Текст книги "Белый волк"
Автор книги: Григорий Диков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
БОЙ
Вот год в апрель перевалил. Волков давно не видно было, и совсем уж решили мужички, что прошла беда стороной, поняли волки, что деревни им не взять. Да ведь как бывает – вроде и весна идет, и свету, и тепла больше, только зима тоже отступать не хочет. Так и в тот вечер: пошел крупный снег, и за четыре дня столько его навалило, что, почитай, вся деревня под снегом оказалась, не расчистить. И вот беда – особенно много намело снега со стороны Реки, под частоколом. Мужики три дня его чистили, а потом бросили – сам, сказали, скоро стает, весна уж на носу.
На пятую ночь снег перестал, небо расчистилось. Под вечер выбрались мальчишки на сугробы за частоколом поиграть, стали снеговика лепить. Снег под луной блестит, светится, далеко видно. Вдруг один как закричит: «Волки, волки!» Сторож, который на частоколе сидел, от этого крика встрепенулся, глянул на Реку – и вправду: с другого берега из леса волки выбегают и посредине Реки на льду собираются. И много уже их собралось – десятка два или три.
Бросился дозорный по избам, мужиков будить. Мужики тулупы накинули и за частокол вышли, посмотреть. Тут и Яков Карлович со своими молодцами подбежал. А волков тем временем еще больше прибыло, и новые из леса все подходят и подходят, и кружком на лед садятся. Как увидал это ловчий, приказал своим молодцам ружья нести и порох, а мужикам вооружаться чем есть, что на такой случай наготовили. Все в руки взяли – кто топор, кто вилы, кто косу, кто пику. У Якова Карловича вот еще сабля была, с турецкой войны. А Егорка с палкой с гвоздями прибежал и свое место в ряду занял. И Терентий приковылял – стыдно ему было на печке отсиживаться.
Собрались мужики за частоколом, ворота заперли и ждут. А волков все больше и больше прибывает – мужики уже и счет потеряли, не одна, верно, сотня волков там собралась. Так много часов прошло. Вдруг волки на лапы поднялись и расступились, как будто место кому-то освобождали. Подул из-за леса ветер – зябкий, со снегом, и вой раздался. Да не такой вой, как обычно, а жуткий: гулкий и низкий. И холодно сразу стало, аж бороды у мужиков заиндевели.
Посмотрели они через частокол и увидели, как вышел из леса последний волк. Ростом этот волк был с теленка, а может быть, и больше. Шел он тяжело, аж лед под ним потрескивал. Шкура у того волка была белая, глаза красные, а клыки такие длинные, что пасть до конца не закрывалась. Другие волки перед ним головы опускали и назад отходили – видать, боялись.
Осмотрел Волк нашу деревню, частокол. Потом на воинство свое взглянул. А под конец морду свою страшную поднял к луне и завыл. Да так завыл, что все огни в деревне враз погасли, будто дунул на них кто-то дыханием морозным. Темно стало, только луна светит и волчьи глаза под луной белыми огоньками горят. Тут волки с места снялись и к деревне побежали – сперва медленно, трусцой, а потом все быстрее, рысью.
Как подбежали волки к нашему берегу, Яков Карлович закричал: «Пали!» Стали молодцы из ружей стрелять, да так метко, как будто всю жизнь только это и делали. Да уж больно много волков, всех не перестреляешь. Первые замертво попадали, но уже новые лезут: глаза горят, пасти оскалены, пена изо рта капает. Только успели люди по второму разу ружья перезарядить, как уже волки на нашем берегу Реки, под самым частоколом.
Еще раз закричал Яков Карлович: «Пали!» Еще четыре волка вниз по косогору покатились, да через них новые волки перескакивают и наверх карабкаются. Еще раз перезарядили ружья молодцы, и еще залп дали, прямо в морды оскаленные огнем полыхнули. Остановились волки, испугались, задрожали! Да тут самый главный Волк как завыл, как зарычал на них, как дыханием своим ледяным на деревню дунул – не решились волки отступить. Видать, больше ружей боялись они того Волка.
А ведь за то время, что метель была, в некоторых местах с наружной стороны частокола столько снега намело, что, почитай, не больше двух аршин до верхушек осталось. Недолго волки искали – нашли такое место и стали с него через частокол прыгать. А там уж их мужики с топорами да вилами поджидают. Завязалась битва: с одной стороны звери, а с другой люди. Посреди людей Яков Карлович крепко стоит, саблей машет и показывает: молодцам своим – как стрелять, а мужикам – как строй держать, чтобы ружейщики заряжать и стрелять успевали. Машут мужики топорами, насаживают волков на вилы, на пики, в воздух поднимают и через частокол перебрасывают. И Егорка тут же с ними, палкой своей орудует. Мал Егорка, да ловок – что ни удар, так по волчьей спине или по морде звериной!
Сперва показалось – отбились: дюжина волков за частоколом полегла, и еще две дюжины – внутри, а с нашей стороны только двое мужиков насмерть волки загрызли, да троих еще покусали. Только успели дух перевести, а на Реке новое полчище со льда поднимается и к деревне идет, втрое больше прежнего.
