Текст книги "Сенсация Ричарда Эшли"
Автор книги: Грегори Макдональд
Соавторы: Моррис Уэст
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
– Тогда мы можем провести вместе час или два? – спросил он.
Она улыбнулась.
– Если ты этого хочешь, да.
Только не здесь, подумал он, не в отеле, рядом с Роберто, Джорджем Арлекином, Еленой Карризи, после скандальной драки с Гарофано, перед самым приездом Орнаньи. Да и вообще тут слишком много любопытных глаз и ушей.
– Ты на машине, Козима? – Да.
– Давай куда-нибудь поедем.
– В горы. Там так красиво и тихо. Мы сможем поговорить… и вспомнить. Роберто, возвращаясь из холла отеля, увидел, как они вместе вышли из гостиной. Эшли задержался у конторки, сунул папку в большой конверт, запечатал его и положил в сейф. Они вышли, держась за руки, словно влюбленные. Роберто поспешил в бар и поднял телефонную трубку.
Узкие, вымощенные брусчаткой улочки Сорренто остались позади, и большая голубая «изотта» рванулась навстречу холмам и оливковым рощам.
– Как в старые времена, Ричард, – прервала молчание Козима.
– Да, как в старые времена.
Старые времена – это десять лет назад. Ричард Эшли считался тогда еще новичком, а большеглазая Козима Бенедетто гордилась своей первой работой. Старые времена означали небольшую, прохладную квартиру на Пириоли, вечера в садах Тиволи, обеды в уличных ресторанчиках, воскресные поездки во Фраскати и Остию, редкие уикэнды во Флоренции и Венеции. Старые времена подразумевали страсть, когда им хватало одной любви и официальная регистрация брака казалась излишней формальностью. Но потом его послали в Берлин и продержали там больше года. В Берлине он получил письмо от Козимы, в котором говорилось, что старые времена кончились, она должна думать о будущем и намерена выйти замуж за человека с состоянием и древним дворянским титулом. Тогда он ее не винил. Как, впрочем, и теперь. Италия кишела безработными и такими, как он, перелетающими с места на место, готовыми насладиться итальянской страстью, но не спешащими под венец.
Старые времена… Призраки прошлого. Но призраки так и не растворились бесследно в настоящем, и прежняя любовь сидела рядом с ним, прекрасная, с развевающимися на ветру волосами.
– Ты ненавидел меня, Ричард?
– Тебя? Нет. Мне кажется, я все еще немного влюблен в тебя. – Вопрос, который, произнесенный вслух, мог погубить все, даже короткое счастье последнего часа.
– Я отвечу на него, дорогой.
– Ответишь на что?
– На твой вопрос. Почему появилась я?
– Ну…
– Я приехала, потому что этого хотел мой муж. Скоро выборы. Надо сохранять внешние приличия. Я приехала раньше, потому что знала, что ты здесь, и хотела провести с тобой хотя бы пару часов.
– И это все?
– Разве этого недостаточно, Ричард?
– И еще. Что, по-твоему, мне делать со статьей?
– А что ты хотел бы с ней сделать?
– Напечатать ее.
– Вот и печатай. Меня это ничуть не беспокоит. Цикады смолкли, легкий ветерок лениво шевелил серые листья. Эшли вывел машину на шоссе и повернул вниз, на узкий извилистый серпантин, ведущий в Сорренто. Машин не было. Туристы давно закончили осмотр достопримечательностей. Ехал он быстро, даже безрассудно, потому что они припозднились, да и охватившее Эшли возбуждение гнало его вперед. На поворотах большую машину часто выносило на встречную полосу движения, подальше от высокого ограждения дороги.
Перед последним поворотом он чуть притормозил, и они выехали на прямой, в милю длиной отрезок шоссе, огражденный каменной стеной с одной стороны и пропастью, скатывающейся к морю, – с другой. Над стеной нависали ветви оливковых деревьев. Эшли вдавил в пол педаль газа, и «изотта» рванулась вперед.
И тут Козима испуганно вскрикнула. Прямо перед ними на барьере, покачиваясь, стоял человек. Эшли нажал на тормоз и вывернул руль. В ту же секунду человек взлетел в воздух, чтобы опуститься на землю перед машиной, Взвизгнули шины, но скорость была слишком велика, раздался глухой удар, передние, затем задние колеса перекатились через тело.
