем только, что результатом его явились новые ужаснейшие проекты.

ГЛАВА X. Вечерний разговор между двумя девушками

то время как дон Мануэль де Линарес, дон Кристобаль Паломбо и самбо Наранха совещались во дворце, как бы им погубить дона Порфирио Сандоса, с другой стороны площади, в кокетливой и уютной комнате сидели и болтали две девушки; одна из них покачивалась, сидя в кресле, и курила тонкую папироску из душистого табака.

Ставни их дома были наглухо заперты; спущенные плотные портьеры не давали внутреннему свету проникнуть наружу; все двери были крепко заперты. Эти предосторожности показывали, насколько они боялись нескромных взглядов.

В этой комнате находились донья Санта дель Портильо, опекуном которой был Мануэль де Линарес, от тиранства которого ей удалось избавится благодаря дону Торрибио де Ньебласу. У одной из стен стояла кровать, приготовленная на ночь и обтянутая легким пологом. На противоположной стороне висела картина художественной работы, изображающая поклонение волхвов. В углу комнаты, за полуоткрытой шелковой занавесью, усеянной серебряными звездами, виднелась статуя Богоматери из белого мрамора; тут стояли свечи и висела теплящаяся лампадка на серебряной цепочке.

Вдоль третьей стены стоял комод в стиле Ренессанс, на котором лежал какой-то инструмент, вроде мексиканской мандолины, потом стояла роскошная жардиньерка, ежедневно наполнявшаяся живыми цветами; затем на стене красовались часы и венецианское зеркало шестнадцатого столетия; в больших промежутках и в середине комнаты были расставлены турецкие диванчики и креслица с плотными персидскими подушками.

Тут были также разные столики, на которых виднелись журналы, ноты, перчатки, веера, флакончики и прочие принадлежности молоденьких девушек, и, конечно, пианино Soufleto дополняло обстановку.

Рядом с этой комнатой устроена была уборная, и затем комната камеристки.

Таково было гнездышко доньи Санты. Молодую особу, сидящую на другом кресле, звали Лолья Нера. Это была красивая метиска, почти ровесница доньи Санты, которую она очень любила. Лолья Нера служила ей в качестве камеристки и была ее подругой и в то же время – наперсницей.

Лукас Мендес, не забывший ни о чем, позаботился, как бы облегчить донье Санте ее одиночество, а потому и представил ей Лолью Неру, которую та встретила с радостью и сразу полюбила. С этой минуты донья Санта почувствовала себя счастливой и горячо благодарила старика за такой приятный сюрприз.

Несколько минут между девушками царило молчание.

– Что же вы не ложитесь, нинья? – спросила Лолья Нера, чтобы прервать молчание.

– Рано еще! Мне не хочется спать! Немного позже, – ответила донья Санта, смахнув своим розовым ноготком пепел с папиросы. – Так ты встретила его?

– Кого? – лукаво спросила камеристка. – Лукаса Мендеса?

– Злая! Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! – сказала она, слегка нахмурив брови.

– О нем, не правда ли?

– Да! – ответила она совсем тихо.

– Я встретила его.

– Сколько раз?

– Четыре, и все на том же месте.

– Где именно?

– Ведь я же говорила вам после каждой встречи.

– Я забыла.

Лолья Нера улыбнулась.

– У второй исповедальни, налево от входа в церковь! – сказала она.

– Так; и он говорил с тобой?

– Конечно, каждый раз.

– Что же он говорил тебе?

Лолья Нера, видя, что ее хозяйка нарочно прикидывается такой забывчивой, ответила с необыкновенным терпением, но шаловливо:

– Он сказал мне: «Сеньорита, мне необходимо поговорить, хотя бы одну минуту, с вашей прелестной хозяйкой»…

– Ты уверена, что он сказал «прелестной»?

– Я повторяю вам буквально, – сказала компаньонка, смеясь, – не изменяя ни одного слова.

– Ну, хорошо, продолжай!

– «Мне опасно оставаться в этих местах, но я нарочно приехал сюда ради нее».