Снова сказал Яков Карлович ружья заряжать, да вот беда – пороху-то совсем почти не осталось! Все извели, пока военному делу учились да от волков оборонялись, а взять неоткуда. Погрызли бы всех волки, да не таков был Яков Карлович, чтобы волкам сдаться на растерзание. Были у него на такой случай палки припасены, на палках пакля намотана, и бочонок с лампадным маслом. Его Яков Карлович из церкви взял, у попа выпросил. «Порох мы побережем, а вы разбирайте, – говорит, – пока палки, да зажигайте их – подпалим сейчас волкам хвосты!» Взяли мужики по палке, а кто и по две, зажгли огонь и стали серых поджидать.
Начали волки через частокол прыгать, да попали в западню – стали мужики кольцом, горящими палками в угол волков загоняют, а из-за их спин другие копьями волков тыкают.
Мечутся звери, а ничего поделать не могут. И трех минут не прошло, как перебили всех волков, кто в деревню пробрался. Столько их полегло, что и не сосчитать сразу. Осмелели мужики, увидели, что против огня ничего волки поделать не могут, и полезли сами на частокол. Улюлюкают, копьями да вилами машут, волчьему воинству на льду грозятся.
Яков Карлович им было кричал, чтобы они за частоколом остались, да никто не слушал, кроме его молодцов-ружейщиков. Уж очень всем хотелось волкам отомстить, все их серое племя под корень вывести. Выскочили мужики на косогор и покатились по сугробу вниз, к Реке, и волков, что снаружи еще оставались, перед собой погнали.
Яков Карлович им из-за частокола кричит: «Стойте, назад! Погрызут вас волки!» Потом плюнул, тоже на косогор вылез и побежал всех догонять. А молодцам своим приказ дал ружья последним порохом зарядить да за ним идти.
Хотел и Егорка вместе со всеми побежать, да тут показался из деревни поп. Бежит поп в одной рясе, книгой какой-то над головой трясет и кричит что-то неразборчивое. Схватил Егорку и тянет за собой обратно, в деревню. Егорка отбивается, а поп кричит и книгой ему в нос тычет: «Один ты у нас в деревне Егорка, один! Вот, нет у нас больше Егоров, я все записи церковные три раза перечел! Иди скорей со мной, а то поздно будет!» И потащил Егорку к церкви, как тот ни сопротивлялся.
А мужики тем временем гонят волков перед собой, топорами направо и налево машут, пиками колют. Волки огрызаются, да поделать ничего не могут – огня боятся. Так и выбежали на лед и до середины Реки добежали. Вдруг волки остановились, как по приказу, и стали с двух сторон мужиков окружать. Не успели люди и глазом моргнуть, как сомкнулось вокруг них кольцо. Стоят волки стеной и ждут чего-то. Тут Волк, который до того времени на битву смотрел, на ноги поднялся. Взъерошилась у него белая грива на спине, поднял он голову к луне, да как завоет! Понеслась тут по льду метель, и такая страшная, что мужики еле на ногах устояли, а огонь у них в руках весь потух. Волки только этого и ждали – бросились на мужиков и стали их зубами да когтями рвать.
И порвали бы всех, если бы не Яков Карлович. Он со своими молодцами как раз подоспел: присели они, выстрелили разом остаточным порохом, и разорвали в одном месте волчье кольцо. Немец к мужикам подбежал, приказал круговую оборону держать и к деревне назад прорываться. А сам саблю достал и на волков бросился, и с ним его ребята.
Бьются они до смерти: вот одному волки в горло вцепились, вот другого повалили. Только Якова Карловича боятся: у него в правой руке сабля, а в левой палка железная. Палкой он волчьи головы разбивает, а саблей животы волкам распарывает.
Почти отбился немец от волков, и мужикам дал до нашего берега уйти. Только повернул он сам к деревне, вышел тут перед ним Белый Волк и дорогу перегородил. Голову наклонил и зарычал что-то.
Услышал его ловчий и побелел весь. Но не дрогнул, не оступился – скинул свой армяк на лед и остался в одной рубахе, а саблю свою вперед выставил. Оскалился тут Волк и прыгнул на немца. Аршин десять одним прыжком покрыл. Да ловок был Яков Карлович – увернулся и саблей по боку Волка полоснул.
Много эта сабля на своем веку крови попробовала – и турецкой, и испанской, и русской нашей, и никаких доспехов не боялась. Прокалывала и парчу золотую, жемчугом бурмицким шитую, и стальной доспех фряжской работы, и персидские черные кольчуги!
А вот шкуру волчью заговоренную саблей не взять! Только чиркнула она по боку Белого Волка и надвое сломалась. Осталось у Якова в руках полсабли. Яков мужикам кричит: «Бегите на косогор! Паклю зажигайте!» А потом повернулся к Волку и говорит: «Чего ж ты ждешь? Вот я, весь твой!»
Снова прыгнул Волк и на этот раз повалил немца на землю. Встал на него лапами, так что ребра у ловчего хрустнули и лед под ним затрещал. Поднял Волк свою морду и завыл, еще страшней прежнего – победу свою праздновал.
