Текст книги "Последние распоряжения"

Автор книги: Грэм Свифт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Олд-Кент-роуд

Мы едем мимо Олбани-роуд, мимо Трафальгар авеню и поворота на Ротерхайт. «Зеленый Человек», «Томас Бекет», «Лорд Нельсон». [1]1
  Названия пабов на Олд-Кент-роуд. (Здесь и далее – примеч. пер.)


[Закрыть] Небо почти такое же синее, как наш автомобиль.

– Мягко идет, правда? – говорит Винс. И снимает руки с руля, чтобы мы могли оценить, как машина держит направление без его помощи. Кажется, ее малость уводит влево.

Он уже объяснил нам, что хотел устроить Джеку почетные проводы, обслужить его по первому разряду. Все равно этот «мерс» стоит у него в салоне почти целый месяц – клиент никак не может решиться на покупку, – и немножко лишку на счетчике не повредит, а простаивать машине вредно. И потом, Джек заслуживает самого лучшего.

Но и для нас это неплохо, для Вика, Ленни и для меня, – мы сидим и дышим полной грудью. Когда сидишь на кремовой коже и смотришь на мир сквозь голубоватые тонированные стекла, даже Олд-Кент-роуд и та радует глаз.

Машину чуть-чуть уводит влево. Ленни говорит:

– Слышь, Бугор, гляди не стукнись. Помнешь – придется цену скинуть.

Винс отвечает, что он еще в жизни ни одной машины не помял, а сегодня и вовсе едет сверхосторожно, не торопясь – особый ведь случай.

– А баранку-то отпустил, – говорит Ленни.

Потом Винс спрашивает Вика, что они делают, если приходится выводить катафалк на автостраду.

– Жмем на газ, – отвечает Вик.

Винс явился без черного галстука. Черные только у нас с Виком. А на нем яркий, красный с белым, и темно-синий костюм. Так он ходит у себя в салоне, оттуда и приехал, но галстук мог бы надеть другой. Пиджак он снял и аккуратно положил на заднее сиденье, между Ленни и мной. Матерьяльчик что надо. Похоже, у Винса все тип-топ, не так уж плохо он устроился в жизни. Он говорит, теперь, когда в Сити закрутили гайки, народ старается в обеденный перерыв проворачивать дела за наличные.

– Зря ты ему сказал, Вик, – говорит Ленни.

– Катафалк другое дело, – говорит Вик. – Катафалку все уступают.

– По-твоему, Винси на такой тачке да не уступят? – говорит Ленни.

Вик сидит впереди, рядом с Винсом, и держит коробку у себя на коленях. По-моему, так и должно быть, с учетом его профессии, но вряд ли годится, чтобы он держал ее всю дорогу. Может быть, нам стоит делать это по очереди.

Винс бросает косой взгляд на Вика. Говорит улыбаясь:

– И в выходной работаем, а, Вик?

На Винсе белая рубашка с серебряными запонками, от него несет лосьоном. Волосы гладко зачесаны назад. Костюм новый, с иголочки.

Мы проезжаем мимо газового завода, мимо Илдертон-роуд, под железнодорожным мостом. «Принц Виндзорский». [2]2
  Еще один паб на Олд-Кент-роуд.


[Закрыть] Солнце выглядывает из-за высоких домов, светит нам в лицо, и Винс достает из-под приборной панели шикарные черные очки. Ленни принимается напевать, тихонько, сквозь зубы: «Дом у заводи голубо-о-о-ой...» И мы все чувствуем, благодаря солнцу и выпитому пиву и путешествию впереди: как будто это Джек позаботился о нас, сделал так, чтобы мы настроились на особый лад, чтобы у нас было приподнятое настроение. Как будто мы выехали на увеселительную прогулку, на пикник, и мир кажется таким чудесным, точно он создан для нас одних.

Эми

Ну и пускай едут, правда, Джун? Пусть сделают все сами, своей компанией. Только без меня. И без тебя. Одним мальчишником. Прогулка пойдет им на пользу.

Джек это оценил бы. А то все работа, и никакого отдыха. Если не считать подпирания стойки в «Карете».

