Текст книги "Невеста мафии"

Автор книги: Грушенька Светлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Грушенька Светлова
Невеста мафии

Пролог

Стоит жаркое лето. За окном нещадно палит солнце, и в доме все плавится от невыносимого пекла, особенно учитывая, что на кухне полдня вовсю работает плита и духовка. Мама сегодня руководит приготовлением обеда лично, потому что папа ожидает важного гостя, председателя профсоюза докеров – своего непосредственного босса. Мы, дети, уже изнываем от этих бесконечных приготовлений, скуки и голода, потому что нам не позволяют портить аппетит до обеда и играть. Мы ведь тоже должны произвести хорошее впечатление, поэтому уже одеты в парадное и не должны запачкаться, помяться или что-нибудь сломать. По той же причине весь день не разрешено гулять в саду, купаться в бассейне и даже разбегаться по дому. Конечно, все, что возможно, мы нарушаем. Мальчишки перепачкались в сладкой начинке от пирога и до отказу набили им щеки. Девчонки пока еще ничего не запачкали, но постоянно ноют и пристают к маме со всякой дребеденью вроде развязавшегося бантика, хотя она уже и так вся на нервах, потому что ей кажется, что она не успевает. Я не люблю сладкое, но все-таки тоже утащил свою порцию лакомства – несколько кусочков домашней ветчины и сыра, которые уминаю с маленькой тарелочки, сидя на полу в гостиной за диваном и запихивая их в рот руками. Все это очень вкусно, конечно, но мало, и время ожидания гостей тянется бесконечно… Прожевав последний кусочек, оставляю тарелку прямо на полу, а жирные пальцы обтираю о чистые выходные брюки. На подоконник открытого окна прыгает кошка, и мне вдруг приходит в голову, что она тоже голодна, и ее нужно покормить, поэтому я вновь отправляюсь на кухню для очередной секретной операции по похищению ветчины и, может быть, даже свежеиспеченного хлеба, если повезет.

На улице слышится шум двигателя автомобиля. Это, скорее всего, приехал отец. Он опоздал, поэтому мама спешит ему навстречу, чтобы отчитать, и через раскрытые настежь окна слышен их крик. Потом они заходят в дом и разборки продолжаются в просторном холле, на лестнице, на втором этаже и в спальне. Мне совершенно все равно, чего они опять не поделили, но, кажется, папа не купил что-то важное… и это полнейшая катастрофа.

Младшие, Беатрис и Густаво, затевают какую-то возню, будто вдохновившись поведением родителей, которая перерастает в драку с мелкими травмами и ревом. Они близнецы, и постоянно не могут что-нибудь поделить. От них в доме все проблемы. Джино, которому двенадцать, бросается их разнимать, потому что иначе ему достанется от родителей. А мне вот всего семь, поэтому я ни за что не отвечаю и предпочитаю снова спрятаться за диваном вместе с кошкой и ветчиной. Там нестерпимо жарко, но иногда горячий ветер из окна все же приносит с улицы какую-то свежесть. К тому же от него шевелятся прозрачные занавески и щекочут мне лицо. Это приятно, и мне кажется, что я в волшебном шатре из сказки.

Гости сильно опаздывают, и родители успевают поругаться и на этот счет, но потом все же во дворе появляется черный автомобиль, и из него выходит шеф моего папы с женой и двумя детьми. Они взрослые, поэтому совершенно меня не интересуют. Зато моя самая старшая сестра Франческа просто в восторге от сына председателя профсоюза. Ей пятнадцать, ему восемнадцать. У нее накануне только и разговоров было: «Томмазо то, Томмазо это…» Просто противно было слушать ее болтовню. Однако, папа сразу ей сказал, чтобы она даже думать о нем не смела, так как у него есть невеста, и их семья не ровня нам. Этот разговор закончился истерикой. Папа вообще умеет разочаровывать женщин. Это слова мамы, а не мои.

