Текст книги "Девичий паровозик 1912г (СИ)"
Автор книги: Григорий Жадько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Я трижды прочитал письмо. Положил его в центр круглого стола, и ходил почти полчаса, обдумывая ответ, наконец, решительно обмакнул перо в чернильницу.
«Милая Маша! На той неделе думаю, все мои производственные дела подойдут к концу. Основное место моего пребывания полигон офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме. Даже если обстоятельства вынудят меня уехать, это ничего не значит. Я буду писать Вам и оттуда, хотя я, конечно, втайне желаю нашей скорой встречи. Но это решение всецело зависит от Вас. Если Вы согласны напишите, как бы Вы это хотели устроить? Ваш Михаил».
Следующее письмо от нее пришло в пятницу.
«Здравствуйте дорогой Миша. У нас отмечали сегодня праздник Иван-Купала. Катались на лодках за счет заведения. Жгли смоляные бочки. Были даже салюты. На фуршет давали ломтики семги и шампанское. Но мне не было весело. Неотступно думаю, о Вас и считаю дни до нашей встречи, но вот как это устроить ума не приложу. Здесь встретила своих знакомых по Петербургу Алентовых. Парочка очень зловредная. Если до них дойдут слухи о наших отношениях, они непременно сообщат мужу. Так что встреча здесь очень нежелательна. Можно конечно поехать к Вам. Думаю, Вы могли бы все устроить, но это такой низкий поступок с моей стороны, что и Вы и я сама перестану себя после этого уважать. Тайно приехать, встречаться в захолустной гостинице, это выше моих сил. Короче я сама не знаю, как быть и вполне возможно, что Господь противится нашей встрече. Стоит ли усердствовать. Может все оставить как есть, и вспоминать друг друга самыми добрым словом. Ваша М».
Поздно вечером в пятницу, перед закрытием я отнес на почту письмо, которое написал торопясь в надежде, что к понедельнику получу от нее ответ.
«Как я соскучился Маша. Пишу быстро. Думаю, успею сегодня отправить. Хорошо бы приехать к Вам в понедельник или раньше. Узнавал. На извозчике не дорого. У меня есть хороший знакомый Захарыч, которого я знаю давно. Предварительно я уже все обговорил. Я подъеду, и не буду выходить из пролетки. Он зайдет один. Вы должны быть собраны и последовать за ним. Мы можем направиться на берег Финского залива подальше от глаз и просто посидеть, покупаться, попить шампанское или приехать в гостиницу, против которой вы возражали. Или сделать первое, а потом и второе. Короче это мои предложения, а Вам решать. С ответом не задерживайте. Ваш Михаил».
В этот раз письмо от Маши пришло раньше обычного, вечером в субботу и это было как нельзя, кстати, так как я весь истомился. Оно было совсем коротким как выстрел.
«Я согласна на все. Полностью доверяю Вам. Жду. Надеюсь. Ваша М».
Утром в воскресенье, когда еще только, только первые лучи солнца коснулись зеленых макушек Церкви Петра и Павла, мы с Захарычем отправились в путь. Выехав из города, мы проехали старое лютеранское кладбище, потом православное кладбище и мост через новый отводной канал. Повозка шла ходко. Сильно трясло, но я почти не замечал этого. Мелкая нетерпеливая дрожь, время от времени пробегала по моему телу, и одновременно хотелось спать. Всю ночь я почти не сомкнул глаз. Тем не менее, возбуждение не покидало меня и не давало расслабиться. По подсчетам Захарыча, к десяти часам, если все будет благополучно, мы должны были добраться до места. Солнце стало пригревать. Чувствовалось, день опять будет жарким и душным.
По пути мы заехали в рощу, которую посадил Петр Великий. Здесь было прохладно и немного сумрачно. Там мы сделали небольшой привал, испили ледяной воды из источника и набрали с собой в жестяной бидон. Источник был белокаменный с двумя ангелами, которые руками поддерживали струю. Кругом было много мусора. Захарыч плотно закусил вареными яйцами и домашними пирожками с творогом. Я от предложенного угощения отказался, так как перед этим обстоятельно почистил рот зубным порошком.
