Текст книги "Базе ев Аревик (СИ)"

Автор книги: Григорий Любовских

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

А что мог дать Гарик? Как любить молодого и красивого, но незнакомого? Даже говорящего с напарником и наверняка думающего на другом языке. Ну как без языка любить? Самое главное в человеке – характер, а как узнать характер без слов? Конечно, никто о себе правду не расскажет, хотя бы потому, что заблуждается, но... Поведение лучше раскрывается через рассуждение. А ведь когда-нибудь придётся и сексом заниматься, а как договариваться в постели о последующих действиях или об отказе от секса по календарно-контрацептивным причинам?

Хотя напарник совсем русский, а по-армянски говорит. Мне бы так, думалось Лизе. Точно! Говорят, в успешную личность надо превратиться... Поэтому ей надо было превратиться в Палевича. Чтобы "превратиться" в Гарика, нужно выучить армянский. Надо искать курсы, и желательно бесплатные. А то брать у родителей как-то... Не зря же аспирантура и труд на кафедре.

Только девушку сжирала всепоглощающая ревность к армянам; то, что Гарик принадлежал к чужому народу, такой инородный-инородный и от этого противный и опасный – сводило с ума. Тамарка была родная, своя в доску и привычная грузинка, как тёплый и радушный дядька Дарчиашвили из деканата. Они оба были привычными и дружественными оттого, что их уклад жизни был известен ей хоть по тому же фильму "Мимино". Да, Сокол. Базе, как сказал Гарик. Опять сокол, везде одни соколы. И пугающие и таинственные армяне с самыми нелепыми и парадоксальными именами на всей территории бывшего СССР. Чего стоит один дантист Жан Романович. Ведь не Вано, не Оганнез, а именно Жан. Армян-врачей много. Значит, армянский можно выгодно применить в общении с врачами. Поздравь врача на его родном и получи бонус в виде лучшего к себе отношения, вроде того, как в билингвальных семьях попроси у родителя на его языке и получи игрушку в подарок.

Но раз армяне -ихристиане, значит, можно любить и армянина.

Машка выручила её, но упрашивать её пришлось долго. Даже пообещать помощь в виде обедов у себя дома и хранения сумки шмоток. Может, по деньгам и не столь выгодно, но ушлая Бурмистрова могла раскопать многое, несмотря на то, что была значительно младше. К тому же, на эти обеды покупались бесценные часы дружбы.

* 7 *

Наринэ приехала из арцахского городка в Москву, поступать в Гнесинку, но провалилась на экзаменах. Первое время она не могла оторваться от московской родни, у которой было пианино, но родители вскоре перестали присылать ей деньги, и алчные родственники её выставили. Ей пришлось искать работу с общежитием, но такое место было только в роддоме. Кроме как санитаркой ей было некем устроиться. Практически сразу она попрощалась и с репетитором, и с мыслью о поступлении, но молодость не может без мечты, и новая идея пришла сама собой. Надо научиться лечить детишек, они такие крохи, такие славные! И Нара стала искать в школе рабочей молодёжи преподавателя химии и готовиться к поступлению в сестринское училище на педиатрическую специальность. В школе ей отказали, поскольку аттестат у неё был о полном среднем образовании. Тогда она решила искать помощи у молодых врачей. Чтобы лучше понимать предполагаемое изученное, она остановила выбор на Левоне Кочаряне.

Как-то незаметно занятия перешли на уровень ласк и целомудренного, но властного тыканья пальцами. Дальше она не позволяла без женитьбы, возмущаясь всеми своими слабыми силёнками. Левон не смог устоять перед завораживающей покорностью Нары и честно позвал замуж. Зато он станет главой семьи! А ходить етить баб на дежурствах ему никто не запретит. После помолвки на просьбы помочь ей с поступить в медучилище он отвечал отказом:

– Нечего бабе в медицине делать! Дежурства ночные на здоровье скверно сказываются.

– А как же детей лечить?

– Родишь нам детей, вот и лечи их хоть всю жизнь!

– Ну я должна же что-то закончить?

– Кулинарный техникум. Для дома полезно.

– Но вон нашим поварихам как тяжело работать!

