Текст книги "В краю лесов и озер"

Автор книги: Григорий Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

КАК НА РОДНОМ ЗАВОДЕ

Федор Завалишин и Ефим Лопатин добрались до озера Тихое только вечером. От прошедших дождей лесная дорога раскисла, ухабы заполнились водой, и пробиться на мотоцикле с коляской стоило большого труда. Зато как приятно лежать сейчас среди перистолистых папоротников на берегу залива, не слышать трескотни мотора, с опаской не закрывать глаза от больно стегающих веток при объезде разбитых участков дороги!

Мотоцикл оставили в поселке у знакомых и на их лодке забрались в глухомань Долгой курьи, чтобы здесь заночевать, а утром порыбачить.

Федор Завалишин и Ефим Лопатин – закадычные друзья и завзятые рыболовы. Они увлекались ловлей щук кружками[6]6
  Кружок – спортивная ловушка для хищных рыб. Кружок свободно плавает на воде, следят за ним с лодки. Когда хищная рыба схватывает животку, то перевертывает кружок другой стороной и разматывает лесу.


[Закрыть]. Любили они посидеть и с удочками, добыть на уху лупоглазых скользких ершей, тигристых горбачей-окуней или красноглазых серебристых чебаков.

– Однако довольно бездельничать, Ефим, – сказал Федор, – ночью отоспимся. Готовь на костер дров, а я попытаюсь живцов наловить, – и, поднимаясь на ноги, добавил: – Может быть, на ночь две-три жерлицы поставить?

– Жерлицы? Насколько помнится, их ставить запрещено, – заметил товарищ.

– Не слыхал такой новости. За какие особые заслуги эти рогульки в промысловые орудия попали? – добродушно рассмеялся Федор.

– Ставные ловушки – не спортивные... Ну, поставь. Поставь, если успеешь живцов поймать. Сделаем разок такое нарушение, авось пройдет... Сколько лет здесь рыбачим, а об инспекторе рыбоохраны и не слыхали, – согласился Ефим, щупая большим пальцем лезвие дорожного топорика.

– Они в городе рыбу-то охраняют, – весело отозвался Федор, направляясь к лодке.

На Тихое озеро спускались сумерки. Когда Федор возвратился к стану, костер весело потрескивал, в котелке закипала вода.

– Ничего рыбка клевала. Поставил четыре жерлицы. Больше не успел. Еще разных рыбок осталось десятка два. В садок у лодки посадил. Завтра с утра, не теряя времени, можно будет выставить кружки. Порядок, дружище, – радостно сказал Федор, подходя к огню.

– Значит, щуки будут, – весело отозвался Ефим. Он отставил котелок с кипящей водой и бросил в него щепотку чая, затем подложил сухих дров, костер разгорелся сильнее.

На ближних соснах и лиственницах запрыгали тени.

Рыболовы раскинули у огонька плащ. Привезенная из дома снедь как нельзя кстати пригодилась к душистому чаю. Вели задушевный разговор сначала о заводских, потом о семейных делах.

Тихая и теплая ночь, всплески в заливе, тягучие крики совы-сплюшки и десятки других звуков вскоре навеяли воспоминания о прошлых охотах и рыбалках. Долго на берегу гудел то грубоватый голос Федора, то простодушный тенорок и смех Ефима.

Ночь надвигалась бесшумно. Друзья наслаждались смолистым дымком от костра, раздумывали над тайнами ночного леса.

У лодки что-то брякнуло. Рыболовы оглянулись. К костру уже подходил плотный мужчина с безбородым и безусым лицом. Одет в темный китель со светлыми пуговицами, на голове фуражка с каким-то значком. На ногах резиновые сапоги. Через плечо ремешок с полевой сумкой. На левой руке перекинут плащ.

«Кто это? Лесничий, горный инженер или еще какой специалист?» – мелькнуло у рыболовов.

– Здравствуйте, товарищи. Подъезжая, невольно подслушал вашу беседу о зверюшках, – сказал ночной гость и, подавая руку, добавил: – Костылев.

Познакомились. Завязался разговор.

– Значит, вы рыболовы-любители, рабочие завода. А чем рыбку промышляете? – спросил Костылев, прикуривая папиросу от уголька.

– Удочками и кружками, – охотно ответил Лопатин.

– Только? А кто это по берегу шестов с жерлицами натыкал?

Рыболовы переглянулись.

