Текст книги "Морской волк. Стирка в морской воде"

Автор книги: Григорий Лерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Он наконец перестал грустить и улыбнулся.

– Я, Виктор, тост сказать хочу. Тогда еще, в школе, запомнил… Давным-давно, когда горы еще не были седые, высоко в горах жил ужь. Ужь – это, Виктор, горный змей такой, у вас не водится… Жил он в месте темном и сыром, потому что воду любил, и каждый день подползал он к ручью, стекавшему по скале, и клал в него голову. И мечтал этот ужь, что сдвинутся горы, закроют дорогу ручью, и разольется большое озеро, такое же красивое, как далеко-далеко отсюда, про которое ему дедушка рассказывал… Однажды поднял ужь голову, видит: орел в небе летает. «Эй, – крикнул ему ужь, – зачем просто так летаешь, уважаемый? Лучше посмотри, не видно ли внизу большого красивого озера, и расскажи мне, какое оно». Но орел ничего не ответил и улетел, потому что гордый был. Ужь тоже был гордый и сильный, свернулся он в кольцо, прыгнул высоко-высоко и полетел. И увидел он дедушкино озеро, но продолжал лететь дальше, потому что понял радость полета и мечтал теперь долететь до самого края земли.

Дядя Теймур замолчал.

Я незаметно вытер уголки глаз и с чувством сказал:

– Прекрасный тост, дядя Теймур! Только в нашей школе его немного не так произносили. И за что мы выпьем?

– А выпьем мы, Виктор, дорогой, за исполнение неожиданной мечты.

Мы выпили и совсем немного помолчали. Кажется, с задачей, поставленной Чариком, я пока справлялся, но, насколько я понял тактику гостя, вплотную к ключевой проблеме мы приблизились только сейчас.

И я угадал, клянусь всеми мочалками «Мойдодыра»!

– Два года назад позвонил мне один хороший человек и говорит: «Зачем в такой день дома сидишь, дядя Теймур? Кто в такой день дома сидит? Торговый порт знаешь? Приезжай туда, там рядом с воротами один человек распродажу устроил. Если немного денег есть, можно настоящий пароход купить, совсем дешёво. А дешёвый не потому, что плохой, а потому что государственный. Я тебя у ворот встречу и отведу, не беспокойся, дядя Теймур».

Зачем мне, думаю, пароход? Я всю жизнь коньяк продавал, мой отец коньяк продавал, мой дед этот коньяк выращивал… Но поехать надо, если хороший человек ждет. Поехал… Купил… Два купил – себе и Автандилу. От удивления купил – никогда не думал, что пароход так мало денег стоит…

Через два месяца все бумагами оформил, что дальше делать, не знаю. Пароход на Мальте стоит, остров такой посреди океана есть, надо деньги еще платить. Тут Автандил из Москвы звонит, радуется. Он свой пароход тоже бумагами оформил и сразу продал. Хорошо продал, две цены взял. «Давай, – говорит, – дядя Теймур, еще пароход купи». Но там уже пароходы не продавали – кончились. Огорчился Автандил и говорит: «Давай тогда твой продадим, я тебе умного человека подскажу». Я согласился, конечно. Зачем мне пароход, я всю жизнь коньяк продавал…

Назначили мы встречу. Приезжает умный человек и веришь, Виктор, прямо на колени падает. «Дядя Теймур, – говорит, – не продавай пароход! Давай лучше грузы возить, ты эти деньги за год вернёшь. Я, говорит, двадцать лет моряком был, потом в коммерческом отделе в пароходстве работал, головой своей отвечаю – не пожалеешь, дядя Теймур».

Я не хочу, отказываться стал, а он еще горячее становится. Потом вздохнул и спрашивает: «Дядя Теймур, у тебя машина есть?» Есть, говорю, дорогой, у кого ее нет? «Ага, значит, в твоей родной деревне у всех машины есть?» Конечно, у всех, дорогой, отвечаю, зачем спрашиваешь? А он такой хитрый вдруг сделался и опять спрашивает: «А пароход в твоей деревне у кого-нибудь есть?»