– Не будешь ты работать, будешь дома сидеть.

Дома так дома, главное, что с любимым рядом. Чтобы Нару не засудили за тунеядство, трудовую он отнес к себе в больницу, и по ней работала чужая девка из любовниц Левона, совмещая сестринскую и санитарную ставку. Негигиенично, зато выгодно.

Нара же терпела всё даже больше, чем, казалось бы, положено армянке. Она считала, что Лёва без неё пропадёт. И когда он услал её в Спитак и прочее Лори, где-то там в районе едва ли не Санаина, отдыхать на природе и рожать первенца, она беспрекословно поехала. Всю беременность она не виделась с мужем, но совсем перед её родами он взял неиспользованную часть отпуска и приехал с чемоданчиком принимать первенца. Родился мальчик, которого нарекли в честь архангела Гавриила. В Лори он с матерью прожил до трехлетия, пока не заговорил. Разумеется, первые его слова были на армянском языке. Левон торжествовал. Воспитанием он занимался сам, и врачебной проработки ради он сочинил авторскую сказку про сокола-лекаря, который выхаживал раненое турецкими головорезами Солнце. Солнце упало на землю, а соколиха повесила на небо глиняную лепешку, чтоб та светила вместо солнца во время непроглядной ночи, на протяжении которой болели и умирали люди. В общем, жутковатая сказочка, но Гарик слушал спокойно. И за здоровьем сына отец следил по-своему, отучал кусочничать, потому что ребёнок мало играл, но постоянно ел. Кормили Гарика по часам. В четыре его отдали в садик, который он не любил, постоянно плакал и болел. Тогда, игнорируя психосоматическую природу хвори, оставил сына учиться русскому языку, продолжая разговаривать с ним дома по-армянски, ибо диаспора что в РСФСР, что в АзССР, что по всему миру первым делом теряла язык. А посекретничать хотелось бы. Тем более что у Гарика родилась сестренка, целиком и полностью отданная на откуп Нарине. Та назвала её в традициях азербайджанских Стеллой и занималась её воспитанием сама, без участия мужа. Гарик пошел в школу, но отводить его и приводить отец не разрешал. Большой уже, должен сам. У Наринэ была идея отдать его на продлёнку, чтобы малышка Стелла не мешала ему учить уроки, но нет, Левон как нарочно противоречил жене. Она стала ему надоедать, если честно. Зря, наверное, поженились. Или бесило присутствие новорождённой девочки, которых на работе он видел пачками. Но то дело извлечь из родовых путей ребенка, дождаться, что он закричит и тут же отдать акушерке, которая отнесёт на осмотр к микропедиатру... А круглосуточное мяуканье младенца на дому, за которое никто не даст ни шоколадных конфет, ни коньяку – другое. Ладно бы второй мальчик. А то так, бесполезное существо. Как говориться, что сказала женщина, не имеет значения. Наринэ возражала:

– Ну посмотри, какая она маленькая, хорошенькая. Какая у нее головёнка пушистенькая, так бы и целовала.

Правильно, Гарик рос до трех лет в отдалении от отца, а потому Левон просто не знал, как обращаться с младенцами. Он захотел развода, но жена не поддавалась на это, жалея Левона. Дескать, он без меня пропадет, рассудила она. Хотя почти всегда и во всем зависела от него больше, чем полагается армянке. Он был настоящим армянским мужчиной, который будет сидеть у кухонного крана и воды не попьёт, пока ему не нальют. Впрочем, что у русских, что у армян – без матери и дом сирота.

Этим она утешала себя, пока росли Гарик и Стелла. Причем росли весьма причудливо: Гарик, как школьник, должен был гулять один, но он, вопреки всеобщему мальчишескому рвению к самостоятельности, завидовал детям, которые гуляли с родителями. И, приходя с прогулок с продлёнщиками позже условленного часа, не получал обеда. И оставался голодным до самого вечера. И завидовал малютке Стелле, которая могла есть, когда ей вздумается. Впрочем, когда ей исполнилось три, её тоже посадили на диету. И на редких семейных прогулках, которые Гарик очень просил и получал в виде поощрения, отец запрещал девочке бегать по траве, мотивируя это тем, что там собачьи какашки. А Гарик рассматривал гуляющих собак, думая о том, как же здорово водить на поводке собаку. Однажды без отца он выпросил у совершенно чужих людей не только погладить пса, но и поводить его на веревочке. Небольшой, размером с Белку или Стрелку, пёс протащил худенького мальчишку по земле, испачкав ему новые заграничные джинсы. Что уж было дома!