– Мы попробовать решили. А что, разве нельзя? – откровенно сознался Завалишин.

– Почему нельзя? Вы же поставили, значит можно, – уклончиво ответил Костылев.

– А по закону?

– Новыми правилами рыболовства запрещено.

– Значит, мы браконьеры.

– Так выходит. Да еще для шестов несколько березок срубили. А у берега озера – водозащитная зона.

Федор приглушенно вздохнул. В наступившей тишине только монотонно шипела в костре сырая валежина. Оба рыболова уже не сомневались в том, что их ночной гость – инспектор рыбоохраны. «Но какой же он, видно, умный и смелый мужик. И простой», – подумал Лопатин и предложил:

– Может быть, товарищ инспектор, чайку с дороги выпьете?

– С удовольствием. Нам все равно ночь вместе коротать, – внимательно взглянув на рыболовов и улыбнувшись, ответил Костылев.

Он выпил кружку горячего чаю, снова закурил и поделился своими мыслями:

– У меня, товарищи, сотни водоемов, сотни разных дел. Но инспекция не одинока. У нее везде помощники, которых с каждым месяцем становится все больше. Это – общественность.

Рыболовы-любители должны уважать правила рыболовства. Иначе мы погубим всю рыбу. Вот вы любите сидеть в лодке или на бережке и любоваться, как играет и булькает шустрая рыбка. Правда? А если ее не будет? Ведь кладбище получится, слеза прошибет, глядя на мертвое озеро! Вот как оно получается.

– А жерлицы-то как? – глухо перебил инспектора Федор.

– Жерлицы? – ответил Костылев. – Один срубил молодую березку для удилища, а другой семенную сосну в два обхвата. Кто больше навредил природе? Или так: Иван без разрешения убил утку, а Петр – лося. С кого больше спроса?

Вот вы, чтобы поймать хищную щуку и угостить семью, поставили несколько жерлиц. А другие здесь постоянно рыбачат сетями. Они берут ценную рыбу центнерами и потом торгуют ею. Кто должен ответить больше? Конечно, все это нарушители, но мы разбираемся что к чему, с плеча не рубим. Понятно?

– Понятно. Но нам-то что положено? – настойчиво спросил опять Федор.

– Вам – предупреждение, – с еле заметной улыбкой ответил Костылев. – Бросьте навсегда такие фокусы. Ведь приятно и спокойно жить, когда совесть чиста. Правильно?

Ефим сверкнул глазами и подбросил в костер охапку сухих веток. Федор облегченно вздохнул и тихо сказал:

– Правильно...

Костылев задумался, потом продолжил разговор:

– Вы коренные рабочие, и я полностью вам доверяю. Мне сообщили, что здесь ставят сети, а это большое нарушение. Вот и уехал ночевать в глухую курью, чтобы никто не видел меня в поселке и не предупредил браконьеров. Вы ничего не заметили на озере?

– Когда я выезжал ловить живцов для жерлиц и кружков, то заметил, что влево от курьи с двух лодок выметывали сети. Еще подумал, что рыбаки рыбзавода трудятся, – сказал Федор.

– Рыбзаводцы сейчас здесь сети не ставят. Далеко от курьи были лодки?

– С километр. А от берега метров на сто.

Костылев достал из полевой сумки карту озера и, присмотревшись, поставил на ней карандашом отметку.

– Спать теперь уже не придется. Вот-вот и зорька загорится, – сказал Федор, выгребая из золы печеную картошку. – Мы сегодня провожаем летнюю рыбалку. Уже конец октября, холодина, озеро скоро покроется льдом.

– Ничего-о, – ответил товарищу Ефим, – мы с тобой сюда и с зимними удочками прикатим.

В это время из-за мыса курьи появился яркий огонек. Костылев вскочил на ноги, всмотрелся и сказал:

– Смотрите, острожат. Этого еще не хватало! Вот тебе и «тихое» озеро. Да тут настоящий разбой!

Федор сорвался с места, схватил порожний котелок, быстро зачерпнул воды, вернулся и залил костер.

– Ты зачем это? – удивленно спросил Ефим.

– Заметят наш огонь, потушат свой и скроются.

– Правильно, товарищ Завалишин, – сказал Костылев и добавил: – Ну, что ж, надо ехать.

– И я с вами. Можно? – заявил Федор.

– Поезжай. Только на своей лодке и сзади. У меня челнок-то уж очень мал, – согласился инспектор, взглянув на массивную фигуру рабочего.