– Что ему нужно от меня, милая Лолья?

– Не знаю; только сегодня он вот еще что сказал: «Скажите своей госпоже, что мои враги догадываются о моем присутствии в Уреса. Я рискую жизнью, оставаясь здесь, но ни за что не уеду, не повидавшись с ней».

– Бедный молодой человек!

– И такой красивый, такой храбрый и гордый!

– Ты однако хорошо рассмотрела его!

– У меня на то и глаза, нинья; да и как же я могла бы узнать его, если бы не смотрела на него?

– Правда, я совсем сумасшедшая.

– Нет, но вы забывчивы!

– Ты говоришь, что его жизнь в опасности?

– Это не я говорила, а он.

– Бедный молодой человек! – повторила Санта.

– Очень может быть, что он так добивается свиданья с вами, желая оказать вам большую услугу.

– Оказать услугу, мне?

– Ваше теперешнее положение вовсе не так безопасно; он, вероятно, хочет дать вам полезный совет. Что бы вы там ни говорили, однако он спас вам жизнь уже два раза.

– Лолья, вы забываетесь.

– Вот как! Разве я говорю неправду?

– Я не говорю этого; но вы знаете, что я должна скрываться; вы знаете, до какой степени мой опекун ненавидит этого молодого человека.

Лолья Нера пожала плечами.

– Но девушка семнадцати лет, прекрасная собой, как вы, нинья, не может никого ненавидеть; ненависть – старческая страсть.

– Я не ненавижу дона Торрибио.

– Какое счастье! – сказала камеристка насмешливо.

– Ах! Если бы только это зависело от меня!

– От кого же это и зависит, как не от вас?

– Эх! Точно ты не знаешь, что я не смею выходить.

– Кроме как к обедне.

– Лолья!

– Нинья!

– Ты будто не понимаешь меня, на самом же деле отлично знаешь, что я хочу сказать.

– Да, я знаю дорогая Санта! Но знаю также и то, что молодость – весна жизни, время счастья, и что губы семнадцатилетней девушки должны раскрываться лишь для сладких звуков любви. Что нам за дело до ненависти, заговоров и разных несчастий?! Нам все улыбается, все радует нас и манит к счастью! Цветы благоухают только для нас! Для нас дует легкий ветерок сквозь деревья, сияет солнце на синем небе; для нас поют птички и светит луна на небесном звездном своде; и, ветерок, и солнце, и луна, и звезды, – все нашептывает нам на своем таинственном наречии эти четыре слова, решающие жизнь и счастье женщины: «люби и будь любима». А вы создаете себе химеры и мучаетесь, между тем счастье совсем близко от вас.

– Лолья, я вам приказываю замолчать!

– Хорошо, я буду молчать, нинья, если хотите, но это не помешает дону Торрибио позабыть, чем он рискует ради любви к вам. Он окружен врагами и страшными опасностями, но ему все нипочем, лишь бы увидеть вас на одно мгновение и сказать вам слово, которое, может быть, еще раз спасет вас.

– Ну? – проговорила она в волнении.

– Как! Вы не понимаете, в какой опасности находится этот человек ради вас? Не чувствуете, что его сердце принадлежит вам, что он любит вас?!

– Ах!.. Ты ошибаешься; он просто добр, он интересуется мной, так как видит, что я страдаю…

– О! Если бы это было возможно!

– Если хочешь ты говорить правду, Лолья: я знаю, что он любит меня, он сам сказал мне об этом. Но я боялась поверить такому счастью. Теперь же, я его чувствую, вот тут! – добавила Санта, приложив руку к сердцу, учащенные биения которого приподнимали ее грудь.

– А вы?

– Я горжусь, я счастлива!

– И только? – улыбнулась метиска.

– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе? – проговорила донья Санта, сильно покраснев.

– Хочу, да, дорогая Санта!

– Ну, так знай же правду, зачем я буду скрывать от тебя: я тоже люблю его, я отдала бы жизнь мою за него.

