Текст книги "Ратное поле"

Автор книги: Григорий Баталов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

И тут на нашем пути оказался очередной сильно укрепленный оборонительный узел – город Красноград.

На подходе к городу командиров полков собрал генерал А.И.Лосев. Коренастый комдив навалился грудью на дощатый стол и в упор рассматривал точку на оперативной карте. Затем, ткнув в нее пальцем, прочитал, растягивая слоги:

– Кра-сно-град. Слышали о таком городе, товарищи командиры?

Начальник политотдела полковник Г.И.Денисов дал справку:

– В начале XVIII века здесь была построена Белявская крепость, охранявшая южные земли Украины. В конце века крепость переименована в Константиновград. Красноградом город назван в 1922 году. Славен революционными традициями. Весной этого года здесь шли жестокие бои…

– С историей ясно. Но поскольку мы с вами тоже творим историю, прошу обратить внимание: враг не дурак, крепко зацепился за город не зря. Смотрите,– показал на карту,– железнодорожный узел – раз. Линии идут на Днепропетровск, Харьков, Полтаву и Лозовую. Пересечение шоссейных дорог – два. И если напрямик к Днепру – самый крупный город на пути. Это три. Мы уже третий месяц находимся в непрерывных боях. Противник, видимо, и это учел. Значит – четыре.– Генерал загнул четвертый палец и, бросив взгляд на мокрое окно, с сожалением добавил: – Погода портится. Тоже не в нашу пользу. Это – пять.

Лосев внимательно посмотрел на меня. Я подтянулся, ожидая приказания:

– Твой 229-й гвардейский, Григорий Михайлович, пойдет в центре боевых порядков дивизии.– И уже ко всем: – Наш сосед слева – 81-я гвардейская стрелковая дивизия. Справа ведет наступление 7-й мехкорпус. Они тоже, как и мы, устали, обезлюдели. Но затягивать бой за Красноград никак нельзя. Нас ждет Днепр.

В течение последующих нескольких дней обе дивизии предприняли ряд фронтальных атак, однако успеха они не принесли. 18 сентября все светлое время атаки следовали одна за другой, но противник зубами держался за город. Мы потеряли много людей и техники. Видя, как слабеют наши атаки, фашисты решили, что сумеют выиграть время, чтобы дать возможность своим основным силам отойти за Днепр.

229– й полк находился ближе других частей к восточной окраине города, всего метрах в. восьмистах. Сквозь пелену мелкого дождя просматривались низкие домики, прямые улицы степного городка, одинокая каменная мельница на его окраине. Вскоре все скрыла рано наступившая темнота. Слева и справа продолжалась постепенно угасавшая стрельба. Фашисты вяло огрызались, готовясь к ночной передышке. Мы уже успели выявить огневые точки противника, знали его линию обороны, ее слабые и сильные места, чем и надеялись воспользоваться…

Под вечер в балке, на НП полка, собрались мои заместители и комбаты. Было сыро, с плащ-палаток стекала вода. Офицеры курили в рукав и, чертыхаясь, ругали фрицев, погоду, раннюю осень.

Подвели итоги дня. Утешительного было мало. Продвинулись всего на несколько сот метров, батальоны закрепляются под носом у противника. Но так городом скоро не овладеешь. Надо менять тактику.

– Какие ваши дальнейшие предложения, товарищи? – спрашиваю у командиров.

В ответ тягостное молчание. У меня тоже пока нет какого-либо определенного плана.

Первым подал голос комбат-2 Василий Двойных, сталинградский «Лейтенант Борода»:

– Людей бы вначале покормить, товарищ командир полка,– сказал простуженно.– С утра не ели, каша в котлах перестояла.

И тут у меня возникла мысль. Сказать, что она зрела раньше, затрудняюсь. Но появилась она не на голом месте, а с учетом опыта предыдущих боев.