Я сначала посмеяться хотел, потом задумался. Понимаешь, дорогой, люди что говорят? Вот идет дядя Теймур, хороший человек, хороший коньяк людям продает. Вот Нодар идёт, тоже хороший человек, тоже коньяк продаёт. Автандил, Нестор – все хорошие люди, все коньяк продают… А этот Петрович подождал, пока я подумаю, и ещё говорит: «Ладно, – говорит, – дядя Теймур, давай продадим твой пароход. Его другой человек с радостью купит, название даст, будет грузы возить. А ты зато, дядя Теймур, хорошие деньги получишь». Я опять заинтересовался: какое ещё название, разве нет у парохода названия? «Любое название, – говорит этот Петрович, – какое хозяину в голову придет. И назовет он его „Горный орёл“ или „Арарат“, например». Нэт, говорю я решительно, не будет мой пароход «Арарат» называться. Давай, Петрович, грузы возить. Вот так я, Виктор, дорогой, судовладельцем стал. Но как-то еще сомневался. А потом Петрович на Мальту ездил, мне фотографию привёз…

Дядя Теймур полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию, долго ее рассматривал и наконец, вздохнув умиленно, подал мне.

Большое океанское судно стояло у причала, заваленного стальными конструкциями. Вразнобой торчали стрелы пяти кранов. Когда-то белая надстройка выглядела так, как будто на нее выплеснули огромный ушат помоев: сверху вниз тянулись грязно-рыжие потеки ржавчины. Борт тоже был заляпан разноцветными пятнами, только в самом носу, над якорем, антрацитово блестел свежей краской небольшой участок, на котором сияли ровные белые буквы: «Dada Teimur». С кормы лениво свисало красное полотнище с рыцарским крестом.

Я вернул фотографию, на ходу придумывая, как бы поприличнее отозваться об этой груде ржавого железа, но тут меня осенило:

– Дядя Теймур, так это и есть предмет вашей противоестественной любви?

Он бережно взял фото, взглянул ещё раз, и глаза блеснули.

– Очень люблю, Виктор, да, дорогой. Никогда так коньяк не любил. Пока в машине еду, три раза фотографию рассматриваю.

Я замотал головой и саркастически хмыкнул.

Через три секунды дядя Теймур был уже у двери. Но я через эти же три секунды был у той же двери, придерживая ее ногой и хватая дорогого гостя за локоть.

– Дядя Теймур, да я совсем не о том, успокойтесь, дорогой. Пароход у вас классный, мне очень понравился, честное слово…

Дядя Теймур не верил, сопел и вырывался.

– Расцветка такая современная, камуфляжная, – продолжал я заливаться соловьем, – в осеннем лесу пройдет мимо, и не заметишь. Название со вкусом подобрано, это вам не «Арарат» какой-нибудь, гад буду, в смысле, клянусь бородой Аллаха.

Он ослабил напор и подозрительно посмотрел на меня глазами обиженного ребенка; которому возвращают только что отнятую шоколадку.

– А смеялся зачем?

Надо было жертвовать фигуру, и я пожертвовал.

– Да из-за Чарика вашего.

Дядя Теймур нерешительно повернулся к столу.

– Почему из-за Чарика, скажи.

– Ну, он позвонил, предупредил о вашем приходе. – Я решил сдавать Чарика с потрохами. – Сказал, что речь о любви пойдёт, я только не понял, к человеку или, например, к животному, с каждым бывает, знаете ли, он как-то неясно выразился. А вы, оказывается, в пароход влюбились, ну я и обрадовался… Садитесь в кресло, дядя Теймур.

Дядя Теймур робко улыбнулся.

– Влюбился, правильно сказал Чарик. А животных я тоже люблю… Я в кресло не хочу больше, Виктор, дорогой, низко очень. Я вот в этот стул сяду.

– Вот и чудненько. И прекрасненько, – засуетился я. – Давайте, я вам ещё коньячку налью.

– Спасибо, дорогой. – Дядя Теймур явно чувствовал себя неуютно. – Коньяк я тебе в подарок принёс. Ты извини, дорогой, погорячился дядя Теймур.

– Да бросьте! – отмахнулся я. – Что Чарик, что Лизка – одно недоразумение. Только непонятно, кто из них кого учит.

– Правильно говоришь, Виктор. Я тебе о другом сказать хочу. Совета просить пришел.

– А что такое? – удивился я. – Неужели угнали такого красавца?

– Нет, не угнали, Виктор. Всё идёт хорошо пока. Но могут произойти такие, знаешь, очень нзприятные… нэприятности.

Я так и сделал стойку.

– Слушаю вас, дядя Теймур. Давайте все по порядку.