Она заплакала; потом слезы перешли в сдержанные рыдания.

– Зачем плакать, бесценная Санта? – утешала ее Лолья Нера, осыпая нежными ласками, на которые способны одни женщины. – Ведь этой любви улыбаются сами ангелы! Когда вы почувствовали, что любите дона Торрибио?

– Я сама не знаю, мне кажется, что я всегда любила его. Когда я увидела его в первый раз на палубе корабля, такого гордого, спокойного, несмотря на ураган и бурю, ободряющего всех несчастных, столпившихся около него, я мгновенно узнала его; мое сердце переполнилось, по всему моему существу пробежала неведомая дрожь, и какой-то тайный голос сказал мне на ухо: «Это он!» Наши взгляды встретились. Я почувствовала, как от его взгляда точно что-то вспыхнуло в моем сердце, с той минуты и поняла, что принадлежу ему всецело, что он властелин мой и что только от него зависит мое счастье.

– А он, госпожа? – спросила Лолья спокойным тоном.

– Он не сказал мне ни одного слова, даже не сделал намека, хотя, мне кажется, сразу догадался о моей любви. Я чувствую, что он любит меня так же, как и я его; настоящая страсть не ошибается; у нее является своего рода предвидение: все понимается, все угадывается, когда любишь.

– Что может быть выше вашего счастья: любить и быть любимой?! Вы не можете жить один без другого, а вы не решаетесь… Ведь надо же предпринять что-либо относительно дона Торрибио? Вы отказываетесь от свидания с ним?

– Ах! Что мне делать! Лукас Мендес приказал, ты сама знаешь, почему, не…

– Извините, нинья, но теперь нечего думать ни о Лукасе Мендесе, ни об осторожности… Думайте о своей любви!

– Увы! – тихо проговорила девушка.

– Когда любишь, то не рассуждаешь, а действуешь. Войдите в его ужасное положение; подумайте, чему он подвергается ради того, чтобы увидеть вас и переговорить с вами, а вы еще колеблетесь!

– Ты, моя милая, очень интересуешься им, как я вижу.

– Еще бы, ведь он любит вас, а ваше равнодушие может довести его до отчаяния. Если вы не согласитесь на свидание с ним, то можете натолкнуть его на какой-нибудь роковой шаг и сами будете потом раскаиваться, так как вы одна будете виноваты.

– Ты неумолима!

– Что же вас останавливает?

– Невозможность.

– Невозможность чего, нинья?

– Этого свидания, точно ты не понимаешь!

– Я ничего не понимаю, нинья.

– Разве ты не знаешь, что я, так сказать, пленница в этом и доме, что я не смею выходить, не приняв всевозможные f предосторожности, и то только в церковь?

– Ну, так что же?

– Как, ты хочешь, чтобы я нарушила честное слово, и приняла бы дона Торрибио здесь, у себя?! Во первых, моя репутация будет потеряна, а главное, его могут узнать, а тогда мы оба погибли.

– Да я вовсе и не говорю, чтобы вы позволили ему придти сюда; но ведь вы ходите в церковь де-Мерсед, к шестичасовой обедне?

– Ты сама знаешь, что хожу, раз ты меня сопровождаешь туда каждый день.

– Ну, так слушайте. В такой ранний час почти все спят еще, не исключая и вашего опекуна, который будет себе спокойно почивать у себя во дворце; и нас никто не узнает, тем более, что мы, по обыкновению, укутаемся с головы до ног.

– Ну?

– Завтра вы пойдете к обедне, в шесть часов утра?

– Конечно, как всегда!

– Так хотите, я вам дам совет?

– Давай голубчик; если он хорош, я исполню его.

– Отлично; вот что я сделала бы на вашем месте: завтра я пошла бы к обедне, прослушала бы ее с усердием; по окончании же ее, вместо того чтобы выйти из церкви, вошла бы в исповедальню, да вот, например, хоть в ту, которая рядом с Богоматерью.

– Отчего же непременно в исповедальню, и именно в эту, а не в другую?