Чудом Эшли удалось удержать машину и не свалиться в пропасть. Оставив в кабине рыдающую Козиму, он побежал назад, где метрах в пятидесяти от «изотты» посреди дороги лежал окровавленный труп. Перевернув тело, Эшли увидел, что это Энцо Гарофано.
Застыл воздух. Остановилось время. Молчали птицы. Город в долине казался нарисованным. Море стало размалеванным задником театральной сцены. Распростертое тело и наклонившийся над ним мужчина превратились в марионеток, ждущих, когда дернутся ниточки, приводящие их в движение.
Затем вновь подул ветерок, зашелестели листья. Эшли встал и оторвал взгляд от тела. В двадцати метрах вверх по дороге у каменного барьера лежали шляпа и портфель Гарофано. Стена…
Эшли поднял голову. Она возвышалась на три с лишним метра, и сливы росли прямо за ней, так, что их ветви закрывали небо. Минуту назад Гарофано, качаясь, стоял на самом краю. Он не видел никакой тропинки. Эта земля принадлежала частному лицу. Место, мало подходящее для прогулок. Вряд ли кто мог вскарабкаться по этой гладкой отвесной стене.
Но Гарофано не гулял и не карабкался по стенам. Пошатываясь, он стоял на самом верху, а потом… словно кто-то толкнул его, сбросив под колеса мчащегося автомобиля. Эшли прошел несколько шагов, наклонился, взял шляпу и портфель.
Грязную шляпу и пустой портфель. Он поднял голову, механически отмечая место, где они лежали. Над барьером росли молодые сливы и одно старое дерево с толстым стволом и причудливо переплетенными ветвями. Полиции понадобятся эти сведения. Полиция приедет сюда и будет искать следы людей, убивших этого жалкого шантажиста с узким лицом и бегающими глазками.
И тут его словно ударило обухом по голове. Энцо Гарофано убил не кто иной, как он, Ричард Эшли. Он угрожал Гарофано, это могут подтвердить свидетели. И вот три часа спустя убил его. Хуже того, лишь один свидетель мог показать, как это произошло. И этим свидетелем была расположенная к нему бывшая любовница и неверная жена.
Или заговорщица, принимавшая участие в подготовке убийства! Малоприятная мысль, но не лишенная логики. Кто еще знал, куда они поедут? Кто, как не она, выбрала маршрут: «В горы, там так тихо»? Только через нее настоящие убийцы могли узнать, куда привести Гарофано, чтобы затем толкнуть его под колеса. Но она в ужасе вскрикнула. А теперь рыдает в кабине. Она не ожидала этого. Но она и не могла ожидать. Она делала лишь то, что ей велели. Подойди к нему, увези в горы, задержи на два-три часа. Об остальном позаботятся другие.
Мотив? Защитить мужа, сохранить его состояние и положение в обществе, ради которых она и выходила за него. К горлу подкатила тошнота. Закружилась голова. Эшли вырвало. Когда головокружение прошло, а спазмы в желудке прекратились, он вытер пот со лба, поднял шляпу и портфель и пошел к машине. Поравнявшись с телом, журналист остановился. Пришло время решать, что же делать дальше. Он мог перенести тело в машину, машину Козимы, поехать в полицейский участок. Там их допросят. Что они скажут?
«…Видите ли, мы давние любовники. Решили провести часок в уединении. Я обезумел, как и все влюбленные. Я ехал быстро. Этого типа бросили под колеса нашего автомобиля подручные мужа этой дамы… Действительно, я угрожал убить его. Даже избил в общественном месте… Но это совсем другое, западня, знаете ли, ловушка для неосмотрительного торговца правдой…»
Он мог себе представить, как будет воспринята такая история. Нет, они должны говорить нечто иное. Разумеется, правду, потому что во время допроса можно легко запутаться во лжи. Но не всю правду. И из-за того, что они должны говорить одно и то же, ему придется скрыть свои подозрения относительно Козимы и играть роль преданного друга. Даже, если возможно, использовать, как другие использовали ее против него.