Отдохнув, мы продолжили свой путь по едва накатанной дороге. Местность изменилась. Кругом высились старые дюны покрытые лесом. Местами перешейки были связаны чистым песком. Повозка пошла трудней. Чувствовалась близость Финского залива. Колеса тонули. Лошади было нелегко. В отдельных местах нам с Захарычем приходилось выходить и идти рядом, пока не кончался такой рыхлый участок. Наконец вдали показалась Канонерская слобода, и мы свернули на тракт. Наша лошадка сразу побежала веселей.
Спустя еще полчаса пути показался нужный нам пансионат. Двухэтажные деревянные дома выглядели добротно. Все строения были покрыты крашенным листовым железом зеленого цвета. Фигурные крыши затейливо устремлялись в небо. В боковых флигелях были устроены столовая, библиотека, бильярдные и карточные комнаты.
Захарыч отправился разыскивать Машу. Я приспустил полог и в нетерпении осматривал площадь. В центре высился величественный памятник Петру I. Вытянутая рука его, основательно обгаженная голубями, показывала в сторону Финляндии или Швеции. Взгляд был строгий и даже воинственно страшный. Кругом стояли скамейки, на которых сидели отдыхающие. Дамы все сплошь были с зонтиками, и очень задумчивы. Мужчины красовались в шляпах на английский манер, а дети в панамках или больших мексиканских уборах до полуметра в диаметре с подвязками под подбородком. Некоторых ребятишек родители катали на пони, осторожно ведя их под уздцы.
Наконец он увидел возвращающегося Захарыча. Старый солдат не потерял выправку, шагал бодро, размашисто. Чуть поодаль сильно отстав, шла Маша, изображая скучающий вид, как и все вокруг. На ней было свободное светлое платье с завышенной талией. Длина его была почти до щиколотки. Поверх него легкая кофейного цвета кофточка из джерси. В руках она держала собранный зонтик, а на голове у нее была изящная темная шляпка с искусственными розами. Лицо ее было закрыто коричневой вуалью.
–Поступила команда отъехать,– проговорил Захарыч, взбираясь на облучок. – Тут слишком людно. Мария Александровна, сказала, что лучше забрать ее у детской веранды. Там, за деревьями.– Возница показал рукой. – Она сама подойдет.
Я изнывал от нетерпения, но пришлось подчиниться. Мы встали в тени за большим раскидистым деревом. Веранда сплошь была увита плющом и была почти пуста. В ней играл только тихо сам с собой оловянными солдатиками маленький мальчик, одетый в матросскую форму.
Наконец пролетка скрипнула, подалась вниз и в нее быстро и легко как ветер забралась Маша. Она, молча и строго, сразу поставила мне пальчик в белой перчатке к губам.
–Тс-сс! Все потом!
Закрывшись зонтиком, она как мышка спряталась в глубине. Только когда мы отъехали на порядочное расстояние и остались одни, она собрала зонтик и мягко прильнула ко мне всем телом. Я поцеловал ее так продолжительно, что кажется, умер. Я бы может еще целовал, но она уже начала нетерпеливо колотить меня кулачками по спине.
– Que vous faites![3] С ума сойти!– Проговорила она восторженно, и переводя дыхание. Лицо ее зарделось, а глаза сияли чистым умытым блеском в тени кожаного верха.
–За все дни отсутствия!– Проговорил я с улыбкой и, взяв ее узкую ладошку начал снимать тонкую белую перчатку. Потом прикладывал каждый пальчик к своим губам и целуя говорил:
–За папу, за маму, за братика, за сестричку.
Маша светилась от радости и счастливая улыбка не покидала ее лица.
–Давайте уж тогда манную кашу.
–А нету!
–А ищите. Ничего не знаю. Хочу!
–Сто лет не пробовал ее,… но все в наших силах… желание барышни закон!
–Шучу! Шучу! – она выглянула из пролетки. – И куда мы собрались?
–Просто едем… пока не знаю.
–А у меня для вас сюрприз.
–И какой?
–Я вчера… ходила… ходила...ходила… думала…
–И что в итоге?
–Представляете, сняла дачу на неделю. Собственно не всю дачу – флигель, пристройку к дому с отдельным входом. Хозяйке объяснила, что приезжает муж. Впрочем, она на меня так смотрела, что думаю, все поняла.
–Вот это сюрприз. Но у меня только 4-5 дней.
–Я понимаю, но меньше недели снимать было не с руки и так для меня это было такое испытание.
–Я деньги отдам.