Нарушителей было двое. Один на корме лодки тихо подгребал веслом, другой стоял на носу, готовый в любой момент опустить в воду страшный многозубец, чтобы заколоть или ранить сонную рыбу. Для освещения они использовали карбидный фонарь.

Инспектор объехал их стороной и приблизился сзади. За ним бесшумно пробирался Федор.

– Стойте! Свет не тушить! Острогу бросить в воду, – громко скомандовал инспектор.

Нарушители повернулись на голос. Один спросил:

– Кто ты такой? Чего кричишь? Подъезжай сюда!

– Я инспектор рыбоохраны. Вы задержаны за нарушение правил рыболовства.

– Инспектор? Проваливай отсюда, пока не выкупали.

– Не угрожайте, за это больше с вас спросится, – спокойно сказал Костылев и подъехал ближе.

Свет потух. Острога брякнулась в лодку. Но было слышно, как люди завозились, чтобы нажать на весла и скрыться в темноте ночи. А инспектор был уже рядом.

– Завалишин, объезжай их справа, – крикнул Костылев и схватился за борт лодки браконьеров левой рукой, а правой выстрелил вверх из пистолета.

– Что вы, ребята, сопротивляетесь? Зажигайте фонарь, – сказал Федор и, подъехав, тоже схватился за борт лодки нарушителей.

Браконьер, тот который сидел на носу лодки, замахнулся, чтобы веслом ударить Завалишина. Федор ловко увернулся и, ухватившись за лопатку весла, потянул к себе.

– Разряди ружье и положи в мою лодку, – крикнул в это время Костылев, заметив, как сидевший на корме бросил свое весло и схватился за одноствольную централку.

Острога лежала совсем рядом. Федор опустил весло браконьера, отчего тот едва не вылетел за борт. Затем подхватил острогу и, угрожающе подняв ее, крикнул:

– Брось ерепениться! Хочешь, одним ударом пробью дно лодки и заставлю вас в озере пускать пузыри.

– Дай сюда ружье, – решительно предложил Костылев и направил пистолет на браконьера.

– Зажги, Васька, фонарь, – упавшим голосом сказал браконьер с кормы лодки и, трясущимися руками разрядив централку, передал ее инспектору. Свет на носу лодки загорелся снова.

Костылев доставил браконьеров в курью, допросил, составил протокол. Нарушителями оказались Усачев и Фролов. Усачев жил в поселке на берегу озера. Лодка, ружье, острога и фонарь принадлежали ему. Летом он нигде не работал, а «промышлял» рыбой, браконьерничал. Фролов приехал к приятелю погостить. Это у них был уже не первый выезд с острогой.

Костылев решил привлечь их к уголовной ответственности, задержав до решения суда все их снаряжение.

Начало светать. Вдоль курьи со свистом пролетела стайка уток и шумно опустилась в зарослях рогоза. На горе несколько раз рявкнул самец сибирской косули. На пожухлых рыжих папоротниках серебром забелел осевший иней.

– Вы бы уж не отдавали нас под суд, гражданин инспектор, а оштрафовали, да забрали ружье и лодку, – начал просить Усачев, красивый кудрявый детина.

– Не имею права. Вы ударили рабочего Завалишина, угрожали, оказали сопротивление с ружьем в руках. Суд пусть и определит вашу виновность. Если бы я был без пистолета и один, то вы бы меня не только «выкупали», а совсем ракам на корм отправили. Уже светает, идите домой.

Ловить щук кружками Ефим выехал один. Федор снова вызвался помочь инспектору.

Выехали на двух лодках. Сняли тридцать две сети. Новенькие, из капрона. Изъяли улов разной рыбы общим весом сто пятьдесят килограммов.

В поселке все браконьерские сети конфисковали. Рыбу сдали в магазин. На нарушителей-сетников составили протоколы. Лодку Усачева до решения суда сдали на хранение в поселковый Совет. Ружье, которое оказалось незарегистрированным, Костылев увез с собой, чтобы передать в районное отделение милиции.

– Спасибо, Завалишин! Здорово помогли мне, – тепло сказал Костылев Федору, крепко пожимая ему руку при прощании.

– За что спасибо? Вот еще, – удивился Федор и добавил:– Меньше пакостников будет на озере.

– По закону от штрафов с браконьеров вам полагается большая премия. Скажите свой домашний адрес. Куда выслать деньги?

