Текст книги "Стойкий запах лосьона"

Автор книги: Григорий Глазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Длилось это бесконечно долго. Никто не обращал внимания на Михальченко, он был для всех таким же ждущим очереди сдавать или забирать груз. Ему казалось, что он с Левиным промахнулись, ничего тут не произойдет. Начался уже перерыв, территория складов опустела. Заперев ангар, ушел завскладом, куда-то исчез таможенник, шоферы и экспедиторы сидели, скучая, в кабинах, кто жевал, кто тайно, в кулак, покуривал. Торчать одному на опустевшем дворе все равно, что голым становиться в очередь за молоком, – обратят внимание. И он пошел к проходной. Тетке-вахтерше, уже что-то хлебавшей из алюминиевой миски, сказал:

– Не успел до обеда загрузиться. Что-то сегодня народу много. На прошлой неделе получал товар, до перерыва успевал управиться. Пойду в вашу столовую, перекушу, – он знал, что в двухэтажном здании управления базы, фасадом выходившем в сторону шоссе, а тыльной – сюда, имелась рабочая столовая.

– Идите, идите, я вас уже знаю, вы приметный, – ответила вахтерша, откусывая кусок хлеба и поднося ложку ко рту...

Ни в какую столовую Михальченко не собирался: в "бардачке" у Стасика лежал пакет с бутербродами.

После двух он вернулся на территорию базы, где снова началась суета, а около трех у склада первым оказался "рафик", за ним другие машины. Михальченко в это время, прохаживаясь, был в конце терминала. Когда вернулся, глянул в глубину ангара, обнаружил, что трех мешков уже нет. Растерянно озираясь, заметил, что "рафик" подъезжает к воротам. Пока его шофер совал какие-то бумаги вахтерше, пока та отворяла тяжелые ворота, Михальченко через турникет в ее будке выскочил на дорогу и заспешил к своей машине.

– Заводи, Стасик, – велел он, усаживаясь и захлопывая дверцу. Сейчас выедет "рафик" зеленого цвета, номера 14-72 МНО, пойдешь за ним. Когда выедем на шоссе, впритык за ним не иди, пропусти кого-нибудь впереди себя. Но смотри не потеряй его...

Они ждали минут пять, двигатель работал. "Рафик" выехал, они дали ему уйти почти к самому повороту на шоссе, затем Михальченко весело плюнув на ладони, потер их, скомандовал Стасику:

– Пошел!..

Выехав на шоссе, "рафик" свернул вправо, в сторону города. Пропустив приближавшуюся слева белую "семерку", Стасик двинулся следом, низенькая "семерка" не заслоняла будку "рафика", и Стасик "отпустил" его метров на двести, однако, когда въехали на городские улицы, приблизился, боясь, что где-нибудь красный свет светофора может разделить их, и "рафик" исчезнет в пересечении городских улиц.

"Его, конечно, надо было брать с поличным, когда он только выехал со склада, но прав у меня таких уже нет, – огорченно подумал Михальченко. – С другой стороны, полезно посмотреть, куда и к кому он нас приведет..."

Между тем "рафик" пересек город, по окраинным узким улочкам выехал к пустырю в низине с несколькими, отстоявшими далеко друг от друга металлическими гаражами, и по грунтовой крутой дороге спустился к ним.

– Остановись, дальше не надо, – велел Михальченко, когда они проезжали мимо бесхозных запыленных кустов облепихи.

Михальченко достал из "бардачка" сильный армейский бинокль, распахнул дверцу. Отсюда, с плато, где они стояли, хорошо была видна вся низина и далекий уже "рафик", петлявший по разъезженной дороге. Михальченко подогнал окуляры, поймал "рафик", оказавшийся вдруг совсем рядом, протяни руку, коснешься его колес с почти лысой резиной. Он хорошо видел лицо шофера – скуластое, небритое.

"Рафик" подъехал к металлическому гаражу, выкрашенному яркой охрой, остановился, шофер отпер сперва внутренний замок, затем два навесных, распахнул ворота, и Михальченко увидел затененное нутро гаража: у стены мотоцикл, а в глубине какие-то ящики – один на другом. После того, как водитель занес в гараж привезенные три мешка, Михальченко сказал Стасику:

– Все! Мотаем отсюда, больше тут торчать нечего, он у нас в кармане! Ну, Стась, молодцы мы! То-то Левин подпрыгнет!