* 8 *

А еще у Гарика в отряде был спас, интернетчик и фидошник Андрюха под каким-то загадочным и подозрительно немецко-фашистским ником Дирлихт, который был официально признанным клиническом социопатом. Дирлихт вовсе наслаждался созерцанием трупов, особенно расчлененных, после чего бежал трахаться. Также он вел блог "Живой Журнал" и персональную страницу на народ.ру, где выкладывал видозаписи извлечений, сделанные на купленный ради этого огромный цифровой фотоаппарат. Команда уже подумывала переназвать Дирлихта Кальтенбруннером, в честь фашистского деятеля. Все медицински просвещенные знали шутку про крикаин и анестезию по Кальтенбруннеру, то есть вовсе никакого обезболивания. Хорошо еще Дирлихт был просто спасом, а не медиком, а то неизвестно, как бы он лечил пострадальцев. Но Гарик был полной противоположностью Дирлихта. Конечно, стихов он не писал, но много читал и разбирался в искусствах, слушал симфоническую классику с детства, 9 [Н5]же играла на пианино и Арама Хачатуряна, и Чайковского и европейских классиков. На работе он уставал от смерти и травматических ампутаций конечностей, но это он выбрал сам в институте, а мог бы вот зубы рвать в уютном креслице или в травмопункте сидеть. Хотя они на практике ассистировали медбратьями и в пункте, разнимали покалеченных драчунов, которые по синьке дела, будучи уже с травмой, добивали друг друга. Призерами абсурда были два друга-алкаша, у одного из которых была сломана рука, а у другого – челюсть, и они привели[Н6] друг друга и сидели такие присмиревшие и трогательно друг о друге заботились.

Но спасателям больше платили, и на эти деньги можно было снимать квартиру отдельно от отца. Разведенная сестра с сыном как-то уживалась в дому с ним, с нее не спрашивали ничего. Она поступила, куда захотела, а именно на программиста, отучилась, познакомилась, с кем захотела... Он, правда, был тоже армянин, но из сильно пьющей семьи, и вскоре после женитьбы запил, как-то очень по-русски, упиваясь до потери дырки от задницы и падая на улице, чего в Армении не увидишь. Ну, пьют там не меньше, но по домам.

Взяла развелась и пришла к маме. Отец пытался строить внука, но он унаследовал его же своенравие вот уже в новом поколении. Гарику дома места не было, и он ушел снимать квартиру на пару с другом Букиным. А уставал от мрачных впечатлений работы на грани профнепригодности. Но некоторые ребята ходили на психологическую разгрузку при поликлинике МЧС, ту, которая принадлежала дочери Шойгу. Гарик туда не шел, не желая портить русское представление о бесстрашных до криминальности горцах-головорезах. Никто не знал о сентиментальности нации, о том, как отцы целуют своих сыновей в волосики и щечки, как бородатые деды челомкаются при встрече, ритуально целуя щетинистые лица друзей. Но это была самая интеллигентная и книжная нация, ходившая в музей рукописей Матенадаран даже на свадьбу, получить благословение от венчальной книги.

При знакомстве Овик Сергеевич спросил, с чем пожаловал пациент, но получил лаконичный ответ как рапорт: я, имярек, пришел сюда, в обычную поликлинику, на психологическую разгрузку.

– ...я семидесятого года.

– Так, двадцать семь, значит. У тебя есть друзья?

– Полно и в спасотряде, и в секции скалолазания.

– А девушка?

Гарик пробурчал что-то невнятное и недружелюбное:

– Я долго учился, год назад окончил ординатуру, мне нельзя отвлекаться на любовь. Она потом родит и заставит жениться. А что я?

– Значит, сам врач. Что ж, достучаться до тебя будет проще. Цикл по психиатрии и общую психотерапию помнишь?