У него был один сильный козырь. Приближались выборы. Соблюдение внешних приличий имело немаловажное значение для Орнаньи. Скандал вокруг его жены и ее прежнего любовника мог повредить ему. Если он мог убить человека, чтобы избежать разоблачения, он без сомнения, сможет и солгать. В этой стране Орнанья пользовался влиянием, а влияние ценилось здесь куда выше честности.
Он вернулся к машине, отогнал ее назад, втащил тело на заднее сиденье. Затем объяснил бледной и дрожащей Козиме что от нее потребуется. Она слушала внимательно не пропуская ни единого слова.
– …Мы приедем в город, я высажу тебя в отеле, а сам поеду в полицейский участок. Оставлю там машину и тело и расскажу о происшествии.
– Но… полиция захочет поговорить с нами обоими.
– Конечно. Но полицейские – джентльмены. Они поймут, что герцогиня Орнанья – утонченная дама и глубоко потрясена случившимся. Они встретятся с ней позже, когда ее сиятельство отдохнет и успокоится.
– Что ты скажешь?
– Правду. Мы ехали быстро. Нет смысла этого отрицать. Следы на асфальте и состояние тела – прямые улики. Я объясню превышение скорости тем, что мы опаздывали к обеду, что не противоречит действительности. Я расскажу, как мы увидели Гарофано на вершине стены, как он упал перед автомобилем как мы подобрали тело и привезли его в город. И все, больше они ничего не услышат.
– Как ты объяснишь нашу поездку вдвоем?
– Мы – давние друзья. Твой муж и я знакомы. Ты хотела показать мне красоты горной дороги. Все правда, хотя бы и частично, и никакой лжи. Понимаешь? Мы не должны лгать. Говорить то, чего не было. Иначе мы окажемся в трудном положении, и ты, и я.
– Я… я понимаю.
– Поймет ли твой муж? Поддержит ли он нашу версию? Признает ли он меня за хорошего знакомого, имеющего право сопровождать тебя, не вызывая подозрения?
По ее лицу промелькнула вымученная улыбка.
– У него нет иного выхода, не так ли?
– Нет, – жестко ответил Эшли и повернул ключ зажигания. Заурчал мощный мотор. Козима положила руку на плечо Эшли.
– Ричард…
– Да?
– Как ты объяснишь это полиции?
– Что это?
Она махнула рукой в сторону высокой стены.
– Как он оказался там… как он упал. Все получается так глупо и нереально. В этой истории мы будем выглядеть нелепо словно мы выдумали ее для того, чтобы оправдать превышение скорости.
Капитан Эдуардо Гранфорте, толстяк с миниатюрными ручками и ножками, круглым добродушным лицом, бархатным голосом, любил свою работу, потому что она не доставляла ему особых хлопот. Не стремился он к ним и в будущем. К иностранцам, особенно к представителям иностранной прессы, он относился с должным почтением. В мгновение ока «изотту» отогнали в гараж, чтобы помыть и почистить, тело Гарофано в ожидании вскрытия отправили в пустую тюремную камеру, а Эшли принесли чистые рубашку и брюки. На столе в кабинете капитана появились чашечки кофе и американские сигареты, а допрос скорее напоминал дружескую беседу.
– …Машина, вы говорите, принадлежит ее сиятельству герцогине Орнанья?
– Совершенно верно.
– Она попросила вас сесть за руль? – Да.
– У вас есть международные права?
– Да. Я не взял их с собой, но…
Капитан Гранфорте мило улыбнулся и махнул рукой.
– Достаточно того, что они у вас есть, синьор. Итак, вы поехали покататься. Возвращались вы в спешке, так как ее сиятельство опаздывали к обеду.
– Да.
– С какой скоростью вы ехали в момент столкновения? Эшли пожал плечами.
– Не могу сказать. Я не смотрел на спидометр. Но достаточно быстро.
– На дороге много поворотов, там трудно развить большую скорость.
От Эшли не ускользнул намек Гранфорте. Капитан вел тонкую игру. Орнанья – большой человек. И его поддержка могла прийтись весьма кстати для провинциального капитана полиции.
