Текст книги "Мое кино - Баллада о солдате (сценарий)"
Автор книги: Григорий Чухрай
Соавторы: В. Ежов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Алексей, огромным усилием сдержав себя, отшвыривает кладовщика, поворачивается и быстро выходит из склада.
...Кончилась погрузка. Алексей сидит в кабине. Шоферша, включая мотор, косится на него.
– Ну и злой ты, парень!.. До сих пор лица на тебе нет.
– Я не злой...– глухо отвечает Алексей.– А только... я таких ненавижу... Они хуже фашистов!.. Те враги – и все ясно. А эти!
– Это правильно...– вздыхает женщина.– Подлец один, а скольким людям жизнь портит.
Алексей приоткрыл дверцу, высунулся и увидел трусливо выглядывающего из ворот кладовщика.
– Счастье твое, что времени мало! – крикнул ему Алексей.– Вернусь с фронта – я с тобой не так поговорю! – Он хлопнул дверцей.
А когда машина тронулась, осмелевший кладовщик закричал ей вслед:
– Ты еще вернись!.. Ты сначала вернись с фронта!
Ночь... По размокшей от дождя дороге идет машина.
Алексей взволнованно прислушивается к неровной работе мотора. Шоферша сонно косится на него. Мотор ревет, захлебывается. Машина медленно продвигается вперед, съезжая в скользкие колдобины.
– Черт меня дернул сойти с эшелона!..– нервничая, говорит Алексей.
– Ничего, авось догонишь... На Узловой поезда иной раз по полсуток стоят... Тебе далеко?
– На Георгиевск.
– Свободно может простоять!.. На фронт – другое дело. Туда без остановки...– Женщина глубоко и горько вздохнула.– Эх, война, война!.. Конца-края не видно...
– Дорога дрянная...
– Да... Сын у меня на фронте... полевая почта сто тридцать девять... Не слыхал?
– Нет.
– Танкист... Водитель танка...– начала было шоферша, но перебои в моторе усилились, женщина замолчала, поспешно схватилась за ручку подсоса. Напрасно. Мотор работал все глуше и, наконец, замолк.
Алексей огорченно взглянул на женщину.
– Что поделаешь...– сказала женщина и невесело пошутила: – Машина-то мне ровесница!..
...Алексей ожесточенно крутит ручку. Женщина бросается от капота к кабине и снова от кабины к капоту, дергает за какие-то рычаги. Мотор нехотя начинает работать.
Снова едет машина. Гудит, захлебывается мотор.
– Так и живем с этой техникой... А все-таки колхоз людей кормит... Одни бабы – а кормит!.. На все бабы – и работать, и детей смотреть, и слезы лить... Только бы живой вернулся... Молодой он, горячий... сам в драку лезет!..
Мчится по дороге машина. Мотор работает ровно. Мимо проносятся мокрые от дождя стволы деревьев.
– Тащит старушка! – одобрительно говорит шоферша.– Она, проклятая, у меня с норовом: то с места не сдвинешь, а то летит как бешеная...
– Так, может, и эшелон догоним?
– А что? Возможное дело... Минут через сорок будем там.
... Увязшая в грязи машина. По колеям видно, как она проскочила поворот и съехала в болото, земля вокруг глубоко истоптана сапогами. Грязные доски торчат из-под колес. Около машины стоят Алексей и его спутница.
– Теперь до конца войны отсюда не вылезем!..– махнув безнадежно рукой, говорит шоферша.– Прости меня, дуру старую. Третьи сутки не сплю.
Алексей огорченно молчит.
Издалека, нарастая, слышится тяжелый гул моторов и скрежет металла.
– Что это? – спрашивает женщина.
– Кажется, танки.
Гул и скрежет все ближе... и вот, им навстречу, из дождливой ночной мглы появляется силуэт тяжелой машины. Разворачиваясь, танк освещает их лучами своих фар, и так, подержав несколько секунд на свету, грозно ревя, проходит мимо...
За ним другой, третий, четвертый... И каждый светом своих фар выхватывает из темноты старенькую машину и стоящих около нее женщину и солдата.
– К фронту,– говорит солдат.
...Последний танк, разворачиваясь, освещает их и вдруг, подъехав вплотную, останавливается. Откидывается крышка люка и из танка выныривает молодой черноусый красавец – командир машины.
– Привет аргонавтам!..– кричит он с веселым задором.– Что? Идет ко дну ваш кораблик?!..– И, не дождавшись ответа, обращается к кому-то, сидящему внутри машины.– Вася, волоки тросик – выручим челюскинцев!..