– Я, Виктор, дорогой, всю жизнь коньяк продавал…

– Нет, дядя Теймур, с самого начала не надо. Ваша неожиданная мечта уже исполнилась. Поехали дальше…

* * *

На Востоке, говорят, время течёт в два раза медленнее. Мы же ещё в восемьдесят шестом году прочно оказались на Западе, причём наш поводырь не таскал свой народ сорок лет огородами, истребляя пережитки, а просто провозгласил: «Мы уже на Западе, товарищи!» и перенёс плетень к сто восьмидесятому меридиану.

Дядя Теймур говорил и говорил, то умиляясь, то сокрушаясь, а когда закончил рассказ, то удивился и горящей настольной лампе, и чёрному окну за моей спиной. Я же фиксировал каждый час, но слушал терпеливо и внимательно, и не только из-за Чарика.

Гость рассыпался в красочных прощаниях и пожеланиях, вызвал машину и уехал. В кабинете не прозвучало ни предложений, ни обещаний, мы просто мило поболтали. Кажется, он остался доволен встречей. Каким остался я, я еще не понял, надо было все хорошенько обдумать.

Все сделали, как Петрович учил. На Мальте зарегистрировали «Теймур Шиппинг Компани», там же провели ремонт. В Питере открыли офис, с деньгами дядя Автандил помог. Все затраты окупились через год, что еще более усилило любовь дяди Теймура к своему заокеанскому крестнику. Он повесил на стену в кабинете большую карту и каждое утро, сопя и кряхтя, забирался на стул со штурманской линейкой и циркулем и передвигал маленький намагниченный кораблик.

В мае, то есть четыре месяца назад, произвел дядя Теймур плановую смену экипажа, до этого у него уже отработали две смены по восемь месяцев. Через пару месяцев выплатил первую зарплату. А еще через пару недель одному из членов экипажа перевод в банк пришел на восемь тысяч долларов. Человек этот старпомом на судне работает, деньги перевел из Южной Африки, скорее всего, сам – время стоянки совпадает с датой банковской операции.

Откуда у простого и наивного судовладельца дяди Теймура конфиденциальная банковская информация, он уточнять не стал. Откуда такие деньги у члена экипажа – вовсе непонятно, старпом получает у дяди Теймура тысячу шестьсот в месяц.

Обратился дядя Теймур к компетентному Петровичу, может, знают моряки какой-то секрет. Петрович огорчился, он, оказывается, сам этого старпома на «Дядю Теймура» устроил. Личных секретов, сказал Петрович, много, но больше пятисот на них не наваришь, то что выше – это уже явное покушение на деньги или имущество дяди Теймура. Огорчился и дядя Теймур и послал Петровича в командировку, в африканскую страну, куда с развевающимся красным мальтийским флагом направлялся с грузом риса теплоход «Дядя Теймур». О визите высокого гостя капитана известили заранее, чтобы зря не обижать людей. Просто прибыл начальник посмотреть, как люди работают, о проблемах поговорить и так далее.

Вернулся Петрович очень озадаченным. Никаких следов левых грузов или хищения судового имущества он не обнаружил. Моряки работали хорошо, прибавки к жалованью не просили, в общем, проявляли всяческую лояльность к дяде Теймуру, пароходу и человеку. Оставалось предположить какой-то очень удачный частный бизнес шибко грамотного старпома и на этом успокоиться, что дядя Теймур и сделал, но Петрович успокаиваться не хотел.

Совсем недавно на вышеупомянутый счет упали очередные восемь тысяч, и снова из Южной Африки, куда судно заходило за водой и топливом. Тогда-то Петрович впервые произнес страшное слово «наркотики». Дядя Теймур огорчённо сказал: «Вах!», или что-то в этом роде, и полез на стену с картой, но Петрович, неудовлетворенный впечатлением, объяснил, что продавать из-под полы водку и перевозить наркоту – это совершенно разные вещи. Если за водку влепят штраф или, в худшем случае, настучат бамбуковыми палками по пяткам, то за наркоту арестуют пароход со всем экипажем на абсолютно неопределенный срок, во время которого беспризорный «Дядя Теймур» по частям разбежится в разные стороны, сопровождаемый любопытной и предприимчивой африканской общественностью.

Короче говоря, над романтической любовью, вспыхнувшей с первого взгляда между дядями Теймурами, нависла смертельная угроза, и, чтобы устранить ее, надо было во всем разобраться на месте.

Вот такая неопределенно-критическая ситуация сложилась к тому моменту, когда я ворвался к Чарику со стволом в руках и заорал: «Всем на пол, уважаемые!»