– Да, это правда, повороты не давали разогнаться.
– Значит, ваша скорость не превышала пределов разумного для данного участка дороги. Что потом?
– Ее сиятельство вскрикнули. Я удивился, потому что дорога была пуста. Взглянув вверх, я увидел человека на краю ограждающей шоссе стены. Он покачивался. Я вывернул руль. В следующий момент он… он взлетел в воздух и упал перед автомобилем. Я затормозил, но бампер ударил его, и он попал под колеса. Я остановил машину, подбежал к нему, убедился, что он мертв. Затем подъехал, затащил тело на заднее сиденье и привез к вам. Вот и все.
Капитан нахмурился. Глаза его затуманились. Маленькие пальчики забарабанили по столу, он задумчиво посмотрел в потолок, затем его взгляд вновь вернулся к Эшли.
– Обстоятельства происшествия, как вы их описываете, довольно необычны.
– Да.
Капитан пристально смотрел на журналиста.
– Вы и тогда так подумали?
– Нет. Тогда я пытался избежать столкновения. Я не мог думать ни о чем другом.
– А потом?
– Потом, вернувшись к телу, я оглядел стену. Я понял, что она – граница частного поместья. Тропинки я не увидел. Влезть на стену с шоссе не представлялось возможным. Я задумался над тем, как он попал туда, что делал на самом краю и почему упал.
– И какие же ответы пришли вам в голову?
Эшли пожал плечами.
– Никаких. Кроме того, меня занимали другие мысли. Гарофано умер. Мои догадки не могли ему помочь.
– Гарофано? – капитан, как кошка, вцепился в фамилию. – Значит, вы знали убитого?
Эшли едва удалось унять дрожь в руках. Он допустил ошибку и уже не мог исправить ее.
– Да, знал. Он продавал мне кое-какую информацию, необходимую для моих статей.
– Когда вы виделись с ним в последний раз? До несчастного случая.
– Сегодня, в половине пятого в отеле «Каравино».
– Непосредственно перед тем, как вы поехали на прогулку ее сиятельством?
– Именно так.
Капитан Гранфорте взглянул на часы. Без четверти восемь. На носу обед. Для работы уже поздновато. И Гранфорте сердечно улыбнулся сидящему напротив журналисту.
– Вы, наверное, очень устали, мой друг.
– Это точно, – вздохнул Эшли.
– Вы, разумеется, проведете в Сорренто еще несколько дней?
– Конечно.
– Вы не уедете, не поставив нас в известность?
– Нет.
– Тогда позвольте мне предложить вам коньяку и пойдемте обедать.
– Благодарю. Коньяк будет весьма кстати.
И Эшли выпил коньяк с человеком, который в недалеком будущем мог затянуть петлю на его шее. Гранфорте улыбался и говорил о женщинах. На эту тему он мог рассуждать до бесконечности.
Двадцать минут спустя Эшли вошел в отель «Каравино». Он взял у портье ключ, достал из сейфа конверт с рукописью, попросил прислать в номер бутылку виски. Заглянув по пути в бар, он увидел Елену Карризи, увлеченно беседующую с каким-то юношей в кожаном пиджаке.
День этот прошел крайне неудачно. Сенсация не состоялась, потому что Гарофано не принес фотокопий. Любимая женщина предала его и улыбкой заманила в ловушку. Он убил человека, ведя машину, как пьяный идиот. По итальянским законам в любое время его могли задержать по обвинению в непредумышленном, а то и в преднамеренном убийстве.
По городу поползут слухи о случившемся. Его драка с Гарофано уже стала предметом обсуждения среди обслуживающего персонала отеля. Очень скоро о ней узнает и круглолицый капитан полиции. Тогда дело примет серьезный оборот.
Арест, возможно, заключение в тюремную камеру. В итальянском законодательстве принята презумпция виновности водителя. Неторопливая, вкрадчивая поступь итальянского правосудия… Разбирательство затянется, пройдут выборы, и лишь после их завершения его освободят с вердиктом, имеющим двоякий смысл. К тому времени Орнанья войдет в правительство, а корпункт редакции получит вежливое послание американского посольства с просьбой перевести его из Рима как персону нон грата.
