Текст книги "Океанический (ЛП)"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Это больно, по настоящему больно.

Я уставился на палубе, задыхаясь в мучении. Это ведь то, чего я хотел, не так ли? Любовника, который был бы прямо противоположен благочестивой Агнес? В моих фантазиях у нас всегда было время, чтобы обсудить наши философские разногласия. Но не одну ночь, чтобы быть ими растерзанными.

Теперь мне нечего было терять. Я рассказал Лене о своем Погружении. Она не смеялась, молча слушая.

– Ты веришь мне? – спросил я.

– Конечно, – она колебалась, – но ты когда-нибудь задумывался, есть ли другое объяснение тому, что ты чувствовал в ту ночь в воде? У тебя был недостаток кислорода...

– Люди испытывают недостаток кислорода всё время. Дети океанщиков тратят половину своей жизни, пытаясь оставаться под водой дольше, чем в предыдущий раз.

– Конечно, – кивнула Лена, – но это не совсем то же самое, правда? Ты был вытеснен за пределы времени, ты смог остаться внизу одной только силой воли. Но... ты был предупреждён, тебе сказали, чего ожидать.

– Это неправда. Даниил никогда не говорил мне, на что это будет похоже. Я был удивлён, когда это случилось.

Я смотрел на неё спокойно, готовый противостоять любой остроумной гипотезе, которую она придумает. Я чувствовал вину, но теперь был почти в мире с собой. Это было тем, что Беатрис ожидала от меня, прежде чем мы обменялись мостом: не мёртвые церемонии в мёртвом доме, а честно сказать Лене, с кем именно она будет заниматься любовью.

Мы спорили почти до восхода солнца, но ни один из нас не убедил другого ни в чем. Лена помогла мне вытащить чистую простынь из воды и спрятать её под палубой. Перед уходом она записала адрес дома какого-то знакомого в Митаре, место и время, чтобы мы могли встретиться.

Ожидание условленной встречи было самым трудным, что я когда-либо делал в своей жизни. Я провёл три нескончаемых дня с моими митарскими кузинами, ласками и угрозами вынудив их пригласить меня с собой после свадьбы. Когда же я оказался в Митаре, то ложью и интригой освободился от них в заданный Леной день.

В доме незнакомца ровно в полдень мы с Леной печально вернули назад все, что произошло между нами. Я боялся, что сам акт мог бы разжечь мои глупые иллюзии, но когда мы расстались на улице, то чувствовал, что как будто я и не знал её.

Мой пах болел и был ощутимо более опухшим, чем в первый раз на лодке, но я знал, что через пару дней ни любовные прикосновения ни медицинский осмотр не показали бы, что я сделал.

В поезде обратно на берег, я мысленно снова и снова воспроизводил всю последовательность событий. Как я мог так ошибиться? Люди всегда говорили о силе секса, чтобы запутать и обмануть вас, но я всегда считал эти слова лишь дешёвым цинизмом. Кроме того, я не слепо поддался сексу: мне казалось, что Беатрис меня направляет.

Если бы я мог быть неправ....

Я должен быть более осторожным. Беатрис всегда говорит ясно, но мне нужно слушать Её с гораздо большим терпением и смирением.

Вот и все. Это было тем, чему она хотела меня научить.

В конце концов я расслабился и смотрел в окно на неясные очертания леса, проносившегося мимо, триумф иного экопоэза. Если бы мне нужны были доказательства того, что всегда есть ещё один шанс, то все они были вокруг меня. Ангелы забрались в своём путешествии далеко от Бога, но Он повернулся и дал им Ковенант.

4

Я вернулся в Митар, когда мне исполнилось девятнадцать лет, для учебы в городском университете. Сначала я планировал специализироваться на экопоэзе – да и учиться гораздо ближе к дому – но в конце концов мне пришлось принять имеющееся предложение, как географически так и интеллектуально: работать с Баратом, биологом из фирмачей, который по-настоящему интересовался изначальной микрофауной.