– Ужинать, Василий Афанасьевич, будем вон там,– указал я рукой на скрытый темнотой город.– Подготовить батальоны и артиллерию к ночной атаке…

Решение было неожиданным, но оно воодушевило людей. Еще одну ночь провести в поле у ворот города – перспектива не из лучших. Красноград все равно надо брать. Так не лучше ли, действительно, сделать это ночью? Тем более, что опыт таких боев у нас уже накопился. Да и противник, судя по всему, не ожидал ночного штурма. Конечно, риск был большой. Ведь две стрелковые дивизии при содействии мехкорпуса (танков в нем было всего десятка полтора) не смогли освободить город. И вдруг появилась мысль взять его одним полком. Полк-то был гвардейский, и за плечами его – опыт боев в Сталинграде и на Курской дуге.

Я приказал готовить атаку. Все мои помыслы были сосредоточены на ней. Сейчас должны быть максимально использованы только доводы «за». И важнейший из них – боевое мастерство командиров взводов, рот, батальонов. Я верил в их смелость, дерзость, умение.

В течение двух часов каждое подразделение получило четкую задачу, были решены вопросы взаимодействия, организовано управление.

Замысел был прост. Под покровом темноты, без артподготовки, «на тихаря», как говорили фронтовики, сблизиться с противником на бросок гранаты, на пистолетный выстрел – и внезапно атаковать по всему фронту. В момент атаки полковая и приданная артиллерия, минометы открывают шквальный огонь по целям противника в глубине его обороны, на путях возможного отхода.

Во время ночного штурма в ротных боевых порядках должны находиться все командиры и политработники. Я пойду со вторым батальоном. В резерве полка была оставлена усиленная стрелковая рота.

Один за другим начали поступать доклады о готовности подразделений. Радовали четкость, организованность и боевой задор бойцов и командиров.

Стрелки моих карманных часов приблизились к 23.00. Пора!

Бесшумно, взвод за взводом, рота за ротой двинулись вперед. Я иду вместе с солдатами, рядом со мной связист с рацией. Под ногами чавкает сырая земля осеннего поля. Она липнет к подошвам, идти становится тяжелее. Справа и слева быстрым шагом беззвучно движутся фигуры в шинелях, с выставленными вперед автоматами. Знаю, у каждого солдата наготове ручные гранаты.

Усиливается дождь. Противник не ждет нас: ни одна ракета не осветила поле. А если бы осветила, то на близком расстоянии можно было бы разглядеть сотни идущих во весь рост людей. Гулко бьется сердце. Быстрее, быстрее вперед… Вот уже очертились контуры каменной мельницы, у которой проходит линия вражеского переднего края.

Атака была стремительной и дружной, на одном дыхании. Сотни автоматных очередей, гранатных разрывов, человеческие стоны и крики разорвали тишину. И тут ударили наша артиллерия и минометы. Ошеломленные фашисты пытались скрыться за стенами домов, но попадали в пламя снарядных разрывов. А когда батальоны зацепились за окраину города, артиллерия перенесла огонь в глубину, чтобы отрезать противнику отход.

Мы уже продвигаемся улицами города. Местами вспыхивает ожесточенная перестрелка, но противник не выдерживает бурного натиска и откатывается на западные окраины. Улицы забиты машинами, кухнями, повозками, орудиями без снарядов, пустыми железными бочками. То здесь, то там вспыхивает пламя пожаров, доносятся крики женщин и детей. Это гитлеровцы поджигают дома, взрывают здания. Во дворах мелькают тени с огнем – немецкие факельщики обливают стены домов бензином, тычут коптящие факелы в соломенные крыши. Опоздай мы на день-другой со штурмом – и захватчики полностью сожгли бы город.

Разведка докладывает – приближаемся к центру, Вот и здание бывшего райисполкома. Приказываю проверить дом. Все в порядке, фашисты только что бежали, оставив телефонные аппараты и коммутатор. Здесь же незаконченный ужин, еще теплые постели.

Передаю батальонам приказ: продолжать движение, очищая город от противника. Вместе с группой управления занимаю подвал райисполкома, затем по рации связываюсь с командиром дивизии.

Мой доклад комдив встретил грубоватой шуткой, спросив, не добавил ли я лишнего к наркомовским ста граммам. Но я повторил доклад: нахожусь в центре Краснограда, полк продолжает выбивать противника. Пока он не опомнился, нужна помощь…

– Ладно, высылай проводника,– еще не совсем поверив в удачу, сказал Лосев.– Проверим достоверность доклада…

Было два часа ночи 19 сентября.

