Текст книги "Путешествия с тетушкой"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

8

Как ни странно, но именно от тетушки исходило предложение лететь до Парижа. Я был слегка удивлен после всего, что она говорила, так как в этом случае у нас был выбор.

Я указал ей на нелогичность ее решений.

– На это есть своя причина, – ответила тетушка. – И весьма убедительная. Я знаю всю кухню аэропорта Хитроу.

Озадачило меня и то, что тетушка настояла на том, чтобы мы ехали на Кенсингтонский аэровокзал, а там пересели на аэропортовский автобус.

– Мне гораздо проще заехать за вами и отвезти вас на машине в Хитроу. И для вас это будет менее утомительно.

– В таком случае тебе придется заплатить непомерную сумму за стоянку машины в аэропорту, – сказала тетушка, но меня почему-то не убедило ее внезапно проснувшееся чувство бережливости.

На следующий день я договорился с моим ближайшим соседом, грубовато-бесцеремонным господином, майором Чарджем, о том, что он будет поливать георгины. Он видел, как сержант сыскной полиции Спарроу вместе с полицейским подошли к моей двери, и теперь сгорал от любопытства. Я сказал ему, что они приходили по поводу транспортного нарушения, и он сразу же проникся ко мне сочувствием.

– Каждую неделю убивают хотя бы одного ребенка. А они только и способны, что преследовать водителей машин.

Я не люблю вранья, и совесть говорила мне, что я должен замолвить слово в защиту сержанта Спарроу, который, как и договаривались, прислал урну срочной заказной бандеролью.

– Сержант Спарроу не расследует убийств. Что же касается автомобилистов, то за год они губят больше людей, чем маньяки-убийцы.

– Только неосторожных пешеходов, их видимо-невидимо. Пушечное мясо, – сказал майор. Тем не менее поливать георгины согласился.

Я встретился с тетушкой в баре «Короны и якоря», где она в ожидании меня допивала прощальный бокал. Мы сели в такси и доехали до Кенсингтонского аэровокзала. У тетушки с собой было два чемодана, один очень большой, однако на мой вопрос о том, сколько мы пробудем в Стамбуле, она ответила: «Ровно сутки».

– Не мало ли после такой дальней дороги?

– Главное – само путешествие. Я получаю удовольствие от поездки, а не от сидения на одном месте.

– Но даже дядюшка Джо согласился оставаться неделю в каждой из комнат.

– Джо был больной человек, а у меня отличное здоровье.

Поскольку мы летели первым классом (что тоже показалось мне излишней роскошью для такого расстояния – от Лондона до Парижа), нам не пришлось платить за излишний вес багажа, хотя большой чемодан был необычайно тяжелый. Когда мы ехали в автобусе, я сказал тетушке, что стоимость стоянки для моей машины все равно меньше, чем разница между первым и туристским классами.

– Разница с лихвой окупается копченой лососиной и икрой, а мы с тобой вдвоем вполне можем осилить полбутылки водки. Я уж не говорю о коньяке и шампанском. И кроме того, у меня есть веские причины для того, чтобы ехать автобусом.

Когда мы подъезжали к аэропорту, тетушка наклонилась к моему уху и сказала:

– Багаж в трейлере сзади.

– Я знаю.

– Красный чемодан и зеленый чемодан. Вот билеты.

Я взял билеты, не понимая, что от меня требуется.

– Как только автобус остановится, быстро сойди и проверь, отцеплен ли трейлер. Если он еще на месте, сразу же дай мне знать, и я скажу тебе, что делать дальше.

Что-то в тетушкином тоне меня насторожило. Я сказал:

– Уверен, что он на месте.

– А я искренне надеюсь, что нет, – сказала тетушка. – Иначе мы сегодня не улетим.

Я выскочил из автобуса, как только он остановился, трейлера не было.

– Что должен я делать теперь? – спросил я.

– Ничего. Все в полном порядке. Можешь отдать мне билеты и расслабиться.

Когда мы пили джин с тоником в зале отправления, по радио объявили: «Пассажиров, следующих в Ниццу рейсом 378, просят пройти в таможню для таможенного досмотра».