– Ангельские технологии сами по себе увлекательны, – сказал он мне. – Но маловероятно, работая в обратном направлении, расшифровать путь земной эволюции от всего того, что создали Ангелы. Лучше попытаться понять, как были устроены законы нашей собственной биосферы, до того как мы появились и нарушили их.

Мне удалось уговорить его пойти на компромисс: моя диссертация будет касаться воздействия экопоэза на родную микрофауну, что давало мне повод для изучения как изобретений Ангелов, так и простых одноклеточных существ, которые жили на Ковенанте последний миллиард лет.

Конечно, "Воздействие экопоэза" – слишком обширная тема, но с помощью Барата, я сократил её до одного конкретного нерешённого вопроса. Уже давно появились геологические доказательства того, что поверхностные воды океана стали более щелочными, но одновременно менее кислородосодержащими, так будто новые виды сместили баланс растворенных газов. Некоторые местные виды должны были укрыться от столь массовых изменений, некоторые из них, возможно, были уничтожены полностью, но в настоящее время в верхних слоях не было процветающих популяций зуйтов. Как же они все адаптировались? Или же они мигрировали откуда-то ещё?

Расстояние от Митара до побережья не давало существенного преимущества в изучении океана; университет отправлял регулярные экспедиции, но было очевидно, что прежде чем приступить к сбору живых образцов в естественной среде обитания, мне надо провести немало времени в библиотеке и в лаборатории. Более того, речная вода и даже дождевая вода изобиловала видами организмов, находящимися в близком родстве с океаническими, поэтому вполне возможно, что это были те резервуары, из которых "опустошённый" океан мог быть вновь колонизирован. Поэтому под рукой у меня было много объектов, достойных изучения.

Барат задал высокий уровень, но он не был тираном, и другие студенты тепло меня встретили. Я тосковал по дому, но не болезненно, получая даже удовольствие от головокружительно ярких фантазий и чувство дезориентации, живя на твёрдой земле. Пока я не мог воплотить своё детское стремление раскрыть тайны Ангелов: сейчас у меня было меньше возможностей для этого, чем я надеялся получить, сосредоточившись на экопоэзе; но как только я начал углубляться в детали оригинального Ковенанта с естественной биохимией, он оказался достаточно сложным и элегантным, чтобы удерживать моё внимание.

Единственной печалью были мысли о сексе. Я не хотел закончить, как Даниил, который найдя другого Погрузившегося, женился на ней – это последнее, что было у меня на уме. Но я не хотел повторять свою ошибку с Леной: у меня не было намерения быть в физической близости с кем-либо, пока мы не узнаем друг друга достаточно для того, чтобы я мог рассказать о самой важной вещи в своей жизни. В городе же как правило было по-другому. После нескольких унизительных попыток плыть против течения, разочарованный в идее, вместо личной жизни я окунулся в свою работу.

Конечно же в митарском университете можно было общаться и без фактического обмена мостами с партнёром. Я присоединился к неофициальной дискуссионной группе Ангельской культуры, которые встречались в небольшой комнате студенческого корпуса каждую десятую ночь – так же, как моя прошлая молитвенная группа. Но я не питал иллюзий, что местную группу объединяла вера. Да это и не было нужно. Наследие Ангелов может быть прекрасно проанализировано без ссылок на божественность Беатрис. Писания создавались вскоре после Перехода уже обычными людьми: нет никаких оснований считать их непогрешимыми. Если бы неверующие смогли пролить свет на какие-либо аспекты прошлого, то у меня не было оснований для отказа от чужих умственных способностей.