Из машины появляется еще один танкист – маленький, ловкий, с тросом в руках. Он быстро цепляет один конец к танку, с другим подбегает к увязшей машине. Алексей бросается помогать ему... Они вдвоем зацепляют крюк. Танкист между тем спрашивает солдата:
– Ты, служба, как здесь очутился?
– Да вот, ехал на станцию и застрял.
– Понятно!.. Царице полей всегда без нас гибель!
Он выпрямляется.
– Порядок, товарищ лейтенант!
Командир, наклонившись, говорит что-то в люк, и через секунду танк, взревев, одним длинным рывком, как игрушку, выкидывает грузовичок на дорогу. Лейтенант громко смеется. Вася, смотав трос, быстро взбирается на танк, кричит на прощанье:
– Сообщите, как добрались!
– Куда сообщить-то? – спрашивает шоферша.
– Адрес известен: Берлин, до востребования, сержанту Василию Черту!..
Крышка люка захлопнулась, и танк, рванувшись, умчался догонять колонну.
– Вот уж истинно – Черт так черт!..– проговорила шоферша, глядя вслед, и с горечью добавила: – Сколько силы уходит... Проклятая война!.. Если бы всю эту силу на добрую пользу – какая бы жизнь была на земле!
Машина останавливается на переезде. Алексей выпрыгивает из нее и, взмахнув на прощание рукой, бежит к станции.
...В предрассветных сумерках на путях темнеет эшелон. Паровоза нет. Радостно размахивая котелком, Алексей бежит к эшелону. Он пробегает мимо колонки. Из крана сочится вода. Алексей возвращается, улыбаясь набирает в котелок воду и, стараясь не расплескать ее, спешит к эшелону.
От эшелона отделяется часовой и вскидывает винтовку.
– Назад, товарищ боец!
Алексей останавливается. Он видит худого длинного часового.
– Я с этого эшелона,– говорит он.– Мне лейтенант разрешил.
– Какой лейтенант?
– Начальник эшелона. И Гаврилкин знает.
– Какой еще Гаврилкин?
– Что до тебя был. Толстый такой... Часовой.
– А! Этот... вроде бабы?
– Ага! – обрадовался Алексей.
– Этот эшелон час как ушел! А мы в другую сторону..
Только теперь Алексей разглядел, что это другой эшелон.
Алексей постоял немного, с досады выплеснул из котелка воду и медленно пошел к вокзалу. Он шел, устало понурив голову, плечи его обвисли. Усталость и приключения этой ночи одолели его...
Вдруг он остановился, пораженный... Прямо перед собой он увидел Шурку с его вещевым мешком и шинелью в руках.
– Шурка! – удивился он.– Ты здесь?!
– Да.– Она поспешно протянула ему вещи.– Вот... вы забыли...
– Шурка! Какая ты умница!
– Это из-за меня ты отстал...
– Глупая, я думал, что не увижу тебя!
– А я ждала.
Глаза Алексея радостно блестели. Шурка отвела взгляд и увидела котелок. Она быстро присела и заглянула в него. Он был пуст.
– Так пить хочется...– сказала она, подняв взгляд на Алексея.
– Ты еще не пила?
– Боялась тебя пропустить...
– Шурка ты моя!.. Идем!
Он схватил ее за руку и потянул к колонке. Здесь по-прежнему никого не было. Он подставил под кран котелок, но она не хотела ждать. Отстранила его и жадно пила холодную воду прямо из-под крана. Он стоял рядом и блаженно улыбался.
Потом под краном она мыла ноги, радуясь ласковой свежести воды. А он смотрел на нее, на ее молодые стройные ноги, на ее радостно улыбающееся лицо и тоже улыбался. Потом они тут же уселись завтракать. Она сама аккуратно разрезала хлеб и, приготовив бутерброд, подавала его Алексею... Она знала, что он смотрит на нее, и от этого ее движения были легки и гармоничны. Потом она потащила его за руку к станции.
– Я все узнала,– говорила она на ходу.– Через два часа будет пассажирский до самого Георгиевска.
– Два часа?.. – Алексей посмотрел на часы.– Знаешь, что? Пойдем погуляем по городу. Я его хорошо знаю...
– Пойдем!..– согласилась Шурка.
– Или знаешь что? Пошли в кино!
– Ой, правда! – обрадовалась Шурка.– Я сколько уже в кино не бывала.