На каменных ступеньках старого особняка послышались грузные, но быстрые шаги. Пригнувшись в дверях, Лосев стремительно вошел в комнату. Я подскочил, готовый рапортовать, но генерал схватил меня за плечи и крепко обнял.

– Вижу! Молодец! Всех благодарю,– взволнованно говорил комдив. Затем, отстранив меня, спросил: – Значит, ночная атака? Как в сталинградской Песчанке? – И потом озабоченно: – Потери большие?

– У нас не очень, Анатолий Иванович. У противника – да.

– Так ему и надо! – довольно засмеялся Лосев.– Ишь, гвардейцев хотел остановить на ровном месте. Город-то с каким звучным названием – Красноград!

Полки дивизии уже очищали южную и северную окраины города, перерезали противнику пути отхода. К рассвету над краснокирпичным, в готическом стиле зданием райисполкома уже развевался красный флаг, в городе была восстановлена Советская власть.

Однако увидеть радость жителей освобожденного Краснограда в то утро нам не довелось. С рассветом полки дивизии ушли на запад. В город входили другие части.

На пути к Днепру нас догнала радостная весть: приказом Верховного Главнокомандующего 72-й и 81-й гвардейским стрелковым дивизиям и 7-му мехкорпусу присваивалось звание «Красноградских». Разве можно это забыть!

Об одном сожалели гвардейцы: так и не успели рассмотреть они город, давший почетное имя дивизии. В суматохе ночного боя было не до этого, а осенним рассветом запомнились лишь окруженные садами низенькие саманные домики под соломенными крышами да улицы, обсаженные акациями и тополями.

Гвардейцы ушли вперед, но в душе каждый уносил надежду когда-нибудь еще побывать в городе боевой славы дивизии.

Немногим удалось осуществить желание. Но тем, кто приехал сюда тридцать пять лет спустя, до конца дней своих запомнится встреча в Краснограде.

Солнечное сентябрьское утро. Мне казалось, что мы приехали совсем не в тот город, который освобождали. Широкие улицы, высотные дома, красивые парки, просторная площадь – все это никак не вязалось с тем, что нам запомнилось с той памятной ночи.

Тысячи и тысячи горожан, жителей ближайших сел, делегации колхозов и совхозов заполнили улицы в день празднества. Они приветствовали колонну убеленных сединами ветеранов радостными возгласами и цветами. Красные астры, белые гладиолусы, голубые анютины глазки, скромные маргаритки, душистые фиалки, алые розы дарил город людям, которые проливали кровь за красноградскую землю.

Это было удивительно впечатляющее зрелище. Я чувствовал, как влажнеют глаза, видел слезы в глазах боевых побратимов.

Вот шагает, опираясь на палочку, бывший командир взвода разведки полка М.В.Кольцов. Помню его молодым, отважным, энергичным. О том, как он воевал, рассказывают ордена и медали, украшающие грудь.

Позже он подошел ко мне, признался:

– Это наше счастье, Григорий Михайлович, что мы дожили до этих дней. Разволновался я, не мог сдержать слез. Столько вспомнилось.

Как не понять ветерана…

Поднимаюсь на трибуну, вижу огромное человеческое море, тысячи глаз. Как передать словами то, что пережито за годы войны, как рассказать о горечи потерь и радости освобождения родной земли, как отблагодарить жителей города и района за ту большую честь, которую они оказали фронтовикам.

Краткий митинг у Вечного огня и братских могил завершается гражданской панихидой. Звучит траурная музыка, у монумента воину-освободителю зачитывается список захороненных под гранитными плитами:

Гвардии рядовой…

Гвардии лейтенант…

Гвардии старшина…

При освобождении Краснограда пало смертью храбрых 220 воинов и 49 мирных жителей. Всего в боях за город и район погибло 1548 человек, захороненных в 22 братских могилах.