– Очевидно, что только одна фракция высадилась на Ковенант! – это была Селина, антрополог, которая была так похожа на Лену, что я вынужден был делать сознательное усилие, чтобы напоминать себе каждый раз, когда видел её, что между нами ничего не может произойти. – Мы не так однородны, чтобы все выбрали путешествие на другую планету, где должны были бы принять новую физическую форму. Тем не менее некая культурная сила может вынудить небольшую группу так поступить. Так почему же тогда Ангелы должны быть единодушны? Другие фракции должно быть до сих пор живут в Нематериальных Городах, на Земле, на других планетах.

– Тогда почему они не связались с нами? Думаешь, за двадцать тысяч лет они не могли спуститься и поздороваться пару раз с нами. – Дэвид был математиком, фирмачом с южного океана.

– Ангелы пришли сюда не для поощрения посетителей, – ответила Селина. – Если всё, что у нас есть – это история Перехода, в которой Беатрис убеждает всех Ангелов отказаться от бессмертия, то это версия, которая просто стирает всё, что от неё отличается. Думаю у других Ангелов нет желания поддерживать с нами контакт.

Незнакомая мне женщина добавила:

– Возможно, сначала всё было не столь строго. Есть свидетельства об уровне технологии поселенцев на протяжении более трёх тысяч лет после Перехода, которые было необходимы для экопоэза. Новые виды по-прежнему создавались, инженерные проекты продолжали использовать современные материалы и источники энергии. Но затем, менее чем за столетие, всё остановилось. Писание объединяет три разных события в одно: отказ от бессмертия, миграцию на Ковенант и отказ от технологий, которые помогли бы сбежать изменившим своё решение. Но мы знаем, что через три тысячи лет после Перехода что-то пошло не так, поменялось. И весь эксперимент стал вдруг необратимым.

Эти догадки вызвали бы возмущение у какого-нибудь благочестивого океанщика, не говоря уж о среднем Погрузившемся, но я слушал спокойно и даже считал, что некоторые гипотезы могли бы быть правдой. Любовь к Беатрис была единственной опорной точкой в ​​моей космологии, а все остальное было открыто для дискуссий.

Тем не менее, с некоторыми рассуждениями было трудно согласиться. Как-то ночью Дэвид присоединился к нам прямо с семинара физиков. Услышанное от докладчика было достаточно тревожным, но заключение совершенно выходило за рамки приемлемого.

– Почему Ангелы стали смертными? После десяти тысяч лет бессмертия, почему они бросают все великолепные возможности, стоящие перед ними, чтобы уйти и умереть на этом шаре грязи подобно животным?

Мне пришлось укусить мой язык, чтобы не отвечать на его риторический вопрос: потому что Бог является единственным источником вечной жизни, и Беатрис показала им, что они все были на самом деле дешёвой пародией на божественный дар.

Дэвид помолчал, потом предложил свой собственный ответ, который сам по себе был ужасной пародией на истину Беатрис.

– Потому что они обнаружили, что в конце концов не бессмертны, и что никто не может таковым. Как и они, мы всегда знали, что вселенная конечна во времени и пространстве. Это в конце концов приводит к мысли, что когда-нибудь и звезды упадут с неба. Но легко представить способы обойти это, – он засмеялся. – Мы не достаточно знаем элементарную физику и самих себя, чтобы исключать что-либо. Я только что слушал необыкновенную женщину из Тиа, которая говорила о кодировании нашего разума в волны, которые вращаются вокруг сжимающейся вселенной так быстро, что можно обдумать бесконечное число мыслей, прежде чем всё будет уничтожено!

Дэвид радостно улыбнулся восхищённый дерзостью этого объяснения. Я подумал: «Богохульная ерунда».

Затем он развёл руками и сказал:

– Разве ты не видишь? Если бы Ангелы возлагали свои надежды на что-то подобное – некий гениальный трюк, который бы не дал им разделить судьбу вселенной – то тогда бы они, наконец-то, получили достаточно знаний, чтобы исключить все до последнего пути отступления, что могло оказать на них огромное влияние. Некоторые мелкие группировки противились решению стать смертными, понимая неизбежность этого, но примирились встав на путь своих предков. Вернувшись в плоть.