Мы были одни за столиком, кругом галдели пассажиры, звенели стаканы, орал репродуктор, и тетушка не стала даже понижать голос.

– Эго как раз то, чего мне хотелось избежать, – сказала она. – Они взяли манеру делать выборочную проверку пассажиров, улетающих за границу. Постепенно они урезают наши свободы, одну за другой. Когда я была молодой девушкой, в любую страну, за исключением России, можно было поехать без всякого паспорта и деньги можно было брать с собой любые. Еще совсем недавно они только спрашивали, какие у вас при себе деньги, и уж в худшем случае просили раскрыть портмоне. Если я что и ненавижу в людях, так это подозрительность.

– Можно подумать, тетя Августа, нам крупно повезло, что досматривают не наш багаж, – сказал я шутливо.

Я легко мог себе представить, что тетушка запихала дюжину пятифунтовых банкнотов в носки домашних туфель. Будучи в прошлом управляющим банком, я был сверхщепетилен в таких вопросах, хотя должен признаться, у меня самого в верхнем кармане пиджака лежала сложенная банкнота в пять фунтов стерлингов, но на такое, честно говоря, я мог бы посмотреть сквозь пальцы.

– Удача не входит в мои расчеты, – сказала тетушка. – Только дурак может полагаться на удачу. Голову даю на отсечение, такой дурак найдется и в рейсе 378 на Ниццу – воображаю, как он сейчас жалеет о содеянной глупости. И всякий раз, когда вводятся новые ограничения, я тщательнейшим образом изучаю все инструкции для проведения их в жизнь. – Она тихонько вздохнула. – Что касается Хитроу, то тут своими знаниями я обязана главным образом Вордсворту. Одно время он работал здесь грузчиком. Он ушел, когда произошла заварушка в связи с исчезновением золотого груза. Против Вордсворта прямых улик не было, но все сделано было так непродуманно, как говорится, тяп-ляп, что ему стало противно. Он рассказал мне подробно эту историю. Один из грузчиков извлек из багажа крупный золотой слиток, однако пропажу тут же обнаружили, еще до того, как окончилась их смена. Они понимали, что им никуда не деться: полиция обыщет не только их вещи, но и все такси, когда они будут уезжать с аэродрома. Они растерялись, не зная, что им делать со слитком. И тогда Вордсворт посоветовал окунуть его в горячий асфальт и потом использовать как упор для двери в помещении таможни. Там слиток и застрял на много месяцев. Каждый раз, когда они приносили упаковочные клети в таможню, они видели, как их слиток подпирает дверь. Вордсворт говорил, что вид этого слитка вызывал в нем такое дикое бешенство, что он бросил эту работу и стал швейцаром в кинотеатре «Гренада палас».

– А что дальше было со слитком?

– Думаю, что полицейские власти утратили к нему интерес, когда начались похищения бриллиантов. Бриллианты – это верные деньги, Генри. Дело в том, что бриллианты перевозят в особых запечатанных мешках для ценных грузов, которые кладут в обычные – считается, что грузчики их не распознают. Мозги у должностных лиц устроены, как у наивного дитяти. Если неделю-другую потаскать мешки, без труда можно определить, в каком из них имеется второй. И тогда остается лишь взрезать оба мешка и вытянуть свой счастливый билет, точно детский рождественский подарок из коробки. Вордсворт знал человека, которому с первого раза повезло и он вытащил коробку, где было пятьдесят драгоценных камней.

– Но ведь наверняка за этим кто-то следит?