– Не надо мне никакой премии. Я от души, по желанию помог, а тут – деньги! И адреса для этого не скажу, – даже с обидой ответил Федор.

Костылев внимательно посмотрел на рабочего. Затем благодарно похлопал Федора рукой по широкому крутому плечу.

– Вот вы какой? Ладно, когда потребуется, я найду вас и через заводоуправление. Еще раз спасибо, товарищ Завалишин!

Береговой тропинкой Федор направился в Долгую курью к Ефиму. Он не жалел о потерянном выходном дне и сорванной рыбалке. Нет! Порой он взглядывал на синевшую гладь озера, и какое-то новое чувство зарождалось в нем. Тихое озеро казалось ему таким же родным, как и завод, где не положены нарушения, а тем более хулиганство, хищения... В сердце рабочего росла большая гордость. Знакомое чувство. Совсем как в родном цехе, когда он перевыполнял сменное задание, стыдил и одергивал лодыря, помогал отстающему товарищу или вносил ценное предложение.

Вот и Долгая курья. На стане еле-еле дымил забытый костер. Вдали Ефим на лодке.

– Э-ге-гей! – закричал Федор, сложив руки рупором. – Валяй сюда-а!

– Сейчас. Кружки сниму-у. Чай кипяти! – еле слышно ответил товарищ.

«Чай кипяти... А где у него все запрятано?» – пробурчал Федор и начал искать. Наконец все вещи обнаружил замаскированными старой травой в густом черемушнике.

Нарубив сухих дров, подживил костер и повесил над ним котелок с водой.

Подъехал Ефим.

– Ну, как улов? Клевали щуки? – нетерпеливо спросил Федор.

– Клевали. Одну, килограмма на два, с жерлицы снял да трех кружками наскреб. Из них есть «старушка» – килограммов на шесть! А разной мелочи мало, – ответил Ефим.

– Вот и хорошо. Хватит нам! – сказал Федор, вытягивая нос лодки на берег.

– А где тебя черти весь день носили? – вдруг недовольно обрушился на друга Ефим. – Уехал и как сквозь землю провалился!

– Знаешь где, – спокойно объяснил Федор, – с браконьерами проваландались. Здорово, брат, получилось. Тридцать две сети забрали и полтора центнера рыбы! Молодец Костылев. Вот мужик! Я и не думал, что он такую войну ведет на озерах с разными прощелыгами.

– Что толку? Завтра новые появятся!

– Нет! В поселковом Совете Костылев при мне двух мужиков проинструктировал и вручил им удостоверения общественных инспекторов. Теперь озеро под контролем! – ответил Федор. – Что, уху будем варить или как?

– Какая теперь уха. Чайку попьем, да и в путь. Сам знаешь, какая разбитая дорога!

...Через полчаса друзья выехали в поселок. За распашными веслами уселся Федор. Ефим с кормы забросил в озеро дорожку.[7]7
  Дорожка – длинный шнур с блесной на конце, ловушка для хищных рыб.


[Закрыть]

– На счастье... Может, какая щучонка и попадется! – сказал он.

У „КРОХАЛЯ“

В 1928—1929 годах летом и зимой мне довелось работать в рыбохозяйственном отряде Башкирской экспедиции Академии наук СССР. Экспедиция изучала озера Аргаяшского кантона.[8]8
  Аргаяшский кантон – так назывался в то время Аргаяшский укрупненный район, который в административном отношении подчинялся Уфе, был в составе Башкирской АССР.


[Закрыть] Обследовались также и водоемы Ильменской группы.

Зимой мы передвигались в специальном вагончике с окнами и печкой. Все пробы воды и грунтов, а также ловлю планктона производили через особый люк в половицах вагончика. Тепло и удобно!

А летом, как кочующие цыгане, от озера до озера перевозили большую лодку, груженную личными вещами, продуктами, экспедиционным снаряжением и материалами. Наш «швертбот» с распашными веслами и мачтой для паруса свободно поднимал всю экспедицию из пяти человек.

Работа нас захватывала. Мы открывали тайны уральских озер, а в них нуждались рыбохозяйственные организации, чтобы правильно вести добычу и разведение рыбы.