Селина задумчиво сказала:

– А миф о Беатрис накладывает религиозное толкование на многие вещи, что может быть последующим переосмыслением чисто светского откровения.

Это было уже слишком, я не мог смолчать:

– Если Ковенант был основан пачкой неизлечимо депрессивных атеистов, что могло заставить их изменить своё мнение? Откуда появилось желание навязать "переосмысление постфактум"? Если объяснения действий, приведшие сюда Ангелов, чисто светские, то почему вся планета до сих пор не светская?

Кто-то ехидно сказал:

– Цивилизация рухнула. Чего же ты ожидал?

Я уже открыл рот, чтобы сердито ответить, но Селина опередила меня:

– Нет, Мартин, подожди. Если Дэвид прав, то стремительный расцвет религии объясняет случившееся более, чем что-либо иное.

Впоследствии не в состоянии заснуть я думал о вещах, которые я должен был сказать, о других возражениях, которые я должен был привести. (И думал о Селине.) Богословие в сторону, все движущие силы группы начинают меня раздражать, возможно, мне стоило лучше проводить время в лаборатории, впечатляя Барата своей преданностью в бессмысленной возне с микробами.

А возможно, мне лучше быть дома. Я мог бы помогать на лодке, ведь мои родители не молоды, а у Даниила есть своя семья, о которой надо заботиться.

Я поднялся с постели и начал собирать вещи, но посреди сборов поменял своё мнение. В действительности я не хотел отказываться от учёбы и знал с самого начала противоядие от всех путаниц и обид, которые чувствовал.

Я забросил рюкзак подальше, выключил лампу, лег, закрыл глаза и попросил Беатрис дать мне покой.

***

Я проснулся от того, что кто-то стучал в дверь моей комнаты. Это был сосед – молодой человек, которого я почти не знал. Он выглядел очень усталым и раздражённым, но было что-то важнее его раздражения.

– Сообщение для тебя.

Моя мать заболела, заразившись неопознанным вирусом. Больница была дальше, чем основная стоянка нашего дома, поэтому поездка заняла около трёх дней.

Я молился большую часть путешествия, но чем больше я это делал, тем труднее становилось. Я знал, что можно было спасти жизнь моей матери одним словом к Беатрис на языке Ангелов. Но мысли, которыми я обманывал себя, искажая чистоту просьб собственными сомнениями, своим эгоизмом, своим самодовольством, просто продолжали множиться.

Ангелы не создавали в экопоэзе ничего, что могло бы нанести ущерб их собственным смертным воплощениям. Первоначальные формы жизни не проявляли интереса к паразитировании на нас. Но проходили тысячелетия, и наши собственные ДНК сеяли вирусы. Беатрис выбирала Сама каждую пару, которые должны были, которую. Она должна была обвенчать. Старения было недостаточно. Смертельной травмы – тоже. Смерть должна была приходить без предупреждения, тихо и невидимо.

Так говорилось в Писании.

Больница представляла собой лабиринт связанных между собой корпусов. Когда я наконец нашел нужных проход, первым человеком, которого я узнал в отдалении, был Даниил. Он держал свою дочь Софи в высоко вытянутых руках, улыбаясь ей. Эта картина развеяла все мои страхи в одно мгновение, и я чуть не упал на колени от благодарности.

Потом я увидел моего отца. Он сидел снаружи комнаты, обхватив голову руками. Я не мог видеть его лица, но этого и не требовалось, чтобы понять, в какой он тревоге, как опустошен и раздавлен.

В тумане от последних молитв я приблизился, знал, что последние из них должны быть переписаны. Даниил начал было приветствовать меня, как будто ничего не произошло, спрашивая о поездке – возможно, пытаясь смягчить удар, – затем заметил выражение моего лица и положил руку мне на плечо.

