Текст книги "Сказки среди бела дня"

Автор книги: Григорий Ягдфельд

Соавторы: Виктор Виткович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

4

Интересно, читатель, что бы сделал ты на Митином месте? Неужели бросил бы девочку на произвол судьбы? Нет, конечно, нет! Ты её не дал бы в обиду! А если бы ты не стал девочку защищать, тогда дальше не читай нашу книжку: мы не для таких пишем! Мы пишем для таких, как Митя.

Когда Митя вбежал в школу, там все смеялись, и веселее всех Лёля. Она никак не могла перевязать орех ниточкой, он выскальзывал и падал то в клей, то в золотую краску. Лёля смеялась так звонко, что, глядя на неё, серебряные рыбки и зайцы на ёлке тоже незаметно рассмеялись, и от этого упало на пол несколько игл.

Митя крикнул Лёле:

– Не бойся!

Сашка Тимошкин открыл рот, чтобы посмеяться над Митей, и все уже приготовились фыркнуть. Но отворилась дверь, вошёл, не здороваясь, странный старичок в башлыке с кисточкой и двинулся прямо к Лёле.

– Я за тобой, – сказал он.

Держа в зубах гвозди, дядя Вася посмотрел со стремянки. Лёля вскочила и забилась в угол, а Митя храбро её заслонил.

– Это кто? – спросила девочка с золотым носом. – Твой дедушка?

– Не знаю, – сказала Лёля, дрожа от страха.

Дядя Вася вынул гвозди изо рта.

– Кто вы такой?

– Старый год, – важно сказал старичок и отстранил рукой Митю.

Ребята повскакали с мест.

– Что он сказал?.. Что сказал?.. Кто он?..

Старичок взял Лёлю за руку; она умоляюще прошептала:

– Не отдавайте меня…

Митя уже хотел вырвать Лёлину руку. Но со стремянки слез дядя Вася.

– Зачем вам девочка? – спросил он.

– Мне нужно остановить её сердце.

Ребята попятились, со страхом поглядели друг на друга.

– Сумасшедший… – прошептала девочка с золотым носом и спряталась за Митю.

Дядя Вася внимательно разглядывал старичка. Старичок как старичок, даже на вид симпатичный, а так разговаривает!

– Зачем останавливать сердце? – спросил дядя Вася с недоумением.

– Остановить время.

Тут большие школьные часы будто догадались, что хочет ответить дядя Вася, захрипели, пробили одиннадцать раз и пошли дальше. И дядя Вася сказал:

– Время остановить нельзя.

– Я лучше знаю, что можно, а что нет, – сказал старичок и потащил Лёлю за руку к двери.

Митя кинулся на старичка, вырвал Лёлину руку, крикнул: «Не отдадим!» И ребята встали стеной, закрыв Лёлю.

– Это моя девочка, нехорошо, – сказал старичок.

– Вот что, – сказал дядя Вася. – Ваша девочка или не ваша, мы не знаем. Идите в сельсовет, там разберутся.

Старичок обиженно посмотрел на дядю Васю, потом на ребят, потом на Лёлю, скрипнул зубами и вышел.

– Психический, – сказал дядя Вася, покрутив головой. – Но ничего, тихий.

– Это не психический! – закричал Митя. – Ребята, я его знаю! Ему осталось жить тринадцать часов, он не хочет уходить! Он не врёт! Он  решил остановить Лёлино сердце! Это Старый год!..

– Зато ты врёшь, – сказал Тимошкин. – Опять сказки рассказываешь!

– Я не сказки…

Но Митю отпихнули и повернулись к Лёле. Она уронила голову на стол среди золотых орехов, по столу пошли золотые потёки. Ребята окружили её, не зная, как утешить.

– Не плачь, – всхлипнула девочка с золотым носом.

Дядя Вася заглянул в синие заплаканные глаза Лёли.

– Откуда ты, девочка?

Лёля вздохнула два раза – коротко, как всегда после слез в детстве, и сказала:

– Не знаю.

– Ну как же не знаешь, – улыбнулся дядя Вася. – Где твои папа и мама?