Вслушиваюсь в воинские звания, фамилии, когда-то звучавшие на вечерних поверках. Сейчас их имена перенесены из штабных бумаг на гранит. В сознании мелькает: «А ведь каждый из стоящих сейчас рядом ветеранов мог быть в этих списках, и сейчас прозвучала бы его фамилия…»

На братских могилах появляются все новые и новые венки и букеты цветов, женщины плачут, мужчины не стыдятся слез.

С городом Красноградом связана еще одна история, история памятного знака нашей дивизии в годы войны. Прежде чем раскрыть смысл этого знака, хочу сделать небольшое отступление.

На многих перекрестках прифронтовых дорог, в населенных пунктах, городах сразу после их освобождения появлялись многочисленные указатели: «До Берлина – 600 км», «До Вены – 250 км». А рядом – на стенах домов, заборах, воротах – рисовались краской стрелки, острием нацеленные туда, где находилось, например, «Хозяйство Петрова», «Хозяйство Обушенко», Иванова или Комкова. Это могли быть тыловые базы, склады, госпитали, ремонтные мастерские, все то, что питало, снабжало, обеспечивало бойцов переднего края. Обозначались так и части, освобождавшие города.

Поэтому прибывшему на фронт новичку прежде всего сообщали фамилию его командира. Порой фамилии командиров говорили о многом. Это были боевые семьи со своими славными и памятными традициями, местами боев и подвигов, именами героев, ставших историей части, соединения.

Такой семьей была и 72-я гвардейская стрелковая дивизия. Ее именем дорожили все, кто в ней служил. У дивизии была своя славная история. И хотя, чем ближе к победе, тем меньше в ней оставалось помнивших бои под станцией Абганерово или за Сталинградский пригород Песчанку, но эти люди были костяком, носителями традиций и опыта Сталинграда. Им было чем дорожить, у них были основания рваться из госпиталей, учебных команд, маршевых рот в свой полк, в свою семью. И чтобы облегчить это стремление и помочь быстрее попасть в родную часть, и появился памятный знак: У нас это были буквы «Л/Б».

Если не ошибаюсь, впервые эти буквы были начертаны мелом на развалинах домов Рабоче-Крестьянской улицы, которая стала полосой наступления нашего стрелкового полка в Сталинграде, Тогда улицы, в полной смысле слова, не было. Были стены домов, горы кирпича и железа, которые тянулись к центру и за которые не один день шло сражение. Когда освобождался дом, на его обгоревших кирпичах появлялась стрелка с буквами «Л/Б».

Может быть, я и не вспомнил бы об этом знаке войны, не объявись он снова спустя четверть века после ее окончания. Сообщил мне об этом бывший командир полковой батареи Патлен Саркисян. Однажды, через много лет после войны, его попутчиком в поезде оказался пожилой мужчина из Краснограда. Завязался разговор о войне, и попутчик, узнав, что Саркисян участвовал в освобождении его города, вспомнил, как, возвратившись после победы домой, на воротах своего дома увидел стрелку, выведенную зеленой масляной краской, и рядом с ней две большие буквы «Л/Б». Спросил жену, что это за знаки. И жена сообщила: в первую ночь освобождения написал какой-то солдат. А что означают – никто до сих пор не знает.

– Может, вы знаете? – спросил мужчина Саркисяна.– Ворота и сейчас стоят. И знак еще сохранился.

Обрадовался такой вести мой однополчанин и сообщил попутчику:

– Первая буква означает фамилию командира нашей дивизии генерал-майора Лосева, а вторая – командира гвардейского стрелкового полка майора Баталова. Об этих «Л/Б» у нас в полку знал каждый солдат. Они служили ориентиром на дорогах войны, когда приходилось искать свою часть вблизи линии фронта.

Последний раз этот знак появился в Чехословакии, в городке Мнишек, километрах в сорока от Праги, где наша дивизия закончила свой боевой поход.

НЕТ, НЕ ОБО МНЕ

И что положено кому -

Пусть каждый совершит.

М.Исаковский

Тоня больше суток на ногах. Она почти не спала, если не считать тех минут, когда удалось вздремнуть, пережидая артналет. Больно ныло правое плечо: то ли где-то ушиблась, то ли натерла санитарной сумкой. А в ней, кроме перевязочных пакетов, ампул с йодом и бутылочек со спиртом, две гранаты, перевязанные бинтом. Комбат Сагайда сказал: «С автоматом тебе, Тоня, тяжеловато придется, а с такой артиллерией – в самый раз».