Через десять минут гувернантка выстраивает нас всех в ряд, как на параде, чтобы поздороваться с прибывшими. Это ужасно унизительно и глупо. К тому же мне достается за то, что у меня рубашка выправилась из брюк, а еще я насобирал пыли где-то за диваном, так что видок у меня непрезентабельный. Зато нас наконец-то сажают за стол, к счастью, за отдельный детский. Только Франческа и Джино сидят со взрослыми, и последнему я искренне сочувствую. Он страдает и краснеет, отвечая на дурацкие вопросы взрослых, почти ничего не ест и постоянно держит спину прямо, будто шест проглотил. Представляю, каково ему… Франческа тоже краснеет, но не от страданий, а от радости лицезреть этого пухлощекого сынка председателя. Не понимаю, чего она в нем нашла. Он похож на розового пупса с красными губами, как и его папаша. Только у последнего усы, лысина и живот, а у первого – густая черная шевелюра, и на Франческу он даже не смотрит.

Наевшись так, что дышать тяжело, я вновь прячусь за диваном в гостиной. Гости сидят в большой столовой, так что тут относительно спокойно. От нечего делать смотрю в окно, встав на колени и уложив голову на ладони. После сытного обеда тянет поспать, и мне совсем не хочется играть с остальными, а они, кажется, затевают очередной бедлам, за который скоро влетит всем, мне в том числе, ведь разбираться, кто прав, кто виноват, в такой толпе детишек никому из взрослых неохота. Ужин, вроде бы, идет как надо. Папин шеф доволен и смеется, нахваливает кухню и вино, и родители вертятся перед ним, чтобы угодить еще больше.

На подъездной дорожке к дому вдруг замечаю какой-то черный автомобиль, красивый, дорогой. За ним двигается еще один, и еще… Всего четыре одинаковых автомобиля, которые останавливаются в ряд перед крыльцом нашего дома. Они блестят на солнце, и блики от них слепят глаза. Инстинктивно сползаю пониже, чтобы меня не было видно снаружи, и представляю себя шпионом в засаде. Наконец-то произойдет хоть что-то любопытное. И действительно – двери автомобилей открываются буквально одновременно, и из всех выходят мужчины в классических черных костюмах и со здоровенными автоматами наперевес. Они движутся к дому, и их человек десять-двенадцать. Это немного странно. То есть это очень странно, но сильно удивиться я не успеваю, потому что все эти люди выстраиваются в одну линию и наводят дула автоматов на дом. Один из автоматов смотрит прямо на меня, и от этого становится не по себе. Это будто кино – страшновато, волнительно и завораживающе одновременно. И все же это не кино. Лишь поэтому я инстинктивно вжимаю голову в плечи и ныряю вниз. Почти в ту же секунду обрушивается оглушительный грохот автоматных очередей. Кажется, что все в комнате взрывается – окна, двери на веранду, диваны, кресла, столы, зеркала, комоды, картины, особенно серванты с посудой. Я не вижу всего этого, потому что кричу и весь скорчился на полу за диваном, но по звукам понимаю, что все именно так. На меня летят огромные осколки стекла, и лишь чудом я не чувствую никакой боли. Может быть, просто от шока… К тому же я совершенно оглушен.