Они быстро идут в сторону города. Прямо от станции начинается большой парк. Они проходят по парку. В парке тихо, безлюдно. С высоких деревьев слетают пожелтевшие листья.
– Красиво, правда? – спрашивает Алексей.
– Да. Только немного грустно...– говорит Шурка.– Осень!..
– А мне не грустно...
– И мне...
– Давай посидим.
– Давай. Посидим и пойдем дальше.
Они усаживаются на одну из скамей. Тишина. Одни деревья окружают их, и только вдалеке, в самой глубине парка, видна медленно бредущая пара старых супругов, одетых во все черное.
– Шурка, как хорошо, что ты не уехала,– говорит Алексей.
– Да...– Она усмехнулась. Потом задумалась. Лицо ее стало грустным.Скоро ты будешь дома...– сказала она.– И мне уже немного осталось...
– Да... Ты уже почти на месте...
– А тебе от Купинска близко?
– Рядом... А мать ничего не знает.
– Вот обрадуется!
– Куда там!.. Жалко, я много времени потерял... Ну ничего! Почти сутки еще дома побуду. Починю крышу – и обратно...
– На фронт?
– Да.
– Знаешь что, Алеша?
– Что?
– Давай не пойдем в кино. Лучше посидим здесь, хорошо?
– Хорошо. В кино жарко. Правда?
Помолчали.
– А хорошо мы с тобой ехали, Шурка...
– Хорошо... Только знаешь что, Алеша?..
– Что?
Алексей еще ближе склонился к девушке. Она не отстранилась. Только пальцы ее быстро-быстро перебирали лямки лежащего на скамье вещмешка Алексея, завязывали и развязывали его...
– Алеша, а платок этот... кому? – вдруг спросила она.
– Какой платок?
– Что в мешке...
Алексей улыбнулся.
– Матери. Подарок.
– Правда? – обрадовалась девушка.– И мыло тоже?
– Какое мыло?
– Мыло... Два куска!
Алексей вздрогнул, поднялся.
– Черт! Совсем забыл! – хлопнул он себя по лбу.– Понимаешь, Шурка, это посылка. Парень один передал. Фронтовик.– Алексей волновался все больше и больше.– Хорошо, что мы не уехали. Ее нужно отнести!
– Куда?
– Шура, здесь совсем близко. Улица Чехова... Пойдем отнесем!
Шурка вздохнула.
– Тут рядом. За десять минут управимся!.. А потом мы опять сюда придем... Да, Шура?
– Да,– тихо ответила она.
Алексей и Шурка быстро идут по улице. Шурка спрашивает на ходу:
– А этот Павлов – твой товарищ?
– Нет. Я его и не знаю совсем. Случайно встретились. Он с командой на фронт шел.
Они сворачивают за угол.
На табличке, привешенной к стене, надпись "Улица Чехова".
– Как близко! – говорит Шурка.
Алексей смотрит на номер дома – 21...
– Седьмой – там. Пошли!
...Они бегут по улице Чехова. Минуют один дом... второй... третий... и радость сползает с их лиц. Дальше вместо домов лежат развалины.
Алексей и Шурка останавливаются и растерянно смотрят друг на друга.
По груде кирпича, щебня, обвалившихся стен и скрученного железа ходит сгорбленная сухонькая старушка и выбирает на растопку щепу.
– Бабушка! – окликает ее Алексей.
Старушка поднимает голову.
– Скажите, где седьмой номер?
– А вот он...– старушка просто показывает щепкой на развалины, на которых стоит.
Видя замешательство парня и девушки, она торопится к ним. Подходя, вглядывается в их лица подслеповатыми глазами.
– А вы к кому?
– Нам Павловых,– отвечает Алексей.
– Живы...– улыбается старуха.– И Лизавета, и старик жив!.. Лизавета Петровна на Семеновской живет – Семеновская, тридцать восемь, а старик, должно, на заводе...
– Семеновская, вроде, недалеко,– сказал Алексей, взглянув на часы.Успеем!.. Пойдем!..
– Пойдем! – согласилась Шурка.
– Квартира пять! – напутствует их старуха.
Табличка над парадным: "Семеновская, 38".
Алексей и Шурка быстро входят в дверь. Поднимаются по лестнице.
Неожиданно сверху слетают несколько нарядных мыльных пузырей. Шурка обрадовалась этой неожиданности, как ребенок. Они посмотрели вверх и увидели на лестничной площадке, у барьера, мальчишку лет восьми, с консервной банкой и соломинкой в руках.