Не всегда хорошо получалось у нас с выловом рыбы для исследования. Хотя у экспедиции имелись свои сети разной ячеи, уловы были случайны и часто мизерны. Не зная еще особенностей нового водоема, рыбьих троп, мы частенько ставили ловушки там, где не следует. А нам необходимо было заполучить рыбу с каждого водоема всех пород и возрастов. Поэтому стремились на каждом озере быстрее связаться со всеми промысловиками и любителями. Хороший, знающий рыболов был для нас желанным человеком. Мы искали такой «клад».

Обследовались озера Большое и Малое Миассово соединенные широким протоком. Оставив в палатке двух человек для обработки материалов, мы втроем: начальник экспедиции Подлесный, рыбовод Коля Haдеждинский и я – проводили очередной «разрез» озера. По прямой линии, через каждые пятьдесят гребков парных весел, производили промеры глубин, через сотню гребков устраивали «станцию». Лодка ставилась тогда на якорь, и с нее белым диском определялась прозрачность озера; батометром с разных глубин брались пробы воды для химического анализа; особой шелковой сеткой отлавливался планктон; дночерпателем вынимался определенный по площади квадратик грунта, который затем промывался через грохотки, чтобы получить качественное и количественное содержание организмов дна[9]9
  Организмы дна – водные насекомые и их личинки!


[Закрыть] с данного участка. Проводились и другие наблюдения.

Уже вечерело. Мы торопились закончить разрез и подойти к намеченному каменистому мысу, за которым начиналась Няшевская курья. А из-за леса вы ползала темная туча. Послышались далекие раскаты грома. Набежавший ветер начал сбивать лодку в сторону от линии разреза.

– Бросаем работу, товарищи! Гроза идет, потом закончим. Давайте просчитаем оставшиеся до мыса гребки – и в курью на ночлег. Там должен быть кордон лесничества, – сказал Подлесный.

Мы отсчитали оставшиеся гребки и завернули в тихую курью. А сзади, по озерному раздолью, уже бежали белые гребни волн. В соснах, росших на самой вершине мыса, загудел ветер.

– Нажимай, Коля! – крикнул я товарищу, усевшись напротив и при каждом гребке помогая ему проталкивать в воде длинные весла.

Долговязый и жилистый Надеждинский греб размашисто сильно, умело. Нос «швертбота» легко резал воду. Мы быстро приближались к кордону. Но едва лодка врезалась в песок у пристани, начался дождь. Мы засуетились: что станет с багажом! У берега стояло какое-то строение, а жилой дом кордона виднелся дальше у леса.

– Выносите вещи пока сюда. Здесь баня! – закричал Надеждинский, уже сбегавший к строению. Он подхватил плащ-палатку и постель. Мы забрали остальное и побежали за ним.

Сложив багаж в предбаннике, вернулись к лодке, чтобы прибрать снаряжение и закрыть все брезентом.

В старой бане было чисто, прибрано. Сделана она была «по-белому» и при нужде вполне могла заменить летнее жилое помещение.

– Вот нам и дача! Я занимаю поло́к[10]10
  Поло́к – надстройка (возвышение) в бане, на которой парятся березовыми вениками.


[Закрыть]. Начальник всегда должен быть выше, – пошутил Подлесный.

– С удовольствием уступаю, – так же шутливо ответил Надеждинский, – на этом полке мне пришлось бы уподобиться складному метру.

Все рассмеялись. Подлесный достал свечу, зажег ее и сказал:

– Давайте, друзья, закусим! У нас в меню: хлеб, масло, вареная рыба. Как только стихнет дождь, сходим и представимся леснику. Без разрешения дачку-то заняли!

В это время дверь открылась и вошел человек в кожане. Он был пожилой, среднего роста, с шелковистой рыжей бородой. Между глубоко сидящих белесоватых глаз вытянулся длинный красный нос... Совсем как у крохаля – утки, питающейся рыбой.

– Кажись, квартиранты пожаловали! Откуда будете, кто такие? – спросил мужичок, подавая каждому из нас жесткую и мокрую руку.

– Вы что, хозяин, лесник? – спросил Подлесный.

– Он самый. Лесник Мухорин, – ответил дядька, присаживаясь на скамью. – А вы?

Подлесный объяснил, кто мы и зачем приехали. Затем добавил:

– Только что собирались к вам сходить и о ночлеге договориться, а вы сами пожаловали.

– Ночуйте. Здесь лучше. Дома-то у меня семья большая и... блохи спокою не дадут.

Разговорились. Оказалось, что сам Мухорин и его старшие ребята – замечательные рыболовы-удильщики. Могут раздобыть в озере любую рыбку. А нам это и надо!

