Текст книги "Готовность номер один"

Автор книги: Григорий Сивков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Он пристально, изучающе глядел на меня и оживленно продолжал:

– Значит идут дела? Ну, что ж, рад за тебя.

– Идут. Ничего особенного. Вы же знаете.

– Знаю, знаю, – подтвердил Артемий Леонтьевич с лукавой улыбкой. – Знаю и о дивчине, которую зовут Катей... Знаю и про твой домашний арест...

Виновато и смущенно молчу.

– Говорил тебе Гриша, и еще повторю: откажись раз и навсегда от излишнего риска. Пойми, чтобы рисковать, ума палаты не требуется. Нам не нужны потери, которые можно избежать. – Он встал, прошелся по комнате, скрипя половицей, и, словно тятя, умудренно и заботливо сказал:

– Самолеты можно сделать новые, а вот людей уже не вернешь...

В задумчивости он посмотрел на стол, где лежали конверты.

– Письмо получил?

– От тяти с Урала.

– Что он пишет, как они там?

– Все нормально, только прихварывает он...

– Ну-ка, давай посмотрим, если не против.

– Нет, что вы, пожалуйста, читайте.

Он взял письмо, подвинулся ближе к свету и стал читать вслух, разбирая неторопливый почерк отца: : "Здравствуй, дорогой сынок Гриша! Прежде всего надо сказать, что письмо твое и почтовый перевод получили. За все это большое спасибо. Затем хочу сообщить, что живем пока ничего. Все живы и здоровы. Я работаю понемногу в колхозе. В эти дни помогаю сеять вручную. Ввиду ненастной погоды сев оттянулся далеко. В своих огородах тоже еще не пахали. Некоторые копают лопатками. Мы тоже вскопали более половины и посадили. Брат Иван находился в отпуске. Были у нас дома. Может, будет возможность и тебе приехать? Мы ждем. Пока коротенько все. Писал вечером после работы. До свидания. Твой отец Ф.Сивков."

– Трудно им там достается. Мужиков видать мало осталось в колхозе. А хозяйство надо вести... Время нельзя упускать. Опоздаешь с севом, нечего будет жать... А фронту и хлеб тоже нужен. Но крестьяне свое дело знают, умеют ценить и беречь время. По письму отца вижу, как кратко все изложил, точно в разведсводке... Волнуются, переживают за тебя. А что деньги посылаешь старикам, это хорошо. Будешь писать, передай от меня им низкий поклон...

За спиной хрипло пробили часы.

– Ого, время уже. Тебе спать пора. Завтра полеты. А я пойду посмотрю последние разведсводки по фронту.

Он ушел, ссутулившись под грузом очередных полковых забот и тревог. А я до возвращения Жени Прохорова не ложился спать, писал ответ тяте, а потом в душе упрекал себя за робость, скованность в сегодняшнем разговоре и, пожалуй, укорял за неблагодарность в отношении с моим ведущим и старшим наставником. Правда, "самоедством" не пришлось заниматься долго. Рано утром предстояли опять боевые полеты на Керченский полуостров.

Вася Фролов

Другой печальной новостью, после моего возвращения из Кисловодска в полк, известной на всю дивизию, была вторая катастрофа младшего лейтенанта Васи Фролова. Первая случилась с ним в Днепровской, когда мы летали на "Голубую линию".

В полк Вася пришел вместе с Николаем Калининым. Был особо, пожалуй, ничем не примечательным Парень как парень. Летчик обычный, не довоенной подготовки. Война в то время находилась уже в той стадии, когда производство самолетов, по-видимому, значительно опережало подготовку кадров военных летчиков. Их в нашем полку, как, впрочем, и в других полках, всегда не хватало. Прибывавшие ребята из авиашкол краткосрочного обучения доучивались уже в боевых условиях, шлифуя свои летные навыки в групповых полетах над линией фронта, участвуя в воздушных боях.

В один из напряженных боевых дней в полковом дневнике появилась лаконичная запись: "23 июля 1943 года. Самолет Фролова при посадке на своем аэродроме потерпел катастрофу. Воздушный стрелок Мардер погиб".