– Он никогда не подпрыгнет, он пессимист, Иван Иванович, – Стасик включил заднюю, что-то лязгнуло в коробке скоростей, газанув, сдал резко назад и затем, перегазовав, рванул с первой так, что песок струей ударил из-под колес...

20

– Стекла принес? – спросил профессор Сивак.

– Да.

– Ну, пойдем.

Они ушли в большую учебную комнату, где на столах, составленных прямоугольником, стояли микроскопы. В этой комнате раз в месяц патологоанатомы города собирались на прозекторские конференции. Проводились консилиумы по биопсиям.

– Расскажи еще раз подробно, кто он, что он, твой больной: возраст, профессия, с чем поступил к тебе, – попросил Сивак.

Костюкович повторил, историю болезни Зимина он знал уже наизусть.

– У спортивного врача карточка Зимина не сохранилась, но по его рассказу парень был абсолютно здоров, – сказал Костюкович. – С матерью, к сожалению, поговорить не удалось, после всего не смог себя заставить пойти к ней.

– Жаль... Ну что ж, приступим, – Сивак взял коробочку со стеклами.

Одно за другим он просматривал стекла – одни быстро, другие подольше, к некоторым возвращался еще раз. Закончив и отстранившись от микроскопа, сказал:

– Ты понимаешь, что у него с сосудами? Разрушительной силы васкулит [поражение стенок кровеносных сосудов]. Ты почку видел? Это же не сосуды, а свечки, из которых повытаскивали фитили! И ты удивляешься, откуда у молодого парня такая гипертония... Не врал ли врач команды, что не замечал скачков давления?.. Относительно этого твоего случая у меня есть предположение. В свое время я занимался васкулитами в связи с инфарктами в ранних возрастных группах, в группах риска, то есть у людей определенных профессий, связанных с химикатами, гербицидами, пестицидами, тяжелыми металлами, бензином. Тут попадались мне работники складов и баз, где хранятся моющие средства, бытовая химия, шоферы, ювелиры. И подтвердилось вот что... – И Сивак стал излагать Костюковичу то, что могло произойти с Юрием Зиминым.

Слушая, Костюкович думал: "А ведь не исключено, что так и было. Но как зацепиться, доказать?"

– Да, вот еще что, – вспомнил Костюкович. – У этого парня на левом локте был бурсит. Его вскрыли, но ранка так и не зажила, осталось отверстие со спичечную головку, вроде свища.

– Это еще одно доказательство того, о чем я тебе сейчас говорил: у людей данной категории нарушена трофика [трофические нарушения патологические изменения в клетках и тканях, как следствие нарушения доставки питательных веществ к клеткам и элементам ткани], раны плохо заживают. Тоже хороший эпизод для кандидатской. Ты стекла сбереги, сказал на прощанье Сивак.

– Разумеется...

21

– Что ж, Иван, будем считать, нам повезло, – выслушав Михальченко, сказал Левин.

– Почему повезло? Просто мы правильно сработали, – подмигнул Михальченко. – Ах, как хотелось мне этого шоферюгу взять с поличным!

– У нас с тобой, как в старом анекдоте: есть кого, но негде; есть где, но нечем.

– У меня получилось иначе, Ефим Захарович: есть где и чем, да нет кого, – засмеялся Михальченко. – Ну что, будем в ГАИ обращаться?

– Непременно. Стасик здесь?

– Да.

– Вот я и поеду в ГАИ. Начальник областной ГАИ сказал, что могу от его имени, есть там некий старший лейтенант Рудько...

Городская ГАИ находилась почти на выезде из города, на магистральном шоссе. Двухэтажное здание стояло в ремонтных лесах. Левую сторону фасада уже красили каким-то ужасным лиловым цветом. Боясь запачкаться, Левин осторожно пробрался к центральному входу и узнал у дежурного, где найти старшего лейтенанта Рудько.

В кабинете сидели двое, оба в штатском. Оба одновременно подняли головы, когда вошел Левин.

– Мне нужен старший лейтенант Рудько, – сказал Левин.

– Я Рудько.

– Моя фамилия Левин. Я сотрудник сыскного бюро "След". К вам по рекомендации начальника областного ГАИ.

– Садитесь. Чем могу быть полезен?

Левин изложил.

– Что требуется от меня?