– Только сами грузчики, но они получают свою долю. Бывает, конечно, что не повезет. Однажды друг Вордсворта выудил из мешка толстую пачку денег, но они оказались пакистанскими. Стоимость их составляла около тысячи фунтов, но для этого надо жить в Карачи – здесь их никто вам не разменяет. Бедный парень без конца торчал на бетонированной дорожке, когда был рейс на Карачи, но так и не нашел пассажира, которому мог бы довериться. Вордсворт говорил, что он с горя озлобился на весь свет. Дорогой Генри, если бы ты был сейчас молодым, я бы посоветовала тебе стать грузчиком. Жизнь грузчика – это авантюра, и у него гораздо больше шансов сделать состояние, чем у служащего районного отделения банка. Занятия лучше я не могу представить себе для молодого человека с честолюбивыми замыслами. Сравниться с этим могут разве что незаконные раскопки алмазов. Этим весьма успешно занимаются в Сьерра-Леоне, откуда родом Вордсворт. Охранная служба там не такая изощренная и безжалостная, как в Южной Африке.

– Тетя Августа, вы иногда меня потрясаете, – сказал я, но слова мои почти уже утратили правдивость. – У меня ни разу еще ничего не украли из чемодана, а я его даже не запираю.

– Это, очевидно, тебя и спасает. Никто не станет шарить в незапертом чемодане. Вордсворт знал грузчика, у которого были ключи к чемоданам с любыми замками. Вариантов не так уж много, хотя однажды русский чемодан все же поставил его в тупик.

Громкоговоритель объявил наш рейс, нам было велено пройти к выходу N_14 для немедленной посадки в самолет.

– Для человека, не любящего летать, вы достаточно хорошо осведомлены об аэропорте Хитроу.

– Меня всегда интересовала человеческая природа, – сказала тетушка, – особенно все, что связано с ее творческой стороной.

Как только мы сели на свои места в самолете, она снова заказала две порции джина с тоником.

– Считай, что мы выиграли около десяти шиллингов, заплатив за первый класс, – сказала она. – Один мой друг высчитал, что во время длительного полета до Таити – а в те времена лету туда было не менее шестидесяти четырех часов – он сэкономил почти двадцать фунтов, но, правда, он был запойный пьяница.

Вновь у меня возникло ощущение, что я листаю страницы американского журнала в поисках рассказа, который не могу найти.

– Я так ничего и не понял насчет багажного трейлера и чемодана, – сказал я. – Почему вас так волновало, отцепят ли трейлер?

– Я чувствую, что тебя действительно слегка смущают эти пустяковые нарушения, – сказала тетушка. – Когда ты доживешь до моего возраста, у тебя появится больше терпимости. Когда-то, много лет назад, Париж считался мировым центром пороков, как до него Буэнос-Айрес, но мадам де Голль многое в нем изменила. Рим, Милан, Венеция и Неаполь продержались на десять лет дольше, а затем остались только два города: Макао [территория в Восточной Азии у побережья Южно-Китайского моря, принадлежит Португалии; в Макао находится большое количество игорных домов] и Гавана. Макао был очищен Китайской торговой палатой, а Гавана – Фиделем Кастро. В настоящий момент Хитроу – это европейская Гавана. Очень долго это, конечно, не продлится, но надо признать, сейчас лондонский аэропорт в ореоле славы, и это выдвигает Британию на первое место. Не найдется ли у вас к икре немного водки? – обратилась она к стюардессе, когда та принесла подносы. И затем добавила: – Я предпочитаю водку шампанскому.

– Тетя Августа, вы так и не рассказали мне про трейлер.

– Все проще простого, – ответила тетушка. – Если багаж грузится прямо в самолет, трейлер отцепляют около здания королевы Елизаветы [одно из зданий аэропорта Хитроу]. Там вечные заторы движения, и пассажиры даже не замечают, как это делается. Если же трейлер еще не отцеплен, когда автобус подходит ко входу в залы Европейских авиалиний Британии или «Эр Франс», это означает, что багаж отправят на таможню. Лично мне глубоко отвратительна мысль о том, что чужие руки, часто не очень чистые, которые до этого копались в каких-то чужих чемоданах, будут рыться в моих вещах.

– А что вы делаете в этом случае?

– Я требую свой багаж и заявляю, что желаю оставить его в камере хранения. Или же я сдаю билеты и делаю новую попытку на следующий день.

Покончив с копченой лососиной, тетушка принялась за икру.

– В Дувре нет такой удобной системы, иначе я предпочла бы ехать пароходом.