– Ну так, что-то разительное отличаю. У меня все пациенты травматики, посттравматическое расстройство у них.

– Ага, а я за вами долечивай? Ну шучу, шучу. А ты с чем пожаловал?

– Я устаю на работе. Всюду смерти и увечья. Раздробленные конечности и тупые травмы живота, позиционные сдавления и ЧМТ.

– Ну и что, я это вижу все сам, только в больницах. Ампутанты, ранения всякие, кровь, бинты и дерьмо. А я хожу и наставляю их на путь к выздоровлению. Понятно, ампутантов жальче всего. Им-то с этим жить. А ты вон какой здоровый, как я.

– Вы помните наше землетрясение?

– Помнить-то я помню, но я не работал ни на нем, ни спасателей не лечил. Я тогда сексопатологом работал, на семейном консультировании.

Собственно, МЧС и образовалось после той катастрофы, которая, как говорили в среде пострадавшего народа, произошла не по геофизическим, а по техногенным причинам: воинственные азербайджанцы взорвали армянскую ракетную базу.

– А ведь там моя родня погибла. Я их с детства любил.

– А часы личной терапии проходил после этого?

– Отец у Амбрумовой лежал, а я так перенес.

– А я ведь там работал потом, но вот открыли поликлинику, и я ушел. Лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме... А психологическую подготовку прошел?

– Не, только бесконечные инструктажи и тренировки. Меня взяли из нехватки кадров, и сразу в пекло.

– Сколько работаешь?

– Год.

– А в чем твоя усталость выражается? Выгорел, на людей бросаешься? Или страшно тебе что-нибудь?

– Ага. Вот, собаку завел, чтоб перед сном с ней гулять, стресс снимать.

– А секс? Тоже, что ли, с собакой? Знаешь, расслабляет сильно.

– Да я пробовал, как нащупаю матку, так сразу все желание пропадает. До семнадцати лет не успел, гормональный взрыв спокойно пережил, а потом анатомия началась. Да и отец, как узнал, что я хочу стать хирургом, приволок на работу к себе и всякие операции показывал. Кесарево разное, экстирпации там... Не могу. Как увижу уполовиненный труп бабы, так сразу не по себе. Я же знаю, что искать.

– Да, хреновый ты хирург, надо сказать. Может, тебе уйти из медицины катастроф? Из спасотряда? Заняться, скажем, промальпинизмом, раз лазаешь? А не геройствовать?

– Да я привык уже к коллективу, и работа интересная, я же учился на год дольше остальных, когда со стоматфака на лекфак перешел.

– Ну ладно, попробуем.

Овик Сергеевич лечил его на совесть, беседовал с Гариком, учил управлять дыханием, включал Моцарта с гипнотическими внушениями на поднесущей частоте, но раз в полгода получал раздраенного спаса себе. Гарик просто не двигался сам и зависел от психолога. Чего они ни пробовали, даже антидепрессанты в отпуске, когда не нужно было подвергать себя опасности и иметь острую реакцию, ибо таблетки ее серьезно притупляли. Кончилось тем, что психологические сеансы переросли в странную и своеобразную дружбу, с совместным распитием бутылки из врачебного шкафчика и просмотром "веселых картинок"' из стола психолога.

– Правда, красивые?

– Ага.

– А ты бы их... того?

Гарик мог лишь прятать эрекцию под курткой.

– Ну, например, анал попробовать там, орал? Ведь телу все равно, с чем трахаться, хоть с надувным дельфином. Все дело в голове, в психологии. А ты поставь, поставь эксперимент с бабой.

* 9 *

Милиционер протянул убитому горем отцу погибшего мобильный телефон с цветным экраном.

– Вот практически все, что мы нашли при... в вещах Гарика. Отдать не могу, улика, но телефоны переписать стоит. Может, вы кого-то знаете.

– Я знаю всех, – подал голос Букин. – Это наши общие друзья, которые ходили к нам на Новый год и просто так, спасатели, спортсмены, их жены и девушки...

– Кто из них был настроен враждебно по отношению к Габриэлю?

– Он был душой компании, находил общий язык со всеми, даже с Дирлихтом.