– Установить, какой организации принадлежит этот "рафик" и фамилию водителя. Вот регистрационный номер, – Левин протянул листок бумажки.

– И все?

– Не совсем.

– Хорошо. Посидите минутку, – Рудько вышел.

Левин посмотрел в окно, выходившее во внутренний двор. Там стояло три патрульных машины, несколько помятых, с выбитыми стеклами, с развороченными крыльями и вставшими дыбом капотами "Жигулей", "Волг", "Москвичей".

– Что это у вас за бюро такое? – нарушив молчание, спросил вдруг следователь, сидевший за другим столом.

– Частный сыск, – коротко ответил Левин.

– И что же вы ищите?

Так же коротко Левин просветил любопытного.

– Ну, а если муж подозревает жену, возьметесь, чтобы проследить за нею и установить любовника?

– На вашем месте я бы занялся этим самостоятельно.

– Мне не нужно, я абстрактно интересуюсь.

– Если муж дурак, то, пожалуй, поможем.

Вернулся Рудько.

– Машина принадлежит пивзаводу. Фамилия закрепленного за нею водителя Дугаев Равиль Гилемдарович, – сказал Рудько.

– Кому? Пивзаводу?! – ахнул Левин.

– Что, не сходится? – спросил Рудько.

– Нет, вот теперь вроде начало сходиться, – уже спокойно ответил Левин.

– Что от меня требуется еще?

– Можете нам помочь. А, возможно, и себе, – схитрил Левин.

– Каким образом?

– Хорошо бы сделать вот что... – Левин начал излагать свой план.

У Михальченко сидела какая-то дама лет пятидесяти, лицо ее было густо покрыто румянами, глаза увеличены черной и синей красками, на голове возвышалась скирда волос. На женщине была белая юбка и белый пиджак из тончайшей лайки.

– Ты скоро освободишься? – спросил вошедший Левин.

– Да, мы уже заканчиваем, – ответил Михальченко, и Левин уловил в его глазах еле сдерживаемый смех.

– Я вас очень прошу, возьмитесь. Я ведь не "деревянными" оплачу ваши услуги, а валютой, СКВ, понимаете?

– Понимаю. Договоримся так: вы подробно изложите все это на бумаге, все данные, а мы это рассмотрим на правлении и решим.

Дама выплыла из кабинета, как белый круизный лайнер из гавани, дымя копной высветленных перекисью волос.

– А это чего хотела, валютная? – спросил Левин.

– Ее восемнадцатилетняя дочь спуталась с каким-то сорокалетним кобелем, – сквозь смех рассказывал Михальченко. – Вот мамаша и хочет знать все о своем возможном зяте: кто да что, не женат ли. Даже такую мелочь не импотент ли.

– Это не мелочь, Иван. Она права, – ухмыльнулся Левин. – Неужто возьмешься?

– А почему нет? А насчет того, что решать будем на правлении – это я так, мозги ей пудрил, цену нам набивал... Что слышно? Были в ГАИ?

– Был. С Рудько договорился. Думаю, работать с ним сподручней тебе, а не мне. Я уже стар, а вы оба молоды, оба милиционеры, быстрее найдете общий язык.

– Пусть так, – согласился Михальченко.

– Знаешь, чью машину ты "пас"? Пивзавода! Рудько установил.

– Во как! – воскликнул Михальченко. – Неужто в масть у нас получилось?!

– Пока еще ничего не получилось, Иван, пока только эскизец. Красивое слово – "эскизец", а? Вот когда ты и Богдан Максимович Рудько поглубже прорисуете его, тогда и увидим – в масть или мимо. Так что старайся, валютный гангстер... Завтра суббота, поезжай к нему в понедельник прямо с утра...

22

Доктор Каширгова снова прилетела в пятницу вечером, чтобы субботу и часть воскресенья побыть дома, – обиходить своих мужиков – восьмилетнего сына и мужа. Родители Каширговой жили в Кабарде – в Баксане, и отъезд Каширговой на курсы лег определенным бременем на свекровь семидесятилетнюю, страдавшую тромбофлебитом, жившую к тому же в другом конце города...

В воскресенье утром Каширгова позвонила Костюковичу:

– Марк, здравствуйте. Это Каширгова.

– Я узнал вас, Сажи, здравствуйте. Вы совсем вернулись?

– Нет, на два дня, вечером опять улетаю... Есть новости?