Группа в которой шел Вася Фролов, попала под шквальный огонь противника. Самолет Васи был сильно поврежден. Снаряд попал в кабину воздушного стрелка. Когда самолет пролетал над аэродромом, мы снизу видели, как он просвечивал насквозь. В задней кабине была дыра во всю ширину фюзеляжа. Казалось, совсем не на чем было держаться воздушному стрелку, который к тому же был ранен. Ранение в голову получил в этом полете и Вася, но все же сумел дотянуть на изуродованной машине до своего аэродрома. Крылья самолета были изрешечены осколками снарядов, обшивка отваливалась рваными кусками. Одно колесо совсем не выпускалось.

Вася уже потом нам рассказывал, что временами он терял сознание, но все же летел, смутно сознавая, что авария при посадке неизбежна и его разбитый самолет может загромоздить посадочную площадку и помешать сесть другим товарищам.

Превозмогая боль, Вася кружил над аэродромом: выжидал, пока сядут все самолеты группы. А потом зашел левее посадочной полосы, прибрал газ. Избитый самолет начал неожиданно круто снижаться, зацепил выпущенной "ногой" за капонир – земляное гнездо-стоянку самолета на аэродроме.

Самолет Васи ударился о землю, несколько раз перевернулся и развалился на части.

Все, кто находился в это время на аэродроме побежали к месту аварии.

"Ну, думаю, – там и костей не соберешь"... Подбегаю и вижу, как Васю уже укладывают на носилки, а он сгоряча вскакивает:

– Не надо, сам дойду до санитарной машины...

Отлежался Вася в госпитале, вернулся в полк.

– Когда можно летать? – спрашивает он у майора Провоторова.

– Отдохни маленько, Вася, – отвечает майор. – Наберись сил. Фашисты от тебя не уйдут...

Неделя, другая. Вася настойчиво проситься в воздух.

Наконец проверили Васю в полетах по кругу и в зоне – как будто все нормально. Разрешил ему командир полка потренироваться. Да, видно маловато отдохнул Вася. При посадке после третьего полета "подвесил" машину метров на десять и рухнул с этой высоты на землю. Самолет – вдребезги.

Подбегаем, думаем погиб Вася.

– Живые, живые! – кричит Фролов и вылезает из-под груды обломков, а за ним и воздушный стрелок.

Живые, невредимые и ни одной царапины.

– Ты, брат, в рубашке родился, – говорит Васе майор Провоторов. – Второй раз уцелел. Смотри, берегись, третьего раза не миновать...

А Вася после этого случая опять летал на боевые задания. Выровнялся вроде, летал вполне прилично. И вот, снова катастрофа...

Аэродром Ахтанизовская, где это случилось, был характерен тем, что взлететь с него модно было либо на запад, в сторону еще неразминированного минного поля, либо н восток, где раскинулся лиман с заболоченными берегами.

В конце ноября шли надоедливые частые дожди. Повсюду, даже на взлетной полосе, стояла непролазная кубанская грязь. Чтобы сдвинуть с места ревущий на полном газу самолет, приходилось раскачивать его чуть ли не всей эскадрильей. Особенно много хлопот было у наших техников и мотористов. А девушки-оружейницы, кроме тяжелого неженского дела – подвески бомб, снаряжения боеприпасами пушек и пулеметов, ухода за всем оружейным хозяйством самолетов, – через ночь еще несли и дежурства в карауле. Однако, пожалуй, тяжелее всего девчатам доставалось быть "бурлаками". По колено в грязи они пробивались туда, где не могли пройти автомашины. По двое цепляли веревкой бомбу за стабилизатор и тянули к самолету.

А время очень горячее. В начале декабря создалось критическое положение у десантников на Эльтигене. Надо было во что бы то ни стало поддержать моряков огнем и доставлять им мешки с боеприпасами и продовольствием.

Взлет с раскисшего аэродрома весьма опасен. Не в силах преодолеть сопротивление вязкой грязи, самолет мог не оторваться от земли. И тогда два исхода: подорваться на минах при разбеге на запад или перевернуться, скапотировать в жидкое месиво лимана при взлете на восток. Приказ командира дивизии:

– Летать несмотря ни на какую грязь! Летать! Кто не взлетит и разобьет при этом самолет – считать боевыми потерями...