Василия Ивановича Сагайду Тоня уважала. Строгий командир, никому спуску не дает и себя не жалеет. После освобождения Харькова, а затем форсирования Днепра людей в батальоне осталось совсем мало. А как раз немец наседает. Кто-то сообщил: командир ранен. Поползла Тоня туда, где залег комбат с пулеметом. Видит, руки у него обожжены, а он все строчит и строчит.

– Товарищ капитан, дайте – перевяжу… Вот и кровь у вас…

Тоня с треском разрывает пакет.

– А, это ты, Тоня,– словно очнулся Сагайда.– Восьмую атаку с утра отбиваем. Не до перевязки. Лучше ленту набей. Видишь, снова накапливаются враги для атаки.

Тоня берет из вещмешка патроны, быстро вставляет их в металлические гнезда ленты и набитый конец подает комбату.

– Раненых много? – хватая ленту, спрашивает Сагайда.

Тоня видит, как волдырями покрылась его рука.

– Много,– отвечает Тоня и снова берется за пакет, но Сагайда упреждает ее:

– Патроны, патроны давай!

Враг перешел в девятую атаку, и пулемет, захлебываясь, быстро глотает ленту. С тыла, из-за Днепра, ударила наша артиллерия. Над головой с шелестом понеслись снаряды. Тоня видела, как черные фонтаны земли плотно вздыбились перед фашистскими танками, выползавшими из степной балки.

Это была последняя атака, отбитая гвардейцами. Тоня аккуратно перебинтовала руки капитану Сагайде. Хотела спросить, где он обжегся, но послышалось: «Сестра!» – и она сразу поползла на голос. Молоденький солдат, смертельно раненный осколком в живот, повторял одно и то же: «Ой, умираю! Ой, умираю!» Перевязка ему уже не могла помочь. Но Тоня, положив русую голову паренька себе на колени, быстренько обхватила широким бинтом живот и начала его перевязывать. Между тем тело совсем обессилело, голос раненого становился глуше. И вскоре совсем затих.

Тоня не заметила, как горячая слеза капнула на совсем юное лицо солдата. Девушка ползла по сухой земле, останавливаясь, чтобы сделать очередную перевязку. А перед глазами стояло лицо умершего.

Уже начало темнеть, когда возле Бородаевских хуторов сестра вышла к батальонному медпункту. Здесь лежало и сидело много раненых, ожидавших ночной переправы на левый берег Днепра. Только что принесли дивизионную газету «Советский богатырь», и раненый сержант читал ее вслух. Тоня устало слушала слова о санинструкторе, которая вместе с первым десантом переправилась на правый берег Днепра и отважно сражалась там, спасая раненых и отражая многочисленные атаки врага. Слушая заметку, девушка вспомнила, что она тоже переправлялась через широкий Днепр у Бородаевского острова. Тогда еще связист Миша шутил: «Когда такая славная сестричка с нами, сам черт не страшен». И все, кто был в лодке, подтвердили: с Тонечкой они все вдвойне храбрее.

Потом слух уловил фамилию героини газетного материала: Чичина. «Неужели обо мне? – пробудилась Тоня, раскрыв слипавшиеся от усталости глаза.– Да, да, кажется обо мне». Сержант продолжал читать: «Комсомолка Чичина на плащ-палатке вытащила из-под огня тяжело раненного лейтенанта и снова возвратилась на поле боя…» Да, было такое. Но кто же мог об этом сообщить в газету?

Когда сержант передал газету дальше, один из бойцов спросил:

– Не о тебе ли это, сестричка? Тебе ведь тоже храбрости не занимать. Видел я, как атаку отражала вместе с нами. Жаль, не командир я, а то орден бы…

Большинство бойцов и командиров знали Тоню только по имени.

– Нет, не обо мне,– ответила Тоня. И густо покраснела.

Потом взяла газету и отыскала заметку. Называлась она «Если ранило друга – перевяжет подруга». Тоня сложила газету и спрятала в кармашек гимнастерки.