– Есть.

– Какие?

– Неплохие.

– Давайте встретимся.

– Когда, где?

– Скажем, через час, там же, где в прошлый раз, у агентства "Аэрофлота".

– Хорошо...

Он обрадовался ее звонку. Может быть, не столько потому, что расскажет о последних событиях, о стеклах как о доказательстве их обоюдной невиновности, сколько потому, что просто успокоит Сажи, увидит, что она улыбнется. Она нравилась ему, хотя виделись нечасто и только в пределах, очерченных служебными обязанностями каждого. Это платоническое чувство создавало в его душе равновесие, которое он стремился сохранить, не нарушить, дабы не рисковать той красивой полутайной, какая, он полагал, существует между ними. Кто знает, рискни он внести некоторую определенность, как тогда во время танца, когда попытался ощутить ее плоть, не рухнет ли все вообще, не скажет ли ему Сажи: "Марк, вы заблуждаетесь". Ведь до сих пор ни слова не было меж ними на эту тему...

Как и уговорились, встретились через час. К скамье, на которой сидели прошлый раз, приближались одновременно, только с разных сторон, и еще издали улыбнулись друг другу.

– Вот, Сажи, – он достал из кейса коробку со стеклами. – Здесь почти все, что нам надо: почки, щитовидка, сердце и прочее.

Она открыла коробку, взглянула коротко на стекла, стоявшие ребром, и, закрыв крышку, возвратила их Костюковичу:

– Держите это у себя до моего возвращения. Я вернусь через десять дней... Сивак смотрел их?

– Смотрел. Он увидел то же, что и вы. Даже несколько больше.

Она не придала значение фразе "даже несколько больше", ибо не знала, что существует причина, по которой Костюкович произнес ее. Он же не стал говорить дальше, потому что еще не все и не до конца знал сам.

– Мне идти с ними к главному? – спросил Костюкович.

– Воздержитесь, пока я не вернусь. Я восстановлю протокол вскрытия и бланк гистологических исследований. Тогда мы вместе и пойдем утирать нос нашему болвану.

– Сопли его утирать не хочу, грязные они, Сажи, потом долго руки отмывать надо.

– Ладно, пусть утирается сам, рукавом своего накрахмаленного халата, – засмеялась она. – А, может, все же сходите к нему. Предъявите стекла и скажите, мол, вернется доктор Каширгова, оформит все официально.

– У меня есть еще один такой клиент – следователь прокуратуры. Как тут быть?

– Точно так же. Суньте ему под нос стекла, а бумажки пообещайте, когда я вернусь. Он что, роет копытом землю от нетерпения?

– Нет, весьма умеренно. Такое впечатление, что хотел бы от меня избавиться.

– Ну и прекрасно.

– Как курсы? Что-нибудь интересное?

– Ничего особенного. Через десять дней, как только приеду, позвоню...

Домой Костюкович пришел в хорошем настроении. Сестра это заметила:

– Что это ты такой, словно под радугой прошел?

– А тебе все надо знать! – ущипнул он ее легонько за щеку.

– Я все-таки Аленушка. А ты – Иванушка-дурачок. Уводи ее от мужа и женись.

– Не лезь не в свои дела.

– Разве я лезла?

– Прости? – он ушел в свою комнату, переоделся в джинсы и улегся на тахту.

Много из того, что казалось ему странным, но не имевшим, как он полагал, умысла, что было разрозненными эпизодами, внешне не связанными между собой (а такого в жизни каждого человека немало), сейчас, после разговора с профессором Сиваком во время просмотра стекол восстановленных некропсий, – сейчас все это, словно намагниченные кубики, начало сцепливаться воедино, обретало логическую последовательность, хотя и возникали вопросы. То, что мать Зимина противилась вскрытию – объяснимо, многие родственники умерших возражают. Но может это с чьей-то подсказки. То, что Зимина написала жалобы главврачу и в прокуратуру, тоже объяснимо: кто-то же виноват в смерти ее сына. Кто? В данном случае, конечно, врач. Но слишком уж "грамотны" эти жалобы. Подо все хорошим фундаментом легла кража из архива Каширговой. Совпадение? Или последовательность действия? Хищение совершено квалифицированно: пропал и весь исходный материал, стекла некропсий, а главное – блоки!..