Как раз об этом я и говорила ему тогда, давным-давно. Нам надо отдохнуть, расслабиться, надо устроить себе отпуск. Его мужественная малютка Эми. Если ты упала с лошади, надо сразу забираться обратно. Мы должны избавить себя от самих себя. Должны стать другими людьми.

А ведь дело могло бы никогда не дойти до выбора между тобой и им.

Мой мужественный бедняга Джек.

Снова туда, на качели-карусели. К пляжным развлечениям. Там столько всего, о чем ты, Джун, и понятия не имеешь. Катанье на осликах, куличики из песка, Панч и Джуди. Волны набегают на берег, толпы отдыхающих, и дети вопят, носятся кругом, куда ни глянь – везде дети, а он смотрит на это, словно все это какой-то обман. Сейчас птичка вылетит, поцелуй меня скорей, конец пирса.

Но это был не Пирс, он даже тут перепутал. Это была Дамба. Ему бы следовало запомнить: Пирс и Дамба – две разные вещи, несмотря на то что Дамба была больше похожа на пирс, а Пирс был просто стеной гавани. А теперь Дамбы и вовсе нет – смыло штормом, сколько лет назад, ну и Бог с ней, если б меня спросили, туда и дорога. Так что, может, это и не было его ошибкой, может, он специально так выбрал. Раз уж надо, чтобы его пустили по ветру, раз об этом речь, раз уж его надо выбросить на ветер с конца чего-то, только меня уволь, Джек, я никого не стану бросать на ветер, тогда этим чем-то будет Пирс. Хотя на самом деле это должна была быть Дамба.

Нью-кросс

– Привет от Памелы, – говорит Вик. – Она мысленно с нами.

– И Джоан тоже, – говорит Ленни.

– И Мэнди, – добавляет Винс.

Когда речь заходит о женах, мне, пожалуй что, лучше помалкивать.

– Спасибо Пам, что пришла на похороны, – говорит Винс. – Нечасто нам выпадает удовольствие с ней повидаться.

– Повод был не лучший, – говорит Вик.

– Но все прошло как надо, – говорит Ленни.

Мы подъезжаем к светофору у станции Нью-кросс-гейт, и все машины, включая нашу, еле ползут.

А Кэрол, наверно, и не слыхала ничего. Я бы здорово удивился, заявись она вдруг на похороны.

– Они все тоже думали присоединиться, – говорит Ленни. – Джоан совсем было собралась. Но раз Эми решила не ехать, так чего уж...

– Не знаю, как мы всемером влезли бы, даже в такое чудо-юдо, – говорю я.

– А вчетвером со всеми удобствами, – говорит Винс. – И потом, может, оно и дело-то мужское.

– Впятером, – поправляю я.

– Впятером, – говорит Винс. Потом добавляет. – Это не чудо-юдо, Рэйси, а «мерседес».

Ленни глядит на меня, потом на машины вокруг.

– Все равно, еще не придумали такую тачку, чтоб пробки ей не мешали, а, Бугор?

Хлебом не корми, дай съязвить.

– Пам собиралась нарезать нам бутербродов и термос дать, – говорит Вик. – Но я ей сказал, что мы не дети малые и как-нибудь о себе позаботимся. – Он держит коробку так, будто она с завтраком.

– Она у тебя молодец, Вик, – говорит Винс. – Рад был ее повидать.

– А Джоан уж совсем было собралась, – говорит Ленни.

Мы проползаем ярдов пять, потом встаем снова. Люди идут мимо нас по мостовой и заходят в метро, точно сегодня самый обыкновенный день. Нам бы на крышу мигалку с надписью «ПРАХ».

– В заторе все тачки равны, верно? – говорит Ленни.

Винс барабанит пальцами по рулю.

– Все равно, Пам сказала, у него хороший почетный караул, – говорит Вик.

Мы все приосаниваемся, точно мы – это не мы, а члены королевской семьи и народ на мостовой должен был бы останавливаться и приветственно махать нам руками.

