Текст книги "Дьявольская сила (сборник)"
Автор книги: Говард Филлипс Лавкрафт
Соавторы: Филип Киндред Дик,Роберт Альберт Блох,Элджернон Генри Блэквуд,Август Дерлет,Эдвард Дансени,Фриц Ройтер Лейбер,Эдгар Джепсон,Джозеф Бреннан,Уильям Харви,Синдей Хорлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)
Тут Роджерс замолчал, порылся в ящике стола и вынул оттуда большой конверт с фотографиями. Отложив один из снимков в сторону изображением вниз, он передал пачку Джонсу. Набор фотографий был действительно очень странным. Джонс увидел покрытые льдом горы, собачьи упряжки, каких-то людей в меховых шубах и древние развалины на фоне бесконечных снегов. Причудливые очертания этих руин не поддавались никакому сравнению. На одном из снимков был изображен подземный зал со множеством резных украшений на стенах. В центре зала возвышался трон, размеры которого заставляли усомниться в том, что он предназначен для человека. Рисунки, украшавшие высокие стены и сводчатый потолок, были в основном магическими символами, некоторые из них оказались совершенно неизвестными, другие же изредка упоминались в легендах. А над троном красовался тот самый зловещий знак, который Джонс много раз видел на запертой двери в мастерской. Бесспорно, Роджерс побывал во многих необычных местах и видел немало странного. Кроме того, этот сумасшедший пейзаж мог быть и просто очень умелой подделкой. Не стоит слишком доверять ему. Однако Роджерс продолжал:
– Итак, мы отправили ящик из Нома и добрались до Лондона без особых приключений. Впервые за все время нам удалось привезти с собой нечто такое, что способно было вернуться к жизни. Я не стал выставлять Его среди, экспонатов. Предстояло сделать кое-что более важное. Оно было божеством, и поэтому нуждалось в жертвоприношении. Конечно, я не мог предоставить Ему таких жертв, к которым Оно привыкло в те давние времена, ибо их больше попросту не существует. Но я мог сделать кое-что другое. Кровь является основой жизни. Соблюдая обряд жертвоприношения, при помощи крови людей или животных можно вызвать души умерших и даже духов стихий, которые намного старше, чем сама Земля.
При этих словах выражение лица рассказчика стало настолько пугающим и отталкивающим, что Джонс невольно поерзал на стуле. Очевидно, Роджерс заметил тревогу своего гостя и со злорадной усмешкой продолжил рассказ:
– Вот уже без малого год, как это существо находится у меня, и за это время я испробовал самые разные ритуалы, принося Ему всевозможные жертвы. Орабона мало помог мне в этом – он всегда был против того, чтобы будить Его. Наверное, он просто ненавидит Его или боится последствий. Бедняга постоянно носит с собой пистолет. Глупец! Он считает, что с помощью этой игрушки можно будет в случае чего спасти свою шкуру. Видимо, даже он не до конца еще осознал, с чем имеет дело… Но если этот идиот когда-нибудь вытащит свой пистолет, я просто задушу его! Он посоветовал мне убить эту тварь и сделать чучело. Но у меня есть на этот счет свои планы, и я им не изменю. И в конце концов одержу верх над такими ничтожными трусами, как Орабона, и над такими проклятыми насмехающимися скептиками, как вы, Джонс. Я долго произносил заклинания и приносил жертвы, и вот на прошлой неделе произошло чудо. Оно… Оно приняло мою жертву!
Сказав это, Роджерс хищно облизал губы, а Джонс замер от ужаса и не мог даже пошевелиться. Владелец музея опять замолчал, поднялся со своего места и пошел в угол комнаты, где на полу, лежал прикрывающий что-то кусок мешковины, на который он часто поглядывал во время своего рассказа. Роджерс нагнулся, приподнял угол ткани и произнес:
– Вы достаточно уже посмеялись над моими словами. Теперь пришло время представить вам кое-какие факты. Орабона говорил, что вы слышали сегодня в музее собачий визг. А знаете ли вы, что это означает?