– А по-русски?

– Андрей... как его... Бутц. Наш чокнутый сослуживец. Социопат.

– А он мог желать смерти?

– Нет, его лично обвинить нельзя, в... тот день он был на вызове. Да и Гарик ехал на базу. На смену Бутцу.

Молодой оперативник вынул из папки бумажку, сложенную вчетверо.

– Это по-армянски написано?

Тут подключился Левон Аршакович. Пробежал глазами, грустно улыбнулся и сунул было ее в карман.

– Нельзя, это вещдок. Вызовем переводчика.

– Нельзя, это═личное.

– В вашей ситуации нет ничего личного. Судя по вашему лицу, угроз там не содержится, но может, это приведет к важному свидетелю. Мы обнаружили и идентифицировали входящие звонки с телефонов Елизаветы Шошиной и Марии Бурмистровой. Что вы знаете об этих девушках?

Левон Аршакович и Букин переглянулись. Армянин раздумчиво проговорил:

– Письмо явно любовное, но я до последнего считал сына геем. Получается, он гетеросексуал... был.

– Подождите, он ходил к некоей Эмме раз в месяц, – заторопился Букин. – Но я никогда ее не видел. Наверное, он скрывал личную жизнь даже от меня. Я даже одно время думал, что он говорит о воображаемой подруге, чтобы быть как все, пока не нашел ее телефон в его блокноте. Я не знаю, кто из этих двух девушек Эмма.

– Установить личность автора письма невозможно, принтер не имеет характерных особенностей, как в случае с письменной машинкой. И конверт отсутствует. Возможно, он получил письмо из рук в руки на свидании и носил с собой как сувенир. Придется вызывать обеих.

*

Букин о ней не знал, даже не видел на фотографиях. Сильно обижался, что Гарик не знакомит его со своей девушкой. Иногда подкалывал: "Она что у тебя, еврейка, что ли? Ну, тогда давай, иди к повитухе, она тебе собственноручно обрезание сделает!"

Уж кто-кто, как ни Эмма могла рассказать в подробностях о последних годах жизни Гарика. Кочарян-старший после долгих колебаний набрал номер. Трубка ответила мужским голосом. Левон Аршакович вежливо осведомился:

– Простите, могу я поговорить с Эммой?

– С какой Эммой? Не знаю я никакую Эмму.

Кочарян-старший, не веря своим ушам, перезвонил еще раз – трубка разразилась раздражением с летучим кавказским акцентом:

– Слушай ты, мужик, повнимательнее номер копытом набирай!

"Сам баран!" – подумал Левон Аршакович, но спросил очень вежливо:

– А кто вы ей будете?

– Кому "ей"?

Дальше тянуть не было смысла.

– Это вы дали Гарику этот номер?

– Да.

– Как я могу к вам обращаться?

– Овик Сергеевич.

– А я его отец. Дело в том, что мой сын погиб. И когда выдадут тело, а оно улика, я хотел бы пригласить вас на хогехац. Забыл как по-русски.

– Поминки?

– Да. Я не спрашиваю, кем вы ему приходитесь, но я думаю, что вы важный человек в его жизни, раз он скрывал ваше имя под именем девушки.

– Я его психоаналитик.

– Разве у него были проблемы?

– Это медицинская тайна, которая даже после смерти не может быть раскрыта.

– Кажется, я догадался. Это связано с девушками. А про Машу или Лизу он не рассказывал?

– Про Машу да, про других нет.

– Увы, вас, наверное, вызовут в милицию, если еще не вызвали. Так что ваша тайна превратится в тайну следствия.

– До свидания, я запишу ваш телефон сразу же после разговора.

Левон Аршакович попрощался в ответ, попутно сожалея, что доверял Гарик не родному отцу, а чужому дядьке в белом халате.