– Тетя Августа, а что вы везете в чемоданах? – спросил я.

– Опасность представляет только красный. Да и то небольшую. Я всегда беру в этих случаях красный, – сказала она и, улыбнувшись, добавила: – Красный – это цвет опасности.

– А что же все-таки у вас в красном чемодане?

– Пустячок. То, что послужит нам поддержкой во время наших путешествий, – сказала тетушка. – Я больше не в состояние выносить их урезанные денежные пайки. И для кого? Для взрослых людей. В детстве я получала шиллинг в неделю на карманные расходы. И если учесть стоимость фунта на сегодняшний день, получится, что это больше, чем нам положено расходовать ежегодно на путешествия. Ты не съел foie gras [паштет из гусиной печенки (франц.)].

– Что-то он у меня не идет.

– Тогда я возьму его себе. Стюард, еще один стакан шампанского и еще водки.

– Мы уже идем на посадку, мэм.

– Тем более вам надо поторопиться. – Она пристегнула ремни. – Я рада, что Вордсворт покинул аэродром Хитроу до того, как мы с ним познакомились. Он мог там легко испортиться. Я не имею в виду воровство. Небольшая честная кража никому не приносит вреда, особенно когда речь идет о золоте. Золото требует свободного обращения. Испанская империя гораздо раньше пришла бы в упадок, если бы сэр Френсис Дрейк [английский мореплаватель, вице-адмирал (1540-1596), руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию, принадлежавшую Испании] не пустил в обращение часть испанского золота. Я имею в виду другое. Я упоминала про Гавану, но не считай меня нетерпимой в вопросах нравственности. Я всецело за легкий профессиональный секс. Ты, наверное, читал о подвигах Супермена. Я уверена, что один вид его может излечить от фригидности. Благодарю, стюард. – Она выпила водку. – Совсем не худо мы провели время. Почти окупилась разница между первым и туристским классом, если еще принять во внимание вес красного чемодана, слегка превышающий норму. Итак, в Гаване был бордель, где три прелестные девушки восхитительно исполняли «Императорскую корону». Подобные заведения спасают от скуки множество браков. Кроме того, в Китайском квартале Гаваны был Шанхайский театр, где в антрактах между ревю с голыми девочками показывали гомосексуальные фильмы, а в фойе продавали порнографическую литературу – и все это за один доллар. Я была там раз с неким мистером Фернандесом. У него была скотоводческая ферма в Камагуэе [одна из провинций Кубы] (я познакомилась с ним в Риме после того, как мистер Висконти исчез на некоторое время, и он пригласил меня провести с ним месяц на Кубе). Заведение, однако, обанкротилось еще задолго до революции. Мне рассказывали, что они ввели широкий экран, чтобы выдержать конкуренцию с телевидением. Фильмы, конечно, были сняты на шестнадцатимиллиметровой пленке, и, когда их увеличили до размера синерамы, требовались поистине героические усилия, чтобы разглядеть детали человеческого тела.

Самолет сделал крутой вираж над Бурже.

– Это все было вполне безобидно и обеспечивало работой большое количество людей. Но то, что творится вокруг Хитроу…

Стюард принес еще водки, и тетушка залпом осушила рюмку. Голова у нее была крепкая – я уже успел это заметить, – но мысли под влиянием алкоголя легко перескакивали с одного предмета на другой.

– Мы говорили о Хитроу, – напомнил я, мое любопытство было возбуждено. В обществе тетушки я чувствовал себя совершенным профаном – я ничего не знал о собственной стране.