–Чепуха. Я уже и продуктов вчера завезла. На неделю не знаю, но с голоду не умрем. И даже Кокур твой любимый удалось достать.
–Не может быть!
–Правда! Правда!
– У меня нет слов. Командировку бы мне бы отметили и задним числом, это не проблема, Сестрорецкий завод для меня как родной, меня тут все знают, но меня требует по неотложному делу генерал Хлебников, будь он неладен. У них проблемы с баллистикой. Не пошли испытания. И сроки, сроки. Я уж отпросился до четверга. Ворчит старик. Ну, буду еще звонить, раз такое дело. Хотя шансов мало. Но что мы о грустном. Показывай дорогу Захарычу к твоим хоромам.
–Во-он… вон там видишь вдоль Финского залива, это устье реки Сестры, на Север поворачивает. Оно там соединяется со старым отводным каналом. Там полно дач. Нам туда.
–Эти дачи я знаю. Бывал. У наших знакомых профессора Кайгородова там дом. Один особняк на Институтской в Петербурге, другой здесь, поменьше. Я был дружен одно время с его сыном Константином. В итоге он стал лоботрясом, бросил учебу, мы перестали поддерживать отношения. Вы паспорт хозяйке показывали?
–Нет. Сказала, что муж приедет у него документы.
–Хорошо. Это вы правильно сделали.
–Вот сюда сворачивайте. Третий дом от угла.
–Черт побери! Это почти рядом с профессором, вон его дом с белыми колоннами.
–Это может как-то вам повредить Миша?
–Нет! Конечно, нет. Все нормально. Поверьте.
Я расплатился с Захарычем. Мы обговорили, когда он за мной заедет и, подхватив тяжелый желтый саквояж из телячьей кожи, я с Машей отправился в дом. Она открыла ключом хлипкую дверь, и мы прошли в просторное, но несуразно длинное помещение, частично разгороженное легкой перегородкой.
–Это кухня, а это спальня. – Сказала Маша, показывая комнаты. – Готовить будем на примусе. Я узнал стоимость аренды и почти насильно отдал ей деньги. Она, беря ассигнации, взглянула на меня с осуждением.
В импровизированной кухне стоял низкий посудный шкаф со стеклянными дверками и небольшой столик из вишни с гнутыми ножками. В большой комнате, служившей залом, посредине стояла широкая кровать. На ней местами была отбита инкрустация, и мозаика из черепашьих пластин. В углу перекрывая часть окна, возвышался огромный шкаф с примитивно сделанными аппликациями-обманками в так называемой технике "Arte Povera"– декупаж "для бедных". Это когда из гравюр вырезались картинки, и элементы орнамента и затем лакировалось. Совсем не к месту у входа стоял большой бильярдный стол покрытый зеленым сукном.
Маша подошла к зеркалу на шифоньере вытащила, пару заколок и черепаховую гребенку в виде бабочки из своих волос. Полголовы и лоб у нее занимала челка спускавшаяся до самых глаз. Сзади волосы свободно рассыпались по плечам темными полуволнами, немного не достигая пояса. Оглядев себя со всех сторон, она сколола все обратно и обернувшись показала мне язык, обнаружив что я наблюдаю за ней.
Не прошло и пяти минут, как пришла хозяйка, Аделаида Алексеевна женщина лет сорока, с серьезным и немного злым выражением лица. Одета она была просто, но со вкусом. Обращала внимание ее сильно открытая грудь.
–Господа милости прошу. Здравствуйте. Паспорта можно ваши посмотреть.
–Паспорт только у меня, – сказал я, доставая документы из нагрудного кармана.
–А ваш? – Обратилась она к Маше.
–У меня с собой нет.
–Вы же говорили, что остановились в пансионате?
–Да это так. Но…
–Завтра принесете?
–Если получится…
–Нет! Так у нас дело не пойдет. … Я, конечно, могу и сама сходить в пансионат здесь не далеко,…но будет ли вам это приятно…?
–Этого не нужно делать,– сказала Маша, и кровь бросилась ей в лицо.
–Ну что тогда… деньги оплачены,…как с вами быть,… молодой человек пусть живет, данные я его перепишу, ну а вы уж не обессудьте, в гости, пожалуйста, заходите, но ночевать я бы вам не советовала.
–Хорошо,– чуть слышно прошептала Маша и чтобы не расплакаться быстро отошла к окну.
