Текст книги "Белый волк"

Автор книги: Григорий Диков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Когда немец закончил свой рассказ, пропели первые петухи. Терентий почесал в затылке и сказал: «Да, Яков Карлыч, выходит, ты мне в дедушки годишься. А я-то думал, что старше меня никого на земле нет!»

«Выходит, гожусь, – сказал немец. – Спасибо, Терентий, что выслушал, а теперь по домам пойдем. Скоро солнце взойдет, надо будет снова с молодцами на лед выходить, на стрельбище». И пошел восвояси, в избу, которую ему деревенские отвели. А Егорка, который рассказ Якова Карловича слушал, на печи за занавеской прячась, все думал, каково это – на свете двести семь лет жить.

ОХОТА

После Масленицы наступили холода, и волки трех собак загрызли, прямо у села. Совсем, видать, им голодно стало. А немец с охотой не торопится – только молодцов на улице учит, да на коне по округе ездит, места осматривает. Да и куда ему торопиться – ест он за троих, спит до полудня, а если не ест, не спит и не учит – сидит на крылечке и ружье свое длинное чистит или трубку курит.

Наконец к началу марта решил Яков Карлович с молодцами охоту устроить. Взяли они барашка живого и вечером поехали на санях в лес. Доехали до леса, лошадей с санями оставили, а дальше пешком пошли. Верстах в трех от берега полянка в лесу была, так там они барашка за ногу к кусту привязали, а сами на деревья залезли с ружьями и стали волков ждать. Яков Карлович всем молодцам сказал к деревьям веревками привязаться – чтобы не упасть, если кто заснет.

Как луна поднялась, услышали охотники вой – сперва далеко, а потом все ближе и ближе. Учуяли волки барашка. Да и баран волков тоже услышал, блеет, рвется – страшно ему. И мужикам тоже стало страшно. Только Яков Карлович сидит, ухмыляется, ружьем остальным показывает – вон, мол, смотрите, оттуда волки придут.

И точно – показались волки из чащи. Сперва один на полянку выбежал, самый старый, потом второй, помоложе, а там и два других. Шерсть на них серая, из пасти пар валит, глаза под луной светятся. Не успел первый волк к барашку подбежать, как Яков Карлович прицелился и выстрелил. Пуля волка насквозь пробила, аж шерсти клок с другой стороны вылетел. Волк замертво и повалился. Тут и другие ребята опомнились: стали с деревьев из ружей по волкам палить. Кто попал, кто промахнулся – не разобрать, только всех волков застрелили.

Еще дым от стрельбы не рассеялся, как слезли охотники на снег и стали с волков шкуры снимать. Трудятся изо всех сил – надо успеть, пока звери не окоченели. Ножи блестят, пар валит, тулупы все в крови перепачканы. Вдруг слышат – издали как будто снова волк завыл. А подальше другой ему вторит, а там и третий отвечает. Яков Карлович нож свой убрал и говорит: «Больше нам здесь делать нечего – завтра вернемся, а сейчас заряжайте ружья и пошли в село побыстрее».

Молодцы ему в ответ: «Да куда же мы пойдем, без добычи? Нешто ты волков испугался, дядя Яков?» Немец им отвечает: «Как хотите, смельчаки, только я волчий вой понимаю, а вы нет. Учуяли волки, что их кровь пролилась, вот и собирают большую стаю. Неровен час, сюда три десятка волков прибежит – что вы тогда делать будете?»

Тут снова волки завыли – и не далеко, как раньше, а совсем близко. И барашек опять заблеял. Молодцы свою храбрость сразу растеряли, схватили ружья и побежали за немцем прочь из лесу. Только успели до саней добежать, как вслед за ними на лед волки выскочили. Да не четыре, как в первый раз, а все десять, или, может, даже больше того. Яков Карлович крикнул: «Отвязывайте лошадей!» – а сам на колено присел, прицелился и выстрелил. Волк, который впереди всех бежал, на бок свалился, а остальные замешкались. Яков Карлович на сани вскочил, схватил ружье у другого охотника и снова выстрелил. Еще один волк на снег упал, а ловчий с молодцами что есть мочи на двух санях к селу помчались.

Скачут они, аж снег столбом, а волки за ними бегут, зубами щелкают. Немец в волчью стаю пулю за пулей кладет, молодцы только и успевают ему ружья перезаряжать, и каждая пуля в цель.