– Еще в голодный год вся семья только рыбой жила... Да и родня из Верхних Карасей около меня кормилась. Страшно вспомнить. Съели этой рыбы столько, что у костра и сейчас еще кучи рыбьих костей лежат, как мослы у волчьего логова! Известно, русский человек завсегда другому кличку либо прозвище дает. Вот и меня в народе «крохалем» прозвали. Это утка такая, что одной рыбой питается! Знаете? Спроси сейчас в Верхних Карасях: где Мухорин живет? А тебе скажут: это который? Крохаль? На кордоне он проживает! Вот оно как. Но я не обижаюсь, – сказал лесник и добродушно рассмеялся.

Мы выслушали хозяина, взглянули на его белесоватые глаза с красным крохалиным носом и тоже дружно расхохотались. Уж очень метким было народное прозвище даже «по обличию».

– Значит, рыбку нам любую достанете? Вот и замечательно. Завтра же начинайте ловить. Мы хорошо заплатим, – сказал Подлесный.

– Доста-а-нем! А за плату спасибо. Семья у меня. Ну, отдыхайте! Устали, поди? Здесь, в бане-то, спокойнее, – сказал Мухорин, поднимаясь со скамейки.

– А почему, интересно, на кордоне и вдруг такая большая и богатая баня построена? – спросил я.

– Почему? У нас тут в кварталах большие «подсочки» были. Много рабочих сосновую живицу собирали, так вот для них лесохим и построил. Старая уж стала, ремонта требует, – ответил лесник и, попрощавшись, вышел из помещения.

– Ну, «крохаль»! Видимо, рыбка нам здесь клюнет! Завтра надо под парусом сгонять и привезти сюда остальных ребят. Здесь будет наша штаб-квартира, – оживленно заговорил Подлесный.

Кроме меня, Надеждинского и Подлесного в экспедиции участвовали Женя и Илья. За ними и решил послать Подлесный наш «швертбот» под парусом. Женя – смуглая веселая хохотушка. По специальности – гидрохимик. В экспедиции производила анализы проб воды, спиртовала рыб, помогала определению питания рыб. Илья – рабочий, рыбак. Небольшого роста, расторопный парень. В экспедиции ставил и сушил сети, кашеварил, доставал продукты питания, транспорт.

Все поели и стали укладываться на ночлег. Мы с Надеждинским расположились на полу, раскинув плащ-палатку. А Подлесный долго пыхтел, расстилая на полке походную постель с подушкой и простыней. Потом он почистил зубы, намазал лицо и руки душистым вазелином и еще чем-то. Для чего-то понюхал из флакончика с нашатырным спиртом. Да что греха таить: любил наш начальник «личную гигиену», ухаживал за лицом и телом так, что любая девушка позавидует! Это в сорок лет при внушительном животике. Наша простая и веселая лаборантка Женя частенько подшучивала над ним, обращаясь, например, с таким вопросом:

– А не одолжите ли мне, Антон Варфоломеевич, губной помады и пудры «Ландыш»? Такое несчастье, я свою косметику в Уфе забыла!

...Мы уже начали дремать, когда Подлесный, наконец, закончил свой туалет и, забравшись на постель, довольно завозился.

– Вот теперь и поспим, – донеслись его слова.

И вдруг... что-то треснуло, шумно грохнулось,

Плеснулось и рядом раздались испуганные, приглушенные выкрики:

– Ох! Бр-р-р... Что там?

Мы подскочили, сели и... обомлели! Наш начальник барахтался в глубокой яме под обвалившимся полоком. Но вот, дико вращая глазами, он поднялся и начал карабкаться к нам, весь измазанный вонючей грязью!

– Ближе к печке держитесь, к печке! Вы извозите жижей и нашу постель, – закричал опомнившийся Надеждинский, помогая Подлесному выбраться из ямы.

– Бегите скорее в озеро, обмывайтесь! – закричал и я.

Подлесный вылез и, ничего не говоря, выскочил; из бани. Мы взглянули друг на друга и, как по команде, залились дружным смехом.

– Вот тебе и душистый вазелинчик! – закатывался Надеждинский, покачиваясь и поджимая живот.

– Хорошо, что здесь нет Жени. Она бы заболела от смеха! – сказал я успокаиваясь. – Что теперь с его постелью будет!