Когда стрельба утихает, первый порыв – выскочить и с криками побежать к маме с папой. Однако, кругом битое стекло… Выпрямиться и встать на ноги я не могу от страха, а бежать на четвереньках чревато серьезными порезами… поэтому я просто захлебываюсь слезами и дрожу, сжавшись на полу и пытаясь позвать родителей к себе. В этот момент вновь слышится грохот, крики, топот, а потом вновь автоматные очереди, но на этот раз не на улице, а в соседней комнате. Это еще более жутко. Кажется, я уже сижу в луже собственной мочи и опять кричу. Когда все смолкает, слышны чужие грубые голоса и шаги. Они раздаются по всему дому, поднимаются вверх по лестнице, проникают в каждую комнату. Чужаки с грохотом раскрывают двери, кидают мебель и стреляют, снова стреляют, на сей раз не длинными, а короткими автоматными очередями. Иногда кто-то кричит, а потом замолкает. Я уже, кажется, не кричу, а сижу, боясь дышать. Меня трясет крупной дрожью. Я ничего не понимаю. Только смутно осознаю, что это конец, что моя семья мертва, и что сейчас умру и я. Дрожащая рука зачем-то нащупывает на полу длинный и очень острый осколок стекла и сжимает. По пальцам течет теплая кровь, но я не чувствую боли. Я жду. Жду, когда придут за мной, потому что чужие голоса приближаются. Они кричат и командуют в нашем доме, который теперь то ли их, то ли ничей. Все же осознаю, что он мой и сжимаю осколок еще крепче. Весь напрягаюсь, как пружина, поэтому, когда справа за диван вдруг заглядывает один из людей в черном, с воплем бросаюсь на него и со всей силы вонзаю стекло ему в ногу, в бедро ближе к паху. Ощущаю, как в лицо тут же брызжет что-то теплое, вязкое и темное. Выпускаю стекло, визжу и кричу, потому что меня хватают за волосы и по стеклам вытаскивают из-за дивана на середину комнаты и там бьют ногами. Слышится отборная брань. Я знаю все эти слова. Слышал сто раз на улице, хотя у нас в доме никто так не ругается. Однако, эту брань перекрикивает другой голос, более резкий, низкий и властный.

– Оставь его, Джонни. Парень не промах. Отлично умеет постоять за себя. Дону Алессандро может понравиться такой отчаянный.

– Этот сучонок мне артерию задел! – слышится истеричный голос того, кто пытался на меня напасть.

– Не сочиняй, – невозмутимо отрезает второй. – Ты бы уже сдох, если бы это была артерия. Наложите ему жгут и повязку, а парня с собой в багажник.

Меня вновь хватают. На этот раз за руку. Сначала кажется, что сил совсем не осталось, но тут вижу на полу тело своей младшей сестры Беатрис. Ей всего четыре, но у нее уже огромная дыра в груди, и она застыла в неестественной позе на полу, раскинув руки и удивленно раскрыв большие темные глаза. Они теперь стеклянные, как у куклы. У меня вся кожа горит от бешенства, боли и ужаса, поэтому тут же изворачиваюсь, как уж, и впиваюсь в здоровенную волосатую мужскую кисть зубами. Вновь слышу рычание и ругань, опять на меня обрушиваются удары. Один последний приходится по голове, и я теряю сознание.

Глава 1

«Хочешь победить врага – воспитай его детей».

Восточная мудрость

Марко

Этот кошмар преследует меня с самого детства. Когда-то он снился мне каждую ночь и не раз. Теперь неизменно снится после очередного убийства. Конечно, он не такой четкий и ясный. Это обрывки сцен, ощущений, звуков, боли, которые сознание объединяет в воспоминания, когда просыпаюсь. После него подскакиваю на постели весь в холодном поту, со сбившимся дыханием, и какое-то время прихожу в себя. В голове еще долго крутится все это… и не только это… Приходится вставать с постели, отправляться к холодильнику за бутылкой ледяной воды, потом принимать душ и идти в спорт-зал, прежде чем улетучивается последнее нежелательное воспоминание.

Сегодня рядом со мной на кровати спит роскошная рыжеволосая девушка, которую подцепил вчера в одном из дорогих клубов. Она тамошняя звезда, и за ночь с ней любой посетитель этого заведения продал бы душу дьяволу, потому что она поет, как богиня, выглядит, как богиня, и трахается, как богиня. Однако, я имею ее безо всяких условий, потому что хозяин клуба – мой личный должник, а это значит, что он со всеми своими потрохами, со всем своим имуществом, со всеми своими певичками принадлежит мне, и я буду трахать эту девочку, когда и сколько пожелаю, пока не надоест. Может быть, это заставит меня смилостивиться немного и сбавить проценты по долгу, а, может быть, нет… В конце концов, я могу устроить ее и в другой клуб, и тогда старикашка в конец разорится… А еще могу прибить его на заднем дворе его собственного дома, а вместо него назначить управляющим кого-нибудь более талантливого и расторопного… Только пока что мне лень об этом думать. Этот клуб – мелочь, сошка, былинка в сравнении с теми серьезными вопросами, которые я теперь решаю. Я ведь больше не мальчик на побегушках и не мелкий рэкетир. Я член почтенного семейства дона Алессандро Рензо, его подручный, его любимый приемный сын и его верный цепной пес, которому он доверяет даже больше, чем своим кровным сыновьям.

