Текст книги "Сказки среди бела дня"

Автор книги: Григорий Ягдфельд

Соавторы: Виктор Виткович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

10

Хохоча хриплыми голосами, снежные бабы играли с Лёлей в снежки. Они швыряли их по-девчоночьи – сверху вниз, не попадая друг в друга. Было это на берегу Щучьего озера, маленького покрытого льдом, заметённого снегом.

Вокруг озера лежал снег разных оттенков: высокие шапки снега на пнях, резной переплёт снега на сучьях бурелома, кружевные зонты елей, серебристая снежная пыль, осыпающаяся с ветвей. И среди этого белого царства краснела тёмная гроздь рябины.

Наигравшись, снежные бабы сели на пни, а Лёля, смеясь, прислонилась к заиндевевшему стволу высокой сосны. Девочка запыхалась.

– Ах, сердце… – весело сказала она, держась рукой за грудь.

У баб сразу слетели улыбки, они алчно переглянулись.

– Продашь? – спросила, облизнувшись, Продажная душа.

Она вытащила толстую пачку замусоленных рублёвок, плюнула на пальцы, отсчитала три бумажки.

– Хорошо даю, – сказала она, протянув Лёле деньги.

– За что? – спросила Лёля.

– Сердце твоё покупаю.

– Сердце? – удивилась Лёля. – А как же я, буду без сердца?

– Ну и что, – сказала баба. – На свете будет ещё одна девчонка без сердца. Их сколько угодно!

И опять протянула деньги.

– Берёшь?

Лёля спрятала руки за спину.

Баба фыркнула.

– Можно подумать, что у неё в груди бриллиант!.. Детские часики, красная цена – гривенник! А я, дура, даю тебе трёшку! Бери, а то передумаю!

Лёля опять замотала головой.

– Ладно! – сказала Продажная душа. – Тогда давай так: ты мне – игрушечные, я тебе заводные – с музыкой!

– С музыкой? – оживилась Лёля.

– А как же! – И баба придвинулась ближе к девочке. – Я видала в городе часы – золотые, цифры горят и играют песенку… – И Продажная душа запела хриплым голосом: «Бродяга я…» – Хочешь такие часики?

У Лёли загорелись глаза.

– Хочу.

Продажная душа обрадовалась.

– Мигом слетаю в город и притащу!

Она победоносно подмигнула бабам – знай, мол, наших! – и помчалась, громко хрустя снегом и сучьями. Бабы поглядели ей вслед, переглянулись. Чёрная душа сказала сладким голосом:

– Давайте, девочки, играть в прятки! Чур, не вожу!

– Чур, не вожу! Чур, не вожу! – подхватила Бумажная душа.

– Тебе водить, – сказала Чёрная душа Лёле.

Лёля сунула руку в карман, вытащила «сливочные коровки», которые ей дала Зоя, раздала бабам по конфете, уткнулась в серебряное от снега дерево, честно зажмурила глаза и стала считать:

– Раз, два, три, четыре…

Неуклюже прыгая через сугробы, бабы спрятались за ближайший куст и, посасывая конфеты, шептались.

– Пока эта дура бегает за часами, мы сами остановим сердце девчонки, – сказала Чёрная душа.

Бумажная душа кивнула.

– Сейчас я его остановлю с помощью волшебных чернил…

И сунула руку за пазуху, где у неё хранился, как в портфеле, ворох каких-то пожелтевших бумаг.

– Иди-ка ты со своими чернилами! – сказала Чёрная душа, но, заметив, что Бумажная душа обидчиво поджала губы, добавила примирительно: – Ты, дура, не обижайся, твои чернила ещё пригодятся… Я тебе сейчас покажу, как убивают сердце клеветой… Ау-у! – крикнула она фальшивым голосом. – Можно-о!

– Иду-у!.. – сказала тоненьким голоском Лёля и пошла прямо к кустам, где сидели бабы, глядевшие на неё сквозь сучья холодными глазами.

Увидев баб, Лёля захлопала в ладоши, засмеялась и побежала обратно к дереву.

– Раз-два-три! Всех застукала!

Бабы зашагали к ней.