Когда награждали участников форсирования Днепра, сам командир дивизии вручил Тоне Чичиной орден Красного Знамени. Оправдалось солдатское пожелание насчет ордена для отважной сестрички.

ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС

У каждого есть в жизни высота,

Которую он должен взять когда-то.

М. Львов

Каждый раз, когда в полк прибывало пополнение, я старался побольше узнать о тех, с кем завтра придется идти в бой. Интересовало главное: как поведет себя человек в первом бою? Смел он или робок? Способен ли увлечь людей на подвиг, показать пример? Или пришел на фронт с жертвенной мыслью о неизбежной гибели? Всего этого, конечно, не узнать в короткой беседе и не вычитать в скупых строках документов.

Бывало и так: воюет человек долго и, как говорится, хорошо справляется со своими обязанностями. Бьет врага такой офицер или солдат, ходит в атаку, отражает контратаки, дерется в рукопашной, держит оборону, пробирается в разведку. Словом, совершает много нужных и славных дел, негромких и будничных. И вдруг ярким светом озарится имя фронтовика, оставит заметный след в боевой истории части. Вот это и есть звездный час человека.

…Старший лейтенант Бурков командовал стрелковой ротой, причем первой ротой в первом батальоне. Об этом он постоянно напоминал солдатам: «Первые не могут быть вторыми».

Некоторое время рота ничем не выделялась. Воевала, как и ее командир, хорошо, но в победные реляции попадала редко.

Лицом Бурков был смугл, глаза – как перезревшие сливы. О таких говорят – жгучий брюнет. Характер имел беспокойный, стремительный и азартный. Товарищи между собой иногда называли его цыганом, а он и в самом деле, как настоящий цыган, любил поле, простор и свободу действий.

Уж и не вспомню, когда Бурков пришел в полк. Но впервые по-настоящему старший лейтенант заявил о себе под Кировоградом. Тогда, в начале нового года, наш участок фронта пришел в движение. Солдаты «окопным» чутьем угадывали: скоро в наступление.

Полк получил задачу наступать вдоль дороги, ведущей на Кировоград. После тяжелых оборонительных боев за село Верблюжка, когда в течение дня приходилось отражать по нескольку атак противника, полк заметно поредел. Теперь его остатки можно было свести в один батальон, да и то неполного состава. В ротах осталось по 30-40 бойцов – третья часть положенного. Но это были солдаты самого что ни на есть твердого сплава, закаленные жарким солнцем летних боев, обветренные зимними стужами в украинских степях, выдержавшие проверку на прочность в обороне и наступлении.

Именно такой была и рота старшего лейтенанта Буркова, первая в первом батальоне.

Полк начал атаку в зимней предутренней темноте, сразу после мощной артиллерийской подготовки, когда противник оглох от огневого налета и еще не успел прийти в себя. Как только артогонь перебросился в глубину вражеской обороны, вспыхнула серия ракет. Прозвучала команда: «В атаку! Вперед!»

Бурков первым выскочил из траншеи, за ним – бойцы, и раскатистое, басовитое «Ур-а-а-а!» понеслось к вражеским траншеям.

Направляющий взвод роты, который возглавлял Бурков, наступал почти сразу за огневым валом. Ворвавшись на позицию противотанкового орудия фашистов, бойцы с ходу уничтожили и его расчет, который в последнюю минуту пытался взять орудие на прицеп мотоцикла-вездехода. Были у противника такие небольшие тягачи на гусеничном ходу.

Вот тут– то и проявилась командирская инициатива Буркова. Солдат у него горстка, но каждый -храбрец из храбрецов, владеет всеми приемами боя и любым оружием, своим и чужим.

– Развор-ра-чивай орудие! – Бурков первым схватился за колеса противотанковой «тридцатисемерки».

Солдаты мгновенно оценили замысел командира. Сразу нашлись артиллеристы, клацнул орудийный затвор. Первым снарядом был подавлен вражеский пулемет, бивший с фланга по наступавшим цепям батальона. Второй снаряд попал в автомашину, за борта которой цеплялись убегавшие гитлеровцы. Еще несколько снарядов бойцы взвода послали им вслед.