Просто, быстро, эффектно. И постановщиком этого спектакля будет наш дорогой Витторио, герцог Орнанья. Думая об Орнанье, Эшли поневоле проникался уважением, даже восхищением к этому человеку. Требовалось особое мужество, чтобы месяц за месяцем наблюдать, как досужий журналист подбирает компрометирующие материалы, и ни в чем не мешать ему. Требовалась интуиция игрока, чтобы маленькими порциями скармливать обвинителю порочащую себя информацию, а в конце концов помахать перед ним последним, самым сочным куском, чтобы тот, потянувшись за ним, споткнулся и упал, обратив в прах плоды своих трудов.
Именно так и поступил Орнанья. Но в его действиях просматривались не только мужество и железные нервы. Не обошлось тут без ловкости и коварства – сказывались многие века изощренной дипломатии и интриг. Стратегия Орнаньи увенчалась успехом, и Эшли неожиданно для самого себя получил мат, окруженный фигурами черного короля – Козимой, Еленой Карризи, Джорджем Арлекином, капитаном Гранфорте.
Но даже побежденный не мог не признать мастерства соперника…
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Эшли.
Официант принес бутылку виски, бокалы, серебряное ведерко со льдом. Эшли подписал счет, дал официанту сто лир на чай, налил в бокал виски, добавил льда, воды и сел в кресло. Зазвонил телефон.
– Эшли слушает, – сказал он, подняв трубку.
– Ричард? – раздался спокойный голос Козимы. – Это Козима. Как прошла беседа с полицией?
– Вроде бы неплохо. Я все рассказал. Капитан, возможно, еще раз захочет увидеть меня. На этом мы и расстались.
– Хорошо. – В ее голосе слышалась холодная вежливость. – Я так рада. Ричард?
– Да?
– Мой муж очень благодарен тебе за то, что ты избавил меня от поездки в полицию. Он хотел бы, чтобы ты пообедал с нами в нашем номере.
– Неужели он этого хочет? – изумился Эшли.
– Вот и отлично. – Козима вроде бы и не услышала его ответ. – Ты сможешь прийти через двадцать минут?
– Конечно… конечно, приду.
– Тогда мы оба поблагодарим тебя.
Раздались гудки, Эшли положил трубку на рычаг, встал, вышел на балкон, вгляделся в мерцающее под луной море. В теплой, без единого дуновения ветерка ночи лениво плескались волны, но он дрожал, будто на него повеяло холодом собственной могилы. Нет, он еще не умер, но могильщики уже взялись за лопаты.
Думая о смерти, Эшли не мог не вспомнить умершего сегодня Гарофано. Завтра его похоронят и забудут, жалкого, испуганного человечишку, жаждавшего быстрого обогащения. И в то же время он мог свалить правительство Италии и посеять панику в некоторых европейских столицах, потому что к нему попали фотокопии шести личных писем Орнаньи его деловым партнерам.
Как он их достал? Этот вопрос Эшли задал при первой встрече, но Гарофано ушел от прямого ответа, намекнув, что у него есть связи в ближайшем окружении великого человека. Благодаря этим связям ему удалось получить оригиналы писем, показать их Эшли, сфотографировать и вернуть на место. Эшли не стал вдаваться в подробности. Его интересовало не то, каким образом попали письма к Гарофано, а сами документы, неопровержимо доказывающие, что девяносто процентов от двух миллионов долларов, выделенных государством для развития текстильной промышленности юга, Орнанья незаконно использовал для модернизации своих предприятий на севере страны. Смерть Гарофано изменила многое. Теперь Эшли пришлось задуматься: а кто же был сообщником убитого? Гарофано связался с ним в Неаполе и договорился о встрече в Сорренто. Там ли они попали к нему из Рима? Скорее всего письма хранились в архиве на летней вилле. Таким образом, получалось, что сообщник Гарофано или сам жил на вилле, или мог прийти туда, не вызывая ничьих подозрений.
Что же послужило основой союза Гарофано и его неизвестного сообщника? Если это мужчина, речь могла идти только о взаимной прибыли. Если женщина, деньги также играли немаловажную роль, но наравне с ними веское слово могли сказать любовь, ревность, месть. Теперь Гарофано мертв, но его сообщник-то жив!