– Теперь она с Богом, – сказал он.

Я обошёл его и шагнул в комнату. Тело моей матери лежало на кровати, уже аккуратно уложенное: руки выпрямлены, глаза закрыты. Слезы потекли по моим щекам, раздражая меня. Какой должна бы быть моя любовь, чтобы это можно предотвратить? Могла ли Беатрис внять ей?

Даниил последовал за мной в комнату. Я оглянулся на в сторону двери и увидел Агнес, держащую Софи.

– Теперь она сейчас с Богом, Мартин, – он прямо сиял, как будто произошло что-то прекрасное.

– Она не Погружалась, – тупо сказал я,

Я был почти уверен, что она вообще не верит. Она оставалась в Переходной церкви всю свою жизнь – но это же давало возможность оставаться со своими друзьями, учитывая, что ты работаешь на лодке девять дней из десяти.

– Я молился с ней, прежде чем сознание покинуло её. Она приняла Беатрис в своё сердце.

Я уставился на него. Девять лет назад он был уверен: либо ты Погрузился, либо ты проклят. Это было так просто. Мои собственное убеждения давно смягчились, я не мог поверить, что Беатрис была настолько деспотичной и жестокой. Теперь я знал, что моя мать не только отказалась от полномасштабного ритуала – целая философия оказалась бессмысленной для неё, попросту механической.

– Она что-нибудь сказала? Что она сказала тебе?

– Я не разобрал, – Даниил покачал головой. Полный любви к Беатрис, он не мог перестать улыбаться.

Волна отвращения прошла через меня, я едва сдержался, чтобы не размолоть его лицом в палубу. Его не волнует, во что верила моя мать. Должно быть, чтобы облегчить собственную боль, отбросить свои сомнения. Признать, что она была проклята или даже просто мертва, завершена, стёрта, было невыносимо. Не было никакой правды в словах Даниила, ни в чём, во что он верил. Были просто выражения его собственных нужд.

Я вернулся в коридор и присел рядом с отцом. Не глядя, он обнял и прижал меня к себе. Я буквально чувствовал черноту, сгустившуюся над ним, беспомощность и потерю. Когда я попытался обнять его, он просто схватил меня ещё крепче, заставляя остаться на месте. Я вздрогнул несколько раз, затем перестал плакать, закрыл глаза и позволить ему держать себя.

Я был полон решимости остаться там, рядом с ним, лицом ко всему, что он переживает. Но через некоторое время прежний огонь начал светиться в глубине моего черепа: старое тепло, старый мир и старая уверенность. Даниил был прав: моя мать была с Богом. Как я мог сомневаться в этом? Нет смысла спрашивать, как она пришла к нему; пути Беатрис были вне моего понимания. Но одно я знал не понаслышке – силу Её любви.

Я не двигался, чтобы освободиться из безрадостных объятий отца. Но я был бы теперь лжецом, просто молясь о его комфорте и заботясь о собственном прощении. Беатрис вернула меня из тьмы, и я уже не мог разделять боль отца.

5

После смерти моей матери, моя вера стала более приземлённой, даже не очень поколебавшись. Шелуха доктрин отпала, оставив лишь основу, которую много легче защищать. Не имело значения, если Писания содержат суеверный вздор или Церковь полна дураков и лицемеров; Беатрис – это по-прежнему Беатрис, подобно тому, что небо синее. Всякий раз, когда я слышал споры между атеистами и верующими, я оказывался чаще на стороне атеистов, но не потому что я принял их умозаключения, а потому что они были гораздо честнее, чем их противники. Возможно, священники и богословы спорят с атеистами так прямолинейно из-за подобного моему личного опыта с Богом, а может и нет, может быть просто сами отчаянно хотят поверить. Но они никогда не раскрывали истинного источника своего убеждения, вместо этого делая смешные попытки "доказательства" существования Бога или из исторических записей, или из биологии, или астрономии, или математики. Пятнадцатилетний Даниил был прав: нельзя доказать существование Бога, поэтому слушая этих людей с двойной логикой я только кривился.