Было что-то еще, недавно промелькнувшее в его сознании, но не задержавшееся, поскольку показалось случайным, вроде даже нелепым, о чем и думать-то серьезно не следовало... Он встал и вышел на кухню. Сестра молола мясо для котлет. Костюкович подошел сзади, обнял ее за плечи, уткнулся лицом в ее хорошо промытые, еще пахнувшие шампунем волосы.

– Ты чего? – спросила сестра.

– Ничего, – вдруг отстранился он и вспомнил: запах стойкого лосьона! В машине, где сидели Туровский, Алтунин и Гущин. Впервые запах этот он ощутил в тоннеле больницы, когда ночью пошел смотреть свой автомобиль. Ну и что?! Мало ли мужиков, которые любят кропить себя туалетной водой?! Потом Погосов обрызгал похожим лосьоном волосы и одежду Ирины... Лосьон ему кто-то подарил... Погосова вообще можно бы вывести за скобки... Однако... В свете того, что говорил профессор Сивак, по-иному виделся Погосов... В загородном ресторане, куда Погосов пригласил Ирину, были же Гущин, Туровский, Алтунин... Кто еще? Какой-то таможенник... Что тут связывается, как? Чем? Запахом лосьона? Чушь! Связывается ли это вообще?.. Или это мое больное воображение?..

– Ира, у меня к тебе просьба, – все же сказал он.

– Какая, братец? Ты не хочешь котлет? Ты не любишь молотое мясо, ты любишь цельное. Это я знаю: бифштекс из вырезки или хороший кусок свинины. Но в доме нет такого ассортимента.

– Я не о мясе. Ты не могла бы деликатно выяснить, кто подарил Погосову тот лосьон, которым он тебя поливал, и как он называется?

– Зачем тебе это? – удивилась сестра.

– Мне нужно, – упрямо произнес он. – Придет время, объясню.

– Как хочешь, – она пожала плечами. – Название я тебе могу сейчас сказать, запомнила: "Шанель "Эгоист".

– Симпатично! – засмеялся Костюкович. – Не волнуйся, котлеты я буду есть. А что на гарнир?

– Я сбалансирую: нелюбимые котлеты и твоя любимая жареная картошка...

23

Туровский и Гущин стояли у бровки бассейна, наблюдая, как по дорожке плывет Володя Покатило. Гущин держал в руке секундомер. Лицо у Гущина было мрачное.

– Плохо дело, Олег. Он топчется на месте. Стабильные результаты, но не те, что мне нужны. Старт у него не идет. И, боюсь, он никогда "не поймает" скорость.

– А может, еще наберет?

– Когда? Он как мокрая фанера. Ты его кормишь?

– Еще бы! Но он начал нос воротить. Я говорю ему: "Дурачок, возьмешь Европу, будешь по всему миру ездить, деньжат к тридцати годам накопишь". А он мне отвечает: "Накоплю, на лекарства".

– Не дала ему природа – вот и все! А Зимину дала!

– Ты уже все-таки решил, куда поедем на тренировочные сборы осенью?

– Куда теперь поедешь? Раньше раз-два – и укатили в ГДР. Нет уже ГДР...

За их спинами защелкал гравий и на дорожку, ведущую к бассейну, из-за ровно подстриженных кустов вышел Ягныш.

– Чего он, мудило, в форме ходит, сегодня же выходной день! недовольно произнес Гущин. – В общем, с Володей Покатило повозимся еще месяц. Если он застынет на этих результатах, – пусть едет в Будапешт, сказал Гущин.

– А кого на Европу?

– Есть у меня на примете одно "свежее мясо". В "Трудрезервах"... Подробности потом, – он умолк. К ним подошел Ягныш.

– Привет, мужики, – поздоровался он.

– Что это ты при параде, Федя? Сегодня никак день отдыха трудящихся, суббота? – спросил Гущин.

– Мы, таможенники, христиане, у нас и в субботу совещания случаются.

– Понятно.

– Поплавать пришел? – спросил Туровский.

– Нет. Был здесь недалеко, шел мимо, решил заглянуть.

– Потерпи, сейчас закончим, зайдем ко мне пивка попьем, – сказал Гущин.

– Спасибо, но я спешу, обещал сына на аттракцион сводить... Как клиенты? Рассчитались?

– Быстрый ты, Федя, – сказал Гущин. – Погодить маленько надо. Не нужно им сюда скопом ездить.