– Если вы еще не поняли, сеньорита, бесполезно и объяснять вам! – ответила девушка с насмешливой улыбкой.

Наступило короткое молчание, донья Санта покраснела как пион; по ее учащенному дыханию видно было, что в ней происходила сильная борьба.

– Ты демон, Лолья! – проговорила она наконец.

– Демон, который вас любит, дорогая нинья, и желает вам счастья.

Пробило полночь. Девушки расстались на ночь. Десять минут спустя Лолья Нера спала крепким сном; что же касается доньи Санты, то она, помолившись Богу, долго ворочалась с бока на бок и только к двум часам утра сомкнула глаза от усталости, с именем дона Торрибио на устах.

На следующий день все произошло так, как говорила Лолья Нера.

Прослушавши обедню, девушка, дрожа от страха, проскользнула в исповедальню, дверь которой камеристка открыла перед ней.

Через полчаса она вышла оттуда счастливая и улыбающаяся; ей удалось увидеться с своим возлюбленным и, несмотря на толстую стену, разделявшую их, они обменялись несколькими словами, столь дорогими для любящих сердец.

– Пойдем, – сказала она Лолье Нере отрывистым голосом, – о, как я счастлива! Я все расскажу тебе.

– Опустите вуаль, нинья! – ответила ей девушка. Донья Санта улыбнулась, тотчас же опустила вуаль, и обе девушки стали поспешно переходить площадь, столкнувшись почти лицом к лицу с доном Кристобалем Паломбо и Наранхой, которые так и не заметили их, упустив из-под самого носа.

Через пять минут молодой человек, переодетый в солдата, тоже вышел из церкви и на минуту остановился у одной из колонн; потом, взглянув многозначительным взглядом на дворец губернатора, усмехнулся и затем направился к реке большими шагами.

Дон Кристобаль и Наранха проехали совсем близко от него, разговаривая вполголоса, но не только не обратили на него внимания, а даже совсем не видели его: до такой степени они были поглощены своим разговором.

Этот солдат был дон Торрибио де Ньеблас.

ГЛАВА XI. Каким образом дон Торрибио добился свидания с доном Мануэлем и последствие этого свидания

Было около трех часов пополудни. Жители Уреса, сидевшие до сей поры по домам, взаперти, вследствие невыносимой жары, начали понемногу открывать ставни и двери своих квартир, лавок и магазинов; на улицах стали показываться монахи, солдаты, нищие и даже негоцианты.

Одним словом, город стал постепенно принимать свою обычную внешность и оживление, но не веселость, так как, по своей малочисленности, Урес едва ли не самый скучный город в Мексике.

Дон Мануэль де Линарес сидел у себя в кабинете, подписывая ордера и депеши, которые ему передавал дон Кристобаль Паломбо. Вдруг послышался шум лошадей, въезжавших во двор дворца.

– Что это? – спросил он у дона Кристобаля, кладя на стол недочитанную депешу.

– Не знаю, пойду осведомлюсь, если хотите!

– Пожалуйста; меня что-то беспокоит приезд этих всадников!

Дон Кристобаль встал и вышел. Он был в отсутствии не более пяти минут; все это время дон Мануэль не отрывал устремленного на дверь взгляда.

– Ну, – спросил он, лишь только тот показался, – кто это?

– Удивительно, дорогой дон Мануэль, как верны ваши предчувствия!

– А что?

– Я готов держать пари на тысячу, что вы не отгадаете, кто именно хочет непременно видеть вас.

– Я не расположен отгадывать загадки, – резко сказал дон Мануэль. – Потрудитесь объяснить, кто это; верно, враг?

– Да, и один из самых опасных.

– Его имя?

– Дон Торрибио де Ньеблас.

– Дон Торрибио, здесь! – вскричал в изумлении губернатор.

Дон Мануэль заходил в волнении по своему кабинету.

– Что ему нужно от меня? – спросил он, вдруг остановившись.

– Я спрашивал у него, но он ответил мне, что лично все передаст вам. Сказать ему, что вы согласны принять его?