Вытираю тыльной стороной ладони пот со лба, пытаясь прогнать воспоминания, и чувствую, как девушка рядом со мной завозилась, просыпаясь. Должно быть, я разбудил ее криками во сне или борьбой. Надеюсь, все же не двинул ее нечаянно. Не люблю быть грубым с женщинами, пока они того не заслужили, а эта вчера отработала свою ночь блестяще, да и сейчас приподнялась на локте и улыбнулась так лучезарно и мило, будто мы влюбленные на медовом месяце. Ее нежные пальчики нащупали стоящий колом член и принялись дразнить и ласкать, а я лишь выдохнул и закинул голову на подушку, давая понять, что я не против продолжения. Это тоже неплохой способ временно избавиться от неприятных воспоминаний.

Место женских пальчиков заняли умелые губки и язычок, и я закрыл глаза, отдаваясь ее порочным ласкам. Через пару минут интенсивных трудов профессиональной минетчицы бурно кончаю в горячий женский ротик, даже не придерживая ее голову. Она и сама знает, что должна насадиться поглубже и поплотнее, все проглотить, высосать и вылизать до последней капли, а потом отвалить, потому что я не расположен к общению по утрам после практически бессонной ночи. Когда открываю глаза, девушки в комнате уже нет. В ванной течет вода, но недолго. Потом хлопает входная дверь, и я остаюсь один.

Воспоминания о прошлом все равно возвращаются, даже тот детский животный страх, от которого перехватило горло. Тогда я не представлял, сколько пролежал в багажнике автомобиля, пока не очнулся. Казалось, что вечность. Это теперь я знаю, что от бывшего дома моих родителей до поместья дона Рензо полтора часа езды. Даже хорошо, что меня тогда вырубили, и я не видел всего того кошмара, что там творился. Кроме трупа сестренки… Сглотнул и вновь мысленно очутился в роскошном доме Алессандро, до сих пор не изменившемся ни в единой детали. Единственное, что там меняется, это великолепные букеты свежих цветов, которые регулярно составляет старший садовник, ну и изредка пополняется коллекция дорогих старинных вещей и ценных картин.

Тогда особняк сразу поразил меня своей мрачностью. Почти все стены в нем были отделаны темным деревом. В нем же были выполнены фантастические резные лестницы, двери, окна и полы. Все это загадочно скрипело иногда, но в основном молчало, храня свои зловещие тайны, а мягкие ковры, текстиль, гобелены, шкуры животных поглощали все звуки, будто дом растворял в себе все посторонние предметы, все инородное, что проникало в него извне. Теперь-то я точно знаю, что этот дом живой, потому что все его стены, все полы, все перекрытия, все чердаки и подвалы пропитала кровь, которая теперь циркулирует по этому черному дереву, протянувшему свои корни до самого ада.

Несколько мужчин в черном вели меня по этим комнатам, лестницам и коридорам, пока мы не оказались в кабинете хозяина. Худой, бледный и осунувшийся, он сидел в своем огромном кожаном кресле, будто мумия древнего царя на троне, только облаченная в современный дорогой костюм, и курил сигару. Его губы, настолько тонкие, что их и видно-то не было, сжались в искривленную линию.

– Дело сделано, дон Алессандро, – отчитался один из моих сопровождающих.

– Кто это? – сухо бросил он в мою сторону.

– Мальчишка Каприано. Яростно сопротивлялся. Сильно ранил Джонни. Даже пришлось в больницу отвезти… Решил, что вы захотите его увидеть и сами решить, что с ним делать.

– Вот как… – протянула мумия в костюме и взглянула на меня своими мертвыми глазами. – Как тебя зовут?

– Марко.