– Ну, теперь вы водите, а я спрячусь, – сказала Лёля.

– Нет, – сказала Чёрная душа. – Садись!

Лёля села на пень, чинно сложила руки и поглядела на бабу чистыми глазами.

– Вот что, – тяжело вздохнула Чёрная душа. – Ты хорошая девочка, но с тобой поступили подло…

– Кто? – удивилась девочка.

– Митя.

– Митя? Со мной? – И Лёля звонко рассмеялась.

– Он продал нам твоё сердце за три рубля.

Но Лёля продолжала смеяться.

– Ты, конечно, не веришь, – сказала Чёрная душа. – Ты, наверное, думаешь, что твой Митя царевич, который скакал на сером волке…

– Царевич, – кивнула Лёля.

– На самом деле он серый волк, а не царевич! Да, да, что ты на меня так смотришь!

– Спасибо, что вы со мной шутите, – сказала Лёля.

Бумажная душа покосилась на Чёрную, скривилась и махнула рукой.

Чёрная душа терпеливо продолжала:

– Я не шучу; Митя – тот самый волк, который съел Красную Шапочку…

Лёля насторожилась.

– Да, да. Он съел сначала бабушку, потом Красную Шапочку, потом трёх поросят…

– Потом семерых козлят? – спросила Лёля.

– Вот видишь, девочка, ты немножко и поверила…

– Нет, нет! Не поверила! Не поверила! Он не волк! Это вам показалось!

– Все мы раньше думали, что он не волк, – продолжала Чёрная душа, – но однажды…

И она начала рассказывать про Митю одну историю хуже другой. Она знала, что, если Лёля даже не всему поверит, капелька клеветы в её сердце останется. Капелька за капелькой, сердечко медленнее и медленнее, глядишь, и остановилось…

Чёрная душа врала вдохновенно. И действительно, отравленное сердце девочки билось всё медленнее! А с часами во всём мире стало твориться такое, чего никогда ещё не бывало.

Первым это заметил мастер Петушков в городе Ярославле. Он сидел в своей мастерской. На стенах качались маятники, тикали ходики, и круглые столовые часы, и старинные с фарфоровыми амурами, и корабельные хронометры, и электрические, и ручные часы разных форм. На стекле чернела надпись: «ямерв еончоТ» – «Точное время» – с обратной стороны.

Все было как обычно. Мимо окна, которое было заставлено часами и продувалось вентиляторами, шли прохожие; на них большими хлопьями падал снег. Перед мастером стояла баба, закутанная в платок. Из-под него торчал нос, похожий на морковку, но на улице был такой мороз, что это не удивило мастера.

Возле бабы на прилавке лежали золотые часики в форме сердца, с толстой цепочкой. Мастер скучающе смотрел на Продажную душу, а она орала, как на базаре:

– Даю тридцать два!

– Слушайте, – устало сказал мастер. – Это не частная лавочка, у нас не торгуются!

И он присел за свой столик, где лежали пинцеты, стрелки, пружины и циферблаты с арабскими и римскими цифрами.

– Я бедная женщина! – вдруг всхлипнула баба. – Тридцать два рубля сорок копеек. И ни копейки больше!

Не успела она это сказать, как маятники на всех часах задрожали, качнулись в одну сторону, будто кто-то невидимый прошёл мимо с огромным магнитом, потом отлетели назад и пошли медленнее.

В изумлении мастер привстал. Баба вытаращила глаза.

– Что такое? Что такое? Что такое? – встревожилась она.

– Что-то случилось со временем, – сказал мастер; у него затряслись руки.

Баба сразу сообразила, в чём дело, и взвизгнула:

– Эти подлые бабы сами останавливают её сердце!

– Что?! – не понял мастер.

Продажная душа швырнула на стол пачку денег:

– Чёрт с тобой!.. Пользуйся!.. – схватила часы и умчалась.

Петушков как потерянный поглядел вслед бабе, подбежал к морскому хронометру, взял свой пульс, сосчитал и ахнул. Двести двадцать!

Это был единственный случай, когда мастер Петушков, который всегда всё знал, не мог даже самому себе объяснить, что случилось.