Вроде отстали. Лошади-то так с перепугу понесли, поди догони. Вот уж и село на косогоре показалось, уже заулыбались молодцы, переглядываются. Только рано они обрадовались. Река перед деревней большую излучину делает: сани по Реке поехали, а волки догадались по земле путь срезать. Когда ближние сани уже совсем на тот берег поворачивать собрались, выскочил из леса волк, к правому пристяжному коню бросился и в ногу сзади ему вцепился.

Пристяжной мотнулся в сторону, на дыбы встал, а коренной споткнулся и в другую сторону дернул. Тут у саней полоз треснул, сани и перевернулись. Скатились молодцы кубарем прямо в снег. Не успели и на ноги подняться, как волки на них набросились. Один из ребят вроде вырвался и к деревне побежал, да догнали его волки и в шею вцепились. Пока грызли волки ребят, другие охотники успели за частокол въехать и ворота закрыть.

Молодцы с саней повскакали и на частокол залезли, стали по волкам палить, да только зря порох и пули потратили – далеко было, да и двух ребят не спасешь. Волки от села вроде ушли, да только никто за ограду идти не хотел – так и остались на льду лежать сани, два охотника да лошади, которых волки загрызли.

Про частокол этот надо сказать отдельно. Сейчас где такое увидишь, чтобы вся деревня забором была обнесена, а в стародавние времена это часто случалось. Недалеко еще то время было, когда крымские татары через Реку ходили к Москве. Торбеева в ту пору еще не было, а вот село Высоцкое уже стояло, как и сейчас, на откосе у Реки, как раз недалеко от переправы. Село два раза сжигали, да вокруг леса много – мужики быстро отстраивались. После того как во второй раз сожгли, воевода рязанский приказал частокол вокруг села поставить и обещался стрельцов прислать. Частокол поставили, а стрельцов никто не прислал – видать, они в Рязани были нужнее.

Со временем частокол покосился, где бревно прогнило, где вал ополз. Бабы на нем белье сушили, а мальчишки с вала зимой катались да в снежки играли. А в башне сторожевой, что над воротами стояла, ласточки завелись и летучие мыши. Как еще этот частокол на избы да на дрова не разобрали – не знаю. Наверное, чуяли мужики, что пригодится еще частокол.

Ну, вот и пригодился – не от бусурман, а от зверя обороняться. За частокол волки не пошли, восвояси вернулись. Весь день мужики да бабы на частокол лазили и на Реку смотрели. А ночью волки снова на лед вышли – свою добычу доедать. И много их в этот раз было – десятка три. Люди за частоколом ревут, кулаками грозятся, а сделать ничего не могут. Снова стали ребята по волкам из ружей палить, да только себе навредили – волки к стрельбе привыкли и бояться перестали.

Меж тем Яков Карлович со старшими мужиками в избе совет держали, что дальше делать. Решили послать в город за подмогой, пороху еще купить. Вызвался и охотник – взял лошадь и утром из деревни выехал. День его прождали, а к следующему утру лошадь вернулась, в мыле и без наездника. Видать, и его, горемыку, волки съели.

После того случая все порешили, что за частоколом безопасно, а в поле идти, или тем паче на Реку, на ту сторону, в лес – верная смерть. Запретили всем строго-настрого после заката из деревни выходить и стражу назначили за тем берегом следить. Яков Карлович один не боялся, выходил и капканы на ночь ставил, да только все без толку: никто в них не попадался.

КОЛДУНЬЯ

Так неделя прошла, потом другая. Все это время Яков Карлович с мужиками частокол укреплял, ворота подлатывал. Баню они разобрали на бревна и избу одну старую. Все сгнившие колья заменили, верх навострили и вперед наклонили. Не верил никто, что волки на приступ пойдут, да уж очень страшно всем было, а заняться нечем. А когда работа есть, о плохом думать не приходится. Вот мужики по целым дням пилили, строгали. И еще оружия разного понаделали – палиц, копей, багров – и всем роздали, даже некоторым бабам, если те просили. Егорка вытребовал себе длинную палку, всю в гвоздях, и целый день с ней не расставался, а на ночь под лавку в избе клал.

Стал Яков Карлович деревенских военной науке обучать: командам разным, строю. К концу февраля, почитай, всю деревню в рекруты забрил, только старые да малые остались. Дед Терентий на все это смотрел-смотрел, да и говорит: «Неужто и вправду, ребяты, думаете волков в бою одолеть? Не возьмут ваши пули колдовского волка!» А наши молодцы ему в ответ: «Ты, дед, коли не помогаешь, то и не мешай – ступай к себе в избу и на печку заберись – небось там волки не достанут!»