– Нету.

– Сиротка, – тихо сказал дядя Вася.

Все пододвинулись к ней ближе. А Зоя, девочка с золотым носом, незаметно положила ей в карман горсть «сливочных коровок». Дядя Вася продолжал:

– Откуда ты приехала?

– Не помню.

Митя, который влез на скамейку, чтобы попасть в первый ряд, выпалил:

– Я её слепил!

Но его снова оттиснули. Дядя Вася продолжал:

– Как же так не помнишь?

Стараясь что-то вспомнить, девочка негромко заговорила:

– Я помню зелёные волны… Море… Белую пену…

– Ты была на пароходе?

– Нет… Около парохода…

Ребята с изумлением глядели прямо в рот Лёле.

– …И помню ещё… Вокруг облака… Небо…

– Ты летела на самолёте?

– Нет… Рядом…

Митя подпрыгнул на скамейке:

– Дайте я объясню!

– Не мешай! Отстань! – крикнули ребята.

– Ладно, – сказала Зоя. – Пусть объяснит!

Митю пропустили вперёд, и он пылко сказал:

– Она говорит правду! Она была, знаете, кем? Водой в море! Капелькой в облаке! Честное пионерское, я её слепил из снега…

Но Митю вытеснили в последний ряд.

– Ребята, – сказал дядя Вася, взглянув на школьные часы. – Скоро полдень, а ёлка ещё не готова…

И, взяв в зубы гвозди, полез обратно на стремянку.

5

Мимо изб, где пекли и жарили к празднику, шел старичок, жалобно бормоча под нос: «Вот сказал – не уйду, и не уйду! Не хочу уходить! Не хочу! Ни за что не уйду…»

Вдруг он увидел трёх снежных баб.

Они стояли с морковками и картофелинами вместо носов и глаз. Ломающиеся тени падали от них на снег в красных лучах солнца.

Старичок остановился и тихо сказал бабам:

– Эй…

Бабы молчали.

– Ага, – сказал старичок и осмотрелся.

Он заметил на снегу жестяную коробку из-под монпансье.

– Угу, – кивнул он и поднял.

Открыв коробку, он обнаружил в ней уголёк, монету и обрывок какого-то заявления с печатью на сургуче.

Старичок просиял. Уголёк из трубки Кощея Бессмертного и неразменную копейку он узнал с полувзгляда. Но над старинной сургучной печатью с выпуклыми буквами задумался. Вертя её между пальцев, он прочёл: «Волшебная к-iя. Столъ п. времени».

– Ах, волшебная канцелярия! Стол потерянного времени!.. – вспомнил он. – Хм, попробовать, что ли…

Подойдя к бабам, старичок огляделся – никого не было. Только два воробья прыгали на школьной крыше. Да невдалеке за огородами синел лес.

Убедившись, чти никто не смотрит, старичок быстро втиснул самой толстой бабе монету – туда, где должно быть сердце.

– Ты будешь душа продажная! – прошептал он.

Баба взглянула на него тусклыми картофельными глазами и кивнула.

– А ты будешь душа бумажная! – сказал старичок и сунул второй бабе вместо сердца обрывок старинного заявления с сургучной печатью.

Бумажная душа тоже кивнула. Старичок задумался.

– А ты будешь чёрная душа!

Он воткнул в грудь третьей бабе уголёк. И эта баба кивнула.

Старичок отступил на несколько шагов и поманил баб.

Они подошли к нему и склонили головы. Старичок вздохнул:

– Ну и рожи!

– Что? – спросили бабы.

– Ничего, – сказал старичок. – Вот что, бабы. Надо остановить время!

– Приказывай! – хором сказали бабы. – И мы его остановим!

Старый год повернулся к школе:

– Там от меня прячут девочку. Её зовут Лёля. В её сердце – часы. Волшебные…

Бабы тупо глядели картофельными глазами, и старичок усомнился: понимают ли они, что он говорит.

– Знаете ли вы, что такое волшебство? – подозрительно спросил он.