11

Над Щучьим озером свистел ветер. Уткнувшись в варежки, Лёля горько плакала. А Чёрная душа стояла над девочкой, рассказывая про Митю плохое.

– Всё равно не верю, – всхлипывая, говорила Лёля. – Это выдумали злые люди, они вас обманули…

– Выдумали, – горько усмехнулась Чёрная душа. – И я была счастливой матерью трёх детей. И у меня был дом, и салфеточки на комоде, и телевизор… Так было хорошо! Дети играли в чижика, а Митя их съел!

Бумажная душа, писавшая что-то вороньим пером, поддержала Чёрную душу:

– Он и меня чуть не съел…

– И её, – кивнула Чёрная душа. – Мы спаслись от Мити, притворившись снежными бабами, чтобы нас холодно было есть.

Такое количество подробностей подействовало на доверчивую душу девочки. Она грустно спросила:

– А где сейчас Митя?

– Наверное, где-нибудь сидит и кого-нибудь ест, – сказала Чёрная душа.

– Неужели? – прошептала Лёля.

Где же в это время на самом деле был Митя? Почему он не мчался на помощь девочке, сердце которой было в опасности? Очень просто: он всё ещё сидел в избе и, насупившись, чистил картошку.

Медленно шли на стене ходики, словно маятник цеплялся за что-то невидимое. И в трубе слышался вой:

«У-у-у-у… Он хочет съесть бабу Ягу-у… Он уже вылетел за нею в трубу-у… У-у-у-у…»

Митя подозрительно посмотрел на вьюшку трубы.

Мать рогатым ухватом вытащила противень из печи: пирог был бледен и тонок, он не поднялся, не подрумянился.

– Не пекутся пироги! – воскликнула мать. – Что за напасть! – и с сердцем сунула противень в печь. Ей даже и в голову прийти не могло, что это время останавливается.

Митя очистил последнюю картошку и бросил нож. В раздумье он подошёл к окошку, покрытому ледяными узорами.

– Где искать её?.. – пробормотал он с тоской.

Внезапно солнечный луч багровым огнём осветил снежные узоры, окно вспыхнуло и стало похоже на карту. Митя пальцем повёл по снежным иероглифам, бормоча:

– По Волчьему логу до горелого пня…

– Что? – спросила мать.

– Не мешай! – сказал Митя. – От горелого пня до Лысого болота через Кузькин брод…

– Помешался… – сказала – мать, вытаскивая ухватом второй пирог.

– …И овражком до Щучьего озера!

Стрелой Митя кинулся к шубе.

– Ты куда?

Митя сразу поднял дикий рёв. Мать махнула на него рукой.

– Ладно, иди, – сказала она. – Это от твоего крика пироги не пекутся.

И Митя выбежал на улицу.

12

А время в мире останавливалось. Замедляли ход швейцарские часы с гарантией на пятнадцать лет, и те часы, которые продают в стакане с водой, и даже самые точные на свете, которые идут по звёздам…

Лёля сидела на пеньке, с закрытыми глазами; её сердце билось чуть слышно, и каждый удар будто уносил частицу её жизни.

– Теперь веришь? – усмехнулась Чёрная душа.

– Нет, – прошептала Лёля.

– Ещё что-нибудь расскажи, – буркнула Бумажная душа Чёрной. Та кивнула.

– А ты знаешь, зачем Митя поступил в школу?

– Учиться… – едва слышно сказала Лёля.

– Ну да! Чтобы съесть двенадцать учеников из третьего класса и тринадцать из параллельного. А потом он хочет съесть учительницу и дядю Васю.

– Не хочет! – сказала Лёля.

– Хочет, хочет! – сказала Чёрная душа. – Он давно бы их съел, да ждёт, когда зажгут ёлку…

Ах, если бы в это время двенадцать учеников из третьего класса и тринадцать из параллельного и все остальные мальчики и девочки вместо того, чтобы кататься на катке, пришли на помощь Лёле! Но они ничего не знали.

Каток был устроен на деревенском пруду и окружён сугробами. На старте и финише навалом лежали шубы и шапки. Трое мальчишек готовились к старту. А у финишной черты стоял дядя Вася с секундомером.

– Внимание! – скомандовал дядя Вася. – Приготовились! Пошёл!