Джонс вздрогнул. Несмотря на все свое любопытство, он был бы рад убраться отсюда, не дожидаясь никаких объяснений, проливающих свет на те обстоятельства, которые так озадачили его еще несколько часов назад. Но Роджерс был неумолим. Он начал медленно поднимать край мешковины, под которой лежала раздавленная, бесформенная масса, и Джонс даже не сразу сообразил, что это такое. Когда-то, судя по всему, это было живым существом, которое какая-то невероятная сила сплющила, высосала из него всю кровь, пронзила тысячью острых жал и, переломав все кости, превратила в нелепую исковерканную груду. Внезапно Джонс понял, что это такое. Перед ним были останки собаки – по-видимому, достаточно крупной особи светлой масти. Породу ее определить было невозможно, поскольку собаку изуродовали самым ужасным образом. Почти вся шерсть животного была будто бы выжжена кислотой, и обнаженная бескровная кожа изобиловала бесчисленными круглыми отверстиями от проколов. Какие пытки могли принести подобные результаты, трудно было вообразить.
Отвращение, переполнявшее Джонса, вырвалось наружу, и он вскочил с места с яростным криком:
– Вы, проклятый сумасшедший садист, делаете подобные вещи и еще осмеливаетесь разговаривать с порядочными людьми?!
Роджерс отпустил мешковину и, злобно ухмыляясь, посмотрел в лицо приближавшемуся Джонсу. Затем заговорил неожиданно спокойным тоном:
– Неужели вы, глупец, думаете, будто это сделал я? Я могу согласиться, что результат выглядит малопривлекательно с нашей, человеческой точки зрения. Ну и что из этого? Оно – не человек, и не претендует на то, чтобы им быть. А это лишь самое обычное жертвоприношение. Да, я отдал собаку Ему. Но все остальное сделало Оно, а не я. Ему нужна была живительная сила жертвы, и Оно получило ее. А теперь я хочу показать вам, как Оно выглядит.
Пока Джонс стоял в нерешительности, Роджерс вернулся к своему столу и взял в руки фотографию, которую он прежде отложил в сторону изображением вниз. Теперь он протянул ее Джонсу. Тот взял снимок и машинально взглянул на него. Спустя несколько мгновений он уже не мог оторвать от фотографии взгляда, поскольку то, что (было на ней изображено, просто завораживало своей отвратительностью. Без всякого сомнения, Роджерс превзошел самого себя, создав то сверхъестественное чудовище, что запечатлела камера на этом снимке. Это было творение поистине дьявольского гения, и Джонс содрогнулся при мысли о том, как оно будет воспринято публикой. Столь омерзительное зрелище просто не имело права существовать! Возможно, один лишь вид этой твари после того, как работа над ней была завершена, окончательно повредил рассудок ее создателя и заставил его поклоняться своему детищу, как некоему божеству, и совершать жестокие жертвоприношения. Только человек с очень крепкими нервами мог устоять перед коварными намеками на то, будто это чудовище было действительно существовавшей когда-то экзотической и уродливой формой жизни. По крайней мере на фотографии оно создавало эффект неповторимого правдоподобия.
Изображенная на снимке тварь, присев на своих задних конечностях, балансировала на огромном резном троне, являвшемся точной копией того, который Джонс видел на одной из предыдущих карточек. Описать ее обычными словами было нелегко, ибо ничто похожее никогда еще не приходило в голову ни одному нормальному человеку. Возможно, в ней было что-то, напоминающее высших позвоночных Земли, хотя этого и нельзя было сказать с полной уверенностью. Размеры чудовища были огромными, поскольку, даже пригнувшись, монстр был почти вдвое выше Орабоны, который на снимке стоял рядом с ним. Приглядевшись внимательнее, все же можно было различить в очертаниях существа сходство со строением тела позвоночных животных.
Чудовище имело почти шарообразное туловище и шесть длинных извилистых конечностей, заканчивавшихся клешнями наподобие крабьих. На верхнем конце туловища находился еще один шар, размером поменьше, который выдавался слегка вперед. Расположенные на нем в виде треугольника три немигающих рыбьих глаза, гибкий, длиной около фута, хобот и что-то похожее на жабры по бокам, позволяло предположить, что этот шар является головой твари. Большая часть ее тела была покрыта чем-то, что Джонс поначалу принял за шерсть, однако при ближайшем рассмотрении это оказалось густой порослью тонких гибких щупалец, каждое из которых оканчивалось маленькой пастью, из которой торчало жало.