– Марко Каприано… Что ж, Марко. Я был хорошо знаком с твоим отцом. Мы даже были друзьями, поэтому я сожалею о том, что произошло. И ты тоже должен знать правду. Твой отец совершил большую ошибку, за которую поплатился. Он выбрал не ту сторону, предал своих старых друзей и людей чести11
  Людьми чести называют себя мафиози.


[Закрыть]. Ты ведь понимаешь, что предавать друзей плохо? Друзьям нужно доверять. Так вот в память о нем я воспитаю тебя как сына. Только ты должен всегда помнить, кто подарил тебе жизнь, и быть благодарен. Я ценю верность. Я ценю отвагу. Я ценю ум и послушание. Будь мне предан, и тебе воздастся. Ты понял, Марко?

– Да.

– Я был уверен, что ты умный мальчик. Уведите его. Накормите. Переоденьте. Подготовьте ему комнату на третьем этаже рядом со спальнями моих детей. Пусть он ни в чем не нуждается.

Тряхнул головой и рывком встал с постели, пытаясь выветрить из головы те события. Впрочем, это было бесполезно. Где-то глубоко внутри постоянно тлели угли этой боли и этой ненависти. Единственное место, где душа находила на некоторое время покой, было кладбище Сейнт Реймондс и шесть каменных надгробий, выстроившихся в ряд. Лоренцо Каприано. Аллесия Каприано. Джино Каприано. Франческа Каприано. Беатрис Каприано. Густаво Каприано. Имена из моего прошлого, которые теперь существовали только в виде выгравированных на холодных камнях букв. Только там время останавливалось, воспоминания, будто испугавшись этих безжизненных камней, отступали. Все сковывала пустота и холод, будто коматозный сон. Никаких мыслей, никаких чувств, никакой патетики и отчаяния. Просто минуты провала в ничто, а затем – новый глоток воздуха, чтобы можно было жить дальше, зная, ради чего я живу.

Мельком глянул на настенные часы – без четверти семь. У меня еще оставалось время, чтобы провести свой обычный ритуал: тренировка, чтобы как следует размяться, душ, легкий завтрак, выбор костюма, выбор автомобиля, тридцать минут на дорогу. Дон Алессандро ждал меня сегодня в десять, чтобы услышать о результатах моей встречи в Чикаго, и он не терпел опозданий и ошибок, а я никогда не допускал ни того, ни другого.

* * *

В поместье я явился даже раньше назначенного времени, чтобы разведать обстановку после двухнедельного отсутствия. Внимание сразу привлек незнакомый ярко-лиловый кабриолет, припаркованный у главного входа, а, точнее, просто брошенный посреди подъездной дорожки. Припарковался в стороне и подошел к одному из вооруженных охранников.

– Чей? – задал короткий вопрос. Обычно я всегда заранее бывал в курсе, что происходит в доме, поэтому подобная неосведомленность тут же разозлила.

– Доминика вернулась из Европы пять дней назад, – так же коротко и по делу ответил охранник.

Значит, вот оно что… Доминика… Внутренне поморщился, вспоминая эту мелкую стерву, но виду, конечно, не подал. Впрочем, все в доме из приближенных прекрасно знали о наших отношениях. Просто давно это было… очень давно. Доминика Рензо была единственной дочерью Алессандро, не то чтобы любимой, потому что любить он в принципе не умел, но звание дочери главы могущественного клана мафии все же накладывало определенный отпечаток. Она была младше меня на пять лет, и, когда меня привезли в этот дом, представляла собой премилое двухлетнее создание. Однако, минуло лет шесть-восемь, и кукла с огромными глазами и прелестными губками бантиком превратилась в маленькое избалованное чудовище. Высокомерная, язвительная и самовлюбленная, она не уважала никого и слушалась только отца. Мне от нее доставалось больше других, потому что я был приемышем, которого она ни во что не ставила. Последний раз, когда мы виделись, она была несуразным тощим четырнадцатилетним подростком с зашкаливающими амбициями, с которым никто не мог справиться. Впрочем, неудивительно, потому что ее мать умерла, еще когда она была малышкой, во время покушения на дона Алессандро, и воспитанием девочки по сути никто не занимался. Многочисленный обслуживающий персонал лишь удовлетворял все ее нужды, а отцу было не до нее. Когда же дочери исполнилось четырнадцать, отец решил отправить ее в элитную частную школу в Лондоне, якобы, чтобы в конец ее не упустить. На самом же деле, конечно, чтобы сбыть с рук, да и из соображений безопасности. Признаться, я тайно надеялся, что в частных школах Великобритании все еще принято пороть детей розгами за любую провинность и запирать их в темный чулан с пауками, когда они совсем отобьются от рук. Однако, лучше всего всегда были сами дети с их жестокой системой ценностей и моральных взглядов… Уверен, оказаться в толпе таких же, как она, избалованных богатыми папочками детишек, то еще испытание… Все это пошло бы синьорине на пользу.