Он взмахнул рукой и нажал кнопку секундомера. Мальчишки помчались. Остальные вопили:

– Давай, Мишка!.. Сашка, давай!..

Честно говоря, мальчики бежали не очень бойко. Но дядя Вася с изумлением смотрел на часы.

Когда Тимошкин пересёк линию финиша, дядя Вася остановил секундомер.

– Не может быть! – сказал он.

– А что? – окружили его конькобежцы.

– Всесоюзный рекорд! – сказал он и схватился за голову.

Потом с подозрением осмотрел секундомер, послушал, вынул из кармана часы-луковицу с секундной стрелкой.

– А ну, давай ещё раз, – сказал он.

– Можно мне? – спросила Зоя.

– Можно, – кивнул дядя Вася.

Девочка встала на старт. Дядя Вася махнул рукой, и Зоя побежала. Она бежала совсем плохо. Ей даже не помогало «давай-давай», которое кричали мальчишки. В довершение всего она упала и пересекла линию финиша лёжа.

– Мировой рекорд, – сказал дядя Вася как потерянный.

– Ура-а! – закричали ребята.

Зоя встала и, вспомнив, как вела себя чемпионка мира Скобликова, скромно улыбнулась и поклонилась.

Пробежал Митя.

– Митька! – крикнули ему ребята. – Иди мировой рекорд бить!

– Это не рекорд, это время останавливается!.. – закричал Митя отчаянным голосом. – Лёля… – его голос сорвался.

Ребята посмотрели друг на друга, потом на Митю. Но он уже бежал к лесной опушке.

13

Темнело. Из леса к Щучьему озеру крались тени. Над прорубью стоял дымный туман. Где-то в тучах каркнула ворона, и ветви деревьев будто сомкнулись, закрыв серое небо.

Девочка лежала на снегу. Её ресницы дрожали. Над ней склонились две снежные бабы. Слушая Лёлино сердце, Бумажная душа прошептала Чёрной:

– Сейчас распишется, и сердце остановится…

Обмакнув воронье перо в банку с чернилами, она сунула его Лёле в руку. Девочка открыла глаза.

– Распишись, – сказала Бумажная душа и начала монотонно читать приготовленную расписку: – «Верю, что мальчик Митя не мальчик, а серый волк…»

Лёле было уже всё равно. Она взяла дрожащей рукой расписку, чтобы подписать своё имя. Вдруг раздался отчаянный крик:

– Стой! Стой! – Это бежал Митя, проваливаясь в снег и размахивая руками. Он подскочил к Лёле, выхватил из её рук расписку и разорвал на мелкие кусочки.

Лёля широко открыла глаза, улыбнулась. И в то же мгновение в мире произошло чудо. В городе Ярославле в часовой мастерской на всех часах маятники вздрогнули и пошли быстро и весело. Мастер Петушков будто очнулся, поглядел на часы, пробормотал: «Что это было со мной?» – и провёл рукой по глазам.

А в Митиной избе случилось вот что. Мама, ворчавшая на пироги, которые ни за что не хотели печься, вытащила противень из печи и ахнула: «Только что смотрела!» Пирог сгорел. Она взглянула на ходики, но они шли так звонко, что ни ей и никому другому не могло бы и в голову прийти ничего плохого.

Всюду время пошло быстрее, даже поезда и самолёты во всём мире прибавили скорость! А у Щучьего озера Чёрная душа уже скрутила Мите руки; он старался вырваться.

– Ты что лезешь не в своё дело?! – сказала Чёрная душа. – Тебя трогали?!

– Да-а… – сказал Митя. – Вы же время останавливаете!

– А тебе какое дело?

– Как какое? Время остановится – жаворонки не прилетят! Не будет яблок! Купаться нельзя будет! За ягодами не пойти! Я никогда не перейду в четвёртый класс! И никто никогда не полетит на Луну! Пусти! – вдруг взвизгнул Митя и укусил бабу в руку.

Чёрная душа схватила горсть снега и заткнула ему рот.

– Не трогайте! Оставьте его! – закричала Лёля. Но Чёрная душа потащила Митю к проруби, края которой дымились.