На голове и чуть ниже хобота щупальца были более толстыми и извивались наподобие змеевидных локонов легендарной медузы Горгоны. Утверждение, будто морда подобной твари может иметь какое-то выражение, звучит парадоксально; однако Джонс почти кожей чувствовал, что расположенные треугольником выпученные глаза и хищно поднятый хобот буквально излучают зловещую смесь алчности, ярости и абсолютной жестокости, а также каких-то других эмоций, непостижимых для человеческого разума. «В этом средоточии уродства и гротеска, – размышлял Джонс, – нашло свое воплощение все безумие, весь опасный и бесчеловечный скульптурный гений Роджерса». Тварь казалась невероятной, но в то же время фотография подтверждала ее существование.
Роджерс прервал его размышления.
– Ну и что вы о Нем думаете? Вам все еще непонятно, что могло раздавить ту собаку и высосать из нее кровь миллионом своих маленьких пастей? Ему нужна была кровь, и будет нужна еще. Оно является божеством, а я – Его верховный жрец. Иа! Шуб-Ниггурат!..
Джонс с отвращением и сочувствием отложил фотографию.
– Послушайте, Роджерс, так не годится. Есть же какой-то предел. Это, конечно, великое произведение и все такое, но оно очень плохо на вас действует. Вам лучше не видеть его. Пусть Орабона разрушит этот «шедевр», и попытайтесь больше о нем не думать. И позвольте мне разорвать эту отвратительную фотографию.
Огрызнувшись, Роджерс схватил снимок и убрал его в ящик стола.
– Неужели вы, идиот, все еще думаете, что Оно – подделка?! Вы до сих пор считаете, что я сделал Его сам и что все мои фигуры – это лишь мертвый воск? Черт вас возьми! Да вы, оказывается, глупее, чем была бы ваша восковая копия! Но теперь у меня есть неоспоримое доказательство, и оно вам скоро будет представлено! Не сейчас, а немного позже, поскольку Оно еще не готово к очередной жертве. Но тогда… вам не придется сомневаться в Его мощи!
Когда Роджерс вновь взглянул на загадочную дверь с тяжелым висячим замком, Джонс взял свою шляпу и поднялся со скамьи.
– Хорошо, Роджерс, пусть позже. А сейчас я должен идти. Я еще зайду завтра. Подумайте над моим советом. Может быть, он покажется вам разумным. Спросите Орабону, что он думает по этому поводу.
Роджерс оскалил зубы в злорадной усмешке.
– Нужно идти, да? Что, испугались наконец? Испугались после всех ваших бравых разговоров? Вы же сами только что говорили, будто все эти фигуры – один лишь воск, а когда я решил доказать вам, что это не так, бросились наутек! Вы вроде тех смельчаков, которые бились со мной об заклад, что смогут провести в музее ночь – они приходили сюда очень бодро, но уже через час начинали орать и колотить в дверь! Хотите, чтобы я спросил Орабону, да? Вечно вы оба против меня! Вы хотите разрушить Его грядущее земное царство?
Джонс оставался невозмутимым.
– Нет, Роджерс, никто ничего против вас не имеет. Я вовсе не боюсь этих изваяний и совершенно искренне восхищаюсь вашим искусством. Просто сегодня мы немного перенервничали, и мне кажется, что небольшой отдых пойдет нам обоим на пользу.
Но Роджерс снова преградил своему гостю путь.
– Значит, не боитесь, да? А почему же вам так не терпится уйти отсюда? Послушайте, а может быть, вы согласитесь остаться здесь на ночь – один в полной темноте? К чему вам спешить, если вы не верите в Его существование?
Видимо, Роджерсу пришла в голову какая-то новая идея.