Винс

Это модель 380-супер, вот что это такое. Восемь цилиндров, автоматическая система управления. Ему шесть лет, на сто тридцать он делает запросто. Хотя, конечно, не по Нью-кросс-роуд.

Ручная покраска, внутри сплошь натуральная кожа.

Так что пускай лучше Хуссейн берет его поживее, да за наличные. Иначе я сгорю.

Я никому не сказал, ни Эми, ни Мэнди, насчет той последней просьбы Джека и насчет моего маленького подарка. А я ведь всегда говорил: не приходи ко мне, Джек, не думай, что я тебе отстегну.

Сдается мне, всякий человек может получить то, что хочет, только когда он при смерти. Правда, он не заказывал такого «мерса» – супермодели с удлиненной колесной базой, с приборной доской из ореха. Но надеюсь, он оценил это, черт побери, очень надеюсь.

А эта скотина Хуссейн пусть лучше пошевелится.

У моего «мерса» покрышки с белыми боками. А левое переднее надо бы подкачать. Я сказал: «Давай угощу тебя еще разок, Джек, и домой. Я ведь теперь человек семейный, верно?» Но он смотрит на меня и вдруг поднимает руку вверх – помолчите, мол, все, – точно эти мои последние слова были последней каплей, и я вижу, как Рэй с Ленни утыкаются носами в свои стаканы.

Но разве это не так, насчет семьи? Я, Мэнди и малышка Кэт. Она тогда еще под стол пешком ходила.

«Прошу прощенья, джентльмены, – говорит Джек. – Нам с Винсом надо перекинуться словечком с глазу на глаз», – и оттесняет меня к угловому столику. Он говорит, что неделя была тяжелая и не ссужу ли я ему пятерку, чтобы он мог поставить по пиву Рэю с Ленни и не выглядеть дураком, но я-то знаю, что дело не в пяти фунтах, знаю, что не поэтому он попросил меня заскочить сюда, коли на то пошло. Пять фунтов. Пять штук – это было бы больше похоже на правду. Уж если решился просить, так не виляй.

Но он не собирается разыгрывать из себя скромного просителя. Он глядит на меня так, точно это я его о чем-то прошу, точно это не ему нужны деньги, а я обязан вернуть ему долг. Точно самое малое, что я должен был сделать (как мне надоела его вечная долбежка!), – это еще несколько лет назад войти к нему в долю и вести себя так, словно мы с ним и впрямь одной плоти и крови. Хотя суть вовсе не в плоти и крови, а в обычной говядине. Говядина или машины. Вот из чего мне пришлось выбирать.

Я говорю: «Не думай, что я стану выкупать твою лавочку».

Но он сверлит меня взглядом, точно именно это от меня и требуется, точно мы уже заключили сделку и теперь моя очередь вносить пай. Как будто я сам ничего не понимаю в сделках, а разве я не торговец, разве я не торгую подержанными машинами? Можно подумать, что подержанные машины – это дрянь какая-нибудь, а на его паршивое мясо "се молиться должны.

«Ты не видишь, что происходит у тебя под носом, – говорю я. – В двух шагах выстроили новый супермаркет, тебе первому предлагают заведовать мясным отделом. У тебя же нет выбора!»

«Да ну?» – отвечает он.

«Не хочешь – как хочешь, – говорю я. – Тогда твое дело труба».

«Зато буду сам себе хозяин», – отвечает он.

«Сам себе хозяин? – говорю я. – Да ты никогда не был себе хозяином. Твой папаша был тебе хозяином, нет, что ли? Как у тебя на вывеске-то написано?»

Он глядит так, словно хочет меня ударить. Потом говорит:

«Тут ведь и с другой стороны можно посмотреть, верно?»

«Короче, выкупать твою лавку я не буду, – говорю я. И даю ему пятерку. – На меня не рассчитывай. – И вынимаю еще пятерку. – Итого десять, – говорю я. – Иди и поставь своим приятелям пива. Себе тоже возьми. А я линяю отсюда».

***

И за что его вообще благодарить-то, скажите на милость? Это все Эми. Он просто вернулся победителем с войны – а тут здрасте, подарочек, я лежу. В той самой кроватке, что была куплена для Джун.

