Текст книги "Письма"

Автор книги: Григорий Богослов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

53. К Аерию и Алипию (80)

Убеждает их выполнить завещание матери, которая часть своего имения отказала Назианзской церкви.

Справедливо и свято, чтобы истинные чадолюбцы приносили в дар Богу, от Которого и мы сами, и все наше, как начатки и гумна, и точила, и самых детей, так и новые наследства, чтобы часть, принесенная усердно в дар, привела в безопасность и остальное. Поэтому не допустите, чтобы милость ваша дошла к нам уже после всех, но прежде всех будьте усердны к Богу, а чрез Него и ко всем и, отринув мирские законы, поработитесь нашим законам, плодонося от себя усердие. Ибо, хотя приносится оставленное другими, но усердие примем от вас, и Бог во много крат больше того, что дадите теперь, воздаст вам не только в этой временной и преходящей жизни, но и в вечной и постоянной, которую одну иметь в виду и к которой устремлять все свои надежды – безопасное дело. Поелику и Бог таков же будет к вам, каковы сами вы будете к бедным, то без мелочных расчетов и скупости, но со всей щедростью и с усердием исполните волю умершей. Представляя себе, что она с вами и видит дела ваши, успокойте ее своей щедростью, чтобы получить вам от нее не одно имение, но и матернее благословение, утверждающее домы детей. Размыслив, что, по написанному, лучше малая доля с правдой, нежели огромная со скупостью (Сир. 14:3) – только бы не сказать чего обидного – и что многие не препятствовали целые домы приносить в дар Церкви, а иные и от себя жертвовали всем имуществом, и сделали этот прекрасный промен – стали нищими ради тамошнего богатства, – не скудно сейте, чтобы богато пожать (2 Кор. 9:6), но доброе это наследство принесите в дар и себе самим, и тем, кого наиболее любите, ничего не убавляя из написанного в завещании, но с удовольствием и со светлым лицом отдавая или, лучше сказать, возвращая все Богу, как Его собственное, и стяжавая себе то одно, что может быть издержано для душ ваших. Ибо к чему собирать для разбойников и татей, для превратностей времени, которое от одного к другому передает и перекидывает непостоянное богатство, а не влагать своего имения в безопасные сокровищницы, не доступные злоумышляющим? В другом и для других показывайте свою бережливость (ибо мне желательно, чтобы вы при доброте своей были и могущественны), а для нас подвизайтесь подвигом добрым, т. е. пусть один препобеждает другого благоговением и благословениями, какие Бог дает благопризнательным. Итак, уверьте нас, что вы искренние христиане. Лучше же сказать, положив прекрасное, столько благочестивое и праведное начало, согласите с ним и все прочее, чтобы и вы друг о друге, и мы о вас возвеселились, как по другим причинам, так и по тому, что благопризнательностью в этом показали вы добрый пример всей Церкви.

54. К Виталиану (145)

Причиной своего редкого свидания с Виталианом выставляет то, что он окружен дурными людьми.

Нечасто беседуем с тобой, а причина в том, что окружен ты множеством людей, каким я всего менее рад. Если освободишь себя от многолюдства и дашь в своем доме приют добродетели, то увидишь, что, по пословице, и хромой побежит. Это и обещаю, при Божией помощи и исполню.

55. К Амфилохию (161)

Сего Амфилохия, опечаленного разлукой с сыном Амфилохием же, который поставлен в епископа Иконийского, извещает о кончине своего родителя (374 г.).