– Да я, в общем, никуда и не тороплюсь, – безразлично ответил Джонс, вопросительно посмотрев на него, – Но чего мы добьемся, если я останусь и проведу здесь ночь? Что это докажет? Да и к тому же, здесь очень неудобно спать. Вся эта затея не принесет нам никакой пользы.
Но тут Джонса осенило, и уже примирительным тоном он продолжил:
– Видите ли, Роджерс, я только что сказал, что оставаться здесь совершенно бессмысленно. Однако это не совсем так. Это доказало бы, что все ваши чудовища – просто куклы, и не следует давать так много воли своему воображению, как это делаете вы. Предположим, я останусь. Но если я пробуду здесь до утра, и при этом со мной ничего не случится, то согласитесь ли вы хоть немного пересмотреть свои взгляды? Например, поедете куда-нибудь отдохнуть месяца на три и прикажете Орабоне уничтожить этот ваш новый экспонат… Решайтесь! По-моему, это честная игра.
По выражению лица Роджерса трудно было определить, что он испытывал в этот момент. Очевидно, он взвешивал все за и против, и наконец желание восторжествовать над своим недоверчивым гостем взяло верх.
– Хорошо! Я воспользуюсь вашим советом, но только при условии, что вы выдержите все испытание до конца. Сейчас мы пообедаем в каком-нибудь ресторане и вернемся сюда. Я запру вас в выставочном зале и уйду домой, а утром вернусь, даже раньше Орабоны, – а он приходит сюда за полчаса до открытия – и проверю, как у вас дела. Но если вы не слишком уверены в себе, не надо искушать судьбу. Все ваши предшественники не выдерживали и отступали. Я и вам даю такую же возможность. Если вы будете громко стучать во входную дверь, то непременно привлечете внимание констебля. Я думаю, что очень скоро вам станет не по себе – ведь вы будете находиться в одном здании с Ним, хотя и в другой комнате.
Роджерс поднял с пола мешковину, завернул в нее останки собаки и, подхватив свою отвратительную ношу, направился к двери, ведущей на пропыленный задний двор. В центре двора имелся канализационный люк, и Роджерс поднял его крышку столь привычным движением, что это заставило Джонса содрогнуться. Мешок и останки животного исчезли в темноте подземных лабиринтов. Джонс передернул плечами и брезгливо отшатнулся от долговязой сутулой фигуры своего визави.
По взаимному соглашению, они решили не обедать вместе, а договорились встретиться в одиннадцать у дверей музея.
Джонс поймал такси и вздохнул немного свободнее, когда машина пересекла мост Ватерлоо и впереди показался ярко освещенный Стрэнд. Он пообедал в тихом уютном пабе, а затем отправился к себе на Портленд-Плейс, чтобы принять ванну и захватить кое-какие вещи. Опустившись в теплую прозрачную воду, он лениво подумал о том, что в этот момент делает Роджерс. Джонс знал, что тот живет на Уолворт-роуд в огромном мрачном доме, заполненном малоизвестными и запрещенными древними книгами, разными оккультными принадлежностями и восковыми изваяниями, которым не нашлось места в музее. Орабона, насколько было известно Джонсу, тоже жил в этом доме в своих отдельных апартаментах.
Ровно в одиннадцать Джонс подошел к дверям музея на Саутворк-стрит и увидел ожидавшего его Роджерса. Оба были немногословны, но каждый ощущал какое-то напряжение, словно предчувствуя опасность. Они пришли к соглашению, что местом предстоящего ночного бдения будет сводчатый выставочный зал. Роджерс решил не настаивать, чтобы Джонс расположился в отгороженном алькове ужасов. После этого хозяин музея погасил весь свет с помощью выключателей, расположенных в мастерской, и запер дверь этого склепа на ключ. Даже не пожав своему гостю руки, он вышел во двор через дверь мастерской, запер ее за собой и поднялся по стертым ступенькам на тротуар. Когда звук его шагов стих, Джонс понял, что долгая и скучная ночь началась.