Дед Терентий не обиделся, головой только покачал и домой ушел. Всю ночь он не спал, с боку на бок на печке ворочался, а с утра, как солнышко встало, надел тулуп и валенки, взял что-то из сундука, за пазуху положил и пошел из деревни прочь. Долго по снегу шел, пока не пришел наконец на дальний край Гнилого озера. Летом-то там напрямик не пройти, да и в обход непросто – берега какие топкие! А зимой за два часа дойти можно, по льду на лыжах.

На том краю озера перелесок был, а там землянка, вся снегом укрытая, и дым сизый из нее вьется. Подошел Терентий к землянке, наклонился и стал внутрь вглядываться – там ли хозяева? Тут его сзади кто-то окликнул. Обернулся старик и видит: стоит перед ним на снегу старая мордвинка, Ашава3. Видать, прошел он мимо нее и не заметил. Да и мудрено ее на снегу-то заметить: на ней чуньки белые, и тулуп из рысьей шкуры, и рукавицы. И волосы у нее белые-пребелые, из-под белой заячьей шапки выбиваются. Только по поясу у нее красной ниткой волшебные письмена прострочены, и веточки рябины нарисованы.

«Здравствуй, – говорит мордвинка. – Давно мы последний раз виделись».

«И тебе здравствовать, – отвечает Терентий. – Да уж, не виделись мы почитай сорок лет – с тех самых пор, как ты из наших краев ушла… Вот этим летом стали люди сказывать, что кто-то за озером снова поселился – я и пришел проведать, не ты ли?»

«Что же летом не пришел, сразу как услышал? Нужды не было? – говорит Ашава. – Ну что же, проходи внутрь, расскажешь».

Отодвинула Ашава полог, зашли они в землянку и сели вокруг огня на чурочки. Ашава котелок на огонь повесила, стала воду греть, веточки в нее бросать разные и травки.

Помолчали они немного. Ашава свое варево разлила в берестовые туески и один себе взяла, а другой Терентию протянула. Потом говорит: «Ну что, дед, я ведь знаю, что не просто так пришел повидаться. Говори, какое у тебя ко мне дело. Заболел, смерти боишься – лекарство попросить хочешь? Или, наоборот, смерть торопишь? Есть у меня и такие лекарства…»

Терентий отвечает: «Эх, стар я стал, чтобы смерти бояться. Но и торопить ее не стану. Не за себя я к тебе пришел просить, а за всю нашу деревню. Не стало нам житья от волков. Как лес на том берегу спалили, не дают нам волки покоя, перестали человека бояться и вот-вот на деревню приступом пойдут!»

«Да уж знаю, – говорит мордвинка. – Этой осенью все вокруг было черное от золы и дыма. Только помогать я вам не стану. Вы каждый год новый лес выжигаете, а все мало. Что мне до твоей деревни? Раньше мой народ на Реке жил, им бы я помогла. Только нет никого из моего народа, все ушли, одна я осталась. А вы для меня люди чужие, пришлые…»

Терентий говорит: «Хоть и пришлые, да не чужие. Ведь Степан, которого волки чуть не загрызли, твоя кровиночка. Помнишь, как родились у нас мальчик и девочка? Ты мальчика мне отдала, чтоб он среди людей рос, а девочку себе взяла в лес на воспитание. Так через мальчика этого, почитай, вся деревня теперь тебе родня. Сын у него младшенький, Егорка, и две дочки на выданье…»

Говорит это Терентий и смотрит на Ашаву. А та насупилась, ложкой в котле мешает и как будто не слышит ничего. Терентий тогда продолжил: «Ну да Бог с тобой. Не хочешь помогать – и не надо, сами справимся. У нас теперь немец живет, с ружьями – он человек смелый, с волками как-нибудь сладит. А тебе я подарок привез. Давно хотел его отдать, да ты из наших краев ушла, мне не сказала, и девочку нашу с собой забрала. Лежал этот подарок у меня почитай сорок лет – дождался, знать, своего часа».

Тут Терентий за пазуху залез и вытащил что-то, в тряпицу завернутое. Развернул тряпицу – а это кукла игрушечная! И так искусно сделана, как живая! Волосы у нее из конской гривы, щечки разрумянены, вместо глаз – два стеклышка зеленых, и наряд – как настоящий, только маленький. Льняной платочек на голове, красной ниткой расшит, с узором рябиновым, и лапотки настоящие, плетеные – даром что с ноготок! Только лицо у куколки темное-претемное, от времени состарилось.