– Пусть лежит в яме до утра...Ик! Он завтра совсем выбросит ее, разве отстираешь? Ик! – еле ответил товарищ. От гомерического смеха у него открылась икота.

Около часа Подлесный отмывался в озере. Продрогший и сконфуженный забежал в баню. Молча растерся мохнатым полотенцем и забрался спать к нам в середину. Этим и закончился наш первый вечер в, «штаб-квартире» на кордоне.

* * *

«Крохаль» и его ребята завалили нас рыбой. Глядя на их богатые разнопородные и разновозрастные уловы, мы невольно поражались. Вот это рыбаки! Как они прекрасно знали озеро, тропы, повадки пищу рыб!

Придут, поставят улов и с жадным любопытство наблюдают за тем, что мы с ним делаем. Как про изводим промеры рыб, определяем содержимое желудков или возраст и пол. Однажды Мухорин спросил:

– Как вы у рыб года-то считаете?

– А как вы в лесном хозяйстве определяете возраст дерева? – задал я встречный вопрос.

– У дерева? По кольцам на поперечном срезе. Но тут надо уметь. Кроме крупных годичных колец есть еще и мелкие, они не в счет.

– Ну вот. Мы тоже по кольцам считаем на чешуе или костях. И тоже надо уметь. Кроме годовых колец есть и другие, которые новичка могут попутать.

– К примеру, у ерша как? У окуня, чебака либо щуки?

– У ерша хорошо видны кольца на отшлифованном слуховом камешке-отолите; у окуня – на жаберной крышке; у чебака – на очищенной обезжиренной чешуе, а щука... тут лучше позвонки, – сказал я.

– Вот как? По-разному, значит. А можно в трубку посмотреть? – спросил Мухорин, показывая на сильную лупу.

– Можно, – согласился я и показал ему разные чешуйки, кости рыб.

– Интересно. В деревне Верхние Караси у меня сват живет. Еще до революции, когда молодой был, поехал он с товарищем острожить. И вот встретили они большую щуку. Как бревно стоит! Испужались, а потом сват как ударил этого черта острогой. Что тут поднялось, мать честная! Страсть! Рванула рыбина и понесла, а сват за острогу-то держится, не отпущает. Всю ночь возила их эта щука по озеру. А как солнышко взошло, упарилась вконец, остановилась. Тут ее топором и добили, привезли в деревню. Страшно смотреть! Вся, говорили, мошком заросла, зубы как у бороны. Уж сколько она весила – не знаю. Одни говорили, что три пуда, другие – пять. Из брюха-то, сказывали, трех гусей заглотанных вытащили! Вот оно как. Ладно, а куда с такой рыбиной летом в деревне деваться? Продать? А кто купит? Почти каждый про себя промышляет. Разрубил сват добычу на части, да и роздал друзьям-приятелям. Ешьте!

Та-ак. Через долгое время поехал я в деревню с женой и дочкой Аленкой. Зашли к свату. И вот Ален-ка увидела на стене какие-то косточки. Нанизаны они на шнурке, да на гвоздике, как бусы, и висят. Известное дело, Аленка моя – ребенок. Дай ей эти косточки и все. Даже в слезы пустилась.

– Что это у тебя? – спросил я свата.

– Позвонки от той большой щуки, – ответил он. Снял костяные бусы с гвоздика и отдал Аленке.

Так щучьи позвонки и попали ко мне. Наверное, и сейчас где-нибудь валяются. Вот бы у этой рыбины года подсчитать! Лет сто потянет, нет? – спросил Мухорин, закончив рассказ о чудовищной рыбе.

– Таких щук не встречали, – сказал Подлесный, – принесите позвонки, попробуем разобраться.

– Нет, это же очень интересно! Проверка народного сказа о чуде-юде, которое трех гусей заглотило. Несите скорее, товарищ Мухорин! – возбужденно вскрикнула Женя и даже захлопала в ладошки.

Через час лесник возвратился.

– Вот, нашел! – сказал он, передавая Подлесному связку внушительных костей.

Мы занялись находкой. Сильно пересохшие позвонки распаривали, обрабатывали спиртом. В конце концов добились того, что годовые кольца ясно обозначились. Произвели расчет темпа роста... Через день Подлесный объявил:

– Да, щука редкостная, музейная... Ей было от тридцати до тридцати пяти лет. В центре-то позвонков пробиты дырки, точнее не определить. Вес ее должен быть примерно до двадцати пяти килограммов!