– Неужели нет?! – сказала Продажная душа.

– Так вот, – продолжал старичок, – если эта девочка с волшебными часами в сердце поглядит на испорченные часы, они пойдут, даже нарисованные пойдут! А если остановить её сердце, остановятся все часы в мире. И тогда время остановится!

– Ясно, – сказали бабы. – Надо остановить её сердце.

Распахнулась дверь Митиной избы.

– Тшш… – прошипел старичок.

Бабы окаменели, а Старый год сделал вид, будто внимательно читает на деревянном столбе объявление о том, что продаётся коза.

В дверях появилась мать Мити с кастрюлей. Она выплеснула горячую воду, снег сразу стал рыжим, и пошёл пар. Подозрительно поглядев на старичка, мать Мити скрылась и захлопнула дверь.

Бабы тотчас же ожили.

– Так о чём мы говорили? – спросил старичок.

– О том, как умертвить сердце девочки, – напомнили бабы.

– Легче всего умертвить сердце с помощью денег, – гнусаво сказала Продажная душа.

Старичок поморщился.

– Нет, – сказала Бумажная душа. – Сердце удобнее всего остановить с помощью волшебных чернил.

Чёрная душа мрачно усмехнулась и промолчала.

– А ты что скажешь, Чёрная душа? – спросил старичок.

– Это всё не наверняка, – снисходительно сказала Чёрная душа. – Ложь убивает сердце наповал!

– Нехорошие вы бабы, – вздохнул старичок. – Но без вас не обойтись… Главное, я уже совсем собрался уходить, как и все до меня, и вдруг этот мальчишка меня надоумил… И мне так захотелось остаться…

Старичок мучился, вздыхал. Наконец мрачно махнул рукой: «Действуйте!» – и пошёл к дороге.

Бумажная душа его окликнула:

– Начальник! А по какому адресу прикажете доставить вам сердце?

Старичок сказал:

– Город Ярославль, башня Знаменских ворот.

Из-за угла дома вылетела «Победа» с шахматными полосами по бокам и зелёным огоньком.

Бабы замерли. Старичок поднял руку. Машина остановилась.

Старичок сел рядом с шофёром, сказал:

– В Ярославль!

Машина умчалась, и за нею пошла снежная позёмка. А бабы двинулись к школе.

– Девочки, – остановилась Чёрная душа. – Вы тут постойте, пока я пойду выманю Лёлю.

– Почему ты?! – подняли крик бабы.

– Давайте считаться, девочки!

Снежные бабы встали в кружок. И Продажная душа начала бойко, тыча пальцем в грудь по очереди:

– Аты-баты, шли сол-даты. Аты-баты, на базар. Аты-баты, что ку-пили? Аты-баты, само-вар. Аты-баты, сколько да-ли? Аты-баты, три рубля!

На слоге «ля» она попала в грудь себе:

– Мне идти!

И помчалась к школе, откуда доносились весёлые голоса.

6

Елка стояла нарядная, с мохнатыми ветками, покачивающимися под тяжестью игрушек и фонариков. Дядя Вася, всё ещё стоя на стремянке, развешивал гирлянды разноцветных лампочек. Митя бросал на ёлку золотой дождь. Лёля смотрела как зачарованная.

И вдруг под её взглядом часы из серебряной бумаги, висевшие на ниточке, пошли, затикали и свалились, повиснув вверх ногами. Никто этого не заметил. А если бы даже кто и заметил – ну, хоть Сашка Тимошкин, всё равно он сказал бы что-нибудь такое, от чего всем стало бы смешно и оказалось бы, что чудес нет.

Митя отбежал к окошку полюбоваться ёлкой издали, прищурился…

Раздался тихий стук в окно. Кто это? Прижавшись лбом к стеклу, Митя увидел какую-то тень. Она сделала ему знак и скрылась.

Набросив на плечи шубейку и крикнув Лёле: «Я сейчас», Митя выбежал из школы, выскочил на крыльцо и остолбенел: перед ним на нижней ступеньке стояла снежная баба. Она вытирала ледяные ноги о железку.