– А тебе, что не терпится? Ты же знаешь, мы фирма солидная, слово держим, – сказал Туровский.

– Это я знаю. Просто сейчас некоторые обстоятельства прижали: долги, и дачу надо успеть до осени закончить.

– Успеешь, – сказал Туровский.

– Тихо, вы! – оборвал их Гущин, заметив приближавшегося Володю Покатило, вылезшего из бассейна.

– Ты пройдись с Федей, Олег, а я с Володей поговорю... Извини, Федя, работа, – отходя от них, произнес Гущин...

24

Михальченко приехал к Рудько к началу рабочего дня. Поняли друг друга быстро, через несколько слов были на "ты", выяснилось, что много общих знакомых, что Рудько слышал историю, как бандит стрелял в Михальченко...

– Так как разыграем, Богдан? – спросил Михальченко.

– Я пригласил Дугаева сюда.

– Как его по отчеству?

– Равиль Гилемдарович... Скажу ему, что по старому делу открылись новые обстоятельства.

– А что за дело? Судили?

– Нет. Кто-то отмазал. Видно, и свидетелям сунули – отказались от показаний. А был у него странный наезд. То ли сбить хотел, то ли попугать. Это возле таможенного перехода в Польшу. Пострадавший – поляк. Он побежал из туалета к своему "BMW" через шоссе. Тут Дугаев и зацепил его своим "рафиком".

– Живой остался?

– Живой. Переломы тазобедренного, ребер, ключицы. У поляка нашли восемь тысяч "зеленых", две иконки и царских "рыжих" тридцать штук пятерками.

– Ты – следователь ГАИ. Для каждого водилы это звучит. А в какой роли я буду? – спросил Михальченко.

– Это не его ума дело. Раз ты тут, – пусть гадает, кто ты и зачем, пусть понервничает. А скажу я Дугаеву еще вот что: в связи с угонами и раскурочиванием машин проверяли гаражи, хотели бы посмотреть и его гараж, тем более что там на пустыре нашли на прошлой неделе распотрошенную "семерку".

– Годится, – согласился Михальченко. – А по ходу разговора будет видно, когда и как мне включиться...

Прошло полчаса. Дугаев, приглашенный к девяти, не появлялся. Ждали его еще минут сорок, наконец Рудько сказал:

– В прежние времени он бы за полчаса до назначенного времени маялся бы уже перед моей дверью.

– Богдан, чего нам терять время? Давай на всякий случай смотаемся к его гаражу. Вдруг он там что-нибудь химичит. Дежурного предупреди: появится, – пусть ждет, сука.

– Поехали! – согласился Рудько.

Машину Стасик остановил там же, наверху, где и в прошлый раз, когда следили за Дугаевым.

– Смотри, дым, – обратился Михальченко к Рудько.

– Тут недалеко городская свалка, всегда что-нибудь горит, – отозвался Рудько. – Где его гараж?

– Вон, металлический, слева, – вытянул руку Михальченко. – Ну что, спустимся?

– Пошли.

Они вылезли из машины и двинулись в низину.

Гараж Дугаева был заперт на три висячих замка. Михальченко пытался найти какую-нибудь щель меж створками ворот, но не смог – все было плотно подогнано. Лишь на земле у входа валялось несколько белых комочков. Михальченко присел, поднял один.

– Это гранулы из похищенных мешков. Просыпал, когда привез.

– А может, когда вывозил в другое место? – сказал Рудько.

– Тоже справедливо.

– Едем к Дугаеву домой, – решительно сказал Рудько.

– Ты что, знаешь, где он живет?

– У меня в блокнотике все что нужно про него...

Жена Дугаева открыла им сразу.

– Храбро открываете, так нельзя, – сказал Рудько.

– Я в "глазок" увидела, что милиционер... Что-нибудь с мужем случилось? – взволнованно спросила она.

– Вроде ничего. А что с ним могло случиться?

– Знаете, за рулем всяко бывает.

– Нет, мы по другому делу. Возле вашего гаража нашли угнанную машину. Мы хотели поговорить с ним, может он чего заметил... У вас что в гараже? Машина?

– Старый мотоцикл мужа. Машину мы в позапрошлом году продали. Собирались новую покупать. Муж хотел гаражную коробку на хороший фундамент поставить, утеплить...