Стоит найти его, думал Эшли, и я снова окажусь на коне. Две тысячи долларов получены. Хорошая приманка, даже для крупной рыбы, знать бы только, куда забросить удочку. Он смотрел на спокойное море и огни рыбацких лодок, ища ответа на новый для себя вопрос. Почему он этим занимается? Почему в сорок лет он по-прежнему готов во имя сенсации поставить на карту все, что у него есть? Романтики прославляли журналистику как честную профессию. Циники клеймили ее как грязную спекуляцию на несчастьях мира. Идеалисты видели себя апостолами. Торгаши наживались на искреннем любопытстве миллионов. Да, наставник или любитель сенсационных разоблачений, журналист имел в своем распоряжении канал связи, через который, чистая или оскверненная, к людям всей Земли каждый день сочилась правда.
Не вся правда. Надеяться на такое не приходилось. Но даже часть правды была лучше заговора молчания, под сенью которого процветало бы моральное разложение. Но могло ли хватить одной правды, чтобы заставить человека двадцать лет заниматься одним и тем же делом, сохраняя юношеские пытливость и увлеченность, честолюбие, зовущее к новым победам?
Его тщеславие утолялось заголовками и статусом специального корреспондента. Гордость – величайшей из иллюзий, заключающейся в том, что сообщающий новости будто бы их и создает. Плотские желания – возможностью находиться среди людей, чьи жизни наблюдаешь. И, что наиболее важно, У него была цель – сенсация! Будто падение правительства или перестановки в кабинете министров имели большее значение для человечества в целом, чем первый крик младенца или предсмертная молитва старика. Но Эшли отогнал прочь эти мысли. Он слишком стар, чтобы поворачивать назад. И должен пройти весь путь до конца.
Эшли взглянул на часы. До обеда десять минут. Есть время, чтобы выпить. Эшли постучал, и дворецкий в белоснежном костюме ввел его в просторный зал с сияющей люстрой и огромным окном, нависающим над Неаполитанским заливом. За гладью воды виднелись огни Неаполя и яркие факелы нефтеперерабатывающих заводов.
Длинный стол стоял у окна, и метрдотель и два официанта расставляли обеденные приборы. Кроме Орнаньи, Эшли увидел блондинку-секретаршу по имени Елена, молодого человека, сидевшего с ней в баре, и, разумеется, Козиму. Та сразу направилась к нему, не полуденная красавица с развевающимися на ветру волосами, участница дневной авантюры, но хозяйка герцогского приема, с телом, закованным в золото, лицом – застывшей улыбающейся маской, с насмешкой в глазах.
– Мой дорогой Ричард! Как хорошо, что вы пришли.
– Для меня это большая честь, Козима.
Он взял ее руку и, наклонившись над ней, едва коснулся губами. Подошел Орнанья, высокий, стройный, с ироническим взглядом, поседевшими волосами, лучащийся обаянием.
– Господин Эшли! Кажется, мы уже встречались… на деловом поприще. Я рад, что вы смогли прийти, Я у вас в долгу.
– Ваше сиятельство преувеличивает, – холодно ответил Эшли. Если они хотели сыграть комедию старых нравов, то он постарается не испортить ансамбля.
Орнанья взял его под руку и начал ритуальный обход гостей.
– С Арлекином вы уже встречались.
– Не единожды.
Светлые глаза Джорджа Арлекина оценивающе оглядывали журналиста.
– Случившееся огорчило меня, Эшли.
– От судьбы не уйдешь. – Эшли безучастно пожал плечами, и хозяин дома увлек его к Елене Карризи и высокому гибкому юноше.
Взглянув на Елену, Эшли поразился происшедшим в ней переменам. Очарование исчезло. Глаза смотрели враждебно. Косметика не могла скрыть недавних слез. Рука, держащая бокал, дрожала, и шампанское едва не перехлестывало через край.
– Моя секретарша, Елена Карризи.
– Таллио Рацциоли – один из наиболее многообещающих художников Рима.