– Нет! – вскрикнул он, – мне нужно сначала узнать его намерения.

– Я тоже так думаю.

– С другой стороны, дон Торрибио де Ньеблас – дворянин, и я обязан ему; отказ может оскорбить его; лучше принять.

– Так я скажу ему?..

– Что я к его услугам; когда он войдет, я вас попрошу удалиться.

– Вы решаетесь остаться один с этим человеком?

– Отчего же нет? Ведь он уже два раза спас мне жизнь! Не с целью же убийства он явился сюда?! К тому же, этот человек в высшей степени благороден; я ничего не имею лично против него; ну, идите же!

Дон Кристобаль вышел с поклоном. Вскоре затем доложили:

– Сеньор дон Торрибио де Ньеблас.

– Просите! – сказал дон Мануэль. Дон Торрибио показался. Дон Мануэль встал, сделал несколько шагов ему навстречу с самым любезным видом и улыбкой на губах.

– Друг или недруг, очень рад вас видеть, сеньор дон Торрибио де Ньеблас!

Молодой человек поклонился и сел в кресло, которое ему подкатил служитель.

Дон Торрибио был в богатом и элегантном мексиканском костюме, который очень шел ему.

Он подождал, пока привратник вышел, затем, вежливо обратившись к дону Мануэлю, начал:

– Сеньор дон Мануэль де Линарес, вы встретили меня словами: «друг или недруг, очень рад вам». Не скажите ли вы мне откровенно, что вы этим хотели сказать?

– С удовольствием, кабальеро! Эти слова означают, что несмотря на некоторые недоразумения, возникшие между нами, я чувствую к вам искреннюю симпатию и что, каковы бы ни были мотивы вашего визита, все-таки я рад вам и счастлив видеть вас.

– Благодарю вас за такое дружеское объяснение, сеньор! Я в восторге и теперь могу надеяться, что все, что у вас в сердце имеется дурного против меня, изгладится. Я же лично, сознаюсь, до сих пор не могу понять той ненависти, которую вы выказывали мне. Но, считая вас за врага, я готов говорить с вами почти как с другом.

– У меня связаны прекрасные воспоминания с вашей личностью, дон Торрибио, ради которых я не могу быть вашим врагом. Постараюсь доказать вам это на деле, когда к тому представится случай. Теперь же прошу вас объяснить мне настоящую цель вашего визита; надеюсь, что вы явились ко мне не для того, чтобы доставить мне удовольствие видеть вас, хотя мне это и очень приятно.

– Действительно, дон Мануэль, мой визит имеет другую, серьезную причину: я послан к вам моим другом, доном Порфирио Сандосом.

– Что ему угодно от меня? – спросил дон Мануэль, насторожившись.

– Дон Порфирио, сеньор, поздравляет вас с ловкостью, которую вы обнаружили в пронунсиаменто, чтобы занять место, принадлежащее ему.

– А-а! Дон Порфирио поздравляет меня?

– Совершенно искренне, сеньор, – спокойно ответил дон Торрибио, – ему было решительно все равно, быть или не быть губернатором Соноры: вы знаете, что дон Порфирио не честолюбив.

– Зачем же он тогда хлопотал об этом губернаторстве?

– Это по другим соображениям, сеньор.

– Могу я узнать, по каким именно?

– Я нарочно приехал к вам, сеньор, чтобы сообщить их вам.

– Как вы любезны, сеньор, примите заранее всю мою благодарность!

Оба человека вежливо раскланялись, как два дуэлянта перед выстрелами.

– Пожалуйста, соблаговолите!

– Сию минуту я буду иметь честь объяснить вам, сеньор!

– Отлично, кабальеро, я слушаю вас!

– По известным причинам, о которых я не стану теперь распространяться, сеньор дон Порфирио Сандос преследует двадцать лет какую-то ему одному известную цель с необыкновенным упорством, свойственным лишь его расе; затем, он решил во что бы то ни стало уничтожить страшный союз бандитов, которые разоряют Мексику; я должен сказать вам правду, сеньор, что усердно помогаю ему в этом деле.