С утра у меня все валилось из рук от навязчивого подозрения, будто я что-то забыл. Наконец, уже собравшись на работу и открывая входную дверь, я вспомнил, позвонил Чарику и довольно резко отчитал его за вчерашний нелепый анонс, чуть не поставивший меня в идиотское положение перед дядей Теймуром. Я так разошелся, что припомнил ему и одесские разборки, и недавнюю Лизкину выходку.

Чарик смутился, стал оправдываться, потом настороженно спросил:

– Ты что же, Виктор, хочешь на дядю Теймура работать?

– Ничего я не хочу, и никто мне ничего не предлагал. Посидели, посплетничали о всевозможных извращениях и разошлись как в море корабли, даже телефончиками не обменялись. И вообще, я на работу опаздываю. Всё!

– Я повесил трубку, хотя и чувствовал явный перебор. Едва я устроился в кресле в своем кабинете с утренней чашкой кофе, раздался звонок, и Ленка объявила:

– Телефон, шеф. Возьмите трубку, шеф.

Я взял. Что оставалось делать?

– Виктор? Ещё раз здравствуй, дорогой…

– Здравствуйте, дядя Теймур. Я, честно говоря, жду вашего звонка.

– Виктор, это не дядя Теймур со всем. Это Чарик.

– Привет, Чарик! – обрадовался я. – Давно не виделись.

– Ты, Виктор, сейчас не очень занят? – осторожно спросил Чарик.

– Совсем не занят, Чарик. Кофе пью.

– Тогда я зайду, Виктор, да? Я тут у дверей «Мойдодыра» в машине сижу.

– Заходи, дорогой! Мой «Мойдодыр» – твой «Мойдодыр». Зачем спрашиваешь?

Чарик зашел, вопросительно взглянул на меня и широко улыбнулся.

– Если будешь всегда такой горячий, Виктор, тебя Толич заместителем возьмёт.

– Да ладно… Кофе будешь пить, такой горячий?

– Я тебя, Виктор, поблагодарить заехал. Дядя Теймур звонил вечером, хорошо звонил, доволен остался. Ты извини, дорогой, если я что-то не так сказал, волновался немного.

– Все нормально, Чарик. Так ты, как я понимаю, в курсе?

Чарик был в курсе и насчет наркотического происхождения денег очень сомневался. Свои сомнения он почерпнул в обильном компромате, собранном в свое время его бывшими коллегами на моряков загранплавания. Самые крутые и нахальные грабили контейнеры на контейнеровозах, но это была элита – сплошь и рядом чьи-то детки и зятьки, уборщики и буфетчики, командующие капитанами. Основная же масса крутилась на этакой застенчивой контрабанде: джинсы, платки, часы, икра, водка. Все в меру, в небольших количествах, но под приличные сроки в случае провала. Если не вломят свои и не схавает таможня, можно было за год накопить на десятилетнюю «пятерку», которая стоила порядка пятисот долларов в Антверпене, Гамбурге или Роттердаме.

Были, конечно, и уникумы, но они, как правило, быстро попадались. Бывший коллега, любезно предоставивший Чарику информацию, с улыбкой вспомнил матросика, надрывно гулявшего в «Метрополе». Двое терпеливых сотрудников, оказавшихся поблизости, вмешались только тогда, когда Чего Изволите в третий раз получал деньги по одному и тому же счету. Рубли у юного Рокфеллера кончились, он попытался откупиться финскими марками и был схвачен с поличным. Кололся охотно – видимо, давно хотел похвастаться своим криминальным талантом перед кем-нибудь, а тут представился случай.

Стоя ночью на счете груза в сирийском порту, морячок прознал о дефиците машинного масла в дружественной стране и, главное, о желании его приобрести не столько за деньги, сколько традиционным путем. Он не поленился тридцать раз сбегать на корму с пустой молочной бутылкой, оттуда тридцать раз спуститься в машинное отделение к заветному крану, тридцать раз вернуться на причал и потом забежать к себе в каюту с обмененной бутылкой местного бренди. К сожалению, вахта закончилась очень быстро, на следующий день судно ушло в море, и суперчелночный тур не повторился. На обратном пути судно заходило в Швецию и Финляндию, где неприхотливые скандинавы влёт разобрали гаэ по пятнадцать долларов за штуку.