– Мальчик! – спросила Шурка.– Павлова здесь живет?
– Павлова? – переспросил мальчик.
– Елизавета Петровна,– сказал Алексей.
– Елизавета Петровна! – Мальчик указал рукой на площадку выше.– Там они живут.
Алексей и Шурка поднялись к указанной двери, позвонили.
– Стучать надо,– сказал снизу мальчик.
Алексей постучал.
За дверью послышались шаги. Им открыла дверь женщина в халате. Ей было лет тридцать.
– Нам Елизавету Петровну...– сказал Алексей.
– Пожалуйста. Это я...– ответила она, вежливо улыбаясь.– А вы, вероятно...– Она вопросительно посмотрела на Алексея.
– Я с фронта. Вам посылку привез...
– А!..– в улыбке женщины видна растерянность.– Это, вероятно... от Павлова?
– Да.
– Заходите, пожалуйста... Одну минуточку...
Вслед за женщиной они входят в комнату.
– Извините... Я сейчас...– говорит женщина и, выходя в соседнюю комнату, как бы невзначай снимает со спинки стула и уносит с собой защитного цвета полукитель.
Алексей и Шурка осматривается. Комната обжита, в ней не стильная, но богатая мебель. На столе хлеб, сахар, колбаса. Видно, что живут здесь, по военному времени, богато.
Из соседней комнаты доносится тихий, взволнованный разговор.
– В чем дело?!..– возмущается мужской баритон.– По крайней мере, он будет знать правду!..
– Я умоляю тебя...– просит шепотом женщина.
Шурка и Алексей молча переглянулись.
...Улыбаясь привычной улыбкой, женщина выходит к ним.
– Вы извините меня, пожалуйста... это так неожиданно... Так вы с фронта?
– С фронта!..– отвечает Алексей громко.– Я от вашего мужа. Он просил передать вам вот это...– Он вынимает из вещевого мешка два куска мыла и кладет их на стол.
На лице женщины удивленная улыбка.
– Что это?
– Мыло.
– Ах, мыло... Спасибо, большое спасибо... Может быть, чайку хотите?
– Нет. Мы пойдем.
– Почему же?
– Времени нет,– говорит Алексей.
Она опускает глаза.
Алексей и Шурка выходят из комнаты. Женщина провожает их. В передней, открывая дверь, она тихо спрашивает Алексея:
– Скажите, как он там?..
– Павлов? Ничего. Здоров. Беспокоился о вас...
– Спасибо...– тихо говорит женщина и, пропустив Шурку, вдруг хватает Алексея за руку.– Не говорите ему о том, что видели...
Алексей в упор смотрит на нее.
– А впрочем,– опускает глаза женщина,– лучше правда... Не смотрите так на меня! Боже мой, как это тяжело...– Она смотрит на Алексея, ища в нем сочувствия.
Ничего не ответив ей, Алексей выходит. Женщина, помедлив, захлопывает за ним дверь. Шурка и Алексей спускаются по лестнице, проходят мимо мальчика, по-прежнему пускающего мыльные пузыри, останавливаются, следят за полетом большого нарядного пузыря. Алексей смотрит на часы...
– Пойдем, Алеша, а то опоздаем,– говорит Шурка.
Но он, стукнув вдруг кулаком о перила, бросается вверх.
Мальчик испуган.
Перешагивая через несколько ступенек, Алексей подбегает к двери и стучит кулаком. Ответа нет. Он стучит еще сильнее. Ему открывает дверь небольшого роста мужчина, в комнатных туфлях и подтяжках, и растерянная Павлова. Алексей тяжело дышит. Оттолкнув мужчину, он решительно заходит в комнату, берет со стола злополучную посылку и, бросив недобрый взгляд на женщину, выходит через раскрытые двери. В тишине громко стучат его сапоги.
...Схватив за руку Шурку, он говорит:
– Пойдем на завод.
– Что ты, Алеша! – пугается девушка.
– Пойдем!..– властно говорит Алексей, и они бегут вниз по лестнице.
Большой шумный цех завода, недавно пострадавшего от бомбежки, но не прекратившего свою работу. Пока одни рабочие заделывают обвалившуюся часть стены, а другие возятся с перекрытием крыши, в уцелевшей части цеха не прекращается работа.
И тут же, несмотря на шум, спят, выбрав укромное местечко, несколько рабочих.