– Вокруг аэродрома находится несколько крупных фирм – электронных, инженерных, по производству пленки. «Глаксо» [крупная фармацевтическая компания], как можно догадаться, живет по собственным законам и не зависит от Хитроу. Средний технический персонал после работы часто устраивает вечеринки. Летчики, коль скоро они приходят со стюардессами, там желанные гости. Даже грузчиков приглашают. Вордсворта всегда звали, но при условии, что он приведет с собой девушку и согласится обменять ее на другую во время вечеринки. Сначала там показывали порнографические фильмы для воодушевления публики. Вордсворт был искренне привязан к своей девушке, но ему пришлось подчиниться правилам и обменять ее на жену одного технического служащего, некрасивую пятидесятилетнюю женщину по имени Ада. Мне кажется, система старых профессиональных борделей была гораздо здоровее, чем эти чрезмерные любительские развлечения. Но любитель везде заходит слишком далеко. Он никогда не умеет управлять, как должно, своим искусством. В старорежимных борделях была дисциплина. Мадам во многих отношениях играла ту же роль, что и директриса Роудин-Скул [одна из женских привилегированных частных средних школ близ Брайтона]. Бордель – это в конечном счете та же школа, по крайней мере школа хороших манер. Я знала владелиц борделей, которые держались с истинным достоинством и были бы вполне на месте в Роудин-Скул, да и вообще могли бы облагородить любую школу.

– Но каким образом вы с ними свели знакомство? – спросил я, но самолет уже ударился о землю на летном поле аэродрома Бурже, и тетушка снова начала беспокоиться о своем багаже.

– Мне кажется, будет лучше, если через таможню и иммиграционное бюро мы пройдем порознь, – сказала она. – Красный чемодан довольно тяжелый, возьми его ты, я буду тебе очень благодарна. И найми носильщика. С его помощью легче достать такси. И сразу же дай ему понять, что он может рассчитывать на хорошие чаевые. Между носильщиком и douanier [таможенный чиновник (франц.)] очень часто существует договоренность. Я буду ждать тебя снаружи. Вот квитанция на красный чемодан.

9

Я не очень четко понимал, какую цель преследовала тетушка, принимая столько предосторожностей. Мне явно не грозила опасность со стороны таможенного чиновника, который пропустил меня, кивнув с небрежной любезностью – этой любезности, мне кажется, как раз недостает нашим надменным молодым людям в Англии. Тетушка заказала заранее номера в «Сент-Джеймсе и Олбани», старомодном «двойном» отеле, одна часть которого, «Олбани», выходит на улицу Риволи, а вторая – на Сент-Оноре. Между ними находится небольшой общий садик. И на обращенном к нему фасаде здания «Сент-Джеймса» я заметил табличку, оповещавшую посетителя о том, что здесь Лафайет [Лафайет, Мари Жозеф (1757-1834) – маркиз, французский политический деятель, участник Войны за независимость в Северной Америке] то ли подписал какой-то договор, то ли отпраздновал свое возвращение из Америки после революции, я уже не помню что.

Окна наших номеров в «Олбани» смотрели на Тюильри. Тетушка сняла апартаменты целиком, что мне показалось излишней роскошью, так как на следующий же день мы должны были сесть в наш Восточный экспресс. Когда я попробовал сказать об этом тетушке, она сердито меня отчитала:

– Второй раз за сегодняшний день ты касаешься темы экономии. Даже будучи в отставке, ты остаешься управляющим банком. Запомни раз и навсегда – я не заинтересована в экономии денег. Мне пошел семьдесят шестой год. Ну сколько я еще проживу? Лет двадцать пять, не больше. Это мои собственные деньги, и я не собираюсь откладывать их для наследника. Всю юность я экономила, правда, проходило это довольно безболезненно, потому что в молодости легко обходишься без роскоши. У молодых людей есть и другие занятия, помимо траты денег. Они могут заниматься любовью, довольствуясь при этом кока-колой, напитком, который с годами кажется все более тошнотворным. Они просто не понимают, что такое настоящая радость, да и любовь у них какая-то торопливая, незавершенная. Счастье, что хотя бы в среднем возрасте начинаешь получать удовольствие от любви, от вина, от еды. Теряется, правда, немного вкус к поэзии, но я бы охотно согласилась утратить вкус к сонетам Вордсворта (как ты понимаешь, я имею в виду не того Вордсворта), если бы взамен у меня утончился вкус к хорошим винам. После сорока пяти любовь дает наслаждение более длительное и более разнообразное. Аретино – писатель не для молодых.