* 10 *

Чтобы написать письмо по-армянски, Лиза старательно нагугливала ДК Армении, но такового не оказалось. И ей пришлось идти в Московскую Армянскую общину, где секретарша генерала Арутюнова волынила с переводом нескольких строк неделю. Превозмогая страх перед жуткими головорезами у порога МАО, девушка забрала листок с чудесными буквами, похожими на нежную каракулевую шерстку ягненка. Лизе, конечно, хотелось послушать, как звучит это послание, но секретарша оказалась неразговорчивой. В интернете начинающей армянофилке присоветовали обратиться на курсы армянского языка, что она и сделала. Пока что курсов не было, и она, не жалея карточки модемной связи, гуглила по ночам армянский алфавит и осваивала грамоту, благо что текущий 2006-й был годом культуры Армении в России, и всякого армянского добра в интернете заметно прибавилось. Базе гумарац аревик сер хаснум э. То есть: "Сокол плюс солнце равно любовь".

Лиза не помнила своей памятью землетрясения, но она рванулась читать газеты того декабря, ибо пока что для нее главной трагедией было именно землетрясение, а не геноцид армян в Османской империи. Насмотревшись печальных фотографий, она даже сочинила стих, обыгрывая название родного города своего любимого. Правда, в армянской среде ходили упорные слухи, что землетрясение не было результатом тектонической активности, а явилось следствием взрыва ракетных установок под землей. И что это была диверсия азербайджанцев.

Городишко по имени Белый

Заметает пороша-метель.

С белых гор серебристым снегом

Убирает скупую постель.

Черный камень, раздробленный в клочья,

Разрывает перину зимы.

Мы не видели это воочью,

Но запало в сердца и умы

Это горе, что взять предстояло

На себя, обнимая детей,

И укутать их в одеяло,

Чтобы стало кому-то теплей.

Курсы открылись только осенью, но к тому времени Маша раздобыла ей и телефон, и адрес ее любимого, так что можно было отсылать письмо. Но она медлила, мечтая разыскать его дом и положить письмо в почтовый ящик. Посылать по почте она не рискнула, боясь, что даже заказной конверт потеряется. Также ей втайне хотелось, чтобы сам Габриэль столкнулся с ней в подъезде. Она звонила ему на телефон, и когда он включался, молчала в трубку, обжигая себе нервы его напряженным "Алло". Его терпение лопалось, и он бросал трубку. Основной же способ любви к призраку был язык, гортанный и нежный до невероятного вкуса горячего шоколада. Она быстро делала успехи и обскакивала безъязыких ассимилянтов, которые учились вместе с ней, но не испытывали такого энтузиазма. Но для нее они были уже победой, ибо неразделенная любовь принесла свои плоды в виде новых, несомненно, интеллигентных друзей. И на этом бы ей остановиться, но ее юная душа требовала свиданий или хотя бы подглядывания за объектом. И она рискнула, съездила домой по указанному адресу, где подбросила письмо в ящик, просочившись внутрь под видом разноса газет. Кстати, она столкнулась, как ей показалось, с Машкой Бурмистровой. Окликнула, но та даже не поглядела в ее сторону. Что это было, она обозналась в темноте подъезда с побитыми лампочками?

*

А в это время Гарик готовился к серьезному испытанию, он решил в первый раз побыть с женщиной. И пригласил ту, которая позвонила ему первой. Он купил охапку ноздреватых георгинов, две банки пива и пачку презервативов. Вроде ничего не забыл. Маша пришла по первому его зову в ближайший удобный день, и этот день настал именно сегодня. Открыли пиво, посидели за столом. Маша расплылась и схватила Гарика за гульфик, провоцируя эрекцию, которая чутко и послушно запульсировала под ее прикосновениями. Боясь преждевременного истечения соков, возрастной девственник откинул штаны и белье, горделиво хвалясь возбуждением. Может, в этот раз получится. Его руки скользнули ей под юбку, не встречая сопротивления. Чулки, а дальше ничего нет. Он погладил нежные волосики лобка, тронул набухший бутон плоти, и проскользнул меж кожаных складок во влажную пещеру[Н7]. Совсем на чуть-чуть, чтобы не утыкаться в страшное для себя. Не девственница, но это и к лучшему, не придется ее лишать оной. Вторая рука тянулась к мужскому достоинству по многолетней привычке, но он остановил себя и принялся шарить свободной конечностью в ее декольте. Юная леди всячески помогала ему, расстегивая блузку и лиф. Гарик, трясясь от нетерпения, поглядел на полуобнаженную партнершу и восхитился упругости ее увесистой груди. Погладил и взвесил на ладони. Но тут умные руки хирурга его и подвели, посылая в мозг информацию об инородном теле под молочной железой. Упругий мячик силикона и больше ничего. Где-то должен быть и шрам от вмешательства. И вдруг все кончилось, вплоть до исчезновения эрекции – его захватили визуальные образы операций. Конечно, многим советовали просматривать и вспоминать их во время секса, дабы оттянуть эякуляцию, но сейчас был не тот случай.