Алексей и Шурка смешались от грохота, искр и шума. Они смущены вниманием, которое на них обращают рабочие цеха.
Между станков их ведет девушка-комсомолка в ватной телогрейке и беретике.
– Где Павлов? – спрашивает она встречных.– Павлова не видали?
– Нет.
Они идут в конец цеха.
– Бригадира нет? – спрашивает девушка.
– Он, наверно, отдыхает от смены,– отвечают ей.
...Они проходят в соседний цех. Здесь, в небольшой загородке, прямо на полу, несмотря на шум и грохот, вповалку спят рабочие...
– Так и есть – здесь он!..– говорит девушка, вглядевшись в спящих.Шестые сутки из цеха не выходим – сдаем срочный заказ фронту...– Она улыбнулась.– А потом опять срочный заказ!
Она подходит к одному из спящих, наклоняется к нему.
– Павлов!.. Товарищ Павлов... проснитесь!
Павлов с трудом просыпается, садится. Сонно смотрит на Алексея и Шурку. Он оказывается молодым парнем того же возраста, что и Алексей. И они даже чем-то похожи друг на друга – этот рабочий и солдат.
– К вам с фронта, товарищ Павлов! – говорит девушка.
– Ко мне? – удивился тот.– Слушаю вас.
– Нет, нам не этого! – говорит Шурка.– Нам бригадира.
– Ну я бригадир. В чем дело? – недовольно говорит Павлов.
– Нам нужно Павлова, у которого сын на фонте,– говорит Алексей.
– У нас три таких Павлова. А в чем дело?
– Я ему привез привет с фронта и посылочку. Хочу передать.
– А как сына-то зовут?
– Сергеем, кажется...
– Серега!..– обрадовался бригадир.– Небольшой такой, глазастый?
– Да, да!
– Это Василия Егоровича сын! Жив?
– Жив.
– А Василия Егоровича нет. Он болен.
– Жалко...– вздыхает Алексей.– А можно ему посылочку передать? Может, кто к нему ходит?..– Алексей оглядывает столпившихся вокруг женщин.
– Что вы? Это надо лично! – говорит одна из них.
– Ведь радость какая! – заговорили все.– Вы сами увидите!
– Я бы с удовольствием...
– Он на поезд опаздывает! – вступает Шурка.
Но рабочие, окружившие их, не унимаются.
– Разве можно?! – говорит полная женщина в промасленной телогрейке.Всего несколько минут, а человеку такая радость!
– А далеко?
– Да нет! В педагогическом институте. Там разбомбленных разместили... Поезжайте!.. Вам Митя покажет.– И женщина побежала к станку, у которого на ящике, по причине малого роста, стоял паренек. Она стащила его с ящика и подвела к Алексею.
– Вот он вам покажет, а я за него у станка постою. Разреши, бригадир?
Бригадир согласился.
Шурка тревожно посмотрела на Алексея. Тот развел руками.
– Пойдем, Шура.
Паренек, который провожал их, оказался очень вежливым. При посадке в трамвай он пропустил вперед Шурку и Алексея... Потом его оттерли; и, когда трамвай тронулся, он остался стоять на остановке. Это немного озадачило его, но ему было не больше пятнадцати лет и это решило дело. Паренек побежал за трамваем и, догнав его, быстро вскочил на "колбасу".
Шурка и Алексей видели это с задней площадки. И пока они ехали, через стекло им улыбалась добродушная, перемазанная маслом рожица паренька.
Шурка и Алексей смотрели на полуразрушенный войной город...
– Смотри,– говорит Алексей.– Вон там был театр. Я в нем раз десять бывал. Как приедем со школой, так в театр. А там – видишь? – белое здание... За ним техникум металлургический. Я хотел пойти в него, потом передумал... Пойду в строительный... А может быть, в другой какой. Я еще не решил.
Из-за стекла, паренек прокричал им что-то... Заулыбался и показал знаками, что пора сходить.
Шурка и Алексей протиснулись и выходу.
В сопровождении парнишки-рабочего они поднимаются по лестнице института. На лестничной площадке их остановила пожилая женщина в синем халате.
– Тише!.. Вы куда? – спросила она шепотом.
– Мы к размещенным... Вот, товарищ с фронта!
– Туда через котельную надо идти... занимаются здесь...– сказала женщина.
И действительно – из коридора сюда доносился мерный голос лектора.
– А то подождите, через три минуты будет звонок.
Мальчик вопросительно посмотрел на Алексея.
– Подождем,– согласился Алексей.