Бурков метнулся к мотоциклу-тягачу, быстро завел его и, круто развернув, подъехал к орудию.

– Цепляй! – крикнул солдатам.

Быстро подцепив противотанковое орудие к вездеходу, автоматчики вскочили на станину. И десант рванулся вперед.

Командир батальона капитан Шульга не сразу понял, что за орудие бьет по врагу. А Бурков, вырвавшись вперед из цепи атакующих, уничтожал противника шквальным огнем из установленного на вездеходе ручного пулемета. Увлекшись преследованием, «малый десант» на сотни метров оторвался от своих боевых порядков.

В бою внезапность часто ошеломляет. Противник долго не мог разобраться: почему немецкое орудие бьет по своим, причем прямо в упор. Однако гитлеровцы, наконец, опомнились и задержались на промежуточной позиции. Получив огневую поддержку, они перешли в контратаку.

В трудной обстановке оказался «десант» Буркова, вроде бы между двух огней. Но бойцы не растерялись. Спешившись, автоматчики отцепили орудие, поставили его на прямую наводку и снова открыли огонь.

А в это время соседние роты поддержали успех храбрецов во главе с находчивым и смелым командиром. К ночи полк оседлал шоссе на Кировоград, до которого оставалось километров пятнадцать.

От солдата к солдату передавалась в полку весть о действиях отважной группы старшего лейтенанта Буркова. А он, словно не о нем речь, вел по снежной целине свой трофейный гусеничный вездеход. Как потом я узнал, Бурков еще до войны был классным мотоциклистом. Вот где пригодилось довоенное увлечение!

На второй день в чистом поле роту атаковали «мессершмитты». Несколько истребителей выскочили из-за низкого снежного горизонта, полоснули частыми пулеметными очередями по ротной колонне. Так погиб старший лейтенант Бурков.

Хоронили его прямо у дороги, той самой, по которой он только вчера лихо преследовал гитлеровцев на захваченном вездеходе.

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Война грохотала, бросала в бой.

Но живы мы с тобой,

Товарищ дорогой.

В.Семернин

Человек, который провел хотя бы несколько месяцев на фронте, заметно отличается от новичка сноровкой, поведением в бою. Новичку кажется, что все снаряды и бомбы – его, все пулеметные ливни – в его сторону. А окопный «старожил» уже не кланяется каждой пуле. По каким-то отдельным, иногда малозаметным признакам он делает вывод: вот это опасно, а это – нет. Такие навыки приходят, конечно, не сразу, а с большим фронтовым опытом. Ветераны могут припомнить немало случаев, когда они прямо-таки чудом уходили от смерти. Фронтовая интуиция не раз спасала и меня.

Шли тяжелые, кровопролитные бои за бородаевский плацдарм на правом берегу Днепра. Трудно было с доставкой боеприпасов: река вся простреливалась противником. Еще труднее с питанием; уже несколько суток солдаты и офицеры боевых подразделений полка довольствовались одними сухарями – полевые кухни застряли на левом берегу.

В тот сентябрьский день полк отразил четвертую контратаку врага. НП полка находился в боевых порядках, на небольшой высотке, которую мы утром отбили у противника. От наблюдательного пункта к Днепру тянулась неглубокая балочка. И вдруг вижу: ползут по ней двое с термосами на спине. В первом я сразу узнал «деда», так звали в полку старого солдата В.А.Малолетнева. Василий Ананьевич воевал еще в первую мировую и за храбрость был награжден Георгиевским крестом трех степеней. По годам выходило, что ему на фронте не место. Но война забрала у Малолетнева трех сыновей. И тогда он, обойдя все рогатки, сумел добиться зачисления в маршевую роту и попал к нам в полк. Удивился я такому солдату, хотел отправить пожилого бойца в тыл. Но он взмолился, попросил оставить в строю. Время было тяжелое, людей не хватало, как раз перед этим погиб адъютант Петр Иванов. Я оставил Малолетнева при себе. И не разочаровался. Вот и сейчас он, рискуя жизнью, полз под огнем, чтобы накормить бойцов.