Все взлетели довольно удачно. А Васе Фролову опять не повезло. Видимо мотор на его самолете был чуть послабее, чем на других машинах. При взлете Васин самолет, едва оторвавшись от земли, упал в вязкую жижу лимана и перевернулся на спину.

Ошеломленные ребята, помогавшие раскачивать Васину машину перед взлетом, растерялись от неожиданности.

Самым находчивым оказался стоявший поблизости врач полка Фима Фишелевич.

– За мной! – крикнул он. – Человек погибает!

И бросился по колено в липкой грязи к самолету Васи Фролова. А за ним уже поспешили остальные ребята.

Подбежали. Вася висит головой вниз. Ворочается. Весь залит грязью и вдобавок льется на него бензин из поврежденного бензопровода.

– Живой! – кричит Фима. – Ломайте фонарь!

Но как его сломаешь, этот бронированный колпак кабины летчика, когда он на метр погружен в жидкую грязь и придавлен сверху шеститонной махиной...

Пришлось снимать нижнюю броню и бензобак, которые теперь были сверху, ломать пол и вытаскивать Васю вместе с сиденьем.

Когда освободили Васю от привязных ремней и лямок парашюта, он встал на ноги, поглядел вокруг помутневшими глазами и сказал:

– А я еще живой, – и, потеряв сознание, упал.

Опять долго Вася Фролов лежал в госпитале, снова стал летать и вместе с полком встретил победу.

"Отставить гору Митридат"

Районы города Керчи раскинулись на несколько десятков километров по берегу Керченского пролива. Центральная часть города приютилась под горой Митридат. Вершину и склоны горы фашисты сплошь усеяли огневыми точками и артиллерией. Пролив минировали, на берегу моря поставили в несколько рядов проволочные заграждения.

Артиллерия и самолеты противника мешали нашим десантникам начать наступление. Поэтому мы довольно часто совершали вылеты на артиллерийские батареи и аэродром истребителей врага, расположенный у станции Багерово, западнее Керчи. Руководил нашими действиями командир дивизии полковник Гетьман. Его КП размещался в Аджимушкайских каменоломнях под Керчью.

Однажды полковник Гетьман ставит задачу:

– Бить артиллерию противника на горе Митридат!

Летим пятеркой: Сивков – Вишняков, Ткаченко – Леоненко, Ренев – Желудков, Мельников – Маслов, Жданов – Рыжков. Зашли с моря Ясный полдень. Легкий морозец. Впереди четко просматривается цель. Сейчас надо нажать кнопку передатчика и произвести привычную команду: "Внимание! Приготовится к атаке!" Но в этот момент полковник Гетьман по радио спрашивает:

– Как меня слышите?

Отвечаю:

– Слышу хорошо!

– Отставить гору Митридат! Бить по станции Багерово!

– Понял вас, понял, – отвечаю командиру дивизии, а в голове мелькает мысль: "Ничего себе командочка..." Зенитки уже лупят вовсю, а тут вместо маневра со снижением еще добрых километров двадцать топать потихоньку. Да еще с ходу надо решить, как заходить на Багерово. Там рядом со станцией, на аэродроме, стоят готовые к взлету истребители противника... Да и зенитный огонек, будь здоров!..

Ситуация та же самая, что и в Моздоке. Как же все таки идти? Откуда сделать заход? Неожиданно всплывают слова недавнего разговора с майором Кондратковым: "Самолеты можно сделать новые, а вот жизни людям уже не вернешь"...

А вокруг, как всегда, постоянные недобрые попутчики – разрывы от зенитных снарядов. Одного прямого попадания вполне достаточно...

Левый разворот со снижением, затем с набором, на юг, подальше от Керчи... Так. Теперь спокойно. Принял решение заходить на цель со стороны солнца. Зенитчикам против солнца бить похуже, а также достигается некоторая внезапность налета – немного позднее заметят.

