Текст книги "Великан"
Автор книги: Григорий Замчалов
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
По́мочь
Про колхозы тогда еще не знали, трактора ни одного не было, каждый сеял сам для себя, да еще в разных местах, на узеньких делянках. Про пионеров у нас только слух шел, а комсомольцев было штук десять, не больше. Над ними все смеялись, считали их вроде дурачков – за то, что они любят песни петь. Я сам тоже так думал.
И вот один раз пришло время косить, а у нас ни лошади, ни косаря нет. Мамка хоть и умела косить, да чего она накосит? Кабы она мужик была, а то какая в ней сила? Да и косы тоже не было.
Раньше нам всегда и косил и возил дядя Петька, а тут у него у самого лошадь сдохла. А другие дядья у нас богатые. Они даже не знались с нами.
Мамка плакала все время:
– Пропадет хлеб, весь погибнет! Зимой что будем есть? Разве что побираться пойдем.
Я сказал ей, чтобы она по́мочь собрала, – она не хочет.
– Водки, – говорит, – надо, без водки никто не пойдет. А у нас денег нисколько нет.
Пошла мамка к Лаптевым. У них трое мужиков и лошади были. Микита Лаптев говорит:
– Ладно, сделаем. И скосим и обмолотим – готовенький хлеб получишь. Только половину нам.
– Да что же нам-то останется? Там его всего ничего, а ты – половину.
– Ну, как хочешь. А так, зря, мы тоже не будем возиться.
Мамка подумала, подумала, да и согласилась. Что же с ними сделаешь, раз они такие? Весь хлеб пропадет, тогда еще хуже будет.
Пришла она после этого домой и все мне рассказала. Она всегда мне все рассказывала. Я хоть и маленький был, а все-таки самый старший.
Я хотел придумать что-нибудь, чтобы без Лаптевых обойтись, и не придумал ничего. Так на этом и порешили. Мамка сказала, что в это воскресенье Лаптевы свой хлеб будут докашивать, а на другое наш скосят.
* * *
Вечером пошел я на улицу – там Серега Шкурин и еще другие мальчишки. Стали играть, а Серега все время форсит. Своим братом Мишкой хвастает, что он в комсомол поступил. Я говорю:
– А чего в них хорошего? Только песни свои орут да без порток ходят.
Мальчишки на мою сторону стали, а Серегу заело.
– Они, – говорит, – будут грамоте всех обучать.
– Они сами «а» да «б» не знают, а то еще других учить!
– А еще с кулаками борются.
– С какими это кулаками?
– Ну, с богатыми мужиками.
– Побороли одни такие, как же! Своими боками!
Чуть до слез не довели Серегу. Ему уж под конец нечего говорить, так он про бедных начал.
– Они, – говорит, – бедным помогают, комсомольцы.
Меня зло взяло. Я говорю:
– Бедным помогают, да? Вот пускай они нам помогут. У нас Лаптевы половину берут за уборку. Думаешь, мы бы сами не съели?
– Ну что ж, и помогут.
– Будет болтать-то! Заткнись лучше со своим Мишкой!
– Да чего ты ко мне лезешь?
– А что?
– Ну, и не лезь.
– Еще но шее надаю, поговори только!
Если бы он еще чего-нибудь сказал, я бы залепил ему. Пускай бы тогда своему комсомольцу жаловался.
* * *
Дома мамка опять свое завела: про хлеб все. А мне до того надоело это – слушать противно. Я и ужинать не стал, полез на печку и уснул. А утром, как встал, нарочно ушел из дому.
Только я вышел, навстречу мне Мишка идет, Серегин брат. Подошел, спрашивает:
– Ты чего там Сереге говорил?
Я сначала стал было отказываться – мол, ничего не говорил. Потом вспомнил про мамку да про Лаптевых, и опять меня зло взяло:
– А чего вы с ним задаетесь зря?
И давай ему опять, как с Серегой. Про комсомольцев – все высказал. Он слушал, слушал меня, потом, когда я кончил, выругался:
– Дурак ты, и больше ничего! Тебе уши надо бы оборвать за твои слова. Ну как вы с матерью беднота, то уж ладно, не буду. А насчет хлеба вашего я поговорю с кем надо. Ты приходи вечером к нам.