Сожалея об испорченном акте любви, мужчина отнял обе руки и подтянул спущенную одежду. Маша, приготовившаяся к сладенькому, разочарованно и ворчливо бросила:

– Евнух!

А он сидел на краю кровати, уткнувшись лицом в ладони, и тяжело дышал, не произнося ни слова.

Маша попросила помощи в одевании – застегнуть лиф, но он остался глух к ее просьбе, сочтя продолжением домогательств. Девушка бросила цветы с пивом и ушла, громко хлопнув входной дверью. Вслед за ней запоздало выскочил Гарик, но она уже скрылась в лифте. Фельдшер допил пиво и выбросил банки вместе с напыщенным веником цветов в мусоропровод.

* 11 *

По горячим следам из камер видеонаблюдения была изъята запись, на которой был запечатлен момент драки; это был обычный кулачный махач без оружия, нехарактерный для "чистильщиков нации". Потом последовал удар в лицо, отчего потерпевший отлетел за границы видимости глазка.

Ориентировка на убийцу ушла в розыск. Видео, конечно, низкокачественное, но фейс тоже характерный, долго не прогуляет. Видимо, тут убой по неосторожности, но набросился он первым. Личная неприязнь?

– Вы можете опознать это лицо? – лейтенант выпытывал, как мог.

Букин его не знал. Через неделю из одного отделения позвонили.

– Майор Деменьев, нашли вашего обормота. Клерк это из офиса, предположительно, неонацист. В вещах найден букридер с "Майн Кампфом" и "Поваренной книгой анархиста".

– Поведение нехарактерное, тащ майор. На виду и сцепились. Вот если бы наш жмурец в электричке оказался, да с ножевыми...

– А ты, юноша, сейчас ещё и обкакаешься со смеху, – ляпанул майор. – Знаешь, как его звать? Рамон Гайлян, из давно обрусевших. Один нос и остался. Это ж надо, нацмен [7] и фашист.

– Может, просто скинхед? Музыку слушает и похулиганивает?

– Забудь. Такие скинхеды были давно, их науськали на идеологию. Это бизнес на крови. Но армянин-националист это интересно. Примерно так же, как если бы он бегал с портретом Талаат-паши.

– А это ещё кто такой?

– Министр внутренних дел Османской империи времен Геноцида.

Допрашивали Гайляна уже в ОВД, где завели дело. Поначалу он ушел в глухую несознанку, молчал и смотрел исподлобья на Коляна. Предъявление видеозаписи, где его фейс четко светился, не помогло сдвинуть дело. Описание выгод при сотрудничестве со следствием тоже плодов не приносило – армянин молчал, как советский разведчик. Лейтенант несколько раз выходил покурить, пытаясь придумать, как расколоть Рамона. Он знал, что кавказцы темпераментны и сгоряча могут проболтаться. Но тут другой случай – парень, очевидно, мстил и считает себя правым, потому молчит. Либо защищает чужой секрет, а верность горцев тоже известна всем.

Вот тебе и первое серьезное дело, служивый. Птичка уже в сетке, но без признания у тебя ни мотива, ни состава толком нет... Как же его колоть?

Колян старался не нарушать закон и следствие вел по правилам, но хотя бы более или менее. Однако сейчас, похоже, настал день, когда придется от правил отступить.

Лейтенант вернулся в здание и позвал рядового по кличке Медикамент[8], который по прошлой профессии был неврологом-мануальщиком и делать больно умел и любил. Боевыми искусствами владели все, но Медикамент был просто садюгой. Хватило пяти минут, чтобы парень размяк.