Вышли к станции с юга. Ударили с ходу пот эшелонам противника. Кучно и довольно точно сбросили бомбы. Разбиты вагоны. Возник пожар. Разрушено полотно единственной железной дороги в Керчь.

На бреющем проскочили со станции Багерово на север, к аэродрому истребителей. Нас там, конечно, совсем не ожидали. Истребители противника пока еще не успели взлететь. Ударили мы из пушек и пулеметов по самолетам и по живой силе врага. Проскочили аэродром и, прижимаясь поближе к земле, понеслись на север.

Нас все таки атаковала пара МЕ-109. Воздушные стрелки Маслов и Рыжков сбили один "мессер", который упал в полутора километрах северо-восточнее Багерово.

Вражеские зенитчики опомнились. Начали бить вдогонку. Но это уже не так опасно. Огонь не прицельный. Группа вся в сборе, благополучно миновали зону зенитного огня и вышли на Азовское море.

Над морем летать нам приходилось до этого много: под Новороссийском, в районе Темрюка, и здесь, под Керчью. И всякий раз, особенно на малой высоте, тобой овладевает чувство волнения. Начинаешь прислушиваться к гулу мотора. Кажется, что двигатель работает нечетко. Смотришь на приборную доску – все вроде нормально. А беспокойство растет. Под тобой не земля, а неприветливое море... к земле как-то уже привык. В самом трудном и сложном случае можно совершить посадку. С земли взлетал, на нее и садишься. А в море на вынужденную садиться... Летчики в шутку говорят между собой, что Ил-2 по плавучести занимает второе место в мире... после утюга.

Вот показался родной берег, окутанный легкой сизоватой дымкой. Строения, деревья, высотки, овражки... И мотор вроде бы стал работать четче, ровнее. И настроение становится бодрым. Скоро и свой аэродром, где знакома каждая кочка.

Домой пришли без потерь. Садимся. Когда зарулили на стоянку, воздушный стрелок Степан Иванович Пластунов, обычно больше молчавший после полета, сейчас возбужденно говорит:

– Сердце зашлось, когда над водой шли. С непривычки, наверное...

Привычка – вторая натура. – Над землей – матушкой как-то спокойнее. Как ни то, а опору чувствуешь все же...

Отлично понимаю душевное состояние боевого товарища. Сам только что пережил то же самое. Да некогда заниматься самоанализом., давать волю своим чувствам.

Подбегает техник Иван Михайлов, спрашивает:

– Как работал мотор?

– Замечаний нет. Отлично.

С тех пор самолет мой стал обслуживать Ваня Михайлов – трудолюбивы, заботливый парень, – никаких замечаний по работе двигателя и самолета в целом у меня не было. Все действовало безукоризненно.

Тороплюсь на КП доложить о полете группы. Не исключен возможность, что сегодня предстоит слетать и второй раз. Наш святой ратный долг – оказать десантникам поддержку с воздуха.

На родной земле во время короткой передышки свыкаешься с мыслью, что опять предстоит летать над неприветливым, по-зимнему буйным морем.

Замполит проводит занятие

Душой и основным костяком полка, как и в других полках дивизии, были коммунисты. Они работали на всех ответственных участках в эскадрильях большого полкового хозяйства. Участвовали в самых сложных и ответственных боевых операциях. Обычно они были там, где наиболее трудно и опасно. Первыми осваивали новые самолеты, первыми летали на них по новым трассам воздушных дорог войны, первыми принимали на себя атаки вражеских истребителей и огонь зенитной артиллерии. Своим личным боевым примером, отвагой и мужеством, лютой ненавистью к фашизму, беззаветной преданностью Родине, своей партийной принципиальностью они вели за собой личный состав полка в жестоких схватках с немецко-фашистскими оккупантами. Вместе с ними бок о бок шли их верные и надежные помощники – комсомольцы полка.

Для всех нас навсегда останутся примером партийного, самозабвенного и честного отношения к общему делу, к своему воинскому долгу командиры-коммунисты. Лично я с большой любовью и глубоким уважением храню память о своих командирах, боевых товарищах коммунистах подполковнике Николае Антоновиче Зубе, майоре Артемии Леонтьевиче Кондраткове, майоре Иване Ивановиче Панине, старшем лейтенанте Иване Раубе и многих, многих других.