II
Позже, в кромешной темноте сводчатого зала, Джон проклял ту детскую наивность, что привела его сюда. Первые полчаса, сидя на скамейке для посетителей, он время от времени зажигал свой карманный фонарь, однако постепенно понял, что это действует на нервы еще сильнее, чем просто сидение в темноте. Каждый раз луч фонаря выхватывал из мрака новый зловещий объект – гильотину, какого-нибудь безымянного монстра, чье-то бледное, злое и коварное лицо с густой бородой или залитый кровью труп с перерезанным горлом. Джонс сознавал, что все эти предметы никак не связаны с реальностью, однако уже спустя полчаса он предпочел бы никогда больше не видеть их.
И что его дернуло смеяться над этим сумасшедшим? Гораздо проще было оставить его в покое или же вызвать психиатра. Возможно, размышлял Джонс, все дело тут в чувстве солидарности одного художника с другим. Все-таки Роджерс был чрезвычайно талантлив и вполне заслуживал помощи в борьбе со своей развивающейся манией. Любой человек, который смог бы вообразить и создать столь изощренные и невероятно реалистичные произведения, определенно близок к подлинной гениальности. Он обладал поистине феноменальным воображением, которое соединялось в его работах с поразительно отточенным мастерством.
Следовало справедливо признать, что Роджерс сделал для мира ужасов столько, сколько не удалось сделать всем его предшественникам, вместе взятым.
Внезапно из темноты донеслись отдаленные удары часов, бьющих полночь, и Джонс немного приободрился, услышав этот сигнал из реального внешнего мира, который, оказывается, продолжал спокойно существовать за стенами этого кошмарного зала. Сводчатое помещение своим полнейшим одиночеством напоминало могилу. Даже мышь была бы в этой обстановке подходящей компанией. Однако Роджерс как-то похвастался, что «в силу определенных причин» ни одна мышь или даже насекомое никогда не приближается к этому месту. Как ни странно, но это, по-видимому, действительно было так. Лишенная признаков жизни тишина была практически абсолютной. Хоть бы что-нибудь производило здесь какие-то звуки!.. Джонс шаркнул ногой, и ему ответило зловещее эхо. Он кашлянул, и отраженные каменными сводами звуки прозвучали в кромешной тьме, как издевательская насмешка. Джонс поклялся ни при каких обстоятельствах не разговаривать с самим собой. С его точки зрения, это было бы проявлением непростительной слабости и признаком полного морального разложения. Время текло невыносимо медленно. Джонс мог поклясться, что с тех пор, как он последний раз зажигал свой фонарь, прошло уже несколько часов, однако была еще всего лишь полночь.
Он очень хотел бы, чтобы его чувства хоть ненадолго притупились. Но окружающий мрак и безмолвие настолько обострили восприятие, что теперь его мозг откликался даже на самые слабые раздражители. Временами слух Джонса улавливал какой-то неясный шелест, доносившийся, по-видимому, с ночных улиц, и тогда он начинал думать о таких неуместных вещах, как музыка невидимых сфер и непостижимая, таинственная жизнь в других измерениях, воздействующих на наш мир. Роджерс тоже частенько разглагольствовал о подобных вещах.
Цветные пятна, проплывающие в темноте перед напряженными глазами Джонса, постепенно стали упорядоченно выстраиваться, образуя довольно любопытные фигуры. Джонс всегда удивлялся этому непонятному свечению, которое, приходя из каких-то неведомых глубин, всегда возникает перед нашими глазами в полной темноте, но он никогда не думал, что оно может вести себя подобным образом. Пятна утратили свою обычную беспорядочность и теперь кружились как бы с определенной целью, недоступной, однако, нашему пониманию.
Затем у него возникло странное ощущение какого-то близкого движения. Все двери и окна были закрыты, но в то же время Джонс чувствовал, что воздух в помещении не совсем неподвижен. И кроме того, было неестественно холодно. Все это очень не нравилось Джонсу. Воздух имел слегка солоноватый привкус, будто бы в нем растворились миллионы мельчайших морских брызг, и вдобавок ко всему вполне явственно ощущался слабый запах гнили и плесени. Днем он никогда не замечал, чтобы восковые фигуры как-нибудь пахли. Но даже сейчас ему не верилось, что они могут иметь именно такой запах. Это напоминало скорее «аромат» образцов из зоологического музея. Все это было очень любопытно, если принять во внимание неоднократное заявление Роджерса о естественном происхождении некоторых экспонатов. Хотя возможно, что именно эти заявления и заставили разум Джонса породить такие обонятельные образы. Нужно остерегаться чрезмерной игры воображения – разве не она свела с ума беднягу Роджерса?