От такого оборота событий я растерялся. Все замолчали.
–Профессор Кайгородов часто бывает?– спросил я, что бы как-то сгладить неловкую паузу.
–Вы его знаете?
–Да! Я даже пару раз гостил у него здесь, то есть у его сына, но, правда, это было давно.
–Хороший старичок, божий одуванчик, но последнее время стал заговариваться. Сыночек его все ждет, не дождется, когда он помрет. Мечтает размотать его состояние.
–Вы недобрая.
–Я справедливая. Это разные вещи. Никому не хочу зла но, то, что думаю, говорю прямо и открыто, за спиной не шушукаюсь.
Я тяжело вздохнул.
–И зря вы вздыхаете,– продолжила она, понизив голос и сбавив накал. – Я же не иду узнавать действительную фамилию вашей барышни. Не инициирую расследования, письма, слухи. Зачем. Просто условия у меня строгие. Вечером ваша дама должна уходить, а со свечкой стоять, конечно, никто не будет. Отдыхайте. Наверно устали с дороги. Во дворе душ. Там можно освежиться.
–Благодарю.
–Да не за что пока.
Она круто развернулась и, не взглянув на плачущую Машу, ушла степенно и с достоинством, слегка покачивая полными бедрами.
Я подошел к Маше. На ней не было лица. Она вся была в слезах с распухшим покрасневшим носом, которым постоянно шмыгала. Увидев меня, она быстро прикрыла лицо ладошками
–Не смотрите?
–Почему?
–Не красивая.
–Это не вам решать.
–И вообще я не барышня, а дура набитая.
–Может нам поискать другую дачу?
–Думаю, это только разозлит ее. Тут же многие друг друга знают. Назло. Начнет пакостить. Уж будь что будет. По большому счету она права и я ее понимаю. Если бы все были такие честные, может, в нашем государстве было все по-другому.
–Что вы еще про нее знаете? Кто вам ее посоветовал?
–Никто. Случайно получилось. Спросила ее на улице. Оказалась хозяйка. Сразу к себе повела. Она вдова, а муж у нее был инженер. На Сестрорецком заводе случилась авария, но подробностей я не знаю.
– Понятно. Видимо это оставило отпечаток на ее характере.
–Все может быть. Вы, правда, сполоснитесь с дороги. Я пока тоже себя в порядок приведу.
–Вы думаете?
–Конечно.
–Хорошо. Только полотенце возьму.
–Там наверно есть. Так-то у нее чистенько все и белье и посуда вся в идеальном порядке. Но возьмите. Халата только нет. Ну, идите уж. Идите.
Дощатый просторный душ примыкал к другому строению, летней кухне или бане. Видимо вода в большой кадке на крыше использовалась на два помещения сразу. В помещении было сумрачно. Под самым потолком было маленькое продолговатое окошко. Я разделся и почувствовал тревожное чувство, как будто кто-то за мной наблюдает. В нерешительности я осмотрел старые доски, но не заметил ничего подозрительного, только быстрые паучки испуганно метнулись в широкие щели.
– Чепуха на постном масле! – Сказал я сам себе, потом сделал усилие над собой, насильно улыбнулся и отвел в сторону железный рычаг. Нагретая за день вода приятно льнула к телу, холодила старый шрам на животе. Большим розовым мылом с запахом лаванды я помыл голову. Тело просто сполоснул водой. Когда я насухо вытирался, опять какой-то неясный стук или шорох привлек мое внимание. «Все-таки что-то мне постоянно грезится. Ну и пусть! Может мыши. Ежик. Да все что угодно», пронеслось у меня в голове, и наскоро одевшись, я отправился в дом.
Маша меня уже ждала. Настроение у нее не улучшилось, судя по всему, но она старательно демонстрировала передо мной обратное.
–Ну, наконец, то мой милый наплескался!
–Обязательно!…И именно так как вы говорите! … А чай?
–Уже поставила. Слышите, самовар шумит.
–На веранде?
–Да.
–А -а… вижу дымок.
Я выглянул на широкую длинную веранду. В углу на жардиньерке стояли горшки с цветами. У дальней стены притулилось плетеное кресло-качалка. Большие итальянские окна были распахнуты и труба самовара смотрела в одно из них. С веранды открывался прекрасный вид на Финский залив. В светлой воде бледно плавилось солнце, и совсем далеко тарахтел почти не видимый рыбацкий баркас. Если бы не чужие взгляды с улицы, можно было бы устроиться и здесь на ветерке.