Парня попутали статьей, отняли деньги и, конечно, уволили. Наверное, он еще кому-нибудь проболтался, потому что через десять лет точно такие же фокусы стали проделывать солидные члены правительства, и не с молочными бутылками, а с эшелонами.

– Нет, Виктор, это не те люди, – подвел итог Чарик. – Наркотики – не их профиль. Что-то они химичат с грузом, я так думаю. Как ты считаешь, если из десяти тысяч тонн риса пятьдесят тонн налево пустить, очень заметно будет?

– Дядя Теймур говорит, что Петрович бы заметил.

– Главное, дорогой, что дядя Теймур не заметил. А Петрович мог заметить и промолчать…

– Да нет же, Чарик! – перебил я его. – Петрович не будет вреда делать. У него ведь тоже исполнение неожиданной мечты. Он всю жизнь, наверное, капитаном хотел стать, а тут стал чуть ли не начальником пароходства.

– Твоё сравнение, Виктор, не в пользу Петровича, – глубокомысленно изрёк Чарик. – И потом, здесь нет вреда. Только прибавка к зарплате. И еще… – Чарик замялся. – Я дяде Теймуру молчать обещал, и ты не говори ему, да?

– Ну да, да, Чарик…

– Этот Петрович был уже раньше в контрабанде замешан. Что-то там с джинсами получилось.

Где-то глубоко внутри я почувствовал легкий вакуум разочарования. Почему – не понял, только почувствовал.

– Так что, зря дядя Теймур всяких ужасов путается, – продолжил Чарик. – Ничего с его пароходом не случится. А вернется этот старпом, я его сам спрошу внимательно. – Чарик улыбнулся. – Дядя Теймур тебя нанять хотел, чтобы ты, Виктор, все на месте разузнал. Я боялся, ты смеяться будешь, обидишь пожилого человека. Ты ведь не всегда деликатный можешь быть, Виктор. С Толичем плохо разговариваешь… Извини, если что не так, дорогой.

– Да уж, с вашей деликатностью он бы меня не раньше Нового года сосватал. Говорю же, ни слова про услуги сказано не было. Ты вот что скажи, Чарик. Ты на Петровича компромат там же копнул, у бывшего коллеги?

– Там же, – кивнул Чарик.

– Так объясни, дорогой, – продолжил я подозрительно, – там что же, так и написано: «Что-то там с джинсами»? Что именно, не хочешь выложить?

– Ну это долго объяснять, Виктор.

– Ничего, я к вам уже привык, Чарик.

Чарик пожал плечами.

– Я, Виктор, совсем в другом на правлении работал. У нас посложнее было. А с моряками просто всё организовали, как в детском садике. Им не надо было на каждый пароход стукача сажать – у них штат первых помощников был. Стучати в открытую, никакой конспирации. Сам понимаешь, какие люди на эту работу шли. Мой товарищ говорил, некоторые отчеты читал – тошнить хотел.

– Ты это к чему, Чарик? – не понял я. – Неужели дядя Теймур хотел меня на свой пароход первым помощником направить?

– Нет, Виктор, – заулыбался Чарик, – отменили их уже. Сразу после августа девяносто первого отменили.

– Жаль, – огорчился я, – была бы классная крыша… Ты про Петровича-то не виляй, Чарик, ты с детективом беседу имеешь, а не с детским садиком.

– Я не виляю совсем! – возмутился Чарик. – Зачем перебиваешь? По порядку слушай… Этот первый помощник после каждого рейса на всех отчёт писал в партком о проделанной работе. И на Петровича отчет был, когда он ещё третьим штурманом служил, только отчёт затерялся где-то. А в деле отметка осталась, что имел место инцидент с джинсами. Потом, когда этого Петровича на капитана выдвигали, отметка всплыла: что-то там было с джинсами, контрабанда, одним словом. Ну его и задвинули обратно. Если бы отчет сохранился, простили бы за давностью, почти у всех такие отметки имеются, а так – неизвестно, что он еще там с джинсами натворил.

– Ну а Петровича спросили? Он что говорит?

Чарик задумчиво почесал переносицу.

– Петровичей в таких делах не спрашивают, Виктор. Автономно решают.

В кабинет заглянула Ленка, мило улыбнулась Чарику и довольно кисло посмотрела в мою сторону.

– К вам клиент, шеф!

Ленка вот уже второй раз назвала дядю Теймура клиентом. Может быть, в следующий заход он все же решится – Бог любит троицу. Хотя кто знает, что любит Аллах? На Востоке спешить не любят, это точно.