– Да, я состою в группировке у Бориса Касперовича. Он заставил меня вступить в его группу обманом... Это нацисты, они меня литературой снабжали, пытались мозги промывать, – заверещал помятый Рамоша.

– Касперович? Это что же, еврей, что ли? И каким обманом он тебя туда приволок?

– Да. Он обещал выдать за меня свою дочь. Он ее подо всех подкладывает. Она очень красивая, я тогда не знал, что она шлюха.

– Так что, получается, там и проституция? А отец – сутенер? Мерзость какая.

– Получается. Молодой я был, любил ее сильно. Она такая с виду миленькая, маленькая евреечка, кудри эти, глазища черные...

– А что же ты земляка убил, а, Рамон Рубенович? Из-за еврейской потаскухи? Ты же уже знал, что она такое.

– Сам он убился. Я его пнул, наехать хотел, а он отлетел, и прям башкой. Я хотел его заставить явку сделать, а не согласится – так отомстить...

Что ж, показания совпадают с видеозаписью.

– А что не поделили? Вы же, армяне, друг за друга горой!

– Он Машу изнасиловал, вы проверьте. Она ко мне пришла, вся в слезах, говорит, этот падла ее обманом домой притащил и изнасиловал. Маша мне как сестра, я за нее любого бы порвал.

– Она обращалась в милицию после случившегося?

– Нет, сразу ко мне.

– Так мы ничего не проверим. Она тебе набрехала, а ты поверил. После такого надо на освидетельствование в судмедэкспертизу бежать, а не к горячим друзьям-головорезам. А тебя теперь посодють, Рамоша. На два года, за убийство по неосторожности. А Маше тоже причитается, за организацию убоя, – лейтенант обернулся и велел: – В СИЗО подозреваемого, а дело в прокуратуру. Машу вызвать на допрос. Мы свое сделали.

* 12 *

Проводить в последний путь Габриэля съехалась половина Москвы. Спасатели, врачи да и просто добрые сыны Аястана. Приволокли даже того не то психолога, не то психотерапевта из захолустной поликлиники, которая, по словам Ашотыча, тоже каким-то боком относилась к структуре МЧС. Впрочем, психолог тоже был армянин, только диаспорский, обрусевший. К инициативе Ашотыча Кочарян-старший отнесся с подозрением. На протяжении всей церемонии похорон он недобрым взглядом зыркал на психолога в надвинутой кепке. Тот вел себя тихо, стоял в сторонке, участливо молчал, простужено шмыгал носом и утирал преющие усы. Гроб опустили в могилу. Присутствующие бросили по горсти земли, психолог тоже зачерпнул сырого глинистого месива из самой сердцевины кучи и неловко сбросил в яму:

– Он ко мне стресс снимать приходил... Прощай, Гарик.

Левон Аршакович опешил. "Вот она кто, наша "Эмма"... Ничего, стервец, у отца брать не хотел, даже психолога сам нашел", – шепнул он на ухо жене. Наринэ заплакала.

Для поминок Кочаряны арендовали небольшой ресторанчик, чисто национального пошиба. На хогехац наготовили простой хашламы[9] без овощей и шила-пеляв[10], которые были традиционны у северных армян. Впрочем, чего поесть и выпить было много. Психолог взял и ужрался моментально, налегая на халявные харчи, и подсел к безутешной Стелле.

– Ишь, Ованнес Воскеберан[11] выискался, на чужом горе наживается, – пошли шепотки среди родни.

Овик же не то недопонял, не то пропустил мимо ушей.

– Да, это я, – урчал он на ухо молодой матери. – Я думаю, армянам давно пора сплотиться...

Это было из Довлатова. Но дальше его действия были совсем не интеллигентными, он залез за шиворот бедной сестренке покойного. За что и получил в хрюкальник от бывшего её мужа, который тоже пришёл проститься с бывшим родственником. Далее события развивались стремительно: пьяненький психолог схватил льняную салфетку и, промокая кровавый нос, побежал к машине прятаться. За ним погнались все присутствующие мужчины во главе с основным защитником. Левон Аршакович схватил трость и хромоного поскакал за толпой. Овик шмыгнул в авто, но бывший муж дернул его за шиворот, за что и получил по мошонке.