У него автоматический контроль скорости, рулевое управление с усилителем.

И вот вам пожалуйста, прошло сорок лет, и он лежит там с этими трубками – сам себе хозяин, ничего не скажешь, – и говорит мне: «Поди-ка сюда, Винс. Хочу тебя кое о чем спросить». Все никак не уймется.

Это отличный автомобиль.

А ихний хирург – Стрикленд, что ли, – смотрит на меня так, будто я его следующая жертва, будто он меня следующего собирается потрошить. Я думаю: «Это потому, что он знает: я ему не настоящий родственник». Но потом мне приходит в голову другое: «Нет, это потому, что старикан ему уже печенку проел, вот он на мне и вымещает. Это как раз в духе Джека: он может донять даже того, от кого зависит его жизнь».

Он начинает объяснять. Говорит: «Знаете, как выглядит ваш желудок?» – точно я полный кретин. И продолжает: «А знаете, где он находится?»

Я могу представить себе это только одним способом. В виде ремонта. Примерно как подшлифовать что-нибудь или от нагара очистить. Не знаю, как мы там устроены внутри, но хороший двигатель я с первого взгляда отличу, мотор разобрать – это мне раз плюнуть. Я считаю, что плоть и кровь не слишком чисто сработаны, по крайней мере не у всех, зато хороший мотор – он и есть хороший мотор.

Так что Хуссейн пусть почешется.

Рэй

Джек говаривал: «Привидения, вот вы кто, Рэйси, в этой вашей конторе. Зомби несчастные». Он говаривал: "Ты б лучше приходил как-нибудь к нам на Смитфилд [3]3
  Смитфилд – лондонский мясной рынок.


[Закрыть] да поглядел, как зарабатывают на хлеб нормальные мужики".

Бывало, я так и делал. Ранехонько поутру, особенно когда у нас с Кэрол совсем все разладилось, когда мы и говорить-то друг с другом перестали. Я выходил пораньше и садился на шестьдесят третий, как обычно, только проезжал две лишние остановки и шел пешком от Фаррингдон-роуд, по Чартерхаус-стрит, еще в сумерках. Завтрак на Смитфилде. Мы отправлялись в кафетерий на Лонг-лейн или в одну из тех забегаловок, где можно глотнуть пива и перекусить в полвосьмого утра. Брали с собой Теда Уайта из Пекема, и Джо Малоуна из Ротерхайта, и Джимми Фелпса из Камберуэлла. Ну и Винса, конечно, в ту пору, когда он еще в учениках ходил. Когда еще не записался в армию.

Они говорили: чего тебе надо, Рэйси, так это подкормиться. А то ты совсем отощал. Надо бы тебе мясца на костях нарастить. А я отвечал: такая уж у меня конституция. Наилегчайший вес. Хоть лопатой загружай, толку чуть.

Удивительное дело, но среди мясников тощего не найдешь.

И еще, он вечно пересказывал мне ихние смитфилдовские байки, вешал на уши ихнюю смитфилдовскую лапшу. Что Смитфилд – это-де настоящий центр, истинное сердце Лондона. Окровавленное, понятно, – такой уж товар. Что Смитфилд – это не просто Смитфилд, а Жизнь и Смерть. Вот что он такое – Жизнь и Смерть. Потому что как раз напротив мясных рядов стоит больница Святого Варфоломея, а от нее рукой подать до Центрального уголовно-то суда Олд-Бейли, выстроенного на месте старой Ньюгейтской тюрьмы, где раньше что ни день кого-нибудь вздергивали. Так что тут тебе все три М – Мясо, Медицина и Мокрые дела.

Но Джимми Фелпс как-то объяснил мне, что Джек просто повторяет то, что рассказывал ему его отец Ронни Доддс, слово в слово. И от того же Джимми Фелпса я узнал – когда Джека поблизости не было, когда они с Винсом уже погрузились и уехали в Бермондси, – что Джек вовсе и не хотел становиться мясником, коли уж на то пошло. Это отец у него уперся. «Доддс и сын», потомственные мясники с 1903 года, и хоть ты тресни.