– Как вы называете этот союз?

– О! Он очень известен, к сожалению: это союз платеадос.

– Вы с доном Порфирио затеяли трудную вещь, сеньор! Все мексиканские власти старались о том же, и все напрасно; и вы нечего не добьетесь.

– Вы думаете? – спросил дон Торрибио насмешливо.

– Убежден!

– На чем же вы основываете такую уверенность?

– На том, что дон Порфирио пробыл месяц правителем Соноры.

– Я не понимаю вас, сеньор.

– Сейчас поймете: в течении этого месяца дон Порфирио со своими друзьями успели перерыть архивы всех городов Соноры.

– А! – проговорил дон Мануэль презрительно.

– Когда все было перерыто, вы себе представить не можете, какие любопытные сведения оказались в руках дона Порфирио. Да, эти платеадос очень смелые и ловкие бандиты. Я больше не удивляюсь, что они так легко увертываются от преследования правительства, – они сильнее его. Но странно, их глава еще не додумался делать революцию ради своей выгоды и объявить себя независимым.

Молодой человек сделал особенное ударение на последних словах, с такой злой усмешкой, от которой дону Мануэлю не поздоровилось.

– А! Он отыскал такие драгоценные сведения в этих архивах! Я и не знал этого; надо бы и мне заглянуть их.

– О! Теперь это было бы бесполезно. Вы бы там ничего не нашли.

– Отчего это, позвольте спросить?

– А потому, что дон Порфирио Сандос добился правления в Соноре исключительно для того, чтобы отыскать эти документы, и, конечно, раз они очутились в его руках – поспешил спрятать их в верное место.

– А! – проговорил дон Мануэль сдавленным голосом.

– Итак, вы видите, что вам не стоит терять время на бесполезные поиски! – сказал молодой человек.

– Этот факт весьма важен.

– Дон Порфирио ответит, перед кем следует; но это еще не все.

– Что же еще?

– Разыскивая документы платеадос, дон Порфирио нашел другую вещь: объяснение, чем мотивировалось его путешествие в Апачерию, во время которого вы так ловко лишили его правления; но он очень смеялся.

– Он смеялся над моим пронунсиаменто?

– От всего сердца. Это убедило его в том, что все, что он узнал, оказалось правда.

– Как это?

– Вы торопитесь?

– Я? Нисколько! Отчего вы меня спрашиваете об этом?

– Потому что, если вы можете подарить мне еще несколько минут, я расскажу вам очень интересную историю.

– Говорите, милейший дон Торрибио, вы так хорошо умеете рассказывать! В чем же дело?

– Оказывается, что храбрые индейцы, апачи, сиу и пауни-волки, которые более десяти лет оставались спокойными и жили в мире с мексиканцами, теперь сильно взбунтовались. Они вошли в сношение с известными негодяями, которые замышляют объявить себя независимыми от Мексики и приготовляются соединится с ними и напасть массой на границы нескольких пунктах зараз.

– О-о! Дело принимает серьезный оборот, – сказал дон Мануэль, вздрагивая, что не ускользнуло от глаз молодого человека. – Но уверены ли вы в точности этих известий?

– Я не имею обыкновения говорить неправду, сеньор!

– Но, соглашаясь с вами в важности этих фактов, позвольте вам заметить, что во всем этом нет ничего такого, что бы могли приписать лично мне, чтобы обвинить меня.

– Совершенно верно, сеньор, но я еще не кончил!

– А! – проговорил губернатор сверкнув глазами на молодого человека, – пожалуйста скажите, в чем это обвинение?

– Извольте, сеньор; только позвольте поправить ваше выражение: я не формулировал никакого обвинения против вас, да и не брался за это. Но я взялся передать вам только то, что говорят; слухи же так и останутся слухами, если не найдется несомненных доказательств для положительных улик.

– Слушаю.