Однако полное одиночество постепенно становилось пугающим. Даже отдаленный бой часов казался теперь идущим из каких-то недосягаемых космических глубин. Все это заставляло Джонса вспоминать о той жуткой фотографии, которую вечером показал ему Роджерс, – покрытые резными украшениями стены огромного зала, загадочный трон, являющийся, по словам Роджерса, частью руин, затерянных в опасных и недоступных глубинах Арктики. Возможно, Роджерс и действительно бывал на Аляске, однако эта фотография не могла быть ничем иным, кроме как мастерской инсценировкой. Иначе быть просто не могло, ведь все эти резные украшения из слоновой кости и зловещие символы не укладывались ни в какие мыслимые рамки. А эта чудовищная тварь, якобы найденная на троне – какой безудержный полет болезненной фантазии! Джонс задумался о том, насколько далеко он сейчас находится от этого сумасшедшего воскового шедевра. Вероятно, он хранится за той тяжелой дверью с висячим замком в мастерской. Впрочем, незачем размышлять о каком-то восковом изваянии. Разве в этой комнате не полно таких фигур, которые не менее страшны, чем пресловутое «Оно»? А за тонкой перегородкой слева находится отделение «Только для взрослых» с еще более отвратительными монстрами…
Близость бесчисленных восковых фигур все больше и больше действовала Джонсу на нервы, по мере того как часы вдалеке отбивали каждые пятнадцать минут. Он настолько хорошо знал музей, что не мог отделаться от их зрительных образов даже в полной темноте. Более того, темнота давала безграничный простор воображению, которое стремилось добавить к знакомым картинам несуществующие детали. Казалось, что гильотина поскрипывает, а бородатое лицо Ландру – убийцы пятидесяти своих жен – искривляется в садистской гримасе. Из перерезанной глотки мадам Димерс доносятся жуткие булькающие звуки, а безголовая и безногая жертва четвертования пытается приблизиться к Джонсу на своих окровавленных обрубках конечностей. Джонс начал часто моргать, пытаясь отогнать от себя эти образы, но это не принесло успеха. И, кроме того, когда он закрывал глаза, странные упорядоченные световые пятна становились более отчетливыми.
Затем он вдруг начал пытаться удержать в своем воображении те картины, которые прежде пытался от себя отогнать, поскольку они, исчезая, уступали место еще более ужасным видениям. Но вопреки воле Джонса в его памяти начали воскресать совершенно немыслимые уроды, изображения которых скрывались в самых темных уголках музея, и эти неуклюжие монстры, извиваясь и сочась слизью, приближались к нему, окружая плотным кольцом. Огромный черный бог Цатоггуа из Гипербореи, шевеля сотнями ледяных рудиментарных конечностей, распростер свои крылья, приготовившись броситься и задушить ночного наблюдателя. Джонс едва удержался от того, чтобы вскрикнуть. Он понимал, что к нему возвращаются обыкновенные детские страхи, и поэтому твердо решил использовать все свое взрослое благоразумие, чтобы отогнать от себя этих призраков. После минутного раздумья Джонс зажег фонарь, и это слегка помогло. Какими бы пугающими ни были сцены, возникавшие в луче фонаря, они все же не шли ни в какое сравнение с тем, что рисовало в полной темноте его разыгравшееся воображение.