– Зачем?
– Там увидишь, зачем.
– А ты драться не будешь?
– Сказал – не буду, ну и не буду.
Я хоть и не очень поверил ему, но вечером все-таки пошел. Кто его знает – может, и правда, что-нибудь сделает.
Прихожу – он на дворе. Увидал меня, подошел и смеется:
– Ну, будешь комсомол ругать?
– А что?
– Нет, ты скажи – будешь?
– Ну, не буду.
– То-то вот! В воскресенье уберем ваш хлеб.
– Вре-ешь?!
– Не вру, а правду говорю. Ты только собери штук пять мальчишек. Вон Сереге нашему скажи, еще кому-нибудь из своих товарищей. Достаньте каждый по граблям и в воскресенье пораньше соберитесь. Мы вас будем ждать вот тут, возле нас.
– Мишка, а как же с угощением? У нас нет ничего.
– Не надо, и так сделаем.
Я, как ошпаренный, побежал домой. Хотел все рассказать мамке и думаю: «А что, если он зря трепался? Нет, уж лучше после, когда все будет готово. Она еще больше тогда обрадуется».
До воскресенья я набирал ребят. Серега Шкурин первый согласился и еще двух уговорил. Я тоже троих. Насчет граблей мы сговорились, что если кому отец не даст, пусть у чужих попросит или у себя же стащит: все равно в воскресенье они не нужны никому.
Я достал грабли у дяди Пети. Он было спросил, зачем мне, да я заговорил ему зубы.
В воскресенье я еще до свету встал и начал собираться. Мамка проснулась, спрашивает:
– Куда это ты?
– На рыбалку. Хоть рыбки поесть, а то все щи да щи.
– Поспал бы еще. Что это в такую рань?
– Далеко итти очень. Мы на Медведицу.
– Ну, ступай! Да недолго ты. Голодный ведь, возьми хоть хлеба кусок.
Я отломил хлеба и скорей бежать.
На улице никого не было, все спали еще. В одном месте на мена собака накинулась. Я ее граблями, черенком, ткнул в бок, она и отстала.
Возле Шкуриных тоже никого не было. Я подождал немного; вышел Мишка, за ним Серега. Немного погодя стали подходить и мои ребята, все до одного с граблями. Потом подъехал рыдван, и на нем четыре парня с крюками. Я только одного узнал – Игната Мишурина. Он тоже был в комсомоле, давно уже.
Когда они подъехали, Мишка отворил ворота и вывел свою лошадь с рыдваном. Все уселись и рысью поехали в поле. Собачня на улице припустилась за нами и гналась до тех пор, пока мы не выехали за гумна.
* * *
Делянки наши были в трех местах: одна совсем близко сейчас же за старым ветряком, другая – под горой, а третья – аж у Глиняного оврага. Мы поехали сначала на самую дальнюю.
Я, пока ехали, смотрел на Мишку и на его товарищей, все думал: «Ничего они не сделают: уж больно они много смеются да песни поют».
За старшего у них был Игнат. Он осмотрел делянку и сказал:
– С одного раза возьмем. Даешь, ребята, без отдыха до конца?
– Ладно, давай.
– Ну, смотри: кто не выдюжит, в то воскресенье на молотьбу к тетке Марье! Идет?
– Идет!
Игнат снял с себя рубаху и пошел первым. Другие тоже поснимали рубахи. Так голыми и косили.
Мы, мальчишки, принялись вязать за ними. Изо всех сил взялись, старались не отстать, да где же? Рожь густая – они как взмахнут раз, так у каждого по снопу валится. Мы не успели по три снопа связать, а они уж далеко от нас ушли.
Я второпях все руки себе поколол. Из них пошла кровь, а мне наплевать: лишь бы не отстать от других.
Делянка была длинная, с одного конца не видать другого. Я вяжу, стараюсь, а сам думаю: «Хоть бы они не выдюжили, тогда мамке и молотить самой не надо». Вдруг, слышу, Мишка кричит;
– Ребята! Мочи нет, давайте передохнем малость.