Я с сожалением вернулся в наше сумрачное жилище. Стол порадовал меня. Во всем чувствовались заботливые женские руки. Тонкие пластинки ветчины были переложены свежими огурчиками. Чуть поодаль лежали пальчики охотничьих колбасок. По центру стояла тарелка с запеченной радужной форелью украшенная дольками лимона. Отдельно высилась ваза с фруктами. На сладкое были эклеры, крекер и немецкие галеты.
–Пока чай вскипит, может, мы начнем с вина. Правда, оно теплое,– предложила Маша.
–Пойдет. Давайте я открою.
–Не уверена, такое не такое? Выбирала. Очень хотелось угодить. Две бутылки взяла..
–Маша! Даже «казенка» необыкновенно хороша, когда девушка нравится. А уж если нет, так тут уж ничего не попишешь. За что пьем?
–За встречу!
–Хочу за любовь!
–Нет. За встречу будет как то лучше… нельзя так словами бросаться походя.– Промолвила она в смущеньи.
–Значит за многострадальную встречу! Ура!
–Nous vaincrons![4] Ура! Ура!
–Нет, вино совсем не хуже Маша. Вы угадали.
–Я так старалась. Вы бы только знали, как я готовилась.
Лицо у Маши приняло естественный оттенок бледности. В нем читалась начитанность, Чехов, Толстой, Куприн и в глазах была та особая утонченность, что так нравится нам мужчинам и которая ничего общего не имеет с пошлостью и развязностью. Наверно только русские женщины могут быть так возвышены, чувственны и готовы на самопожертвование.
–Почему-то вы мне сейчас напоминаете гимназистку,– сказал я и улыбнулся.
–Ну, это не так давно было. Я иногда смотрю на себя в зеркало и удивляюсь. Неужели это и, правда я. Совсем взрослая стала и не нужно отпрашиваться у мамы, и по любому пустяку держать ответ.
–Ваша мама тоже была строгая?
–Ну не без того. Тогда мне это казалось естественным, а вот сейчас вспоминаю те годы и думаю, все же ребенок есть ребенок и на одних запретах, строгости и послушании нельзя строить взаимоотношения в семье. Но детство прошло, как прошло и ничего тут не вернуть, тем более ее уже нет с нами и поминать ее плохо не хотелось бы. Люди такие разные.
–Это верно. Сколько людей столько характеров.
–Одного я ей простить не могу, что когда заболела, так скоропалительно отдала, буквально выпихнула меня замуж. Ей казалось главным до своей смерти обязательно увидеть меня под венцом.
–Это был брак по расчету?
–Ну в общем да и нет.
–Это как?
–Ну если в расчет брать деньги. У моего мужа никогда не было больших денег. Он государственный чиновник средней руки. Из хорошей семьи. У них дом на Мещанской с братом, которые они сдают и имеют доход. Ну и жалование, взятки, подарки, подношения от просителей. Я это все ненавижу. Он знает это и тем не менее каждый вечер перечисляет мне, кто, сколько, и за что, ему вручил ту, или иную сумму. По натуре он не злой, но меня рассматривает прежде всего как вещь, которую можно употреблять прежде всего для одной цели. Я его никогда не любила, да что там любила даже не испытывала симпатии. От бессилия и беспросветности мне порой даже хочется наложить на себя руки. Конечно, я этого не сделаю, но мысли такие сами по себе ужасны и недостойны меня. Ведь я тоже человек и меня хоть самую малость можно уважать, считаться со мной.
–А возраст?
–С этим я уже смирилась. Что-то мы не пьем. Давайте еще.
–Помаленьку?
–Лейте! Не стесняйтесь! – Она озорно засмеялась, и добавила.– А то я хандрю. Вы следите за мной. Мы же не грустить собрались и мои печальные истории слушать.
–Ма-а-а-а-аша-а-а!!!
–Мария Александровна!– Поправила она.
–Ух как!
–И почаще!
–Слушаюсь и повинуюсь моя госпожа.
–Давно бы так. Наливайте сразу и по третьему бокалу.
–Мы не спешим?
–Хочу быть пьяная.
–Пьяная?
–Пьяная и веселая. Se promener ainsi se promener.[5]
–Что бы все забыть?