Однако облегчение было недолгим. Даже при свете фонаря Джонс не мог избавиться от ощущения, что полотняная занавеска, отделяющая альков «Только для взрослых», слегка подрагивает. Он вспомнил, что находится позади нее, и невольно содрогнулся. В памяти всплыли ужасающие очертания легендарного Йог-Сотота. Это было всего лишь скопление переливающихся всеми цветами радуги шаров, но тем не менее от взгляда на него у любого человека даже днем по спине пробегали мурашки. Что, если вся эта дьявольская масса сейчас медленно приближается к нему, уже упираясь в занавеску, висящую на пути? Небольшая выпуклость ткани возле ее правого края напоминала острый рог Ноф-ке – покрытой шерстью мифической твари, жившей, по преданиям, во льдах Гренландии и передвигавшейся иногда на двух ногах, иногда на четырех, а иногда и на всех шести. Чтобы раз и навсегда выбросить все это из головы, Джонс поднялся и уверенным шагом направился к проклятому алькову, держа в руке зажженный фонарь. И конечно же, все его страхи оказались пустыми фантазиями. Но все-таки, разве не шевелятся щупальца на голове Ктулу – медленно и едва заметно? Джонс знал, что они гибкие, но не был уверен, что легкое дуновение, вызванное его приближением, может заставить их шевелиться.
Он вернулся на свое место, закрыл глаза и решил, что лучше уж разглядывать симметричные цветные пятна. Вдалеке часы пробили один раз. Неужели только час? Джонс зажег фонарь и взглянул на свои наручные часы. Да, действительно. Видимо, дождаться утра будет и в самом деле непросто. Роджерс появится около восьми, еще до прихода Орабоны. А задолго до этого уже рассветет, но сюда не проникнет ни один луч света. Все окна в этом подвале заложены кирпичом, кроме трех маленьких щелочек в мастерской, которые выходят во двор. Ожидание не из приятных, что и говорить…
Теперь Джонса преследовали уже и слуховые галлюцинации – он мог поклясться, что из-за закрытой и запертой двери мастерской отчетливо слышатся тяжелые крадущиеся шаги. Нет, ему ни в коем случае не следует сейчас думать о той скрытой от посетителей твари, которую Роджерс называет «Оно». Эта фигура просто опасна для здоровья – она уже свела с ума Роджерса, и даже созерцание ее фотографии вызывает в воображении жуткие кошмары. Однако, что бы там ни было, эта тварь никак не могла находиться в мастерской; наверняка она спрятана за той дверью с висячим замком. А значит, эти шаги – просто игра обманутого слуха.
Затем ему показалось, будто в двери мастерской начал медленно поворачиваться ключ. Джонс зажег фонарь и с облегчением отметил, что тяжелая дощатая дверь находится в прежнем положении. Он снова погасил свет и закрыл глаза, однако теперь ему послышался слабый скрип. Но на этот раз не гильотины, а осторожно открываемой двери мастерской. Только бы не закричать! Если он закричит – он пропал. Теперь были слышны уже мягкие шаги и осторожное пошаркивание, и эти шаги приближались к Джонсу. Он должен сохранять самообладание. Ведь удалось же ему справиться с собой, когда его окружили все самые отвратительные порождения человеческой фантазии. Шаги приближались, и Джонс не выдержал. Он не закричал, но, задыхаясь, хрипло проговорил:
– Кто здесь? Кто вы такой? Что вам нужно?
Ответа не последовало, шарканье продолжалось. Джонс не знал, что страшнее – зажечь фонарь или оставаться в темноте, пока неизвестная тварь будет беспрепятственно приближаться к нему. Ситуация явно отличалась от всех других ужасов сегодняшнего вечера. Джонс судорожно сглотнул, руки его дрожали. Молчание и абсолютная темнота становились просто невыносимыми, и тогда Джонс истерически выкрикнул: «Стой! Кто здесь?» – и направил перед собой луч фонаря. А затем, оцепенев от ужаса, беспомощно выронил фонарь и пронзительно закричал. И не один, а несколько раз подряд.
В темноте к нему подкрадывалась гигантская уродливая тварь, похожая то ли на обезьяну, то ли на огромное насекомое. Ее шкура свисала жирными складками, а на месте головы из стороны в сторону раскачивался какой-то морщинистый обрубок с мертвенным взглядом абсолютно пустых, остекленевших в безумии глаз. Передние лапы чудовища с огромными острыми когтями были широко растопырены, а все его тело сковывало тупое агрессивное напряжение. В то же время на морде твари полностью отсутствовало всякое выражение. После того, как крики прекратились и фонарь погас, тварь прыгнула и в мгновение ока придавила Джонса к полу. Борьбы не было, так как Джонс сразу же потерял сознание.