– Не надо! Не надо! – крикнула Лёля, кинувшись вслед. – Не убивайте его! Хотите, я отдам вам сердце?

– Лёля, не отдавай им сердца! – отчаянно закричал Митя.

Чёрная душа подняла мальчика над прорубью, где крутилась тёмная вода, и сказала Лёле:

– Твоё сердце или его жизнь?

– Возьмите, – сказала Лёля.

Она вынула из груди своё сердце-часики, протянула Чёрной душе и тут же застыла; лицо её помертвело, синие глаза померкли. И она осталась стоять маленькой снежной девочкой с протянутой рукой, на которой лежали детские часики.

Привязав на всякий случай Митю к стволу ивы, торчавшему прямо из льда, бабы подбежали к Лёле и остановились поражённые: часики с нарисованными стрелками шли, тикали.

– Идут почему-то… – прошептала Чёрная душа.

– Да что ты?! – ахнула Бумажная.

Чёрная душа взяла часики, потрясла, приложила к уху:

– Идут!

Бабы тупо глядели друг на друга картофельными глазами.

– Это всё ты, – зашипела Бумажная душа. – Надо было сначала остановить сердце волшебными чернилами, как я хотела, а потом уже вынимать!

Швырнув с размаху часики об дерево, Чёрная душа подняла их и поднесла к уху: идут!

– Видишь, что ты натворила! – продолжала ворчать Бумажная душа, смотря злыми глазами на Чёрную.

Та бросила часики на пень, топнула по ним ногой, подняла, – идут! Тогда она окунула часики в прорубь, в тёмную ледяную воду, такую холодную, что, если туда опустить кончик пальца, он тут же превратится в сосульку.

– Ну как? – спросила Бумажная душа, когда Чёрная вынула из проруби часики.

Не отрывая часов от уха, Чёрная душа сказала:

– Ладно, старикан сам остановит!

И двинулась по сугробам, за нею Бумажная душа.

Мите удалось развязать зубами узел верёвки; он освободился и подбежал к Лёле.

– Лёля, – тихо сказал он. Но она молчала.

– Лёля, скажи что-нибудь! – закричал он.

Но девочка была неподвижна, снежная, неживая. И Митя заплакал. Глядя на погасшие глаза девочки, он сказал:

– Клянусь! Я принесу тебе твоё сердце! И, стиснув зубы, пошёл по следам снежных баб. Оглянулся: маленькая снежная девочка стояла под высокими тёмными елями, протянув вперёд руку. И Митя зашагал.

14

Гудели телеграфные столбы. Над шоссе курилась снежная пыль. Бабы бежали по краю дороги. Мимо мчались машины, обдавая баб гарью бензина.

Увидев издали грузовик с бидонами молока, Чёрная душа остановилась. Машина приближалась, грохоча бортами. Туго надутые баллоны, серые, тяжёлые, будто каменные, стремительно надвигались. Чёрная душа присела на корточки, прицелилась и подбросила часики под колесо, как мальчишки подбрасывают пистоны. Грузовик с грохотом промчался, подпрыгнув на часиках. Бабы бросились к часикам. Чёрная душа поднесла их к уху.

– Ну? – спросила Бумажная душа.

– Идут, – мрачно сказала Чёрная.

И они побежали дальше к перекрёстку, перед которым на столбе торчала табличка: «В Ярославль. В Углич».

Только хотели бабы побежать по направлению «В Ярославль», как увидели Продажную душу, мчавшуюся навстречу на дамском велосипеде с сеткой на заднем колесе. Бабы попробовали вдвоём спрятаться за табличку, но Продажная душа уже орала:

– Куда? Куда? Девочки!

– В город, – невозмутимо сказала Чёрная душа, выйдя на обочину дороги, и показала ей часики.

– Но это жульничество! – взвизгнула Продажная душа, соскочив с велосипеда. – Я же потратилась! Я купила взамен золотые часы!

– Ну и носи их! – сказала Чёрная душа.

Продажная душа завопила:

– Я пожалуюсь Старому году!

– Попробуй! – усмехнулась Чёрная душа. – А я напишу на вас обеих донос, что вы кричали: «Да здравствует Новый год!»