Дядя Теймур вошел не так, как Ленка. Он, наоборот, что-то неприветливо буркнул Чарику, мне же засиял зубами как родственнику.

– Здравствуй, Виктор! Здравствуй, дорогой!

– Здравствуйте, дядя Теймур! Садитесь. Прямо в стул садитесь, – ответил я, приготовившись вежливо выслушать подноготную рода Тенгизовичей.

– В стул не хочу – высоко очень. И в кресло не хочу. Я тебя, Виктор, дорогой, на работу попросить хочу.

Я не успел ничего ответить. Атмосфера в кабинете резко накалилась, сверкнули молнии из-под насупленных бровей и грянул гром. Дядя с племянником заговорили громко и одновременно. Я ничего не понимал, хотя часто употреблявшиеся слова «Виктор» и «Пэтровыч» примерно указывали общее направление диалога. Дядя Теймур пару раз вспомнил Тэнгыза, видимо, грозил пожаловаться. Чарик пару раз упомянул Толича, видимо, грозил пожаловаться. Других русских слов гости не употребляли, несмотря на довольно высокий накал страстей.

Я решил принять участие в беседе.

– Барбамбия кергуду, джентльмены, – ввернул я первое, что пришло в голову по этому поводу. – Спорящий с женщиной и с ишаком сокращает своё долголетие.

Оба замолчали и уставились на меня: Чарик – с удивлением, дядя, Теймур – с уважением. Я воспользовался паузой и окончательно завладел инициативой:

– Чарик, как-то ты пожилого человека совсем плохо уважаешь. Кричишь, горячишься. Хочешь младшим Толичем стать, да? Дядя Теймур, а вы не отвлекайтесь, выкладывайте. Если посторонние будут мешать, мы их попросим.

– Это куда попросим? – зловеще спросил Чарик.

– Так снова на больничный. Давай, я быстренько за «Пепси» холодненькой сбегаю, хочешь, Чарик?

* * *

Итак, Виктор Эдуардович меняет профессию. Хотя, впрочем, предстоящий сериал можно с одинаковым успехом назвать и «Операция Ы», и «Кавказская пленница», и «Бриллиантовая рука», а первая серия с визитом дяди Теймура вполне сойдет за несостоявшийся служебный роман.

Моя вербовка прошла успешно, несмотря на бурное противодействие Чарика. Предчувствуя неизбежное фиаско, он выложил основной аргумент. Оказалось, Клин, уезжая, строго-настрого приказал Чарику постоянно держать меня в поле зрения, чтобы я опять не вляпался, не уделался и так далее.

– Купи подзорную трубу, Чарик, – посоветовал я ему. – Или сообщи Клину, что ты угрозами и хитростью заманил и отправил меня в морской круиз до его возвращения. Тем более что так оно и было. Ты же выдвинул мне форменный ультиматум: или я ублажаю дядю Теймура, или получаю кровного врага в твоем лице. Сечешь, кто из нас уделался, а, Чарик?

– Я совсем не так хотел, Виктор, – попытался оправдаться Чарик. – Я хотел…

Он посмотрел на дядю Теймура и замолк. То ли шантаж подействовал, то ли родственные чувства возобладали над трудовыми отношениями.

Дядя Теймур обязался мне платить три тысячи долларов в месяц, плюс стопроцентная прогрессивка за успешное решение проблемы, плюс ежемесячный оклад матроса в семьсот пятьдесят долларов. Поначалу, чтобы скрыть мой непрофессионализм, было предложено послать меня уборщиком или буфетчиком, но я с негодованием отказался. Матросские обязанности привлекали меня гораздо больше. Насколько я помнил из литературы и фильмов, матросы поливают из шланга палубу, красят лаком деревянные перила, ловят акул, машут красными флажками в разные стороны, а с приходом в порт сразу бегут в кабак или к шлюхам, и что-то я нигде не читал, чтобы к шлюхам бегали буфетчики. К тому же матрос получает на тридцать баксов больше.

Дядя Теймур не противился. Он был ужасно рад, что за дело берется такой важняк, как я, и согласился влет. Единственное, о чем он настойчиво напоминал, это о деликатности поручения. Чарик был совсем не рад и напоминал об осторожности.

Я заверил племянника, что буду осторожен, как комар, доживший до старости. Я заверил дядю, что буду деликатен, как троекратный «Стой, кто идёт?».

Мы ударили по рукам.