Пока Рудько разговаривал, Михальченко молча и осторожно разглядывал хозяйку и комнату, в которую она их привела. Невысокая полная женщина лет сорока в длинном синем шелковом халате с большими розовыми цветами и широкими раструбами рукавов. В комнате много ковров – на полу и на стенах, и много посуды в двух сервантах: фаянс, фарфор, хрусталь. В общем ничего особенного...

– ...Нет, не сказал, знаю, что сегодня утром собирался к вам в ГАИ, ответила женщина на вопросы Рудько. – А на рассвете срочно уехал.

– Куда?

– В командировку, на Волынь сказал.

– Надолго?

– На два-три дня... Нет, вы что-то скрываете, что-то с мужем случилось, – она обвела вопрошающим взглядом обоих.

– Что с ним могло случиться? – неопределенно ответил Рудько. – А с чего бы такая срочность ехать на Волынь?

– Ей богу не знаю. В нашей семье не принято, чтоб женщина вникала в мужские дела.

– Ну что ж, подождем его возвращения.

– Он что, должен будет к вам явиться?

– Конечно.

– Хорошо, я ему передам сразу же...

Она проводила их до двери.

– А на цепочку все-таки возьмите, – посоветовал Михальченко...

Когда вернулись в ГАИ, Рудько сказал:

– Как хочешь, а не мог он храбро плюнуть на приглашение зайти ко мне. Опоздать – ладно, куда ни шло, но не явиться совсем... Что-то срочно погнало его на Волынь.

– Позвони-ка завгару, Богдан. Надо проверить, точно ли, что уехал на Волынь, когда и зачем.

Рудько посмотрел на часы:

– Сейчас перерыв, после обеда позвоню...

– У себя? – спросил Костюкович, входя в приемную главного врача.

– Вышел во вторую реанимацию, сказал – ненадолго, – ответила секретарша.

Костюкович сел на стул, решил ждать, очень уж хотелось видеть физиономию этого жлоба, когда выложит ему на стол коробку со стеклами.

Главный пришел минут через пятнадцать. Заметив сидевшего Костюковича, ничего не спросив, скрылся в кабинете.

– Доложите, пожалуйста, ему, что я по важному делу, – попросил Костюкович секретаршу.

Она ушла в кабинет, а вернувшись, сказала:

– Заходите...

– Слушаю вас, доктор Костюкович. Что за экстренность? – как бы заранее раздражаясь, спросил главный, едва Костюкович вошел.

– Вот, – поставив на письменный стол коробку, Костюкович открыл ее. Это стекла некропсий умершего у меня больного Зимина.

– Откуда же они появились? Они же были похищены.

– Стекла сделаны в лаборатории профессора Сивака с блоков, которые туда передала доктор Каширгова. Когда она вернется с курсов, восстановит по ним протокол вскрытия и бланк гистологического исследования.

– Каким образом блоки оказались на кафедре?

– Доктор Каширгова передает туда блоки наиболее интересных случаев. По просьбе профессора Сивака. Они делают стекла для учебных пособий. Надеюсь, вы не усматриваете в этом криминала? – Костюкович знал, что при всей напыщенности и хамстве сидевший перед ним человек страдал комплексом неполноценности из-за своего невежества и потому испытывал робость при словах "кафедра", "профессор". – Вот, собственно, и все, – Костюкович поднялся и бесцеремонно забрал из-под носа главного коробку со стеклами.

– Вы что, уносите это? – спросил главный.

– Разумеется, стекла-то чужие, доктора Каширговой. Мне писать еще одну объяснительную в связи с новыми обстоятельствами?

– Ничего не надо, – буркнул главный...

"С этим все, – подумал Костюкович, спускаясь по лестнице. – Теперь в прокуратуру..."

Следователь откровенно удивился, когда, ответив "Входите" на стук в дверь, увидел Костюковича. Но сказал служебно-любезно:

– Садитесь, доктор.

– Я вас долго не задержу, – Костюкович извлек из кейса коробку со стеклами, объяснил их происхождение и добавил: – Скоро вернется патологоанатом доктор Каширгова, и вы получите копии протокола вскрытия и гистологических исследований.

– Ну вот и прекрасно! – обрадовался следователь, и Костюкович понял, что радость эта относится не к нему – просто человек доволен, что избавляется от хлопотного дела и жалобу матери Зимина можно будет похерить коротенькой отпиской. – Благодарю вас, доктор, – сказал следователь, возвращая Костюковичу коробку со стеклами...