Бабы от такого нахальства разинули рты. А Чёрная душа неожиданно вскочила на велосипед Продажной и помчалась к Ярославлю, крутя педали своими ледяными ногами. Бабы завопили и погнались за ней.

Но разве можно было её догнать! Она так пригнулась к рулю, что из её правого глаза чуть не вывалилась картофелина. Вот почему Чёрная душа не заметила, как её обдала смёрзшимися комьями снега и обогнала машина, в которой ехал Митя.

Впрочем, Митя тоже не заметил бабу. Сидя в кабине самосвала, он что-то доказывал шофёру. Он уже рассказал о Лёле, и о Старом годе, и о злых бабах…

Заглядывая шофёру в глаза, Митя говорил:

– …Они хотят остановить время! Понимаете?

– Как это? – солидно спросил шофёр.

– А так. Вам к которому часу в гараж?

– Ну, к пяти…

– Пяти не будет, – сказал Митя. – Сегодня будет, завтра нет.

– А когда же в гараж? – спросил шофёр, посмотрев на Митю.

– Никогда, – сказал Митя. – Так и будете всегда ездить.

– Здоров врать! – сказал шофёр и покрутил головой.

Митя горестно замолчал.

15

Сидя в своей башне с бойницами вместо окон, где висел огромный неподвижный маятник и сверху торчали зубчатые колёса гигантского заржавленного механизма, Старый год писал тушью на листе ватманской бумаги:

«МАНИФЕСТ

Что есть – то есть, чего нет – не будет.

В мире ничего нового не случится.

Ничего не изменится.

Отныне 31 декабря будет длиться вечно!..»

Заскрипели ступени, распахнулся люк в полу, из него выскочила Чёрная душа и безмолвно положила на стол перед Старым годом волшебные часики – сердце Лёли. Старичок вскочил, вцепился в часики. И вдруг наверху захрипели башенные часы, заскрежетали колёса, взлетел столб пыли. И тяжёлый маятник пронёсся мимо голов Старого года и Чёрной души, которые отпрянули поражённые.

Дрожащей рукой Старый год поднёс часики к глазам:

– Да, это они.

Он знал: только одни часики в мире могли разбудить мёртвый маятник башенных часов!

Чёрная душа твердила старику, что старалась остановить эти часики и ничего не вышло, но Старый год не слышал её. Он глубоко задумался. Через него пролетела гигантская тень маятника, где-то каркали вороны, и в порывах ветра глухо звенел лист железа на крыше… Вдруг наверху что-то зашипело, захрипело, загремело, заскрежетало. Чёрная душа тревожно подняла голову. Раздался мощный бой часов, какого Ярославль не знал со времён царицы Анны Иоанновны. Над куполом взлетела туча ворон. Вся башня гудела, как колокол. Не веря своим ушам, прохожие останавливались и задирали головы. Мастер Петушков выбежал без шапки из часовой мастерской, не понимая, что случилось.

А в башне маятник мерно летал от одной стенки к другой. На губы Старого года легла жёсткая складка.

– Всё равно мы их остановим! Принеси-ка мне ту бутыль. – Чёрная душа бросилась в угол и осторожно принесла огромную бутыль с черепом и костями на наклейке.

– Азотная кислота, – сказал Старый год и горько усмехнулся.

Боязливо Чёрная душа налила кислоту в старинный фарфоровый сосуд с инициалом «А», ангелочками и царской короной.

О, если бы этот сосуд мог чувствовать и говорить! Он содрогнулся бы! Лёгкий аромат ещё сохранился в нём; ещё не выветрился за целых два столетия. А сейчас… Старый год бросил часики в кислоту, – раздалось шипение, из сосуда поднялось удушливое облачко. Старичок мрачно сказал:

– Мгновение, остановись!

Часики лежали словно на дне колдовского озера; от них поднимались пузырьки воздуха. Старый год и Чёрная душа наклонились над кислотой; очертания их лиц менялось среди паров.

– Этим пользовались ещё в мрачные времена Антонио Сегеди, – сказал Старый год, и закрыл сосуд фарфоровой крышкой, – В этом адском растворе они исчезнут без следа!