Я чувствовал себя виноватым, покинув отца, работающего наёмным работником. Вина вновь посетила меня, когда он переехал к Даниилу годом спустя, но она же сделала меня сильнее, если отец думал, что я брошу свою карьеру ради него. Порой это была единственная вещь, которая удерживала меня в Митаре: даже когда я честно хотел всё бросить и вернуться к тасканию сетей, я боялся, что моё решение может быть неправильно истолковано.

Мне потребовалось три года, чтобы закончить диссертацию по миграции водных зуйтов в результате экопоэза. Моя первоначальная гипотеза о том, что пресноводные виды заполнили верхние слои океана, оказалась ложной. Зуйты не имели генов как таковых, только родственные ферменты, которые повторно синтезировали друг друга после деления клетки, но сравнение этих наследственных молекул показало, что вместо дождя, способного приносить новую жизнь извне, океанические виды из больших глубин продвигались ближе к поверхности, подобно творениям Ангелов извлекая кислород из воды. Это не стало бы неожиданностью, если бы те же способности, не показали несколько видов, обитающих в водах реки, которые были близкими родственниками обитателей поверхности. Но при том пресноводные виды не являлись ни чьими предками, они были новейшими мигрантами. Зуйты, потратив миллиард лет, ограниченные глубиной, смогли выжить (даже размножиться и мутировать) ближе к поверхности, только наткнувшись на мутации, позволившие им процветать в присутствие кислорода, который они наконец-то были в состоянии использовать. Экопоэз возможно привёл к исчезновению других местных организмов, но вторжение с Земли, позволило некоторым древним донным видам произвести собственное вторжение. Желая этого или нет, но Ангелы привели в движение цепочку событий, выпустивших местные организмы из океана для колонизации планеты.

Таким образом, доказав обратное от начальных тезисов, я заработал свою степень и совсем немного прославился в кругу немногочисленных сверстников, в котором все и так знали друг с друга. Передо мной не открылось никаких новых территорий. Всё, что связано с изначальной биологией быстро становится академическим тупиком. Я всегда подозревал, что так оно и будет, но поборолся ещё не достаточно, чтобы в конечном итоге всё бросить.

В течение следующих трёх лет, я примкнул к пути наименьшего сопротивления: помогал Барату в его собственном исследовании, взяв на себя преподавательскую работу, которой никто не хотел заниматься. Большинство других студентов Барата нашли занятия получше, а я чувствовал себя всё более одиноким в Митаре. Но это не имело значения, пока у меня была Беатрис.

К двадцати пяти годам я отчётливо мог видеть своё будущее. Пока другие люди расшифровывали наследие Ангелов, я оставался сторонним наблюдателем, все ещё занимаясь с образцами морской воды, из которой были тщательно удалены все ангельские примеси.

В конце концов, когда была уже почти поздно, я набрался разума перепрыгнуть на судно. Барат был добр ко мне, но он никогда не ожидал лояльности на грани мученичества. В конце года в Тиа проходила конференция по биэкологической (родной и ангельской) микробиологии[3], возможно, последнее событие такого рода. У меня не было новых результатов для презентации, но и без них было не трудно найти благовидный предлог для участия. Конференция была идеальным местом для лоббирования новой должности. Моё великое открытие зуйтов пока полностью не затерялось в сообществе биологов, можно было попытаться напомнить о нём. Я сомневался, что имело большой смысл пытаться переспать с кем-либо; оставив этические сомнения, мой мост должно быть приржавел на одном месте.

Может быть мне повезёт. Может быть, я наткнусь на Погруженного океанщика, находящегося в сильной позиции. Всё, что я должен делать, это обещать, что моя работа приведёт к большей славе Беатрис.