– У меня, может быть, все еще впереди, – пошутил я в надежде поскорее перевернуть страницу нашей беседы, которая меня сильно смущала.

– Ты прежде всего должен научиться быть расточительным, – сказала тетушка. – Бедность любит нанести внезапный удар, как инфлюэнца, поэтому на черный день неплохо иметь в запасе воспоминания о расточительной жизни. Эти апартаменты в любом случае я не зря сняла. Мне нужно будет приватно принять тут нескольких посетителей, и, надеюсь, ты не думаешь, что я буду принимать их в спальне. Один из них, кстати, управляющий банком. Ты когда-нибудь навещал своих клиенток в спальне?

– Нет, конечно. И даже в гостиной никого не навещал. Всеми делами я занимался в банке.

– Но у вас в Саутвуде не было клиентов очень высокого ранга.

– Вот тут вы ошибаетесь, – ответил я и рассказал о невыносимом контр-адмирале и моем друге сэре Альфреде Кине.

– Значит, у тебя не было по-настоящему конфиденциальных дел.

– Безусловно не было таких, которые я не мог бы обсудить в своем кабинете в банке.

– У вас на окраине нет подслушивающих устройств, – заявила тетушка.

Человек, который пришел к ней с визитом, никак не укладывался в мои представления об управляющем банком. Высокий и элегантный, с темными бачками, он был бы хорош в костюме матадора. Тетушка попросила меня принести красный чемодан, после чего я удалился, оставив их вдвоем. В дверях я оглянулся и увидел, что крышка чемодана откинута и что он набит, как мне показалось, десятифунтовыми банкнотами.

Я пошел к себе в спальню, сел в кресло и взял номер «Панча», чтобы успокоиться. Вид этих контрабандных денег вызвал у меня шок – к тому же чемодан был фибровый, из тех, что ничего не стоит проткнуть, как картон. Надо отдать должное, ни одному опытному грузчику не пришло бы в голову, что в чемодане целое состояние, но все же было верхом безрассудства ставить все на карту, успех которой полностью зависел от опытности вора. Тетушка с легкостью могла напороться на новичка.

Тетушка, очевидно, много лет прожила за границей, и это наложило отпечаток на ее характер и на ее мораль. Я не мог судить ее теми же мерками, что и обычную англичанку, и, читая «Панч», утешал себя тем, что английский характер в основе своей неизменен. Взять хотя бы, к примеру, «Панч» – журнал претерпел период кризиса, когда даже Уинстон Черчилль стал предметом насмешек, но здравый смысл его владельцев и рекламодателей помог благополучно вернуть его на старую стезю. Даже адмирал снова подписался на него, а редактор журнала – и, по-моему, совершенно правильно – был сослан на телевидение, которое даже в самом лучшем своем варианте – сфера деятельности довольно низкопробная. Если десятифунтовые банкноты, размышлял я, уложены в пачки по двадцать в каждой, в чемодане могло быть не меньше трех тысяч фунтов или даже шести тысяч, так как пачки по сорок не такие уж большие… Тут я вспомнил, что это был фирменный чемодан, который мог вместить и двенадцать тысяч. Меня слегка утешило это открытие. Контрабанда такого широкого масштаба – скорее удачный бизнес, а не уголовное преступление.

Зазвонил телефон. Это была тетушка.

– Что ты мне посоветуешь – «Юнион карбид», «Женеско», «Дойче Тексако»? Или, может, «Дженерал электрик»? – спросила она.

– Мне не хотелось бы давать вам никаких советов, – сказал я. – Я некомпетентен. Мои клиенты никогда не имели дела с американскими акциями. Слишком высокая приплата в долларах к номинальной стоимости.

– Во Франции вопроса о приплате в долларах просто не существует. По-моему, твои клиенты были начисто лишены воображения, – сказала нетерпеливо тетушка и повесила трубку. Что же, она ожидала, что адмирал тайно провозит банкноты?