– Есть разговор, – сказала Продажная душа, подмигивая Мите.

– Чего тебе? – стуча зубами, спросил мальчик.

Баба поманила его и пошла за угол. Ни жив ни мёртв, Митя поплёлся за нею.

– На, – сказала снежная баба. – Задаток.

И сунула ему горсть мелочи.

– За что? – немеющими губами спросил Митя.

– За девчонку. Притащишь её ко мне, получишь ещё столько же.

– За какую девчонку? – прошептал Митя.

– Будто сам не знаешь… – хитро прищурилась баба.

Митя дико заорал. И баба кинулась от него в сторону.

На крики выскочили ребята. Они выбежали без шапок и окружили Митю. Его била дрожь.

– Ты что?!

– Снежная баба, – сказал Митя, не попадая зубом на зуб. – Разговаривает…

– Какая? Где?

Митя показал на бабу, которая рядом с двумя другими стояла как неживая.

– Ты что? Очумел?

– Да-а, очумел! – рассердился Митя. – А это что?!

Он разжал кулак, где были монеты. Но там оказался только тающий комок снега. Митя с изумлением поднёс ладонь к носу.

– Эх, ты! – сказал Тимошкин, нахлобучив Мите шапку на нос, и пошёл с ребятами в школу.

Митя сконфуженно поплёлся за ними и, не снимая шубы, забился в угол.

Он растопырил пальцы, без конца вглядываясь в ладонь. Неужели причудилось?

А возле ёлки продолжалась весёлая кутерьма. Смеясь, Лёля сняла с себя ожерелье, сверкающее необыкновенными разноцветными огнями, и, встав на цыпочки, повесила на ёлку.

– Тебе не жалко? – удивились ребята.

– Нет, – искренне сказала Лёля.

Зоя взяла её за руку:

– Мы пойдём вместе кататься на коньках, ладно?

– Как это кататься? – спросила Лёля.

– Я тебе покажу. У меня есть ещё коньки, снегурочки. Они мне малы, тебе будут как раз.

– Спасибо, – сказала Лёля.

Всего этого Митя не видел и не слышал, потому что сидел, забившись в угол, и размышлял.

– Не может быть… – сказал он, наконец, и, натянув ушанку, незаметно проскользнул в дверь.

Когда Митя вышел на крыльцо, ему показалось, что бабы, стоявшие кучкой, быстро разбежались.

«Это только кажется…» – подумал он и храбро пошёл к ним.

Бабы были неподвижны. Они глядели на него, выпучив тусклые глаза из картофелин.

Митя обошёл вокруг, заглядывая каждой в лицо. Наконец, весело насвистывая, он уже взялся рукой за морковный нос, как вдруг…

– Распишись… – негромко сказала баба. Митя отдёрнул руку, будто его ужалили. А баба (это была Бумажная душа) протянула Мите какую-то бумажку, с печатью.

ПРИКАЗ № 13/13.

Ученику 3-го класса неполной средней школы деревни Неверково Конькову Дмитрию Фёдоровичу.

Получением сего незамедлительно доставить девочку Лёлю.

За уклонение от выполнения настоящего приказа…

Не дочитав, Митя рванулся и со всех ног кинулся в школу. У двери он на мгновение остановился, взглянул на бумагу: она не растаяла. Тогда Митя ворвался с радостным криком:

– А вы говорите нет!.. Нате!.. Читайте!.. Приказ тринадцать-тринадцать!..

Дядя Вася посмотрел на него с потолка. Ребята с игрушками в руках окружили его. Лёля задумчиво глядела на Митю, склонив голову набок. Митя разжал руку: никакого приказа не было! В пальцах была тоненькая прозрачная пластинка льда; она таяла и становилась всё меньше и меньше.

Митя заплакал и пошёл на улицу.

7

Две снежные бабы издевались над третьей.

– Распишись! – передразнивали они. – Подействовала твоя волшебная бумага!.. Расписался!..

Бумажная душа оправдывалась:

– Просто он маленький. Был бы большой – бумага подействовала бы!