– Ну что, будем звонить? – спросил Рудько, дожевывая булку с куском колбасы. – Ох, какая с тебя большая бутылка, Иван!

– Это за что? – спросил Михальченко.

– Как за что? Вожусь я с твоим делом, а у меня своей работы невпроворот.

– Ты что, так уж уверен, что дело это мимо тебя боком пройдет?

– Чего не знаю, по тому и не скучаю. Слышал такую поговорку?

– Ладно, звони, будет тебе бутылка.

Рудько набрал номер телефона заводского коммутатора:

– Девушка, из ГАИ говорят, мне завгара, соедините.

Сквозь треск и шелестение в трубке послышался голос:

– Кого надо?

– Завгара.

– А кто спрашивает?

– Следователь ГАИ, старший лейтенант Рудько.

– Я и есть завгар.

– Где находится ваш водитель Дугаев?

– В командировке.

– Когда уехал?

– Утром сегодня, в половине девятого.

– Куда?

– На Волынь за хмелем.

– На своем "рафике"?

– Нет, на бортовом "ЗИЛе".

– Номер, серия?

– МНО 44-86.

– Кто послал?

– Отдел снабжения и сбыта.

– Спасибо. Пока все.

– Случилось чего с ним? – спросил завгар.

– Пока все в порядке, – сказал Рудько, завершая разговор, который Михальченко слушал по параллельному аппарату. – Слышал?

– Да.

– Вот и кумекай... Может, на сегодня хватит? Мне еще в одно автохозяйство съездить надо.

– А когда бутылку разольем? – спросил шутливым тоном Михальченко.

– Я тебе напомню, не беспокойся...

Вернувшись в бюро, Михальченко пересказал Левину все, что они с Рудько выяснили и сделали.

– Значит, наследил? – спросил Левин, имея в виду те несколько гранул, которые Михальченко нашел у ворот гаража Дугаева.

– Только непонятно, когда они высыпались: когда привез мешки со склада, или когда, возможно, перепрятывал их.

– Существенная разница, – заметил Левин.

– Это уточним, как только прихватим его.

– Ну-ну...

– Жена Дугаева сказала, что накануне вечером говорил он ей, что наутро должен ехать в ГАИ. А вместо этого вдруг укатил на Волынь.

– А может он не сам придумал эту поездку, а по чьей-то команде? Да и на машине, закрепленной не за ним, а за другим водителем.

– Завгар говорит, что послал Дугаева на Волынь в отдел снабжения и сбыта, – уточнил Михальченко.

– Так может мне позвонить туда, попробовать узнать, почему они так срочно откомандировали Дугаева? – Левин потянулся к телефону.

– Подождите, Ефим Захарович, – остановил его Михальченко. – Есть два вопроса, которые Рудько не задал жене Дугаева и завгару. Я только сейчас подумал об этом. – Давайте-ка сперва я позвоню завгару, а потом съезжу к Дугаевой, – он заглянул в свой блокнот и набрал номер коммутатора пивзавода. – Девушка, пожалуйста, завгара мне... Алло, гараж? Мне завгара... Это опять из ГАИ старший лейтенант Рудько. Меня интересует, с каким документами поехал Дугаев на чужой машине? Так... Так... Ясно... А почему не хозяин грузовика? Что?.. Ага, понятно... А как звонить начальнику отдела снабжения и сбыта? Как? 5-13? Ясно... А фамилия?.. Деркач?.. Спасибо, – Михальченко опустил трубку, сказал Левину: – У него техталон, серия "С", копия техпаспорта водителя грузовика, который уже неделю бюллетенит, доверенность и прочие документы. Завгар все это имеет у себя на случай, если нужно кого-то посадить на другую машину. Номер телефона начальника отдела сбыта 5-13. Фамилия Деркач. Теперь можете звонить, а я подскочу быстренько к мадам Дугаевой, – Михальченко направился к двери.

Но звонить туда Левин передумал, решил дождаться возвращения Михальченко, а позвонил Чекирде, имея на уме что-то свое. Тот оказался на месте.

– Артур Сергеевич, вы кого-нибудь на пивзаводе знаете? – спросил Левин.

– Замдиректора по строительству и начальника отдела снабжения и сбыта.