Он пожал мягкую руку молодого человека, и Орнанья увел его обратно, к Козиме и Арлекину. Официант принес ему бокал шампанского, и они остались одни, намечая путь, ведущий сквозь лабиринт вежливой беседы к интересующей всех теме.
– Я привез вашу машину, – начал Эшли. – В полиции ее вымыли и почистили. Ключи у портье.
– Спасибо вам за заботу, – тепло улыбнулся Орнанья. – Избавить мою жену от встречи с полицией! Такую услугу трудно переоценить. Она приехала в ужасном состоянии, но теперь ей лучше.
– Гораздо лучше, – добавила Козима, – У… у вас возникли какие-нибудь затруднения, Ричард?
– Нет. Капитан вел себя очень тактично.
– Он принял вашу версию? – ненавязчиво спросил Орнанья.
– Да, принял. Но я не уверен, что он поверил в нее.
– Почему у вас создалось такое впечатление? Козима пристально наблюдала за ними. Джордж Арлекин делал вид, что разговор не имеет к нему никакого отношения. Эшли ответил прямо. Запасы его терпения таяли на глазах.
– Ему показалось странным, что тот человек прыгнул под наш автомобиль с ограждения дороги. Полагаю, он начнет расследование. По существу, он запретил мне покидать Сорренто.
– Он… он захочет поговорить сонной, Ричард?
– Возможно.
Орнанья попытался успокоить жену.
– Какое это имеет значение, дорогая? Разумеется, он захочет поговорить с тобой. Таков порядок. Ты расскажешь, что произошло. Он разошлет двадцать копий протоколов допроса вышестоящим бюрократам. Это его работа, она ни в малой степени не должна отражаться на твоем пищеварении.
– Действительно, чего я волнуюсь. – Козима чуть улыбнулась и отпила из бокала.
Орнанья предложил Эшли сигарету. Арлекин щелкнул зажигалкой. Его светлые глаза роились вопросами, но он задал лишь один, наиболее практичный:
– Вы тоже думаете, что этот человек не случайно оказался на стене?
Вопрос застал Эшли врасплох, но он быстро пришел в себя, криво усмехнулся и пожал плечами.
– Мне достаточно фактов. А догадки оставим специалистам.
– Мудрая мысль, – кивнул Арлекин.
– Для человека, попавшего в чужую страну, – вмешался Орнанья, – многое кажется странным, а иногда и зловещим. Когда я впервые приехал в Лондон, бой Биг-Бена действовал на меня угнетающе. Мне казалось, что кого-то хоронят. Прошло немало времени, прежде чем я примирился с тем, что это добрый друг, любимый народом. Нечто подобное происходит и с господином Эшли. Столкновение лишило его спокойствия. Он не может отнестись к нему, как к обычному несчастному случаю. Образ убитого стоит у него перед глазами, как в кошмарном сне.
– Мы обсуждаем не мое мнение, но капитана полиции. – Эшли утомили эти дипломатические увертки. Его возмущал расчетливый эгоизм собеседников. Погиб человек, жалкий, ничтожный, но человек, с телом и душой, рожденный женщиной, быть может, отец детей. Один из стоящих рядом подготовил убийство, другие молчаливо одобрили его. А теперь они улыбались и жестикулировали, как актеры на сцене, выуживая у него сведения, которые могли бы успокоить их тревогу. Он хотел бы послать их к черту и уйти. Но ему тоже требовалась информация, поэтому он остался, подыгрывая им в мрачной комедии, изучая их холеные лица в поисках условного сигнала или предостережения. И Козима дала ему первый прозрачный намек.
– Я предупреждала тебя, Ричард, не так ли? Человек идет по дороге. Ты давишь на гудок и пытаешься отвернуть. Он мечется и попадает под колеса. Просто и ясно.
– Слишком просто, Козима.
– Почему, Ричард?
Почему? Правда едва не сорвалась с языка Эшли: «Потому что мне на шею тут же вешают обвинение в убийстве, а твой драгоценный муж выходит сухим из воды. Потому что у меня остается надежда, хотя и довольно шаткая, что капитан Гранфорте прикажет осмотреть вершину ограждения и там обнаружит следы борьбы. Потому что…» Но сказал он другое.