***

Тиа был десяти миллионным городом на восточном побережье. Новые башни стояли бок о бок с пустыми конструкциями времён Ангелов, гигантскими выпотрошенными машинами, которые, возможно, играли некую роль в экопоэзе. Я уже не был ребенком, чтобы глазеть по сторонам, но весь мой провинциальный опыт хотел этого. Здешние купола и цилиндры были в двадцать раз старше, чем иллюстрации вытатуированные на потолке монастыря у меня дома. На них не было никаких изображений Беатрис; совсем ничего ангельского. Но почему они? Они предшествовали Её смерти.

Университет, находившийся на окраине Тиа, был в три раза крупнее Митарского. Во время поездки в метро до территории университета, студенты глазели с недоверием на стиль моей одежды. Оставив свой багаж в общежитии, я направился прямо в конференц-центр. Барат решил остаться, может быть, он не хотел стать свидетелем публичных похорон области своих исследований. Тем проще для меня: можно было свободно охотиться за новой работой, не теряя лица.

Последние изменения в программе конференции были перечислены на экране главного входа. Я чуть не прошёл мимо дисплея; я уже решил, на каких переговорах буду присутствовать. Но пройдя мимо списка докладов, мне показалось в них что-то знакомое и я отступив назад, чтобы убедиться, мне не показалось.

Карла Реджи: "Эйфористические эффекты воздействия Зет/12/80".

Я остановился и рассмеялся. Я знал докладчика и её коллег по имени, хотя у меня никогда не было шанса встретиться с ними. Если это не было мистификацией... то, что они сделали? Сушили, курили и пытались писать в качестве исследования? Зет/12/80 был одним из "моих" зуйтов, одним из океанических беглецов, воздух и вода Тиа идеально способствовали его росту и размножению. Если выделения этого зуйта приводят к эйфории, то весь город будет в состоянии блаженства.

И я знал, что они обнаружили. Я понял это прежде, чем признался самому себе. Я ходил, разговаривая сам с собой, подшучивая над заброшенными пробами в пробирках, заполненными продуктами распада, ещё целых два дня. Я добрался до истины, но занимался поисками, не имеющими оснований.

Как объясняла Карла, среди отходов Зет/12/80 есть амин, который способен связываться с рецепторами в нашем мозге, созданном Ангелами. Так как было доказано другими исследователями (никто не узнал меня, никто не бросал на меня взглядов), что Зет/12/80 не существовало на момент экопоэза, то это его воздействие было почти наверняка неумышленным и непредвиденным.

– Нужны археологи и нейрохимики, чтобы определить, какую роль, если таковая имеется, сыграло появление этого вещества в окружающей среде в заселении ранней культуры. Но на протяжении последних пятнадцати-восемнадцати тысяч лет мы плавали в нем. Поскольку мы по-прежнему обладаем таким широким спектром настроений, мы, вероятно, в состоянии компенсировать их присутствие, регулируя секрецию эндогенных молекул, которые были разработаны, чтобы связываться с тем же рецептором. Однако, пока это просто обоснованная гипотеза. Потому что последствия могут быть индивидуальными от человека к человеку, во зависимости от дозы, от различных условий. Вопрос явно представляет большой интерес для исследователей, обладающих соответствующими знаниями.

Я убедил себя, что нет причины для беспокойства. Беатрис действовала на мир с помощью законов природы, а я давно перестал верить в сверхъестественные чудеса. Тот факт, что кто-то определил способ, как Она воздействовала на меня в ту ночь под водой, ничего не меняло.

Я пытался получить работу. Все на конференции говорили об открытии Карлы, и когда люди, наконец, связывали его с моей собственной работой, то замолкали посреди моего рассказ о своих злоключениях. За три следующих дня, я получил семь предложений – и все были исследованиями о биохимии зуйтов. Теперь не было вопросов, зачем нужно исследовать мир ангельский биологии. Один мужчина даже подошёл прямо ко мне и сказал:

– Вы – океанщик, поэтому знаете, что предки Зет/12/80 в океане живут в гораздо большем количестве. Вам не кажется, океанические исследования будут ключом к пониманию? – он засмеялся. – Я имею в виду, что вы купались в нём ребёнком, не так ли? И вы, кажется, прошли через это невредимым.