– Вот что, подружки, – сказала Чёрная душа. – Теперь мой черёд. Я пойду за девчонкой.

И она пошла к школе, оставляя на снегу чёрные следы с подтёками.

Митя сидел на крыльце свесив голову. В школе звенели весёлые голоса, смех. И чем веселее были голоса, тем печальнее делался мальчик.

– Митя, – совсем тихо позвал кто-то.

Мальчик поднял голову: перед ним опять стояла снежная баба.

– Чего вы хотите от меня? – угрюмо спросил мальчик.

– Не бойся меня, – сказала Чёрная душа. – Я тебе друг. Эти подлые души, – тут она показала на двух неподвижных баб, которые виднелись поодаль, – хотят утащить Лёлю и остановить её сердце.

Митя смотрел на неё исподлобья.

– Можешь мне не верить, – баба вздохнула. – Но, если мы сейчас же не спрячем Лёлю, будет беда.

– Беда?!

– Я только что была в сельсовете… – Чёрная душа оглянулась и перешла на пронзительный шёпот. – Этот мерзкий старикан Старый год уговорил председателя. Сейчас они придут за Лёлей с милицией!

– А ты не обманываешь? – спросил Митя.

– Погляди мне в глаза, – торжественно сказала баба. – Разве похоже, что я лгу?

Митя поглядел в картофельные глаза Чёрной души. Трудно было сказать, лгут они или нет, потому что в них не было никакого выражения.

– Что же делать? – доверчиво спросил Митя.

– Спрятать девочку.

– Где?

– Лучше всего у тебя.

– Хорошо, – сказал Митя. – Я спрячу её на сеновале.

Чёрная душа захныкала.

– Что с тобой? – спросил Митя.

– Старый год убьёт меня за то, что я тебе всё рассказала.

– Как тебе помочь? – самоотверженно спросил мальчик.

– Спрячь и меня вместе с Лёлей.

– Ладно! Постой здесь, а я побегу за Лёлей.

Когда Митя вбежал в школьный зал, ёлка уже стояла украшенная, а дядя Вася слез со стремянки и вставил вилку в штепсель. Ёлка вспыхнула разноцветными огнями. Все игрушки засверкали, загорелся серебряный дождь, и от орехов начали бить маленькие золотые молнии.

Лёля зажмурилась, потом открыла глаза и сказала:

– Ах!

Вот почему она не заметила, что Митя дёргал её за рукав.

– Ну всё, – сказал дядя Вася и выдернул вилку. Елка погасла. Теперь она казалась совсем другой в неярком зимнем свете.

– Почему погасили? – разочарованно спросила Лёля.

– Мы зажжём её на Новый год, – сказал дядя Вася.

– А когда это?

– Как когда? – мягко сказал дядя Вася. – Сегодня ночью. Когда пробьёт двенадцать часов. Разве ты никогда не встречала Новый год?

– Нет, – грустно сказала Лёля.

– Ребята! – крикнул Сашка Тимошкин. – Кому сдавать БГТО – на каток!

– На каток! – закричали ребята, и сразу началась весёлая сумятица. Все стали одеваться, толкаясь и хватая коньки.

– Э-эй! – крикнул дядя Вася. – А кто убирать будет?!

На столах, на полу валялись обрывки золотой и серебряной бумаги, ножницы, краски, кисточки.

Ребята неохотно стали стаскивать с себя шубы. Митя прошептал Лёле:

– Бежим… Надо спасаться… Старый год…

Посмотрев на него широко открытыми глазами, Лёля послушно накинула белую шубку.

– Лёля, ты куда? – крикнула Зоя, девочка с золотым носом.

– Мы сейчас! – и Митя вытащил Лёлю за руку из школы.

За углом, где снег был усеян следами вороньих лапок, их ждала Чёрная душа.

– Познакомься с этой тётей, – сказал Митя,

– Лёля, – вежливо сказала девочка.

– Варвара Петровна, – небрежно сказала баба и взяла Лёлю за руку. – Скорей!