Обрадовались на НП горячей пище. Быстро расстелили плащ-палатку, расставили котелки, достали ложки. Солдат, который полз вместе с Малолетневым, начал разливать наваристый борщ, от запаха которого щекотало в носу, острее засосало под ложечкой.

Внезапно с запада, со стороны Бородаевских хуторов, послышался тяжелый гул: с десяток «юнкерсов» становились в круг, готовясь бомбить наши позиции. Однако налеты для нас были делом привычным, и поэтому все на НП начали размещаться вокруг плащ-палатки. Я тоже достал ложку, но вдруг, повинуясь какому-то внутреннему голосу, скомандовал:

– Всем в укрытие!

Несколько пар глаз с недоумением уставились на меня. Не струсил ли командир? От первого котелка с борщом поднимался ароматный парок, а гречневая каша с мясом просто туманила сознание. Да и понятно! Ведь несколько суток питались только сухарями, размачивая их в днепровской воде. И вдруг – в укрытие!

Но приказ есть приказ. Словно нехотя все заползали в окопы и щели, с сожалением оставляя «обеденный стол». Последним уходил ординарец, успевший заботливо прикрыть крышки термосов.

Между тем «юнкерсы» прямо-таки утюжили переднюю линию обороны. Несколько бомб рвануло рядом с нашим НП.

Когда бомбардировщики улетели, я выглянул из щели. Там, где только что был накрыт «обеденный стол», зияла глубокая воронка, из которой сочился дымок с чесночным толовым смрадом.

И тут я заметил расширенные глаза молодого солдата, доставлявшего вместе с «дедом» обед.

– А где термоса? – закричал солдат.– Старшина меня со свету сживет! Приказал без них не возвращаться!

Василий Ананьевич, стряхивая пыль с седых усов, заметил:

– Скажи спасибо командиру, что твоя голова осталась на плечах. А ведь могла улететь вместе с твоими термосами.

Конечно, мой приказ диктовался, в первую очередь, здравым смыслом: до обеда ли под бомбежкой? Хотя многие из нас в подобной обстановке не раз пренебрегали опасностью и оставались целы. Но вот «сработал» накопившийся опыт и сохранил жизнь не только мне, но и моим боевым товарищам.

А вот еще случай, где ситуация была несколько иной.

После ранения, возвратившись из госпиталя, я нашел дивизию под Будапештом. Ночью попал в село, где расположился истребительный противотанковый артиллерийский полк, командиром которого оказался мой старый знакомый, Герой Советского Союза полковник Питерский. Наши полки не раз взаимодействовали, выручая друг друга из беды.

Я. зашел в домик, где разместился командир полка. Питерский очень обрадовался встрече.

– Как раз ты к горячему делу поспел,– сообщил он.– Веду полк под Будапешт. Сопротивляется вражина до последнего…

Не успели обменяться новостями, как послышался самолетный гул. Питерский, готовясь к ужину, только рукой махнул:

– Здесь каждый час бомбят. От бомб, да еще ночью, не набегаешься.

– Все-таки давай лучше выйдем отсюда,– предложил я.

– Ну это ты зря! – и полковник, убрав со стола карту, начал помогать ординарцу расставлять консервные банки.

Однако я направился к выходу, Что-то толкало меня из хаты. Пожав плечами, Питерский тоже пошел следом.

Не успели мы отойти от дома метров на двадцать, как раздался оглушительный свист. Это бомба прямым попаданием пронзила крышу дома. Но – не разорвалась…

– М-да… – протянул Питерский.– Ну и нюх у тебя! – повернулся он ко мне.

– Интуиция,– уточнил я.– Шестое чувство…

На войне случайностей не счесть. Иную как ни пытаешься объяснить с точки зрения здравого смысла – нет, не получается. И в том, что один человек жив, а другого нет – тоже может быть замешан непредвиденный случай. Почему в атаке в одного попала пуля-дура, а другого ни пуля, ни осколок не берут? Предчувствует ли человек опасность? Далеко не всегда. Но бывает, что человек своей волей, решительностью сам спасает себя от смерти. И не только себя, но и товарищей.