Джимми сказал мне: «Знаешь, кем Джек хотел стать? Только ему не говори, ладно? – и улыбается этак опасливо, точно Джек еще здесь и может вдруг подкрасться к нему сзади. – Когда Джек был вроде Винса, учеником, как и я, он все свободное время глазел на сестричек, которые выходят из больницы. Я думаю, это они виноваты – он, понимаешь, решил, что у каждого доктора всегда под рукой парочка медсестер, только свистни, – но он как-то сказал мне, причем не шутя, что бросит все – пусть, мол, его старик сам жрет свое вонючее мясо, потому что он хочет заделаться доктором».

Джимми сникает. Он сидит напротив меня в своем заляпанном комбинезоне, обхватив ладонями кружку с чаем, весь какой-то поникший. Потом говорит: «И он ведь серьезно. Чего, мол, там сложного – надел белый халат и вперед. Можешь себе представить? Доктор Доддс».

Но он видит, что мне не смешно, и меняет тон. «Ты только Джеку не говори», – просит он.

«Не буду», – отвечаю я вроде как с сомнением, точно мог бы и сказать.

А про себя думаю: ну а он-то, Джимми Фелпс, – хотел ли он сам стать мясником? Вспоминаю, что Джек как-то сказал в пустыне: под одежкой мы все одинаковы, будь ты хоть офицер, хоть рядовой, все из одного теста. Звездочки на погонах – они гроша ломаного не стоят.

Можно подумать, я сильно хотел работать в страховой конторе.

Но я никогда ничего не говорил Джеку, как и он мне. Хотя, когда он лежал в больнице, со всеми этими докторами и сиделками вокруг, – тут ему, казалось бы, самое время проговориться. Но он сказал только: «Мне бы попасть в Варфоломея, а я угодил в Фому. Несправедливо, а, Рэйси?»

Но я считаю, что как бы там ни было, хотел он стать доктором или не хотел, а благодаря всем этим годам за мясным прилавком, всем этим ежедневным поездкам на Смитфилд он таки заработал право посмеяться над врачами последним. Потому что он рассказал мне, что, когда хирург пришел к нему потолковать по душам, пошептать на ушко, как у них принято, он велел ему выкладывать все без обиняков. Без туману.

"Рэйси, – сказал он, – я его попросил прямо назвать мои шансы. Он стал отнекиваться, не на скачках, мол, но я на него нажал. Тогда он говорит: «Ну, допустим, два к одному». Я говорю: «Что ж, выходит, я фаворит?» Тогда он начинает расписывать, что он, мол, сделает то да сделает се, а я говорю: «Хватит меня баснями кормить». Расстегиваю свою пижаму. И говорю: «Где вы, стало быть, резать будете?» А он глядит на меня так, точно его вокруг пальца обвели, точно я не по правилам играю, и тогда я говорю ему: «Профессиональное любопытство, понимаете ли. Профессиональное». Он смотрит, вроде как ничего не понимает, и я говорю: «Разве у вас в папке не написано, чем я зарабатываю на жизнь? Извиняюсь, зарабатывал». Он быстренько заглядывает в свои бумаги, теперь уже присмиревший. И отвечает: «А-а! Так вы были мясником, мистер Доддс». А я говорю: «Мясником экстра-класса».

Блэкхит

– Так скажет мне кто-нибудь? – говорит Вик. – Почему?

– Туда мы обычно ездили, – отвечает Винс. – По воскресеньям. В старом фургоне для мяса.

– А то я не знаю, Бугор, – говорит Ленни. – Думаешь, я не помню? Но сегодня-то у нас не воскресный выезд.

– Они там медовый месяц провели, – говорю я.

– А я думал, у них не было медового месяца, – говорит Ленни. – Я думал, они тогда на коляску копили.

– Медовый месяц был потом, – говорю я. – После того как родилась Джун. Они решили, что имеют право все-таки устроить себе медовый месяц.

Ленни косится на меня.

– Знатный небось получился отдых.

– Все верно, – говорит Винс. – Летом тридцать девятого.