Между размышлениями пообщался кое с кем из прислуги. Некоторые из них стали моими ушами и глазами, и это было неоценимо. Например, садовник сообщил мне, что сегодня с шести утра у хозяина высокопоставленный гость инкогнито, а именно, Честер МакАллистер, директор ФБР. Газетные заголовки вот уже два месяца пестрили обличительными статьями в его адрес, ведь за все пятнадцать лет его управления наркобизнес и незаконная торговля оружием росли небывалыми темпами, а коррупция в высших эшелонах власти расцвела буйным цветом, так что и концов этого паучьего гнезда уже не сыщешь. Так вот он явился сюда за поддержкой и гарантиями. Уверен, дон Алессандро его успокоит… В ближайшие пять лет ему ничего не грозит, да и шумиха в прессе вскоре утихнет, стоит только дернуть за правильные паутинки. Однако, все же тип этот опасен, особенно для меня, потому что я под него копаю. Так приказал мне мой приемный отец, который хочет быть уверен, что информация не утекает через этого трусливого и лживого человека туда, куда не следует… А я вот надеюсь совсем на другое. Я пытаюсь выяснить, удастся ли надавить на него настолько, чтобы он все же начал заниматься своим делом и помог мне раздавить паучье гнездо и главного паука… Может быть, не сейчас, но позднее так уж обязательно…

Поднимаюсь на второй этаж, кивками здороваюсь с охраной, потом пожимаю руку и обнимаю своего старшего сводного брата Винсенте. Он всегда относился ко мне с некоторым пониманием, поэтому у нас нет внешних поводов к вражде, но для гангстерского мира он слишком изнежен. Ему бы жить обычной жизнью простого клерка среднего звена, заниматься любимой семьей и горя не знать. Но отец и ему поручает ужасные дела, окунает его в грязь и кровь по горло, никуда не отпускает от себя, потому что он самый образованный и умный из нас. К его консультациям всегда прислушиваются. Только даже отец понимает, что Винсенте может сорваться, если ему придется столкнуться с настоящими испытаниями. Он слабое звено. На него могут надавить. Им могут воспользоваться. Из-за этого может пострадать вся семья. Даже во время обряда инициации он потерял сознание, и об этом все знают. Так что Винсенте у нас белоручка. Он блестяще окончил Гарвард, и теперь он адвокат и ведет правильные процессы для правильных людей, закрывая глаза на все, что не вписывается в наши интересы. Его берегут, как зеницу ока, при нем всегда охрана, как и при его семье, что даже неудивительно для общественности, ведь на его счету очень громкие дела, и многие могут желать ему зла. На первый взгляд у меня нет ни единой причины ненавидеть Винсенте, однако, я знаю, что именно он помог убийцам моей семьи избежать наказания, поэтому его я попытаюсь убить первым.