Ты скорбишь? А я, конечно, радуюсь! Ты проливаешь слезы? А я, как видишь, праздную и величаюсь настоящими обстоятельствами! Тебя печалит, что похищен у тебя сын и удостоен почести за добродетель; для тебя несносно, что его не будет при тебе, что не станет ухаживать за тобой в старости и по обычаю услуживать, в чем должно? А мне не горько, что отец пошел от меня в последний путь, с которого уже не возвратится ко мне, и я не увижу его более! После этого нимало не жалуюсь, не требую должного утешения, зная, что собственные свои несчастья не дают времени позаботиться о чужих; а нет человека столько дружелюбивого и любомудрого, чтобы был выше страданий и стал утешать другого, когда сам имеет нужду в утешении. Но ты присовокупляешь удар к удару, обвиняя нас, как слышу, и думая, что не порадели о твоем сыне и о нашем брате или (что всего тяжелее) изменили ему, даже не сознаем той потери, какую понесли все, друзья и родные, особенно же ты, который больше всех полагал в нем надежду жизни, видел в нем единственную подпору, единственного доброго советника, единственного сообщника в благочестии. На чем же основываешь такие свои догадки? Если на прежнем, то припомни, что, встревоженный слухом, с намерением приходил я к вам и готов был сообщить свое мнение, когда еще было время о сем посоветоваться; но ты говорил со мной обо всем, кроме этого, не знаю, по причине ли той же скорби или с другой какой целью. Если же заключаешь по последнему, то не дозволили мне увидеться с тобой в другой раз всего более своя скорбь, должная честь отцу и погребение, чему не мог предпочесть ничего другого, особенно же когда скорбь была так свежа, что любомудрствовать безвременно и выше человеческой природы было бы не только не благочестиво, но и в других отношениях неблагопристойно. Наконец подумал я, что дело само меня предупредило, возымев уже свой конец, как угодно сие было Правителю дел наших. И о сем довольно. А теперь умерь свое огорчение, как сам себя уверяю, самое неразумное. Если же представляется тебе еще что – нибудь, сообщи мне, чтобы тебе не огорчать и меня отчасти, и себя самого и чтобы не потерпеть чего – либо такого, что очень недостойно твоего благородства, вместо других обвиняя меня, который ничем тебя не обидел, но, если надобно сказать правду, такое же испытал принуждение от общих наших друзей, которых почитал ты единственными своими благодетелями.

56. К Юлиану (167)

Напоминает Юлиану его обещание быть человеколюбивым при обложении налогами жителей Назианза.

Есть у меня твое обещание, а судя по твоему нраву, смело надеюсь, что получу и дар. Хотя меру воздаяния всего лучше знает великий Разрешитель долгов, однако же если и в нашей воле делать подобные условия, то соразмерим воздаяние: от меня – жертва, а от тебя – человеколюбие.

57. К нему же (166)

Просит не вменять ему неудовольствий, какие произошли у Юлиана с Никовулом, и ходатайствует за духовенство назианзское.

У меня много прав на дружбу с тобой; кроме же всего прочего, есть общая любовь к наукам, которая для многих всего более заслуживает уважения и располагает к дружбе; предлога же к вражде нет ни одного, а дай Бог, чтобы и не было. Ибо что у тебя с братом Никовулом, или чем ты огорчен от Никовула – это не больше до меня касается, как и то, что делается в Индии; знаю только, что не давал я своего одобрения ни на что между вами случившееся. Потому не вменяй мне этого и ради такой причины не умышляй ничего худого сам против себя, но доверши то человеколюбивое дело, какое обещано тобой бедным, а также и моих клириков, за которых просил я, освободи от переписи, рассудив, что крайне невероятно, когда другие всем имением своим жертвуют Богу, тебе не захотеть даром сделать добро, и когда другим городам даются в дар все служащие алтарю, мне не получить в дар тех, которые при мне и прислуживают мне, и притом не получить от тебя, человека ко мне весьма близкого, которому и сам я, может быть, не делаю стыда. Написать тебе об этом следовало мне, а свидеться с тобой не удалось, потому что болезнь угнала меня в Тиану искать там уврачевания, пока есть время. Извини меня в этом; вместо меня имеешь Бога, Который всегда с бедными и помогает им и Которого ты более должен уважить, чем мое присутствие.

58. К нему же (168)

По причине болезни отказывается от свидания с Юлианом для совещаний об уравнении налогов, но дает ему нужные советы.

Хорошо сделал, что приглашал меня в обитель вместе с тобой подумать об уравнении налогов: это дело стоит немалой заботы. Весьма охотно свиделся бы с тобой, если б я был здоров; и приду, если угодно будет Богу и сделается это возможным. А теперь личное свидание заменяю письмом. Знаю, что ты произошел от священных родителей и с детства рос в Божием страхе. Посему, что признаешь полезным и для доброй о себе славы, и для спасения души, то, конечно, сделаешь, хотя бы я и не писал о том. А если и мне должно присовокупить нечто от себя, то довожу до твоего сведения, что вместо всякого другого рода жизни, избираемого христианскими душами для служения Богу, тебе предлежит теперь это служение и приобретешь себе великое сокровище, позаботившись об общем деле, исправив, что прежде сего худо было распределено. К безопасному же производству дела единственное и самое важное средство, о котором тебе прежде всего должно подумать, состоит в том, чтобы избрать сотрудниками людей, о которых знаешь, что они отличаются благоразумием и доброй нравственностью; ибо что пользы в том, если кормчий хорош, а гребцы дурны?