Да рано праздновал. Яков Карлович из-за сапога нож короткий вытащил и Волка прямо под левую ногу ткнул. Видать, в сердце метил. Попал или не попал – никто того не видел, потому что в ту же минуту вот что в деревне произошло.
Когда мужиков на середине Реки волки окружили, поп как раз с Егоркой к церкви подбежали и на колокольню полезли.
Егорка просит: «Оставь меня, батюшка, я с волками драться хочу!»
А поп ему в ответ: «Да кто же в колокол позвонит, если ты с волками драться будешь? Дед твой, Терентий, истинно вещий сон видел, да разгадать его не мог, а я разгадал! Возьми вот веревку да звони в колокол – быстрее, а то сейчас светать начнет!»
И верно – в тот миг, когда Волк с Яковом Карловичем схватился, увидели поп и Егорка с колокольни, как на востоке солнышко всходит. Схватил поп веревку от колокола, в руки Егорке вложил и стал вместе с ним язык раскачивать. Дернул раз, дернул два. На третий раз язык о край колокола ударился. И так сильно колокол загудел, и так славно и звонко, как после того ни разу не было! Что там мужики на льду – вся земля вокруг услыхала! С деревьев птицы снялись, в хлевах скотина замычала, а в лесу звери проснулись и из нор своих выскочили. Еще раз ударил Егорка в колокол, а на третий раз солнышко совсем взошло и Реку осветило. Тут на Реке что-то ухнуло, будто колоколу в ответ, и лед посреди нее треснул. Как раз в том месте, где Волк с Яковом Карловичем сцепились. Рванулся было Волк в свою сторону, к лесу на том берегу, да Яков Карлович его крепко за шерсть держит и за собой под воду тянет. Затрещал вокруг них лед, закружилась вода, забурлила под ними. Завыл в последний раз Волк и ушел под воду, только его и видели. И Яков Карлович с ним.
Тут волки, что на льду оставались, заскулили, хвосты поджали и побежали кто куда. Кто успел – в лесу спрятался, а кто не успел – под лед ушел. Так и кончилась зима, а с ней и волчья осада, и Белый Волк навсегда сгинул.
НОВАЯ ВЕСНА
Смотрят мужики на Реку – идет по ней ледоход. Льдины друг о друга бьются, пар от воды поднимается, а солнышко все выше встает и всю округу припекает уже по-летнему, жарко и весело так.
А колокол все звенит и звенит. Бегут мужики к церкви, плачут от радости, лбы крестят и чудесному избавлению молятся. Тут вышел к ним поп, держит за руку Егорку и всем показывает: «Вот он, Егорка, избавитель наш, единственный Егорка в деревне! Это он раньше был Егорка, а теперь мы его должны Георгием величать, как я его в церкви двенадцать лет назад окрестил! Георгий-то и значит „оратай“, только по-гречески! Правду твой сон говорил, Терентий, только поздно я его разгадал, много людей оттого погибло…»
Ну, тут все мужики начали Бога славить, попа с Терентием благодарить, а Егорку на руках носить! Сколько было веселья, сколько радости! И солнышко весеннее со всеми вместе радовалось и так припекало, что снеговик, которого мальчишки вчера слепили, совсем за день стаял, в ручейки превратился. И птичка зеленая, желна, на верхушку колокольни села и стала петь: «Глюк-глюк! Глюк-глюк!»
Радость радостью, но и горя в те дни было много. Волки восемь человек погрызли, а еще больше покалечили. Похоронили мертвых на погосте и поминали потом всех поименно в церкви каждый день еще десять лет, пока поп был жив. Больше всех поминали Якова Карловича. Терентий, когда поминки были, рассказал все, что немец про себя поведал. Бабы, как рассказ этот услышали, заплакали, так им Якова Карловича жалко стало. А мужики погрустнели и задумались – каждый его судьбу на себя стал примерять. Терентий им говорит: «Не жалейте о нем, люди добрые! Он с таким горем в сердце двести лет жил, с которым вы и дня не проживете! Долго он скитался, смерти искал, да видать, не настал еще его срок. А как пришел он в нашу землю, смерть сама его нашла».
А поп к тому добавил: «За то, как он нашу деревню защищал и смерть через это принял, ему многое простится. Как тому разбойнику, что со Спасителем на кресте был распят и в последний час уверовал».
Простились Якову Карловичу его грехи или нет – того я не знаю, он нам с того света весточки не прислал. Осталось от него ружье да десять рублей, ему Егоркой обещанных, а боле ничего. Хотя, может, и еще что-то осталось: к зиме у одной бабы двое ребят родились – вылитые Яковы, только что без усов и трубки.
И был потом целый год урожайный и счастливый, и лето теплое, и осень ласковая. Егорку звонарем к церкви приставили, а поп стал его грамоте учить и заботиться о нем. Отцу его, Степану, к весне вроде полегчало, стал он снова мужик как прежде – крепкий да осанистый. А вот дед Терентий куда-то из деревни ушел и пропал навсегда. И землянка за Гнилым озером тоже опустела, только кустик рябины на том месте вырос, где жила старая мордвинка Ашава.