Но, по всей вероятности, обморок продолжался недолго, поскольку, когда Джонс очнулся, тварь все еще неуклюже тащила его по полу. А звуки, которые она издавала при этом – или, вернее, ее голос – заставили его окончательно прийти в себя. Голос был человеческий и, более того, чрезвычайно знакомый. За этими хриплыми лихорадочными завываниями, воспевающими неизвестное божество, мог скрываться только один человек.
– Йа! Йа! – ревела тварь – Я иду, о Ран-Тегот, и несу тебе пищу. Ты ждал очень долго, но теперь я дам тебе все, что обещал. И даже больше, ибо, кроме Орабоны, нашелся еще один идиот, который сомневался в тебе. Ты раздавишь его и выпьешь кровь вместе со всеми его сомнениями, и эта кровь умножит твою силу. А затем он будет показан людям, как монумент твоей вечной славы. О Ран-Тегот, вечный и непобедимый, я твой раб и твой верховный жрец. Ты голоден, и я накормлю тебя. Я дам тебе кровь, а ты дашь мне власть. Йа! Шуб-Ниггурат!
В ту же секунду все ночные страхи оставили Джонса. Он снова взял себя в руки, поскольку теперь увидел перед собой вполне реальную опасность, с которой ему предстояло справиться. Перед ним оказался вовсе не сказочный монстр, а просто опасный маньяк. Это был Роджерс, облаченный в какое-то кошмарное одеяние своей собственной конструкции, который собирался совершить чудовищное жертвоприношение очередному дьявольскому божеству, вылепленному им же самим из воска. Очевидно, он вошел в мастерскую с заднего двора, надел свой костюм и затем проник в выставочный зал, чтобы схватить свою загнанную в ловушку и парализованную страхом жертву. Но его сила была сейчас достойна величайшего удивления, и, чтобы остановить его, нужно было действовать очень четко и быстро. Рассчитывая на уверенность Роджерса в бессознательном состоянии своей жертвы, Джонс решил застигнуть его врасплох, когда тот ослабит свою хватку. Почувствовав спиной порог, Джонс понял, что они находятся уже в дверях мастерской.
И тогда он рывком вскочил на ноги из своего неудобного полулежачего положения. Чувство смертельной опасности придало ему сил. На мгновение он освободился от объятий застигнутого врасплох маньяка, а в следующую секунду, после удачного выпада, его собственные руки сомкнулись на шее Роджерса, скрытой под толстым причудливым одеянием. Одновременно Роджерс вновь обхватил Джонса, и между ними началась смертельная схватка. Спортивная подготовка Джонса была теперь его единственной надеждой на спасение, поскольку напавший на него безумец действовал, не признавая никаких правил, и, кажется, был лишен даже инстинкта самосохранения, а от этого – не менее опасен, чем взбесившийся волк или пантера.
Дикую схватку сопровождали то и дело раздававшиеся в темноте утробные стоны и хриплое рычание. Брызгала кровь, слышались звуки разрываемой одежды, и наконец Джонс добрался до самого горла Роджерса. Он вкладывал все свои силы в защиту собственной жизни. Роджерс пинался ногами, бодался, пытался выдавить Джонсу глаза, кусался, царапался и плевался, и в то же время находил силы, чтобы выкрикивать время от времени какие-то непонятные фразы. Большинство из них имело явное сходство с ритуальными заклинаниями, в которых постоянно упоминался некий Ран-Тегот, и Джонсу казалось, что эти выкрики отдаются где-то вдали демоническим фырканьем и глухим низким лаем. Противники катались по полу, переворачивая скамейки и ударяясь то о стены, то о кирпичное основание плавильной печи в центре комнаты. До самого последнего момента Джонс не был до конца уверен в своем спасении, но наконец судьба проявила к нему благосклонность. Ударив коленом в пах Роджерса, он заставил его ослабить хватку, и секунду спустя Джонс понял, что победил.