– Ты что, был там, Бугор? – говорит Ленни.

Все молчат.

– Из мясного фургона в «мерседес», а? – говорит Ленни. – Слушай, Рэйси, кажется, и тебя ведь тогда здесь не было?

Винс смотрит на нас в зеркальце заднего обзора. Его глаз не видно за темными очками. Я говорю:

– Мне Эми рассказывала.

–Эми, значит, – говорит Ленни. – А сказала она тебе, почему она не поехала с нами?

Все молчат. Потом Вик говорит:

– Ну а какая, собственно, разница? Джеку-то все равно, правда? Вообще-то я так и сказал ей: если она хочет забыть про все это дело, Джеку хуже не будет. Если б его прах развеяли на кладбище, он бы все равно не узнал, правда?

– Твоя профессия – тебе видней, – говорит Ленни.

– Она к Джун поехала, – говорю я. – Сегодня ее день.

– Это все чепуха, – говорит Ленни. – Если б Эми один раз и не съездила к Джун, та бы ничего не заметила. Джун-то ведь точно без разницы, правда? А если Эми хотела собраться с духом, так можно было и обождать, не обязательно было ехать сегодня.

– Не суди, – говорит Вик.

– Прах есть прах, – отвечает Ленни.

– Лучше такие вещи не откладывать, – говорит Вик.

– А последняя воля есть последняя воля, – отвечает Ленни.

– Почем мы знаем, все равно ему или нет? – говорит Винс.

– Я не к тому, что сам написал бы в завещании такую чушь, – говорит Ленни.

– Там не уточняется, – говорю я.

– Что не уточняется? – спрашивает Ленни.

– Я про завещание Джека. Там не написано, что это должна сделать Эми. Он просто хотел, чтобы это было сделано.

– А ты откуда знаешь? – спрашивает Ленни.

– Мне Эми показывала.

– Тебе? Похоже, тут только я один ничего не знаю. – Он выглядывает в окно. Мы приближаемся к Блэкхиту, едем мимо дальнего конца Гринвичского парка. На его лужайках желтеют нарциссы. – А Рэйси сидит да помалкивает.

Винс смотрит в зеркальце.

Лицо Вика становится напряженным, на нем заметно неодобрение, как будто пора сменить тему. Он говорит:

– Это как с лошадьми. Пока из него вытрясешь.

Вик держит коробку. Не думаю, что ему стоит держать ее у себя до самого конца. Ленни говорит:

– И даже когда вытрясешь, не факт, что правду.

– Последний раз я нормально подсказал, – говорю я.

Винс все смотрит.

– Только не нам, – говорит Ленни.

– А кому, Рэйси? – спрашивает Вик. Из него получился бы неплохой рефери.

– Это ж не только меня касается, – говорю я.

И гляжу в окошко. «Блэкхит» значит «черная пустошь», но ничего похожего тут нет. Кругом зеленеет травка под синим небом. Кабы не дороги, бегущие во всех направлениях, тут было бы где расскакаться на лошади. А когда-то здесь разбойничали. Грабили дуврские почтовые кареты. Кошелек или жизнь.

– И все равно непонятно, – говорит Вик. – Почему именно в Маргейте?

– По-моему, просто для интересу: сделаем или нет? – говорит Ленни.

Винс слегка поворачивает голову назад.

– Так по-твоему, он знает? По-твоему, он нас видит?

Ленни моргает и не торопится с ответом. Он глядит на меня, потом на Вика, точно хочет, чтобы и тут вмешался рефери.

– Это я фигурально, Винси, фигурально. Конечно, он нас не видит. Ничего он видеть не может.

Руки Вика поправляют коробку. Потом Ленни испускает смешок.

– Слушай, Бугор, а если он все равно ничего не видит и видеть не может, чего ты тогда решил прокатить его на «мерсе»?

Винс смотрит на дорогу перед собой.

Трава блестит под солнцем. Джеку этого не увидеть.

Вик говорит, медленно и мягко:

– Это ты хорошо придумал, Винс. Замечательно. Отличная машина.

– Да уж не мясной фургон, – говорит Винс.