Тут мы должны сказать, что Чёрную душу вовсе не звали Варварой Петровной. Это она соврала, сама не зная зачем… Просто привыкла врать.

Митя осторожно ввёл Лёлю и Чёрную душу во двор; они прошли мимо дров, занесённых снегом, мимо тёплого коровника, к лесенке, прислонённой к сеновалу.

– Осторожней, – сказал Митя. – Третья ступенька ломаная.

Держась за перекладины лестницы, снежная баба и Лёля поднялись и скрылись на сеновале.

Митя вытащил из-за шиворота соломинку, которая колола ему шею, крикнул наверх:

– Я посторожу! Я, как они пройдут, свистну! – И, выбежав на улицу, встал на углу, перескакивая с ноги на ногу и потирая уши. На его правой ноге замёрз большой палец. Митя изо всех сил им шевелил.

Из школы высыпала ватага школьников. С шумом, со смехом, размахивая коньками, ребята побежали на каток.

Сзади шагал дядя Вася.

– Ты что стоишь? Где Лёля? – крикнула Мите Зоя.

Нос её уже не был золотым, остались только веснушки, будто нестёртые кусочки золота.

– Сейчас мы придём! – крикнул Митя.

И ребята умчались.

Митя шагал вперёд и назад и тёр уши. Улица была пустынной, дым медленно поднимался из труб. Митя грел нос, оттопыривая нижнюю губу и дуя наверх. Тёплый воздух замерзал на ресницах, делая их белыми, а нос красным. А когда и нос начал белеть, Митя пробормотал: «Побегу в сельсовет…» – и побежал.

8

В сельсовете печка смотрела сквозь чугунную дверцу четырьмя сверкающими глазами и гудела. Кончали годовой отчёт.

– Одна тысяча триста два, – бубнил бухгалтер; он вёл пальцем по приходо-расходной книге, – помножить на одну тысячу пять…

В комнате пахло пригоревшим железом. Девушка-счетовод Трещала на арифмометре, как будто молола в кофейной мельнице серебряные монеты, и время от времени озабоченно поглядывала на свои ногти, покрытые к празднику малиновым лаком.

А председатель сельсовета дядя Андрей сидел в шапке и жалобно говорил:

– Каждый год берём обязательство кончить годовой отчёт к двадцать пятому декабря и каждый год опаздываем на встречу…

На стульях висела авоська с бутылками и свёртками; это ещё больше бередило душу председателя.

Со скрипом отворилась дверь, раздался тоненький голос Мити:

– Дядя Андрей!

– Не мешай! – зашикали на него хором сотрудники.

Оглядев комнату, Митя в отчаянии закричал:

– Старый год уже ушёл?!

Председатель поднял голову и тупо посмотрел на мальчика. Митя стал сбивчиво объяснять:

– Да старичок… который хотел забрать Лёлю… С милицией…

– Какую Лёлю? – спросила счетовод.

– Девочку… ну, которую я вылепил из снега…

Все оторвались от отчёта и поглядели на Митю; даже печка с любопытством смотрела на него своими сверкающими глазами. Девушка-счетовод сокрушённо сказала:

– И чего матери смотрят… Я бы такого мальчишку…

Но Митя уже не слыхал. Он мчался по улице, не чуя под собой ног, и бормотал:

– Обманули…

Одним духом взобрался Митя по лестнице на сеновал.

– Лёля! – Никто ему не ответил.

– Лёля! – крикнул он второй раз.

В углу что-то зашевелилось: оказалось, это был воробей; он вспорхнул и исчез под застрехой.

Митя выскочил на улицу. Ни Чёрной души, ни двух других баб не было видно. В отчаянии Митя ещё раз подбежал к сеновалу и увидел следы: большие следы – баб, и рядом маленькие – Лёлины. Следы вели в лес.

– Лёля! – завопил Митя не своим голосом.

На его крик выбежала мать. Ни слова не говоря, она схватила мальчика за руку и потащила в дверь.

Митя громко кричал:

– Пусти!.. Я должен её спасти!.. Её убьют…

Но это не тронуло сердце матери. Она захлопнула дверь и посадила сына чистить картошку.