Коммунисты были очень требовательными к себе людьми, постоянно блюли свою партийную честь и совесть, помогали комсомольцам осваивать летное дело, воспитывали их политически, следили за их идейной закалкой.

В полку регулярно велась партийно-политическая работа среди летного и инженерно-технического состава. Проводились партийные собрания, политзанятия, выпускалась стенная газета и боевые листки.

Партийная организация полка систематически пополняла свои ряды за счет лучшей части комсомольцев и беспартийных личного состава полка. Нередко мы были очевидцами таких беспримерных по своему яркому патриотизму фактов, когда улетавшие на очередное боевое задание летчики и воздушные стрелки оставляли свои заявления: "Если погибну в бою, прошу считать меня коммунистом!"

После гибели воздушного стрелка Леонида Татаренко в его вещах была найдена записка: "Если я погибну, прошу считать меня коммунистом. Товарищи, громите врага, гоните немцев с нашей земли. Дадим нашему народу такую счастливую жизнь, какой она была до войны. Вперед, на запад!"

Партийной работой в полку руководили заместитель командира полка по политической части майор Афанасий Григорьевич Кущ и парторг полка капитан Ясырев.

Помню, как в одну из передышек между боями майор Кущ мне сказал:

– В двадцать один ноль-ноль будет инструктивное политзанятие.

Поужинали на скорую руку. Вышли из столовой, стоим разговариваем, курим. Женя Прохоров рассказывает очередную байку. Вокруг него стайка молодых летчиков.

– Все в сборе? – спрашивает подошедший майор Кущ.

– Все, – отвечает парторг полка Ясырев.

– Тогда пойдемте в аудиторию.

Пропускаем вперед майора и следуем за ним в столовую.

Здесь уже прибрано, столы сдвинуты, табуретки расставлены. Импровизированная трибуна: тумбочка, покрытая красной материей. Рядом с ней на столе традиционный графин о водой.

Разместились, приготовились слушать. Майор Кущ обвел сидевших взглядом, будто считал количество присутствовавших. Потом подошел к трибуне, положил тетрадь-конспект, нахмурился, смотрит на графин – нет стакана. Дежурный срывается с места, тотчас приносит с кухни железную кружку.

Женя Прохоров закрыл рот рукой и не в силах сдержать улыбки. Переглядываемся с Николаем Есауленко. Воспользоваться графином с водой во время занятий все равно никто из нас не отважится. Разве, что сам докладчик. Но надо соблюсти кем-то заведенный ритуал.

Глаза майора подобрели. Он любит, как и все мы, порядок.

– Начнем, товарищи,– говорит он, заметно волнуясь. Майору часто приходится выступать с докладами, проводить политбеседы. Он тщательно к каждому своему выступлению готовится, великолепно владеет материалом, выступает живо, интересно и вместе с тем каждый раз в начале беседы испытывает волнение. Внешне это, пожалуй, и незаметно, но выдает чуточку дрожащий, будто чужой, а не майора голос. Он гасит минутное волнение и уже, как всегда, ровно и спокойно продолжает:

– На сегодняшнем занятии мы начнем изучение доклада Председателя Государственного комитета обороны на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы 6 ноября 1943 года о 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

Майор отрывается от тетради, окидывает взглядом аудиторию. Слушают его с вниманием. Он отходит от трибуны, держа в руке, словно указку, карандаш.

– Сегодня мы рассмотрим вступление и первый раздел доклада. Во вступлении указывается, что ваша страна уже третий раз отмечает в обстановке Великой Отечественной войны годовщину своей социалистической революции, и дается краткий, исчерпывающий анализ событий за истекшее время. Я на этом не буду подробно останавливаться. Прочтете и с учетом предыдущих наших бесед разберетесь самостоятельно.

Николай Есауленко склонился над тетрадью и быстро записывает.