Посмотрел еще раз Терентий на Ашаву – а та как прежде сидит и ложкой в котле мешает. Только в котел слезы падают, одна за одной. Терентий куклу положил, шапку взял – уходить собрался.

Тут Ашава его останавливает: «Постой, не уходи. Как с волками справиться, я не знаю. Вы Белого Волка разбудили, а он свой народ на войну поднял. Надо у бесплотных духов Верхнего Мира совета просить – они для людей главные защитники».

Достала Ашава из плетеной коробки бубен и грибы сушеные. Грибы она заварила и отвар выпила, а потом бубен стала над огнем греть. Как согрелся бубен, она его салом барсучьим по краям помазала и что-то над ним прошептала. А потом стала в бубен бить и над огнем плясать. Пляшет Ашава, вокруг сальные плошки горят, огоньки подрагивают и вместе со старухой танцуют. Бросает она разные травы в очаг, и каждый раз вспыхивает огонь новым пламенем – то синим загорится, то зеленым, а то и вовсе каким-то цветом, названия которому вовсе нет в человеческом языке. Бормочет Ашава непонятные слова – сперва вроде различал Терентий мордвинский язык, а потом и вовсе понимать перестал, что это такое старуха бормочет. Все жарче и жарче становится в землянке – вот уж Ашава догола разделась, а пот с нее так и катится градом, и речь становится все глуше. Устала она наконец, повалилась на шкуру, вытянулась вся и глаза закатила как мертвая.

Испугался Терентий – хоть и видел он раньше, как Ашава колдует, да такого с ней еще не случалось. Тут Ашава открыла рот и заговорила – да не обычным своим голосом, а чужим. И был тот голос тоненький и тихий, детский, как если бы издали маленький мальчик с Терентием разговаривал. Слова, что тот голос сказал, Терентий навсегда запомнил:

 
Белый Зверь пред собой Белый Путь стелет,
Спит Вода под ним до времени,
Разбудить бы Воду, да Оратая голос тих,
На Заре только и услышишь его,
Коли Горло ему скуешь медное!
 

Сказала это Ашава, голову назад откинула и закрыла глаза. Прислушался Терентий – спит старуха, дышит ровно-ровно, и во сне улыбается. Взял Терентий рысью шкуру, прикрыл мордвинку, полено в огонь подбросил и домой пошел. К утру по своим следам вернулся.

МЕДНОЕ ГОРЛО

Все утро Терентий думал – что же за совет такой ему бесплотные духи дали? Ну, про Белого Зверя он и сам все понял – это тот Волк, которого его прадед Чур на болоте видел. Да и про Белый Путь все ясно – это Река подо льдом, по которой волки к деревне подбираются. А кто такой Оротай – неясно: в деревне, почитай, все оротаи, все землю пашут, кроме кузнеца да священника. И как ему, Оротаю, сковать «горло медное»?

Ничего не придумал Терентий, а на четвертый день решил к попу сходить. Не стал он ему рассказывать про Ашаву и ее колдовство: поп колдовства не одобрял. Придумал Терентий, что явился ему ночью ангел Божий и подсказал, как с волками справиться. А про себя решил: «Может, и не соврал я сильно батюшке – ведь духи эти почти как ангелы и есть, только называются по-другому, а все одно – хотят человеку добра, защищают его от напастей, путь указывают…»

Сели они с батюшкой на его крыльце и стали вместе загадку разгадывать. Батюшка тоже не знал, что за «медное горло» надо сковать. Вдруг как вскочит батюшка на ноги да как закричит, и пальцем вверх тычет, где колоколенка церковная высится. «Вот оно, – кричит, – горло медное! Колокол нам нужен! Наш-то колокол, старый, лопнул в позапрошлом году от пожару – мы церковь отстроили, а колокол не отлили! Воистину тебе, Терентий, ангел Божий подсказку такую дал! Только церковного колокола нечисть убоится!»

Бросились Терентий и батюшка по деревне, всем новость про сон рассказывать. Через час собралась у церкви толпа, мужики, бабы – все волнуются, спорят. Пришел и Яков Карлович. Рассказали ему его молодцы про сон Терентия. Усмехнулся немец и говорит: «Ну что вы за народ такой, охота вам сказки слушать! Кто хочет дело делать – идите за мной, мы еще не всю военную науку выучили».