На душе у меня было беспокойно. Я вышел и прошелся по саду. Американская пара (из «Сент-Джеймса» или из «Олбани») пила чай за столиком. Один из супругов извлекал из чашки бумажный пакетик на нитке, как затонувшее животное. Это убийственное зрелище заставило меня почувствовать, как далеко я от родной Англии, и я вдруг с болью подумал о том, как я соскучился по Саутвуду и дому, проводя время в компании тети Августы. Я дошел до Вандомской площади и по улице Дону вышел к Бульвару Капуцинок. На углу улицы, возле бара, со мной заговорили две женщины, и в ту же минуту я не без страха увидел радостно улыбающуюся мне физиономию.

– Мистер Пуллен! – воскликнул он. – Хвала всевышнему!

– Вордсворт!

– Самый чудесный из его деяний. Хотите эта девочка?

– Я вышел прогуляться.

– Женщины, как этот, вас облапошат. Это трехминутка. Они делают прыг-прыг, раз, два, три – и привет. Хотите девочка, надо идти с Вордсворт.

– Но я не хочу никаких девочек. Я здесь с тетушкой. Я решил пройтись, пока она занимается делами.

– Ваш тетя здесь?

– Да.

– Где живете?

Я не хотел ему давать адреса без разрешения тетушки. Я представил себе, как Вордсворт селится в соседнем со мной номере. А вдруг ему вздумается курить марихуану в «Сент-Джеймсе и Олбани»… Я не знал, какие существуют на этот счет законы во Франции.

– Мы остановились у друзей, – сказал я неопределенно.

– У мужчина? – спросил он с неожиданной свирепостью в голосе.

Казалось невероятным, что кто-то может ревновать семидесятипятилетнюю женщину, но это была самая неподдельная ревность, и я увидел в новом свете банкира с бачками.

– Дорогой мой Вордсворт, – сказал я. – Это плод вашего воображения. – Здесь я позволил себе маленькую ложь во спасение. – Мы остановились у пожилой супружеской пары.

Я не считал удобным обсуждать тетушкины дела здесь, на углу улицы, и стал двигаться по направлению к бульвару. Однако Вордсворт не отставал.

– Есть дашбаш для Вордсворт? – спросил он. – Вордсворт найдет красивый девочка, школьный учительница.

– Мне не нужна девочка, Вордсворт, – повторил я и дал ему десять франков только для того, чтобы он замолчал.

– Тогда надо выпить один стакан со старый Вордсворт, – сказал он. – Вордсворт знает прямо здесь кабак, первый класс.

Я согласился выпить стаканчик, и он повел меня, как мне показалось, ко входу в театр «Комеди де Капюсин». Когда мы спускались по лестнице в подвальчик под театром, слышно было, как там ревет граммофон.

– Я бы предпочел более тихое место, – сказал я.

– Вы немного подождите. Это притон высший класс, – ответил Вордсворт.

В погребе было жарко. Несколько молодых одиноких женщин сидели у стойки бара. Взглянув туда, где гремела музыка, я увидел совсем почти обнаженную женщину – она ходила между столиками, за которыми перед нетронутыми стаканами с виски сидели мужчины, все в одинаковых потертых плащах, словно в униформе.

– Вордсворт, если это и есть то, что ты называешь прыг-прыг, мне этого и даром не надо, – с досадой сказал я.

– Нет, здесь нет прыг-прыг, – ответил Вордсворт. – Если хотите прыг-прыг, надо брать ее гостиница.

– Брать кого?

– Эти девочки. Хотите один?

Две девушки из тех, кто сидели около стойки, подошли и сели рядом со мной, по обе стороны. Я почувствовал себя пленником. Вордсворт, я заметил, уже успел заказать четыре порции виски, на которые ему явно не могло хватить бы тех десяти франков, что я ему дал.

– Зак, cheri [дорогой (франц.)], – сказала одна из девушек, – представь нам своего друга.

– Мистер Пуллен, познакомьтесь, это Рита. Красивый девочка. Школьный учительница.

– В какой школе она учит?

Вордсворт рассмеялся, и я понял, что свалял дурака. В некотором смятении я следил за Вордсвортом, который вступил в какие-то длительные, очевидно, деловые переговоры с девушками.