– Первый раздел доклада называется: "Год коренного перелома в ходе войны". Что это означает? – Майор сделал паузу.– Это означает, товарищи, что надежды немецко-фашистского командования на "молниеносную войну" провалились и враг терпит поражение на всем советско-германском фронте.

Майор опять приблизился к трибуне, окинул взглядом сидевших, очевидно, проверяя, как доходят его слова. Все по-прежнему были во внимании.

– Почему именно истекший год – от 25-й до 26-й годовщины Октября является переломным? Давайте рассмотрим в деталях.

Во-первых, прежде всего потому, что именно в этом году Красная Армия осуществила впервые за время войны большое летнее наступление. Фашисты вынуждены были поспешно оставлять временно захваченную ими территорию, бросив большое количество техники, вооружения, раненых солдат и офицеров.

Успехи летнего наступления явились продолжением и завершением успехов нашего зимнего наступления этого года. Теперь уже никто не верит басне о том, что Красная Армия не может наступать летом. Мы с вами участники и свидетели того, что она так же хорошо может наступать летом, как и зимой. В результате этих наступательных операций нами освобождено с боями почти до двух третей нашей родной советской земли, временно оккупированной врагом.

Майор сделал паузу.

– Истекший год является переломным и потому, во-вторых, что Красная Армия нанесла поражение врагу под Сталинградом, а затем закрепила успех в битве под Курском; в короткий срок перебила наиболее опытные старые кадры немецко-фашистской армии. Только за этот год немцы потеряли более 4 миллионов солдат и офицеров, 14 тысяч самолетов, более 25 тысяч танков и не менее 40 тысяч орудий.

Кадры Красной Армии за истекший год выросли, окрепли и закалились в огне успешных наступательных боев. Мы это, товарищи, чувствуем по себе в своем полку. Сколько у нас выросло способных и опытных командиров эскадрилий и их заместителей.

Майор указал на Михаила Ткаченко, Женю Прохорова и Николая Есауленко.

– В-третьих, этот год является переломным еще и потому, что успешное наступление Красной Армии коренным образом ухудшило хозяйственное и военно-политическое положение фашистской Германии, которая переживает глубокий кризис и стоит перед своей катастрофой.

Майор закрыл тетрадь, в которую он так и не заглянул ни разу, а вел беседу по памяти, без конспекта.

– Итак, мы коротко рассмотрели первый раздел доклада. Советую на досуге повнимательнее прочитать. Мною назывались далеко не все цифры и факты. Используйте в виде подсобного материала газеты и "Блокноты агитатора". Советую привести на занятиях примеры из жизни нашего полка. Самый, пожалуй, лучший иллюстративный материал – это наша боевая жизнь, товарищи!

Расходились мы под впечатлением беседы майора Куща. Нам предстояло провести такие же политбеседы среди коммунистов и комсомольцев своих эскадрилий.

Подобные беседы закаляли нас идейно, повышали наше политическое, классовое чутье, помогали осмысливать события на фронтах войны, давали новый заряд нашей обыденной жизни, вселяли еще большую уверенность в нашей окончательной победе над врагом, звали к новым боевым сраженьям с немецким фашизмом.

Женский полк

Близился 1944 год.

Положение на Керченском полуострове становилось все напряженнее. Летать приходилось много ив сложной обстановке. Линия фронта постоянно меняется. Нередко задание получаешь одно, а уже в воздухе с КП дивизии дают указание лететь на другую цель.

Всюду подстерегает плотный огонь вражеских зениток. Нам-то еще ничего: штурмовики надежно прикрыты броней. А вот девушкам из полка майора Бершанской приходится хуже: они летают на легких бомбардировщиках, как тогда говорили, "на фанере".

Самолеты-штурмовики работают днем. Легкие бомбардировщики – ночью. Свободное от полетов время у летного состава полков совпадает редко. Лишь в сугубо нелетную погоду, в туман. Чтобы повидаться с Катей, ухожу иногда вечером в расположение женского полка и возвращаюсь поздно ночью.