– В любой стране гибель человека на прямом и пустынном участке дороги указывает на неосторожное вождение автомобиля. Это серьезное нарушение. В Италии оно может стать еще серьезнее, меня могут признать виновным в убийстве. Для нас обоих будет лучше… – он помолчал, – избежать такого исхода.
Искорка интереса сверкнула в глазах Арлекина. Орнанья задумчиво кивнул.
– Господин Эшли абсолютно прав, Козима. Не следует искажать правду, даже ради удобства.
– Это точно, – мрачно согласился Ричард Эшли.
И в комнате словно потянуло ледяным ветерком, покрывшим рябью поверхность разговора. Но и тут Орнанья не потерял контроля над ситуацией. Он дал знак метрдотелю, и гостей позвали обедать. Орнанья сел во главе длинного стола, Козима – напротив него. Эшли и Арлекин оказались рядом, лицом к лицу с Еленой и ее кавалером, сидящим спиною к окну.
Налили вина, принесли еду. Арлекин, Таллио и Орнанья заговорили о римских выставках и направлениях современной итальянской живописи. Эшли пришлось развлекать прежнюю любовницу и женщину, заменявшую ее в постели мужа.
Елена едва отвечала на его реплики. Козима пыталась как-то поддержать усилия Эшли, но, когда подали рыбу, сдалась и она. Во главе же стола шла оживленная дискуссия. Эшли обрадовался передышке. Она давала ему возможность подумать, подумать о сидящей перед ним блондинке с напряженным, несчастным лицом.
Как она могла так измениться? Очарование манекенщицы слетело, как карнавальная маска. Лицо стало отчужденным, недавно смеющиеся глаза источали ненависть. Почему? Из-за того, что он ездил на прогулку с женой ее любовника? Эта поездка могла послужить причиной смеха, но не слез. Потому что он убил человека? Но какая может быть связь между жалким шантажистом вроде Гарофано и утонченной любовницей – секретаршей римского богача?
– …Как, по-вашему, господин Эшли? – ворвался в его раздумья голос Орнаньи.
– Извините, я не расслышал вопроса.
– Мы говорили о нравственности в искусстве и нравственности в политике.
Эшли пожал плечами.
– Я газетчик, а не философ.
– Оставьте, оставьте, мой дорогой друг, – добродушно подзуживал его Орнанья. – Это же обязанность прессы, не так ли? Чего мы ждем от нее, как не поддержания норм общественной морали.
От охватившего его гнева даже вино показалось прокисшим. Вновь они насели на него, подкалывая, раздражая, наблюдая за его реакцией на каждую новую шпильку. Его явно провоцировали. Но пока он не собирался идти у них на поводу. Эшли отпил вина, тщательно подбирая слова для ответа.
– Сегодняшний вечер – из ряда вон выходящее событие, ваше сиятельство. И было бы невежливо обсуждать нравственность прессы… или политиков.
Джордж Арлекин неожиданно засмеялся и поперхнулся вином.
– «Из ряда…»! Как это ни странно, Орнанья, но мы никогда не считали американцев фразерами. Эшли доказывает обратное.
– Я всегда высоко ценил достоинства господина Эшли, – галантно ответил Орнанья. – Я рад, что он наш друг, а не враг.
«Наконец-то, – подумал Эшли, – мы добрались до сути. Он хочет мира. Он знает, что может усложнить мне жизнь, но не уверен, сможет ли заткнуть рот. Он готов пойти на сделку. Немного терпения, и он изложит ее условия».
Менялись тарелки, открывались новые бутылки вина. Официанты предугадывали любое желание кушающих господ, попутно обсуждавших фасоны одежды и финансы, светские скандалы и церковные интриги. Как и полагалось вышколенным слугам, ни их лица, ни глаза не давали ни малейшего намека на то, что они впитывают каждое слово. На юге вовремя проданная информация означала лишнюю буханку хлеба на семейном столе, а то и теплое пальто выздоравливающему ребенку.
Подали жаркое, затем пирожные. Принесли фрукты и сыры. Разлили по чашечкам крепкий, ароматный кофе. Метрдотель согревал большие шарообразные бокалы для бренди, когда раздалась резкая трель телефонного звонка.