–Все… все! … И хозяйку, и Петербург, и прошлую жизнь. Я когда выпью становлюсь сама собой. Естественная. Даже сама себе нравлюсь.
–Ну, значит третий тост за вас. Сам Бог велел.
–Поддерживаю.
Я передвинул стул поближе к ней и сел почти вплотную.
–Не поняла вашего демарша,– сказала она, покосившись на меня и морща смешно лобик, – лучше яблоки порежьте и садитесь, где сидели, а то я вас не вижу совсем.
Я убрал темный завиток волос и поцеловал ее в розовое ушко.
–Вы видите у меня в руке нож,– повела она плечом, как бы сбрасывая что-то,– сами не режете и мне мешаете.
–Так уж и мешаю?
–Конечно! Мы так хорошо беседовали. Я жду, что вы про себя расскажите. Я ведь совсем о вас ничего не знаю. Давайте назад… и это…,– она подняла руку и покрутила ей неопределенно в воздухе. Этот жест видимо означал, чтобы все вернулось на круги своя. Я с сожалением отодвинулся на полшага.
–Нет! Сядьте напротив. Ну, пожалуйста, прошу вас. Мне очень надо видеть ваше лицо. Я люблю на него смотреть.
Я, сделав губы трубочкой, промычал что-то неопределенно-обиженное и пересел напротив.
–Вот теперь вы молодец! L'homme admirable![6] – Она нагнулась через стол и поцеловала меня в губы.– Не дуйтесь. У нас уйма времени.
Но она ошиблась. Как раз в это время послышались шаги у двери, заскрипели половицы крыльца, и кто-то постучался. Маша надув щеки закатила смешно глаза и приложила палец к губам.
–Тс-с! Кто там?– зашептала она.
–Не знаю,– ответил я тоже шепотом.– Если хозяйка, обойдется. У нас сонный час.
Опять постучали, но более требовательно.
–Что уж там! Придется впустить, а то подумает не бог весть что. Так будет лучше, – проговорила она.
Я со вздохом пошел открывать. В проеме с обезоруживающей улыбкой возник Константин.
–Сударь!!! … Как я рад видеть вас в нашем забытом богом уголке! Не ожидал!
–Привет Костя. Сто лет.
–Ты как не рад?
–Хозяйка сказала?– Вопросом на вопрос уклончиво ответил я.
–Она. Дай думаю поручкаюсь зайду. Ну, показывай, жена … невеста?
–Ну, тебе прямо всё и расскажи!
–И расскажи и покажи. Да! Красавица! – Он приложил ее руку к своим губам. – Константин. … Старый друг Михаила, настолько старый, что он уже совершено, забыл меня и не удосужился заглянуть по соседству.
–Мария Александровна, можно просто Маша.
–Очень приятно. Чудесное у вас имя. Мое любимое. И матушку у меня так зовут. Если не прогоните я тут у вас посижу минутку. У нас тут такая скука! Вы не представляете, как я истосковался по хорошему общению.
Эта минутка у него затянулась почти на пару часов. Мы уже попили вместе чай. Я уже демонстративно молчал, но Косте все было нипочем. Он трещал и трещал без умолку и при этом смотрел только на Машу. Меня как бы ни существовало в природе. Природная скромность Маши не позволяла ей уйти или ответить резко, она только изредка виновато улыбалась, перехватывая мой возмущенный взгляд.
Наконец я не выдержал и уже прямо сказал:
–Костя, нам хотелось немножко отдохнуть. Маша чувствует себя не совсем здоровой.
–Да конечно! Это я понимаю. Но как жаль. Правда, друзья мои, я бы так и сидел бы с вами и болтал весь вечер. Так не хочется уходить. Может ко мне пройдем. Я теперь рисую, пишу картины, в основном пейзажи. Подарю, если что-то вам понравится.
–Нет. Нет. Как-нибудь в следующий раз.
–Тогда я не прощаюсь. Не откладывайте, завтра и приходите.
–На счет завтра не обещаем.
–Ничего и слышать не хочу. Буду ждать. Разволновали вы меня, разволновали друзья мои. Пойду, наливочки выпью пару стаканчиков, может, полегчает.
Почему-то он не одобрял наш выбор, что мы остановились в этом доме. Об этом в разговоре он сказал не единожды, но уточнять, что он имел в виду, мы не стали.