– Только? – разочарованно произнесла Женя. – Значит, гусей она не заглотила?

– Нет, гуси ей не под силу. Сказ о щуке частично разбивается, – с улыбкой ответил Подлесный.

– Как жаль, – вздохнула Женя. – Возможно, ваш сват пошутил?

– Значит, приврал мой сват! Бывает это у него, бывает, – сказал Мухорин, почесывая в рыжей бородке.

– У страха глаза велики, – вставил Надеждинский.

– Нет, товарищи, щука все же была громадная. Длина ее была почти полтора метра. Бревешко, правда? И легкую лодку какое-то время вести за собой она могла. Так что сват не все приврал. Вот с гусями, конечно, скандал получается. Далеко этой щуке до крокодила, – сказал Подлесный.

Все рассмеялись.

– Вы нам пару позвонков подарите? – спросил Подлесный.

– Берите хоть все. Зачем они нам? Аленка-то сейчас в невесты выходит, костяшками не играет. Ну и сват – ловко сказку сочинил! – ответил Мухорин, покачав головой.

* * *

Как-то мы обрабатывали только что взятые пробы организмов дна прибрежной зоны. Среди нас не было только рыбовода Надеждинского, который пошел по берегу вокруг курьи, чтобы описать характер и состав прибрежной водной растительности. Рыбовод ушел с утра, и мы поджидали его к обеду.

Пинцетом я вылавливал из алюминиевой чашечки организмы, определял вид, просчитывал, записывал данные в блокнот. Кого тут только не было! Личинки хирономид, разные моллюски, черви олигохеты и нематоды, пиявки, личинки ручейников, шустрые рачки-бокоплавы, клопы...

Мухорин сидел рядом и пристально наблюдал за работой. Когда я взял пинцетом красную личинку хирономуса плюмозуса, длиной в два с лишним сантиметра, лесник сказал:

– Хорош мотылек! Первая насадка для рыбы. А вон и горбатый мормыш носится. Тоже зимой для рыбы приманочка верная.

– Бокоплава-то у вас мормышем зовут? – спросил я.

– Мормышем. А зачем вы их из разных мест в озере берете, считаете и записываете? – интересовался старый рыболов.

– Подсчитываем, сколько и какого корма во всем озере. Какую новую рыбу можно запустить в Миассово, чтобы она встретила здесь привычное питание. Много вопросов этим разрешаем, – ответил я.

– Вот как? В нашем озере корму много?

– Обследование еще не закончено и выводы не сделаны, но уже можно сказать, что Миассово получше среднего... – начал я отвечать. В это время, запыхавшись, прибежал сынишка Мухорина Вася и громко сказал отцу:

– Тятя! Там у ключа, где болото, дяденька шибко кричит...

– Какой дяденька?

– Вот ихний, который самый длинный, – ответил мальчик, показывая на нас.

– Ой, что-нибудь с Колей случилось! – вскрикнула Женя, поднимаясь с чурбака, который заменял табуретку. – Помочь надо!

– Бегом на берег! – крикнул и Подлесный, с тревогой выбегая из палатки.

Мухорин, Подлесный и я сели в лодку и понеслись к болоту, находившемуся в километре от кордона.

* * *

Надеждинский в болотных сапогах медленно пробирался по берегу курьи. Он часто останавливался, заходил в воду, осматривал и определял водную растительность. Наносил ее на план условными значками. Водяная гречиха, лягушатник, роголистник, уруть, рдесты, телорез, а дальше широколистые кубышки и кувшинки, потом камыш, рогоз и тростники. Богатые, полные красоты подводные и надводные луга!

Рыболов отметил, что в этом разнообразии растений характерно проявляется зональность их распространения. Только двухдольная и трехдольная ряски плавали как у берега, так и в тростниковом поясе.

Началось болото. Под ногами захлюпала жижа. В низине, среди черной топи, зазеленели отдельные островки, поросшие смешанным лесом. Путь преградила полоса воды, за которой ярко-зеленым ковром раскинулась ласкающая, тихая полянка с одинокими высокими березами...

– Вот и ручей, вытекающий из болота. Придется прыгать на поляну, – сказал Надеждинский сам себе.

Он осмотрелся и, разбежавшись, метнулся через водную преграду. Вслед за тем почувствовал, что ноги не встретили опоры и весь он уходит в какую-то бездонную, холодную пучину.