Ну, почти все мужики с немцем ушли. А с Терентием только поп да три старика остались, да еще кузнеца упросили помочь. Самойлом кузнеца звали, а по прозвищу Хромой. И Егорка еще вокруг них крутился – жалко ему было деда одного оставлять, хоть и не верил он в волшебный колокол, а верил больше ружьям дяди Якова.

Хромой в Москве бывал и видел, как колокола льют, так он старикам рассказал, что надо делать. Перво-наперво набрали хвороста и большой костер на дворе у кузницы зажгли. Долго жгли, а когда земля под ним оттаяла, выкопали большую яму. Земля в том месте была глинистая, подходящая, а песок пришлось от Реки носить, с косогора. Потом кузнец в яму спустился и стал внутри болвана выкладывать, кожух наружный вылеплять и обжигать для крепости. А старики снаружи тем временем две печи литейные складывали из кирпичей.

Так и работали, почитай целый месяц: немец военному делу людей учит, а кузнец со стариками колокол лепят. Даже поп старикам помогает, рясу всю свою в глине испачкал, так и обедню служит. «Рясу, – говорит, – я потом отмою – главное, чтобы душа чистой была!»

Волки меж тем вокруг деревни свой дозор несли. Каждую ночь выходили на лед, садились и на луну выли. И упаси Господи было за ворота после заката выйти! Собак всех волки съели и совсем стали близко к воротам подбираться. Только молодцы наши тоже не дремали: стояли с ружьями за частоколом и каждые два часа сменялись. И как только подходили волки – пуль и пороха не жалели. А для ночного дозора Яков Карлович каждый вечер свои часы-луковицу заводил, маленьким ключиком серебряным, и молодцам отдавал. Они по ним время узнавали и сменялись.

Скоро март к концу подошел, потеплело, и снег на южной стороне таять начал. Волки людей беспокоить вроде перестали, на льду почти не показывались. Тут и колокол пришло время лить. Расколол кузнец старый колокол на части, да еще по домам с попом прошелся, меди и олова собрать. Много ли собрали, мало ли, не знаю, да на колокол хватило. Сложили все в две печи и стали их крепко топить, медь с оловом плавить. Потом подняли заслонки, и потекла жидкая медь с оловом по канавкам да под кожух. Тут уж вся деревня собралась посмотреть, и даже Яков Карлович пришел. Кузнец поставил над ямой журавель деревянный, собрал с десяток мужиков покрепче и стал колокол из земли тянуть. А как вытянули, да от земли очистили, да песочком потерли – ахнул народ! Наш кузнец-то, Самойло, мастер был, каких сейчас нет! Такой колокол вылепил – заглядение! С одной стороны на колоколе Святое Распятие, а с другой – Святой Георгий, копием змия пронзающий. Его кузнец с монеты копеечной срисовал. А снизу по кругу было написано вязью медной: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его». Это ему поп сказал, что написать. А сверху, где у колокола ухо, изобразил кузнец Птицу-Феникса, которая из огня возрождается, в честь старого колокола. Это уж кузнец сам придумал, без попа.

Приклепали к колоколу язык, на колокольню подняли на веревках, и там повесили. Поп молебен отслужил и попросил хромого Самойлу честь оказать – в колокол первому позвонить. Забрался Самойло на колокольню, стал веревкой язык раскачивать. Раз, другой, третий – коснулся язык колокола, а звука-то нет! Как ни старается Самойло, а все то же – бьется язык о колокол, а никто ничего не слышит, будто било не из меди, а из тряпья сделано.

Народ внизу только руками разводит – что за нечистая сила колокол голоса лишила? Немец, Яков Карлович, в усы усмехается и говорит своим молодцам: «Мои часы-луковка и то громче вашего колокола тикают!» Стал народ по домам расходиться и Терентия ругать. Вдруг Терентий как вскочит, да как закричит: «Подождите, люди добрые! Мне ангел во сне сказал, что оратай должен в колокол звонить, а кузнец наш землю не пашет. Пусть кто-нибудь из землепашцев в колокол позвонит».

Вызвался Трофим Брязга, из старших мужиков. Раскачал он язык, да как ударит им по колоколу! А все то ж – молчит колокол, как немой. Трофим в сердцах шапку оземь кинул и говорит: «Вот провалиться мне на этом месте, чтобы я еще раз Терентия послушал. Совсем с ума спятил старик. И мы хороши – думали, колокол нас от волков спасет! Пойдем, Яков Карлыч, солнце уже заходит, а нам ночной дозор держать надо». И разбрелись люди – кто к себе, а кто на частокол, волков высматривать.