Младший сын Дона Алессандро и мой младший сводный брат, Андрео, – пьяница и кутила. Тем не менее, он подл, жесток, бесстрашен и беспощаден. На его счету многочисленные убийства, как необходимые клану, так и совершенно бесполезные. Он садист, и любит поиздеваться над женщинами. Если бы не наши связи в полиции, ФБР, медицинской сфере, похоронных услугах, ему бы уже давно светило несколько пожизненных сроков или смертная казнь за зверские изнасилования и убийства. Он верно служит мафии, но он тоже слабое звено, потому что не способен контролировать себя на все сто. Его жестокость и порочность – его ахиллесова пята. Он любит причинять боль и убивать, так что может увлечься. Когда-нибудь он за это поплатится. Сейчас он ухмыляется мне своей тонкой ядовитой улыбочкой и сверкает черными шакальими глазами. Смеется он тоже, как шакал. И его удел – подбирать объедки за львами, хотя он об этом и не догадывается. Отец умело тешит его самолюбие и пророчит ему большое будущее. Он занимается казино и проституцией. С ним мы не пожимаем друг другу руки. Разве что при отце для видимости, чтобы не было лишних конфликтов, ведь распри в семье – это то, чего мы не можем себе позволить ни при каких обстоятельствах. Если будет нужно, все мы пойдем рука об руку и будем прикрывать друг друга грудью, если потребуется, даже презирая и ненавидя. Семья – это святое. Поэтому его я убью вторым, так как он ублюдок, больше всех в нашей семье заслуживающий жестокой и мучительной смерти.

Глянул на часы. Как раз пробило десять. Почти в ту же секунду дверь в кабинет дона Алессандро открылась, и из нее вышел наш доблестный глава ФБР. Коренастый, пухлый, лысый и красный, он стрельнул по сторонам свиными глазками, напоролся взглядом на меня, но не подал виду, что меня знает. Я тоже предпочел не светиться даже дома и лишь отвесил вежливый поклон. В таких делах лучше никому не показывать, кто кого играет. Наверняка, Андрео бы удивился, что мы встречались ранее с этим типом. Он считает, что знает все обо всех.

Наступило мое время, и я направился к кабинету. Его хозяин как всегда восседал в своем высоком черном кресле, неподвижный и непроницаемый, как восковая фигура Мадам Тюссо. Он почти не изменился с тех пор точно так же, как и его дом. И того, и другого время будто обходило стороной. Дон Алессандро Рензо казался мне человеком без возраста, когда я еще был ребенком, однако, сейчас он выглядел точно так же – та же седина в черных волосах, те же черные, как смоль, усы, то же бледное вытянутое лицо, застывшее и унылое, как гипсовая маска, олицетворяющая трагедию, те же мертвые глаза. Всякий раз, когда смотрел на него, у меня, как в детстве, внутри от желудка к горлу поднимался холодок, будто паралич от укуса какой-нибудь ядовитой твари. Он был щуплым и тощим, ростом едва доставал мне до плеча, к тому же сильно прихрамывал на левую ногу, сколько я себя помнил. При желании я бы легко придушил его, как цыпленка, потому что шея у него тоже была тонкая, с сильно выпирающим кадыком. Однако, нужно было признаться в этом себе самому, даже при всем желании придушить этого паука я бы не посмел этого сделать, потому что не так-то это было просто, как казалось на первый взгляд. Во-первых, он всегда был предельно осторожен и начеку. Во-вторых, в нем скрывалось нечто мистически опасное. Многие поговаривали, что он заключил сделку с дьяволом и пока что оставался в выигрыше. Так что любой, кто посмеет к нему прикоснуться, обречет себя на вечные муки и проклятие. Я не верил ни в дьявола, ни в проклятия, но все равно все еще не был готов даже спустя двадцать лет после того, как дон Алессандро приказал умертвить всю мою семью. Все дело в том, что за доном Алессандро было государство в государстве. Он всего лишь являлся вершиной этой могущественной запутанной структуры, которая паразитировала на обществе нормальных людей. Она пила из него кровь, высасывала все соки и процветала буйным цветом, оставляя после себя изуродованные судьбы, нищету и море трупов. Впрочем, даже трупов частенько не оставалось…

Этого червя я убью последним… чтобы он видел, что случилось с его империей и чтобы знал, кто стал причиной ее краха.

Зайдя в кабинет, послушно остановился у самого входа, сцепив внизу руки в выжидательной позе. Когда приемный отец оторвал голову от бумаг и едва заметно кивнул мне в сторону пустого кресла, направился к нему и сел чуть в стороне от его стола.

– Слышал, в Чикаго все прошло успешно, Марко, – прошелестел его хриплый голос.