59. К Евсевию, епископу Самосатскому (28)

Просит молитв сего епископа, который императором Валентом был послан в заточение во Фракию и с которым Св. Григорий по болезни своей не мог видеться во время проезда его через Каппадокию (374 г.).

Когда твое богочестие проезжал через наше отечество, не мог я выглянуть из горницы, находясь в высшей степени болезни. Но не столько огорчала меня болезнь, приводившая в страх смертный, сколько то, что лишился твоей священной и доброй беседы. Такое имею желание видеть твое почтенное лицо, какое свойственно человеку, которому нужно уврачевание душевных ран и который надеется получить оное от твоего совершенства. Но если следствием грехов моих было, что не мог я иметь свидания с тобой в то время, то ныне по твоей доброте может быть мне некоторое утешение в горести. Ибо, если удостоишь и о мне творить поминовение в твоих доступных к Богу молитвах, то сие будет для меня напутствием ко всякому благословению Божию, как в сей моей жизни, так и в будущем веке. То самое, что такой муж, столько подвизавшийся за веру евангельскую, претерпевший столько гонений и терпением в скорбях уготовавший себе такое дерзновение пред правосудным Богом, удостаивает быть и моим предстателем в молитвах, это самое, как уверен я, имеет такую же для меня силу, как и предстательство кого – нибудь из святых мучеников. Почему молю непрестанно поминать твоего Григория тем, чем сам желаю соделаться достойным твоего памятования.

60. К нему же (30)

Хвалит Евпраксия, который вызвался прислуживать Евсевию, ублажает самого Евсевия, как страдальца за Церковь Христову, и, благодаря за известие о себе, просит извещать впредь.

Всем для нас драгоценный, один из искренних друзей, достопочтеннейший брат наш Евпраксий еще более драгоценным и искренним оказался по своему расположению к тебе. Он и теперь с таким усердием устремился служить тебе, как многожаждущий елень (скажу словами Давида) утоляет нестерпимую жажду в приятном и чистом источнике. За терпение скорбей и ради нас соблаговоли стать для него сим питием. Блажен, кто удостаивается быть близ тебя. А еще блаженнее, кто страданиями за Христа и подвигами за истину приобретает себе подобный венец, какого сподобились не многие из боящихся Бога. Ибо ты показал в себе добродетель, которая была не без испытаний: не только во время благоведрия плыл прямо и управил душами других, но просиял и среди тяжких искушений, став выше гонителей тем, что мужественно оставил родину. У других есть отечественная земля, а у нас – горний град; другим, может быть, стал принадлежать наш престол, а у нас – Христос. Какое приобретение! Что нами оставлено, и что получено! Проидохом сквозе огнь и воду, а я уверен, что внидем и в покой (Пс. 65:11), потому что Бог не до конца оставит нас и не вознерадит о гонимом правом учении, но по множеству болезней наших возвеселят нас утешения Его. Сему верим и о сем молимся. А тебя прошу молиться и о нашем смирении. И если когда выпадет время, не обленись благословить меня своим писанием и придать мне благодушия известием о себе, чего удостоил теперь.

61. К нему же (204)

Благодарит за письмо и просит не забывать о нем.

Меня радует, что и пишешь ко мне, и помнишь обо мне, а что и сего важнее, благословляешь меня в своих письмах. Желал бы я (чего и заслуживают твои страдания, твой подвиг за Христа и для Христа) удостоиться того, чтобы быть у тебя, облобызать твое богочестие и в твоих страданиях найти для себя образец терпения. Но поелику недостоин я этого, меня беспокоят многие скорби и недосуги, то исполняю второе, т. е. приветствую твое совершенство и прошу не ставить себе в труд памятование обо мне. Ибо не только полезно для меня удостаиваться твоих писаний, но даже послужит в похвалу и украшение перед многими, что обращает на меня внимание муж столь высокий добродетелью, имеющий такой доступ к Богу, что и словом и примером может и других приводить к Богу.