–Вот дернул меня черт за язык сказать про знакомство с Кайгородовыми, – четырхнулся я, когда за Костей, наконец, закрылась дверь.
–Вы думаете, он все понял, что мы не муж и жена?
–Ну, понял, не понял, что с того.
–Мне стыдно. Сколько сидела, столько и думала об этом. Мне кажется, мы сами себя поставили в такое положение.
–Давайте не думать об этом.
–Давайте.
–А улыбку на лице?
–Я улыбаюсь,– она виновато растянула губы, и глаза у нее неожиданно повлажнели. Чувствовалось, что она сейчас расплачется.
–Вы что?
–Я такая по жизни и есть несчастливая. Это все от меня. Чем больше ждешь, настраиваешься,… тут обязательно что-то случается, что ставит все вверх тормашками.
–Так, так, так! Где у вас платочек? Слезы утираем Мария Александровна и к столу. У меня тут тоже кое-что есть. – Я покопался в своем объемистом саквояже.– Херес! Для поднятия настроения.
–У меня разболится голова. Уже сейчас шумит.– Сказала она неуверенным голосом.
–Подумайте. Нельзя допустить, что бы внешние обстоятельства были сильней наших желаний.
– Скоро темнеть начнет, пора возвращаться.
–В этот раз нам никто не помешает. – Сказал я твердо и достал наган из сумки,– пусть только кто-то сунется.
–Господи! Какой ужас. Зачем он вам?
–Служба Маша, служба. Тут у меня и пакет с секретными документами. Где их оставлять … не в гостинице же. Там замок любым гвоздем открывается на раз. А к документам положено оружие. Вот нам и выдают пистолет братьев Наган. Чудесный бой я скажу у этой вещицы. – Я легко крутанул барабан. Матово, желтым блеснули патроны. – Тяжеловат, конечно, оттягивает карман. Вот кладу в саквояж.
–Вы страшный человек!
–Обыкновенный. Держите, я полстаканчика вам налил.
–Наверно не стоит.
–Попробуйте.
–Что делать. Рискну. Но меня может затошнить.
Мы пили херес, запивали остывшим чаем с крекером. Иногда мне удавалось шутить, но Маша все больше смотрела в окно и была очень грустна. Когда пары хереса немножко затуманили мне голову, я аккуратно подойдя сзади повернул ее вместе со стулом. Маша немного растерянно взглянула на меня. Я опустился на пол у ее ног и обнял ее узкие лодыжки, которые торчали из под длинной юбки.
–Мария! Святая Мария! Если есть святые женщины, вы одна из них – чуть слышно произнесли мои губы.
–Ну какая из меня святая? Падший ангел!
Стало совсем тихо, только было слышно, как назойливо билась муха о стекло. Взбираясь по икрам ладонями я гладил ее ноги. Обтянутые тонким шелком они округло тонули в моих руках. Мои пальцы ощущали их плотную упругость тонкий шовчик сзади. Как то случайно открылись ее колени. Они были плотно сомкнуты. Черные тонкие чулки матово блестели, заставляя сильней биться сердце. Она была напряжена. Идеально натянутый на дамскую ножку шелковый чулок может свести с ума любого…
–Мария Александровна!? Вы казнитесь?
–Да! Скорее да!
–Зачем?
–Это пройдет.
–Вы боитесь меня?
Она не ответила, только положила мне руку на голову и стала перебирать волосы. Я еще сдвинул край ее платья, приоткрывая ноги. Коснулся губами полных стройных ножек, ощутил тепло и запахи женского тела.
–Как долго я этого ждал, мечтал, верил,– сказал я немного восторженно.
Я еще более открыл ее ноги. Показались атласные черные подвязки поддерживающие чулки, а за ними открытые нежные участки обнаженного тела. Я, зубами прихватив, развязал один бантик, потом другой и утонул лицом у нее между ног. Не сразу уловил ее тихий шепот.
–Я тоже так ждала этого. Так себе все представляла, но, мне что-то не хорошо.
Я вопросительно посмотрел на нее.
–Как не хорошо?
–Стоит вот тут у горла…наверно херес не пошел. И голова.
–Плохо. Тошнит?
–Мутит, скажем, так. Давайте я схожу в одно место. Там поглядим.