Мальчишка кивнул.
На цыпочках они пошли по коридору.
Там, где коридор поворачивал под прямым углом, виднелся кусок доски. Они подошли ближе и увидели лектора – небольшого седенького старичка, в темном костюме и валенках (несмотря на осеннее время). Слушатели сидели прямо на полу, но от этого лекция не переставала быть лекцией.
– Это физики-механики,– шепчет паренек.– Ихний институт разбомбили, так они тоже здесь занимаются.
Алексей приложил палец к губам. Начертив очередную формулу, лектор говорит:
– Такова формула, найденная Циолковским. Эта формула открывает людям дорогу в космос. "Земля есть только колыбель разума! – говорил Циолковский.– Но нельзя же вечно оставаться в колыбели".
Раздался звонок.
Студенты, поднявшись, толпой окружили преподавателя. Алексей и Шурка тихо прошли мимо вслед за пареньком к массивным дверям и отворили их.
Это был физкультурный зал института. Со всеми его атрибутами: шведской, стенкой, кольцами, свисающими с потолка, козлами, турником и т.д. Как на вокзале, на полу и на койках; поставленных вдоль стены, сидели и лежали люди. Кто занимался, разложив на кровати книги и тетради. Кто варил на примусе, поставленном на табуретку, обед. Слышался тихий плач грудного ребенка.
Но, несмотря на то, что все были заняты своим делом, появление в общежитии Алексея не осталось незамеченным. Алексей остановился в дверях и через несколько мгновений почти весь зал смотрел на него с надеждой и испугом. Это был солдат, человек с фронта.
Он мог быть чьим-то сыном, мог быть вестником радости или горя.
– Вы к кому? – спросила немолодая полная женщина, которая стояла ближе других.
– Мы к Павлову, к Василию Егоровичу.
– Это ко мне... Это от Сережи! – послышался из глубины старческий голос.
Алексей и Шурка увидели старика, который пытался подняться с кровати. Какая-то девочка бросилась к нему.
– Что вы, дедушка! Вам нельзя.
– Это от Сережи!... Что с ним? – не слушая ее, повторял старик.
Алексей поспешил к его кровати.
– Не волнуйтесь! Все хорошо. Я от Сергея Васильевича. Вот... Он прислал вам посылку...
Когда Алексей извлек из своего мешка посылку, все стоящие вокруг ахнули от восхищения.
– Мыло! – радостно вскрикнула девочка.– Смотрите! Два куска!...
Но старик, казалось, не понимал, что происходит.
– Он жив? – спрашивал он, глядя на Алексея.
– Конечно, жив! – закричала ему девочка и в доказательство вложила ему в руку посылку.
– Жив...– повторил старик, ощутив в руках мыло, и губы его задрожали. Прошло несколько мгновений, пока старик справился с этой дрожью.– Значит, жив,– повторил он с облегчением.– Спасибо! ... А это от него, значит, посылка...
– Дедушка, вы ложитесь. Вам же нельзя!..– сказала девушка.
– Он не ранен? – спросил старик.
– Нет, совершенно здоров.
– Садитесь, пожалуйста... Расскажите. Как он там...
Алексей растерянно посмотрел на Щурку. Он не знал, что говорить. Он только мельком видел этого человека. Шурка не могла ничего подсказать ему.
– Ну... воюет он, в общем, хорошо...– начал Алексей.– Даже можно сказать – отлично. Товарищи его уважают... За смелость. Он смелый человек. Командир так прямо и говорит: "Берите пример с Павлова – и боец стойкий, и товарища не выдаст..." У нас в полку его все любят...
– Да-да... его и мальчишкой все любили,– подтвердил старик. Он посмотрел вокруг, делясь с присутствующими своим счастьем.– Анна Андреевна... Слышишь!... Сын-то!..– Он растроганно покачал головой.
Соседка закивала ему сквозь слезы...
– Садитесь. Выпейте чайку,– пригласила девочка, прибежав откуда-то с чайником.– Вы ведь с дороги.
– Нет, спасибо, мы пойдем!
– Он на поезд опаздывает! – снова вставила Шурка.– Вы извините, пожалуйста. Ему очень-очень нужно ехать!
– Понимаю... Дело военное...– устало сказал старик. Он опять приподнялся.– Передайте Сереже, что я доволен им. Что живем мы хорошо...Он повел рукою вокруг.– Об этом не говорите... Это все временно. Пусть он будет спокоен... Скажите еще... Лиза, жена его, работает, шлет привет... Ждет...