– Колдуны, о громадном влиянии которых на индейские племена вам хорошо известно, пустили слухи, что теперь наступил срок для исполнения пророчеств, данных свыше их предкам: что белые будут навсегда изгнаны с американского материка, на котором восстановится господство Инков.

– Гм! Какие странные пророчества!

– Разве вы ничего не знали о них, сеньор?

– Гм! А вы, сеньор Торрибио?

– Я – иностранец!

– Да, это правда. Но даю вам слово, я слышу от вас о них в первый раз.

– Значит, вы не знаете, что они прибавляют?

– Решительно ничего и буду в восторге узнать это.

– Говорят… Вы видите, все та же формула. Итак, говорят, что священный огонь, доверенный императором Монтесумой перед его смертью одному из его верных друзей, нашелся, и что серебряная коробочка, в которой он хранился, будет представлена счастливым обладателем ее всем начальствующим лицам, в полном собрании на общий совет; потом этот человек, указанный пророками, примет на себя команду над всеми войсками краснокожих и будет признан ими как единственный и законный наследник Монтесумы.

– Все это очень фантастично: легенда недурно придумана; и имя этого человека называют?

– Да, называют, сеньор, и не только по поводу этого дела, но его упоминают везде, где вопрос идет о грабительствах и пожарах.

– Как, говорят… – вырвалось у дона Мануэля против его желания.

– Говорят, что этот человек – душа заговора, что он главный зачинщик, и все делается по его наущениям!

– Но ведь это возмутительная, гнусная клевета! – вскричал губернатор.

– Так вы знаете, кто этот человек сеньор? Ведь я, кажется, не назвал его?

– Но, вы сами, сеньор дон Торрибио, откуда вы набрались таких сведений? – сказал губернатор с перекосившейся улыбкой, желая скрыть свое волнение.

– Не я набирал их сеньор, это дон Порфирио Сандос. Лично мне ничего не известно; он же многое узнал во время своего пребывания в Охо-де-Агуа и теперь у него масса доказательств; несколько негодяев которые так изменнически напали на него в Марфильском ущелье, попали к нему в руки и много чего порассказали ему.

– Разве можно верить словам подлых бандитов? – сказал дон Мануэль, пожав плечами.

– Конечно, нельзя, сеньор, но эти слова подтверждаются документами, которые хранятся у дона Порфирио. На трупе Лопеса де Карденаса нашли портфель, наполненный самыми компрометирующими бумагами.

– Как, дон Лопес де Карденас убит! – вскричал дон Мануэль, позеленев от ужаса.

– Да, выстрелом, когда он явился в Тубак шпионить за доном Порфирио! – небрежно ответил молодой человек, крутя папиросу.

Дон Мануэль вздохнул и опустил голову на грудь. Наконец он поднял голову и бросил угрожающий взгляд на молодого человека.

– Хорошо, – сказал он со злостью, – зачем же вы явились сюда и как осмелились сделать это?

– Сеньор кабальеро, – ответил дон Торрибио, нисколько не испугавшись его грубой выходки, – я бы мог совсем не отвечать вам на подобную дерзость. Но я явился сюда с целью предложить вам мировую, а потому даже оскорбление с вашей стороны не остановит меня на полпути.

– Предложить мне помириться? – изумился дон Мануэль.

– Да, кабальеро; иначе чем же объяснить мое присутствие здесь?

– Я не понимаю вас, сеньор; ваша дружба к дону Порфирио, моему заклятому врагу, содействие, которое вы ему оказываете, говорят сами за себя.

– Вот здесь то вы и ошибаетесь, сеньор дон Мануэль. Я иностранец, и мне нежелательно было бы вмешиваться в чужие распри; дон Порфирио Сандос оказал мне громадные услуги. Что же касается вас, то вы сами питаете ко мне некоторую признательность. И я решился на следующее: встав между вами, постараться прекратить эту ненависть, которая разделяет вас, найти такое средство примирения, которое оказалось бы удобным и выгодным для обеих сторон. Это так просто, справедливо и честно, я убежден, что все остались бы довольны.