– Вордсворт, что вы делаете? – спросил я.

– Хотят двести франков. Я сказал – нет. Говорю, мы имеем британский паспорт.

– При чем тут паспорт?

– Они знают, британский люди очень бедный люди, не может много деньги бросать.

Он снова заговорил с ними на каком-то странном французском языке – я ни слова не мог разобрать, хотя девушки, по всей видимости, все понимали.

– На каком языке вы разговариваете, Вордсворт? – спросил я.

– На французском.

– Но я ни слова не понимаю.

– Хороший французский язык, приморский. Этот леди хорошо Дакар знает. Вордсворт сказал ей, одно время работал Конакри. Они говорят сто пятьдесят франков.

– Поблагодари их от меня, Вордсворт, и скажи, что мне ничего не нужно. Я должен вернуться к моей тете.

Одна из девушек рассмеялась. Она, очевидно, услышала слово «тетя», хотя я так и не уразумел, почему свидание с тетей смешнее, чем свидание с кузиной, с дядей или даже с матерью. Девушка повторила tante [тетя (франц.); шутка состоит в том, что так называли хозяйку борделя], и обе расхохотались.

– А завтра?

– Я иду с тетушкой в Версаль, а вечером мы уезжаем в Стамбул Восточным экспрессом.

– Стамбул? – удивленно воскликнул Вордсворт. – Что она там делает? Кого хочет видать?

– Насколько я знаю, мы собирались посетить Голубую мечеть, Святую Софию, Золотой Рог, музей Топкапы.

– Надо быть осторожный, мистер Пуллен.

– Зовите меня правильно, Пуллинг. – Я пытался за шутливостью тона скрыть раздражение. – Вряд ли вам бы понравилось, если бы вас все время звали Кольридж.

– Кольридж?

– Кольридж был поэт и друг Вордсворта.

– Такой человек никогда не видел. Если говорит, Вордсворт знает, он хочет вас облапошивать.

Я сказал твердо:

– Ну а теперь мне правда пора идти, Вордсворт. Добудьте счет, а то я уйду и вам придется платить.

– Вы бросаете на ветер «Белый лошадь»? [марка дорогого виски]

– Выпейте за меня или поделитесь с дамами.

Я расплатился по счету, который показался мне непомерно большим – в него, должно быть, входила стоимость шоу среди столиков. Теперь танцевала голая негритянка в боа из белых перьев. Интересно, каким способом присутствующие здесь мужчины зарабатывают на жизнь? Я раньше и не представлял себе, что можно вот так сидеть и глазеть в разгар делового дня.

Вордсворт сказал:

– Давайте триста франков этот леди за приватный шоу.

– Цена, я вижу, растет.

– Вордсворт может сказать им – двести франков. Вордсворт все улаживать будет. О'кей?

Бесполезно было взывать к его морали.

– Вы, как человек, имеющий английский паспорт, должны знать, что англичанин не может вывезти из страны в валюте больше пятнадцати фунтов. Двести франков истощат весь мой запас.

Такого рода довод был доступен Вордсворту. Он с грустным пониманием поглядел на меня с высоты своего роста.

– Правительства все равно плохо делает, – сказал он.

– Приходится приносить жертвы. Оборона и социальное обеспечение обходятся дорого.

– А туристский чеки? – не задумываясь спросил он.

– Их можно разменивать только в банке, разменных пунктах или в гостинице, где есть такие пункты. Но в любом случае чеки понадобятся мне в Стамбуле.

– У ваш тетя много чеки есть.

– У нее тоже только пятнадцать дозволенных фунтов.

Я чувствовал всю несостоятельность своей аргументации, поскольку Вордсворт, проживший довольно долго с моей тетушкой, не мог не знать о ее способности прибегать ко всякого рода ухищрениям. Я почел за лучшее уйти от этой темы и перешел в наступление.

– О чем вы думали, Вордсворт, когда в урну с прахом моей матери насыпали каннабис? Какого черта вы это сделали?

Мысли его где-то блуждали. Он, очевидно, все еще размышлял о туристской валюте.