Случалось, придешь в сумерки, а девушки уже пошли на аэродром. Погода неожиданно прояснилась. Что же, двигаешь обратно и слышишь, как потихонечку начинают стрекотать, словно кузнечики в траве, моторы легких самолетов, бывших учебных У-2, а теперь грозных для врага, тех же самых, но с другим названием ПО-2. Так их именуют по первым двум буквам фамилии конструктора Поликарпова.

Экипаж за экипажем – девушки уходят в глухую фронтовую ночь.

До Керченского пролива каких-нибудь тридцать километров. Пока ты пешком успеваешь пройти половину пути от Пересыпи до Ахтанизовской, над проливом уже стоит конус из десятка вражеских прожекторов. В их перекрестии – слабо светящаяся звездочка: это летят девушки на совершенно беззащитном самолете. А кругом вспышки зенитных снарядов и ярко-красные пунктирные строчки "эрликонов".

Сердце сжимается и холодеет, когда наблюдаешь эту жуткую картину.

Взлетел бы сейчас и прошелся пушечной очередью по ненавистным фашистским прожекторам, вспарывающим ночь моей Родины, подвергающим смертельной опасности наших любимых...

Однажды после завтрака выхожу из столовой подзывает меня майор Кондратков.

– Ты ходишь на Пересыпь? – спрашивает он нахмурившись.

– Хожу, а что?

– Ничего. Мало спишь. Так не годится, Гриша. Запрещаю тебе ходить в Пересыпь!

Удивленно и растерянно гляжу на командира полка.

– Пешком запрещаю ходить! – вдруг заявляет он и улыбается одними глазами. – Ездить будешь... Понял? – и ушел на КП.

Вот так неожиданно обернулась для меня очередная нахлобучка.

На следующий раз дают полуторку майора Кондраткова. Мы с ребятами лихо подкатываем в расположение женского полка.

– Жалко, что не эмка... – иронизирует Миша Ткаченко. – Комфорта никакого. И мягких сидений почему-то н предусмотрели...

– Лейтенант Ткаченко, в следующий раз останетесь на уютной фатере, деланным голосом говорит Николай Есауленко. – Будете охранять наши личные вещи.

– Братцы, я как-никак летчик, – моментально, с завидной реакцией идет на попятную Миша. – Пешком лучше буду ходить только из домашнего караула увольте.

Машину командира полка мы больше не брали. Девушек, конечно, продолжали изредка навещать. В Пересыпь добирались на попутных машинах а домой чаще всего пешим ходом.

Замечаний от командира полка больше не было. С его ведома мы втроем решили провести встречу Нового года в женском полку.

К тому времени мы уже научились воевать. Инициатива была на стороне Красной Армии. Немецко-фашистских захватчиков на всех фронтах гнали на запад. Можно было себе позволить по-человечески встретить Новый год.

– Это вам не сорок второй, – оживленно сказал майор Провоторов. – Помните как под Новый год и первого января полк сделал по три боевых вылета?

Хозяйки вечера постарались конечно. Проявили женскую находчивость и умение. По-домашнему накрыли стол.

Миша Ткаченко взглядом окинул сервировку и не упустил случая заметить:

– Вот это порядок, мне нравится. Не то что у нас на Таманском вечере.

Женскому полку, как и всем воинским подразделениям по фронтовому довольствию полагалось после боевых вылетов сто граммов спиртного. Девушки сами обычно не потребляли, а берегли для своих гостей. Водку настояли на лимонных корочках.

Столовой терпко и приятно пахло смолой от новогодней елки. Столы были заставлены тарелками с мясом, рыбой, рисом и крупными ломтями душистого хлеба. Лишь вместо стаканов были жестяные кружки.

Коля Есауленко восседал в самой гуще девушек. В этот вечер он прекрасно играл на баяне, задушевно пел со всеми песни и, был, как обычно, самый трезвый.

В разгар вечера ко мне обратился какой-то парень из соседнего полка истребителей.

– Дай-ка, друг, – попросил он, – фонарик на минутку.

– Не могу. Фонариком этим я очень дорожу...

– Да будет тебе. Не отдам, что ли?

После долгих уговоров и упрашиваний получает фонарик и тотчас быстро уходит куда-то.

Наблюдавший эту сцену пожилой майор очевидно, начальник парня, укоризненно покачал головой.