– Несомненно.

В свою последнюю ночь в Тиа я не мог уснуть. Я вглядывался в черноту комнаты, наблюдая за танцем серых искр передо мной. (Загрязняющие вещества в водном настроении? Электрические помехи в сетчатке? Я слышал объяснение как-то раз, но я не запомнил.)

Я молился Беатрис на языке Ангелов, чувствуя Её присутствие даже сильнее, чем прежде. Эффект, безусловно, был не просто вопросом дозировки или поглощения через кожу; простого купания на глубине в океане было недостаточно, чтобы заставить кого-то почувствовать Погружение. Но в сочетании со стрессом от кислородного голодания и психологическим давлением Даниила создали условия, что встряска выделений зуйтов должна вывести определённые нейроэндокринные подсистемы на новую территорию – либо старую, но по новому пути. Мир, радость, удовлетворённость, ощущение того, что любил не были совсем неизвестными эмоциями. Но короткие замыкания в мозгу для вызова этих чувств бывали только в случаях, когда на эмоции были причины, а я был "благословлен любовью Беатрис". Я нашёл своё счастье по требованию.

И я все еще обладал чувствами. Это был сверхъестественно. Даже сейчас, когда я лежал в темноте на грани сна, вне бытия, моё умение взаимодействовать с этими организмами настолько укоренилось, что я чувствовал, что любим и благословлён.

Возможно, Беатрис предлагала мне ещё один шанс, дав понять, что она даже сейчас прощает богохульство и приветствуют меня. Но почему я считаю, что там никого нет, чтобы "простить"? Вы не можете аргументировать свой путь к Богу, есть только вера. А я теперь знал, что источником моей веры была бессмысленная случайность, непредвиденные побочные эффекты экопоэза.

У меня по-прежнему был выбор. Я мог бы решить, что любовь к Беатрис обладает иммунитетом ко всякой логике, сила за пределами понимания, неприкасаемая свидетельствами любого вида.

Но я не мог. Я и так слишком долго считал Её исключением. Все жили по двойным стандартам, но я уж слишком глубоко поколебал свои убеждения.

Я начал смеяться и плакать одновременно. Было почти невозможно, что миллионы людей были введены в такое заблуждение. Всё из-за зуйтов и как?.. Может быть какой-нибудь ныряльщик, погружаясь для развлечения, был сбит с толку странными новыми ощущениями? А потом еще десятки тысяч повторяли это из поколения в поколение, пока однажды какие-нибудь высокочувствительные мужчина или женщина не вложили новый смысл в свои ощущения. Тем, кому очень сильно нужно чувствовать себя любимыми и защищенными, кому не по силам сопротивляться чистым эмоциям, делая их важнее реального присутствия. Или кому-то отчаянно хотелось верить в победу над смертью, несмотря даже на то, что и Ангелы оказались смертны.

Мне повезло: я родился в эпоху умеренности. Меня не убили во имя Беатрис. Я не пострадал за свою веру. И я не сомневался, что был гораздо счастливее последние пятнадцать лет, чем если бы попросил Даниила бросить верёвку и груз на ней за борт без меня.

Но это не меняет того факта, что основой веры была ложь.

***

Поспав всего несколько килотау, я проснулся на рассвете совсем разбитым. Закрыв глаза, я искал Её присутствие, как и тысячи раз раньше. Когда я просыпался по утрам и смотрел в своё сердце, Она всегда была там, предлагая мне силы и направляя меня. Когда я ночью лежал в постели, то ничего не боялся, потому что знал, что Она наблюдает за мной.