62. К Евтропию (138)

Благодарит его за письмо.

Пусть другой хвалит в тебе что – нибудь другое; без сомнения же, тебя достанет для многих уст; но я скажу то, чему всего более дивлюсь. В тебе столько правоты и учености, что и это одно делает твоими друзьями всех, кто только почитается тебе другом. По крайней мере прежде всех удостоившихся от тебя чести (сколько бы их ни было), когда занимал ты самую высокую должность, доселе составляющую предмет домогательства, встретившись со мной в Азии, если помнишь об этом несколько (а я знаю, что помнишь, при совершенстве во всем будучи столько неизменным в дружбе), ты как и в прочем обратил на меня благосклонное свое внимание, так, делая честь своей учености, убеждал меня писать к тебе, и не только убеждал меня, но сам первый удостоил написать ко мне, подражая добрым живописцам, которые обучают учеников тем, что показывают им много образцов. Это же (что и весьма хорошо) сделал ты и теперь. Но не обленись дарить меня тем же и впоследствии, хотя и опять превознесен будешь почестями; потому что они принесут тебе начальство, а не добродетель, в которой, достигнув самой вершины, тебе уже некуда и возвышаться. Занимаясь делами общественными, не переставай радеть и о друзьях, по примеру Гомеровых витязей, которые и среди войны заботятся об обязанностях дружбы. Ибо твой Гомер и этим уразноображивает свое творение.

63. К нему же (137)

Радуется, что Евтропий стал христианином, и вместе сожалеет, что болезнь препятствует с ним видеться.

Что это значит? Великий Евтропий в числе наших! И мы слышим, но не наслаждаемся. Что же иное, как не это же самое, было и с известным Танталом, который истаивал жаждой среди потоков? Ты, как пишешь, желаешь свидания со мной, и хорошо делаешь. Такому человеку, каков ты, надлежало не презирать друзей, но и мимоходом сделать добро мне, и тем же почтить по оставлении звания правителя, чем удостаивал чествовать, начальствуя. Но в каком, думаешь, расположении нахожусь я и что на сердце у меня, желающего видеться с тобой не меньше, если еще не больше твоего (что и естественно, потому что достойное уважения вожделенно), но связанного болезнью? Будь для меня тем египетским врачевством (слово ли это или другое что), каким Гомер врачует души в скорбях. Но как будешь сим врачевством? Во – первых, извиняя меня, потому что добродушие готово на извинения; а потом вразумляя меня своими письмами, потому что, когда был ты и начальником, более дивились мы в тебе добродетели, нежели могуществу.

64. К Григорию Нисскому (35)

Просит не скорбеть о своем изгнании, предсказывая, что торжество еретиков будет не долговременно (ок. 376 г.).

Не очень сокрушайся в скорбях. Ибо чем менее скорбим, тем легче становится скорбь. Нет беды, если еретики отогрелись и с весной осмеливаются выползать из нор, как сам пишешь. Очень знаю, что не долго пошипят, потом спрячутся, низложенные и истиной и временем; и тем скорее, чем с большим упованием предоставим все Богу.

65. К нему же (36)

Подобного с предыдущим содержания.

О чем ты писал, рассуждаю так. Презираемые, мы не огорчаемся и, почитаемые, не радуемся. Ибо одного мы достойны, а другое – дело нашего любочестия. Помолись обо мне. Извини за краткость; хотя и коротко это, однако же, без сомнения, длиннее молчания.

66. К епископу Григорию (142)

Сопутствуя ему своей любовью, обнадеживает его близким прекращением восставшей бури, желает скорого возвращения и просит извещать о себе.

И сидя дома, сопутствую вам любовью, потому что любовь все у нас делает общим; уповая же на человеколюбие Божие и на ваши молитвы, имею великую надежду, что все совершится по нашему желанию. Буря превратится в тихий ветерок, и Бог в награду за православие даст вам превозмочь делающих вам зло. Всего же более желательно – в скором времени видеть и принять вас у себя, как о том молимся. Если же по течению дел замедлите, то не откажитесь, по крайней мере, радовать нас письмами, извещающими о ходе ваших дел, и по обычаю молиться за нас. А благий Бог да сохранит вас, как общую опору Церкви, здоровыми и исполненными всякой радости!