Алексей видел, как трудно было старику произнести последние слова и как закусила губу девочка.
– Скажу,– пообещал Алексей.
Они снова идут до аллее парка. Останавливаются у знакомой скамьи. Но все теперь здесь для них по-другому.
– Алеша,– говорит девушка и вдруг, положив голову ему на грудь, начинает горько плакать.
Алексей молча гладит ее голову.
Станция. Снова шум и суетня посадки. Алексей протискивается в вагон и тянет за собой Шурку. Ей преграждает путь проводница.
– А вы куда? Вагон военный.
– Она со мной! – кричит со ступенек Алексей и тащит Шурку к себе.
– Жена, что ли?
– Да! – отвечает Алексей.
– Нет! – говорит одновременно с ним Шурка.
Проводница бесцеремонно отталкивает ее от вагона.
– Она со мной!
– Договорись сперва, а потом тащи.
– Не задерживай! – зашумел кто-то сзади.
Какой-то тучный военный оттеснил Алексея в вагон. Кто-то полез вслед за ним, волоча за собою объемистые чемоданы. Какая-то женщина пыталась втиснуться в вагон. Проводница не пускала и ее.
Шурка умоляющим взглядом смотрела на проводницу. Но, занятая своим нелегким делом, проводница не замечала этого взгляда.
Алексей рванулся к выходу. Спрыгнул с подножки.
– Что ж ты, трудно тебе было сказать! – упрекает он девушку.
Шурка виновато улыбнулась.
– И правда, глупо... Я совсем растерялась... Алеша!..– вдруг горячо заговорила она.– Поезжай один! И так ты еще полдня потерял!.. А я доберусь – здесь близко. Поезжай, Алеша, милый!... Поезжай!
– Постой, Шура,– прервал ее Алексей, соображая, что-то. Вдруг он улыбнулся.– Ты знаешь, что такое маскировка номер три? – весело спросил он.
– Номер три?..– удивилась Шура.– Не знаю.
– Сейчас узнаешь!
Алексей решительно снимает с себя скатку и, развернув ее, отдает Шурке шинель.
– Надевай!
– Зачем?
– Надевай быстро! Теперь пилотку. Пошли!...
Девушка, одетая в шинель Алексея, выглядела очень беспомощно. Путаясь в полах, она побежала за ним к другому вагону, с большим открытый тамбуром. Пробиваясь к дверям, они потеряли друг друга. На ступеньках вагона она обернулась, ища глазами Алексея.
– Не задерживайте! – сказала ей проводница.
– Что? – девушка испуганно посмотрела на нее.
– Не задерживайте, проходите в вагон...
Подоспевший Алексей вклинился между Шуркой и проводницей. Сунул в руки проводнице свой билет. Полез в вагон. Он уже был в тамбуре, а девушка все еще топталась на ступеньках.
– Ну, чего же ты? – с досадой позвал он, протягивая к ней руку.
– На шинель наступили! Не могу вытащить,– сказала она жалобно.
Протолкавшись к девушке, Алексей помог ей освободить шинель, и они вместе вошли в тамбур.
– Вот здорово! – радостно говорит Шурка.– А похожа я на военную? Да?
– Похожа,– улыбнулся Алексей.– Никто даже не заметил.
– И билет никто не спросил.
Вокруг шумели, толкались пассажиры.
Шурка сняла с себя пилотку и надела на голову Алексея. Шинель в этой тесноте снять было невозможно.
– Ну вот, скоро ты будешь на месте,– улыбнулся Алексей.
– На месте...– грустно повторила она и вздохнула.
Он заметил эту грусть и стал тоже серьезным.
– Ничего! – сказал он бодрым голосом и постарался улыбнуться.– Все, я думаю, будет хорошо. Ты не волнуйся за него... Поправится.
Она грустно улыбнулась, покачала головой.
– Знаешь Алеша, я никогда не встречала такого парня, как ты...
...И вот они снова в пути. Открытый тамбур вагона, каких теперь уже не делают и какие были редки даже в войну, набит до отказа пассажирами. Шум колес. Ветер. Давка. Их прижали друг к другу. Они пробуют говорить, но шум забивает голоса.
Они взволнованы близостью. То рука коснется руки, то Шурка спрячет от ветра свою голову на его плече. Они вместе. И от этого исчезает и шум, и толкотня, и ругань пассажиров.