– Ну и ну, – на правах старшего по званию заметил он, – не по братски это.

Тогда Миша Ткаченко, улыбаясь пояснил ему:

– Фонарик – вещь весьма нужная нашим ребятам. А где их фонарики, теперь найдешь?

А дело заключалось вот в чем. Фонарик нам нужен был для встречи с девушками. Когда мы возвращались с боевого задания, то на бреющем полете проходили над Пересыпью, покачивали крыльями: давали знать девушкам мол живы. Они же летали на бомбежку ночью, возвращались из последнего вылета под утро, еще в темноте, пролетая над нашим домом, сигналили фарами:

– Все в порядке! Не беспокойтесь!..

В ответ мы мигали фонариком:

– Поняли!

Обычно очень чуткий во сне Женя Прохоов, услышав гул кукурузника над нашим домом, кричал мне:

– Вставай, слышишь, прилетели девчата! Беги, мигай!

Однажды девчата залетели к нам, когда мы сидели за завтраком в столовой. Слышим летят. Выбегаю. Мигнул фонариком, да, видно, уже поздно. Слышу снова летят. Помигал опять фонариком. Они убирают газ, снижаются и кричат:

– Гриша!

Тут как раз высыпали ребята на улицу. Им показалось, что кричали с воздуха: "Леня!" Стали подтрунивать над Леней Косовым.

– Лень, из-за тебя нам девчата спать не давали всю ночь...

– Из молодых, да ранний...

– Лень, поделись опытом, а?..

Леня Косов недавно прибыл в полк. Боевые задания выполнял неплохо. Парень отважный. Но на Посадке сломал несколько машин. Он и так себя неважно чувствовал, а тут девчатами еще доводить стали...

Выручил майор Провоторов.

– Хватит балагурить! – прикрикнул он на ребят. – Пора на аэродром.

Делу время, потехе – час. Отправляемся на боевое задание. Наши наземные войска продолжают стойко удерживать занятый плацдарм, и им нужна наша помощь с воздуха.

Вот что рассказывает о тех днях, наш однополчанин отважный летчик Герой Советского Союза Иван Павлов:

"Под Керчью морские десантники бились долго. Немец сильно там укрепился и никак не хотел сдавать свои позиции. Много имелось работы и у нас в полку. Однажды, это было под вечер, майор Провоторов дает мне и Коле Мельникову задание:

– Бомбить немецкие корабли!

– Задача ясна.

Получил задание – душа колотится от волнения. А сел в самолет, все сразу улеглось само собой.

Летим. Керченский порт под нами. Вижу немецкие корабли. Сбросил бомбы. А Коля что-то медлит. Кричу ему:

– Почему не бросаешь?!

– Ищу цель.

А огонь стоит вокруг, словно высокая стера, и не видно ей не конца и н края... Страшен первый залп зениток. Когда появились разрывы уже легче. Видишь куда бьют, знаешь, какой предпринять маневр.

При втором заходе потерял я из виду Николая Мельникова. Отбомбился, произвел посадку. Доложил на КП. А Николая нет, на следующий день пришел он в обед. Спрашиваю его:

– Куда ж ты девался?

– Подбили фрицы. Сам знаешь, огонь-то был какой...

Еле ушел, сел на нейтральной. Добрался до своих. А там уж после переправы через пролив доехал на попутных машинах в полк.".

В то время такие случаи, как с Колей Мельниковым, были нередко. На задания летали от зари до зари.

Скупые строки полкового дневника:

"15 января 1944 года. 16 боевых вылетов в район совхоза Булганак. Сбиты Иван Денисов и Андрей Каширин.

16 января. 4 боевых вылета в район совхоза Булганак.

17 января. 8 боевых вылетов. Погиб от вражеского снаряда лейтенант Михаил Иванов. Это был его последний вылет в качестве стажера.

21 января. 5 боевых вылетов.

22 января. 7 боевых вылетов в район Семь Колодезей.

23 января. 24 боевых вылета в район Керчи в сложных аэродромных условиях (грязь). Ранены Гилев и Пластунов.