9

Доводилось ли вам когда-нибудь в большом городе, в самом центре, среди афишных тумб, троллейбусов и универмагов видеть старинную, башню с зубцами, к которой сходятся все главные улицы? Такая башня стоит посреди города Ярославля, и каждый может прочесть на дощечке: «Знаменская башня. Памятник старины. Охраняется законом».

Под её сводами живут вороны, каркая, когда звонят телефоны напротив в номерах гостиницы «Медведь». А в сумерки, в тот час, когда зажигаются огни у подъезда театра имени Волкова, вороны засыпают, и башня погружается в мрак и тишину.

Как раз к этой башне 31 декабря ровно в час дня подкатило такси, из которого вылез Старый год, замотанный башлыком с кисточкой. Он юркнул под каменные ворота и исчез в какой-то незаметной двери.

Поднимаясь но крутой лестнице, где в каждом углу пряталось каменное эхо, старичок вытащил из кармана связку старинных ключей. И остановился поражённый: дверь открыта! Что это?

Старичок полез по лестнице ещё более узкой: и вторая дверь оказалась открытой! Ахнув, Старый год побежал по третьей, винтовой, лестнице, быстро вращаясь вокруг себя, и через люк в полу попал, законен, в свою комнату с бойницами вместо окон, где посреди потолка висел огромный неподвижный маятник и вверху торчали зубчатые колёса гигантского заржавленного механизма.

– Кто здесь? – закричал Старый год.

Сверху из колёс высунулась лысая голова.

– Я… Часовой мастер!..

– Что вы тут делаете?

Часовой мастер сказал вежливо:

– Дело в том, что горсовет поручил мне к Новому году починить часы этой башни.

– Эти часы нельзя починить! – зашипел Старый год. – Знаете ли вы, что они стоят со времён царицы Анны Иоанновны?!

– Мне ли это не знать! – заносчиво сказал мастер.

Это был известный мастер Петушков из артели «Точное время». Он славился тем, что мог ответить абсолютно на все вопросы, которые ему задавали или могли задать. Он знал всё… Как и чем на козырьке кепки свести чернильное пятно, и сколько перьев у воробья, который только что родился, и как солили огурцы во времена Ивана Калиты… И на все он отвечал без запинки.

Вот и сейчас, спустившись на каменный пол, Петушков сказал:

– Верно. Эти часы починить нельзя. Их чинили уже три раза: первый раз при царице Елизавете, когда их сломали пьяные стрельцы, качаясь на маятнике, второй раз…

Но Старый год его перебил:

– Прощайте! Мне некогда!

Петушков обидчиво поклонился и пошёл к люку.

– Не оступитесь на лестнице, когда будете спускаться, – проворчал Старый год.

– Благодарю вас, – сказал Петушков, исчезая в полу. – Желаю приятно встретить Новый год!

– Дурак, – буркнул под нос Старый год и захлопнул за мастером крышку люка.

Он подошёл к окошку-бойнице и посмотрел вниз. В эту секунду сквозь серую щель в тучах на город брызнуло солнце. И засверкали сосульки, прицепившиеся ко всем крышам и водосточным трубам. И в доме напротив через двойные рамы солнце осветило, как в кинематографе, чью-то маму: она стояла на табуретке и украшала ёлку. А у перекрёстка засиял металлический обруч уличных часов, и на блистающем циферблате стрелка подскочила ещё дальше, ещё ближе к концу года.

По улицам ехали машины; к некоторым были привязаны ёлки. Шли прохожие; они несли торты и игрушки. Серебряные горлышки шампанского торчали из корзин и карманов.

Неожиданный запах сдобного теста струйкой поднялся из какой-то булочной и коснулся носа Старого года. Старичок сердито чихнул.

– Дураки, – сказал он и скрестил руки на груди, как Мефистофель. – Они думают, что встретят Новый год! Они не знают, что я решил остаться! И двенадцать часов никогда не пробьёт! И шампанское останется нераскрытым! И до конца времён будет 31 декабря!