– Да, отец, – ответил без заминки. – Тебе не о чем волноваться. Бальзарини повесился в собственной камере, следов не оставлено. Наши информаторы в следственных органах заверяют, что он не успел дать каких-либо показаний против нас, хотя выдал кое-какие данные о семье Руберти. На нас это в любом случае не отразится. Даже сыграет на руку. Поставки пройдут в срок, как запланировано. Мерфи подаст в отставку, на его место назначат нашего человека. Так что никаких проблем.

– Ты молодец, мой мальчик. – Похвалил, не глядя на меня. С тем же бесцветным выражением он мог бы и прирезать меня, и обнять. Никто никогда не знал, чего ожидать от дона Рензо, и к этому, черт возьми, не привыкаешь…

– Рад, что мог быть полезен, – отозвался сухо и уже собрался было встать и уйти.

– Ты моя опора, ты же знаешь. – Произнес старик все так же безразлично. – И я бы хотел, чтобы так оставалось всегда.

Не стал вставать и насторожился. К чему это все? Дон Рензо никогда ничего не произносит просто так. Пустые слова, пустые эмоции – это то, чего он никогда себе не позволяет, и требует того же от нас.

– Ты же знаешь, я… – откликнулся на его похвалу, но не успел договорить, потому что он остановил меня едва заметным движением руки.

– Нам нужно обсудить твои дальнейшие дела. Вижу, что ты уже готов к тому, чтобы остепениться. Кроме этого, мне бы хотелось укрепить наши узы. Не секрет, что я вижу в тебе своего преемника, однако, это нравится далеко не всем. – Дон Рензо вздохнул и поднял трубку телефона, неспешно набирая какой-то номер, а я с холодной ясностью пытался сложить в голове два плюс два. Если я еще не сошел с ума, мысль напрашивалась лишь одна. – Позови ко мне Доминику. Она у себя?

Я не слышал, что ему ответили. По всей видимости, «да», потому что старик положил трубку и замер в ожидании, а я невольно чуть подался назад, пытаясь расслабиться, и облизал пересохшие губы.

– Знаю, что вы не ладили, – продолжил он между тем. – Однако, я принял важное решение, касающееся вас. Мне нужно, чтобы мое оставалось при мне. Мы все должны доверять друг другу еще больше.

Обычно я привык контролировать эмоции в этом доме. То, что я думал на самом деле, почти никогда не имело права просочиться наружу, потому что это грозило бы мне смертью, но сейчас я почувствовал, что вспотел. «Доверять друг другу еще больше»? А я-то, балбес, считал, что мне доверяют, как никому… Что ж, по иронии судьбы, меня, кажется, собирались связать по рукам и ногам не только по делам бизнеса, но и в личном плане… Пока что не стал ничего говорить, предпочитая слушать. Возможно, старик и озвучил бы свои планы мне первому, но в комнату в этот момент вошли.

Повернул голову и увидел ее, девочку, которая играла у меня на нервах много лет назад. Впрочем, нет, уже не девочку. Какие-то едва уловимые прошлые черты, конечно, угадывались. Например, большие выразительные карие глаза, колючие и смотрящие высокомерно и холодно. Еще, пожалуй, темные брови двумя упрямыми дугами: одна из них чуть вздернута в привычном выражении скепсиса. Густые длинные локоны цвета горького шоколада тоже остались почти без изменений, разве что стали еще необузданней, еще пышнее и шелковистее. А вот все остальное поменялось кардинально до неузнаваемости… Вошедшая в комнату девушка относилась к тому типажу знойных красавиц, от которых у мужиков дыхание перехватывало, а в брюках тут же становилось тесно. Фигуристая, со стройными и гибкими, но соблазнительно выдающимися формами. Пышные высокие груди, казалось, так и рвали роскошное декольте в прорези расстегнутой на верхние пуговки блузки. Тоненькая талия сводила с ума своими изгибами в контрасте с женственными бедрами и круглой попкой, затянутой в плотно облегающие брюки для верховой езды. Стройность длинных ног подчеркивали высокие сапоги с узкими голенищами.