67. К Воспорию, епископу Колонийскому (141)

Смиренно отказывается от предложения Воспориева принять на себя правление Церковью.

Меня приводят в стыд трудности твоего приглашения, но еще более стал бы я стыдиться себя самого, если бы не написал правды. Боюсь, чтобы дело мое не кончилось ничем; так стыжусь своих седин, и общей трапезы, и трудов, понесенных с юности, – стыжусь, потому что перед вами я ниже самых негодных людей и презираем теми, от кого бы менее всего ожидал.

68. К нему же (14)

По настоятельным требованиям Воспория соглашается посвятить себя на служение Церкви.

Думал я, правда, что имею право на ваше извинение и за прежнее; так я прост и недалек. Но поелику не перестаете делать мне выговоры, все еще нападаете за прежнее и к старым оскорблениям придумываете новые, не знаю, по какой именно причине, из ненависти ли ко мне или другим угождая тем, что бесчестите меня, предоставляю узнать это и судить об этом Богу, от Которого, говорит Божественное Писание, ничто не сокрыто, хотя и носим личину правды из благоприличия перед людьми, – то извещаю теперь ваше благоговение, что я побежден, и не обленюсь по мере сил, сколько даст Бог, позаботиться о Церкви; потому что вы настаиваете в этом, и особенно, как сами пишете, по нужде обстоятельств, по причине ожидаемого нападения противников. Да и это смиренное тело, пока его станет и пока будут у меня силы, посвящу на служение Богу, чтобы как мне не иметь на себе бремени, когда и вы осуждаете, и весь клир вопиет, осыпая меня всякими жалобами, и сам вижу, что Церковь остается без попечения, и многие бранят меня, как человека, который ни во что ставит дела церковные, – так и вам не трудиться долее, унижая меня. И это сделаю вашими молитвами, если сами вы, как говорите и как дела уверяют, затрудняетесь принять на себя попечение о Церкви. Ибо лучше умереть для тех забот, нежели для этих, когда необходимо уже бедствовать, потому что так распоряжается делами моими Бог.

69. К Григорию Нисскому (34)

Сего епископа, которому по возвращении из изгнания поручено обозреть отдаленные Церкви, просит не скучать частыми переездами.

Скучаешь переездами с одного места на другое, и тебе кажется, что жизнь твоя так же непостоянна, как и дерева, носимые по воде. Нет, чудный муж, не думай этого. Дерева несутся не по своей воле, а твои переходы с места на место делаются для Бога, и делать добро многим есть самое постоянное дело, хотя сам ты и не стоишь на месте. Разве и солнце станет кто винить, что оно ходит вокруг, изливая лучи и ожитворяя все, что ни озаряет на пути своем; или, хваля неподвижные звезды, будет охуждать планеты, у которых и самые уклонения от правильного течения так стройны?

70. К нему же (37)

Изъявляет ему скорбь свою о кончине Св. Василия и вместе сожаление, что не может быть при его погребении (379 г.).

И это было предоставлено бедственной моей жизни – услышать о смерти Василия, об отшествии святой души, которым переселилась она от нас и вселилась ко Господу, целую жизнь употребив на попечение об этом! А я, – поелику доселе еще болен телом, и крайне опасно, – сверх прочего лишен и того, чтобы обнять священный прах, прийти к тебе, любомудрствующему, как и следовало, и утешить общих наших друзей. Ибо видеть одиночество Церкви, которая лишилась такой славы, сложила с себя такой венец, и взору неудобозримо, и слуху невместимо, особенно для имеющих ум. Но ты, кажется мне, хотя много и друзей и слов к утешению, ничем так не можешь быть утешен, как сам собой и памятованием о нем. Вы с ним для всех других были образцом любомудрия и как бы духовным каким уровнем благочиния в счастливых и терпения в несчастных случаях, потому что любомудрие умеет и то и другое – и счастьем пользоваться умеренно, и в бедствиях соблюдать благоприличие. И сие от меня твоей досточестности. А мне, который пишу это, какое время или слово доставит утешение, кроме твоей дружбы и беседы, которые блаженный оставил мне взамен всего, чтобы в тебе, как в прекрасном и прозрачном зеркале, видя его черты, оставаться в той мысли, что и он еще с нами?