Ветер проносит мимо них клубы паровозного пара, и кажется, что это облака проносятся мимо них. Исчезает и перестает существовать все, кроме них одних. Существуют глаза, которые смотрят в глаза... Существуют ее губы... ее шея... ее развевающиеся от ветра волосы.
Их взгляды говорят... Что говорят! Они поют... Поют древнюю и вечно новую песню, прозванную людьми Песней Песен.
Но вот в мелодию этой песни врывается далекий паровозный гудок, потом скрип тормозов, и песня заглушается шумами прозаической жизни.
Они уже на земле. У Алексея на руке его шинель. Они стоят на перроне около своего вагона. Прощаются.
– Вот и все, Алеша,– говорит она.
– Да... Не забывайте меня, Шура...
– Не забуду.
И они смотрят прощальным взглядом друг на друга.
– Алеша!...
– Что?
– Знаете что?... Только вы не сердитесь... Я ведь вас обманула.
– Как обманула?
– Никакого у меня жениха нет. И вообще никого-никого... Я к тетке еду...– Она подняла на него глаза.– Не сердитесь, Алеша... Я глупая, правда?
Он смотрит на нее, он не совсем понимает, о чем она говорит.
– Но... Зачем ты ?...– спрашивает он.
– Я боялась тебя...– говорит она, опустив голову.
– А теперь?
Она смотрит ему в лицо и отрицательно трясет головой.
Паровозный свисток и лязганье вагонов прерывают их молчание. Они оба вздрогнули, очнулись... Шурка побежала за тронувшимся вагоном.
– Скорей! Скорей, Алеша!.. Уйдет!
Она, суетясь, на ходу подталкивала его в спину, помогая втиснуться в переполненный тамбур.
Кто-то смеялся, кто-то кричал провожающим последние ненужные слова, кто-то размахивая руками.
Пожилые муж и жена наблюдали, как Шурка прощалась с Алексеем.
Алексей повернулся и закричал:
– Шура! Шура!! Пиши... Сосновка!..
Шурка тоже что-то кричала и показывала жестами, что не расслышала его слов.
– Сосновка!.. Полевая почта...– Дальше за грохотом поезда не разобрать.
...Шурка грустно смотрела вслед уходящему поезду. Она не видела Алексея и все-таки махала ему вслед рукой...
Вот уже не видно станции.
Мчится поезд. Стоя между переругивающимися супругами, смотрит назад Алексей.
– Я ждала...– говорит мужу жена.
– Ждала!.. Дело надо делать, а не ждать.
– Я так волновалась...
– Подумаешь, гимназистка,– волновалась!
Грохот встречного поезда заглушает этот спор. Алексей смотрит, как быстро удаляется от их состава встречный. Он уходит к станции.
Дробно перестукивают колеса...
А вверху – птица. Она делает круг в небе и быстро летит прочь. Она летит к станции...
Стучат колеса, грохочет поезд.
А перед глазами Алексея Шурка...
Вот она моет под колонкой свои стройные ноги...
Вот она угощает его бутербродами...
Вот она смотрит на него, прощаясь на станции. И теперь она говорит ему: "Алеша, ведь когда я сказала тебе, что у меня никого нет,– это я тебе призналась в любви... А почему ты мне ничего не ответил, Алеша?"
...Алексей разворачивается и, расталкивая пассажиров, пробирается к выходу. Вот он уже на подножке.
Кто-то схватил его за гимнастерку. Он с силой рванулся, бросил вещи и сам кинулся вниз.
Крик женщин.
Удар о землю. Алексей покатился во откосу.
Смотрят с поезда пассажиры .
Он быстро поднимается на ноги, хватает вещи и бежит и сторону станции.
Смотрит пожилая женщина. Она грустно улыбается.
– Любит...– вздохнув, говорит она.
Смотрит прозаический ее супруг и коротко резюмирует:
– Дурак.
...А Алексей бежит по дороге... едет на какой-то машине, прыгает с нее на ходу... Снова бежит по путям, через рельсы...
...Он на станции. Мечется среди толпы, ходит по залам, смотрит у кассы, но Шурки нигде нет.
– Бабуся! Не видели девушку в синей кофточке?
– Нет, сынок...
У регулировочного пункта на шоссейной дороге люди с мешками, чемоданами, детьми усаживаются в кузов большого грузовика, и он спешит туда.
Суетятся люди, и среди них Алексей. Он ищет свою Шурку, но ее нет.
– Товарищ регулировщик, вы не видали тут девушку в синей кофточке?