Другой парень, который в середине шел, тоже говорит:
– Правда, ребята, куда гнать? Успеем еще. Так хуже толку не будет. Запаримся и ничего не сделаем.
А Игнат, знай свое, машет и ничего не говорит. Мишка прошел еще немного и остановился, будто косу поточить. «Ага, – думаю, – один есть».
За Мишкой и средний остановился. А из-за него, который за ним шел, тоже стал. Только двое не сдались: первый, Игнат, и второй. Игнат, как нарочно, еще сильней замахал. Те трое, что остановились, подсмеивались над ним:
– Огонь, жилы полопаются.
– Гляди, портки сзади мокрые, вытекешь весь.
Второй не выдержал тоже.
Ладно – думаю, – хватит и четырех, живо обмолотят.
Пока эти четверо отдыхали, Игнат докончил свой ряд. Отдышался, вытер со лба пот и сказал: – Ну, шут с вами, так уж и быть, молотить вместе будем.
* * *
Первую делянку скосили, солнце еще совсем низко было. Игнат и другие парни, как только кончали свои ряды, помогали нам вязать. Когда все довязали, запрягли лошадей и стали накладывать возы. Мы с Мишкой сели и поехали, а остальные с крюками и граблями пошли за нами.
Под горой остановились. Я показал ребятам, где наша вторая делянка. Они остались на ней, а мы поехали дальше, на гумно.
Пока мы возили, ребята скосили уже больше половины второй делянки. Мы приехали, помогли им немного и опять стали возить. На этот раз, когда мы отвезли и приехали на последнюю делянку, все парни и мальчишки сидели в кругу на меже и варили обед на камушках. Мы отпрягли лошадей.
Игнат помешивал ложкой кашу в котелке. Один парень лег на спину и задрал ноги кверху. Полежал, полежал, да вдруг как крикнет, будто с перепугу:
– «Мы молодая гвар…»
И бросил.
– Не идет что-то. Ох, и животик подвело, братцы! Терпенья нет.
– Еще бы! Намахались вдосталь. Одного поту сколько вышло.
– А что, Игнат, если бы мы дома так? Ни за что бы пороху нехватило!
– Сравнял тоже! Тут ты по своей охоте, а там тебя заставляют.
Серега подполз ко мне и на ухо шепчет:
– Ну что, теперь видишь?
– Вижу… Серега, давай к ним в комсомол проситься.
– К ним нельзя. Это в пионеры надо.
Игнат снял кашу и так складно сказал:
– Помоги, господи, рабу твоему Игнатию побольше каши сожрати.
Мы все взяли ложки, подвинулись и начали есть.
* * *
Сложили последний воз. Ребята стали уходить с нашего гумна. Я сказал им «спасибо». Хотел еще сказать что-нибудь, да у меня ничего не вышло. Только уж когда они отошли далеко, я догнал их:
– Ребята, мы скоро козленка будем резать, приходите тогда к нам, ладно? Я позову вас.
– Ладно! Ты лучше скажи тетке Марье: пусть к тому воскресенью пирогов напечет – мы молотить придем!
И пошли дальше. Я скорей домой побежал, а то мамка, наверно, уж думала, что меня волки съели. Занес я дяде Пете грабли и совсем было направился домой, да вспомнил про Лаптевых.
«Надо, – думаю, – сказать им, пусть позлятся».
Они, когда я пришел, ужинали. Я поздоровался и сразу сказал:
– Дядя Микита, вы нам косить взялись?
– Ну, взялись, а что?
– А сколько вы за это хотите? Половину, да?
– Половину.
– Я несогласен так!
– Что? Ах ты, щенок!..
– И мамка несогласна. Мы вам ни одного снопа не дадим.
– Вон как! Ну, так скажи твоей мамке: мол, голод – не тетка. Небось, есть захочет, так придет, поклонится.
– А нам наплевать на вас, мы и без вас скосили! Что?!
Ой, что с ним тут сделалось! Аж затрясся весь. Кинулся было ко мне, а я нос ему наставил в две руки и – бежать…