Я неохотно разжал руки. Поднялся. Она встала с виноватой улыбкой. Подвязала, высоко задирая платье, сползающие чулки и неуверенной походкой отправилась во двор. Ее очень долго не было, а когда она пришла, то побыла только минутку, попила воды из самовара и вновь ушла.
На улице стали заметно сгущаться сумерки. Я тупо ходил из угла в угол, бессмысленно мерил комнату, достал спички, хотел зажечь лампу, передумал. Все прислушивался к звукам, что шли со двора. Прошло не менее получаса, когда она вновь появилась. Зайдя она сразу устало опустилась на стул.
–Что!?– спросил я тревожно и с надеждой.
–Не знаю. – Ответила она слабым голосом.– Не знаю.
–Не легче?
–Как сказать.!!!
Она замолчала, прервав фразу.
–Говорите!– Не выдержал я.
–Конечно, я могу пожертвовать собой,… но неужели вы согласитесь на это?
Мы надолго замолчали. Маша неотрывно смотрела в окно. Лунный свет проникал в комнату. Глаза ее были сухи, ресницы не вздрагивали. Было такое ощущение, что где то рядом пронесли покойника. Я вдруг тоже почувствовал себя разбитым. Никаких слов у меня не находилось. Была просто огромная зияющая пустота.
Не зажигая света, я на ощупь нашел клеенчатый пакет с документами и положил в карман. В другой сунул наган. Она все поняла.
–Пойдемте?
–Пойдемте.
В комнате было темно, а на улице уже ярко светила луна. Маша крепко вцепилась мне в локоть. Она прижималась ко мне всем телом, пока последние домики дачного поселка не скрылись у нас за спиной.
–Вы не обижаетесь на меня?
–За что.
–Ну все так.
–Глупости.
Мы шли очень медленно. Часть дороги молчали. Каждый думал о своем. Досаждали комары. Я наломал веток себе и ей. Спустя примерно час показались строения санатория.
–Я не хочу на такой ноте прощаться, – сказала Маша,– спать совершенно не хочется, пойдемте на залив.
–Грустно все.
–В той стороне есть лодочная станция.
Пройдя двести-триста шагов, мы наткнулись на перевернутую лодку. Усевшись поудобней мы стали смотреть на залив. Легкий ветер играл волнами и отгонял комаров. Почти полная луна хорошо освещала все вокруг. Ее желтовато-зеленый свет делал все предметы вокруг нереальными. Как будто они возникли из далеких снов.
–Я знала, что вы поймете меня. Спасибо.
–Когда мы шли, я наступил на мертвую чайку,– сказал я.– Это плохо!
–Это суеверия. Вы расскажите мне что-нибудь хорошее, доброе.
Я рассказал ей немного о себе. Она очень внимательно слушала и при этом старалась в темноте видеть мои глаза. Луна светила так, что ей наверно было что-то видно, я же не видел ничего кроме ее черного силуэта.
–Вот и все!– Сказал я, закончив эпопею своей жизни.
–Нет! Нет! Пожалуйста, еще. Прошу вас.
Я вспомнил далекое детство, увлекся, и мы еще просидели не менее часа. Наконец мы спохватились, что давно пора идти. Как бы ни закрыли спальный корпус. Мы пошли скорым шагом, почти бежали и, тем не менее, опоздали. Я близко не подходил. Маша ходила одна и скоро вернулась.
–Не знаю что делать! Стучать, всех будить. Завтра наши кумушки будут обсуждать это как главную новость?– Сказала она в расстроенных чувствах.
–Это не здорово Мария Александровна. Откуда вы это после двенадцати одна возвращаетесь.
–Вам ли не знать Миша.
–Ну что делать. Пойдемте обратно. Прокрадемся как мышки. Авось наш полицейский не заметит.
–Давайте попробуем. А что делать.
–Здоровье то как?
–Лучше намного. А как испугалась и вообще забыла про него.
Обратный путь мы проделали в два раза быстрей. Подходя к дому, мы пошли осторожней, и зашли крадучись. Я зажег керосиновую лампу, трехлинейку. Винтовка трехлинейка, лампа трехлинейка. Мне как оружейнику были так знакомы эти размеры 7.62 мм, калибр ствола и ширина фитиля.[7] Даже мой наган был подстать. Вставив стекло, я подкрутил фитиль наполовину, что бы огонь был поменьше. Предварительно, мы договорились в доме не разговаривать.
