355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Говард Филлипс Лавкрафт » Зловещие мертвецы (сборник) » Текст книги (страница 6)
Зловещие мертвецы (сборник)
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:04

Текст книги "Зловещие мертвецы (сборник)"


Автор книги: Говард Филлипс Лавкрафт


Соавторы: Ричард Мэтисон (Матесон),Дафна дю Морье,Роберт Альберт Блох,Джон Бойнтон Пристли,Рональд Четвинд-Хейс,Гари Ромен

Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Джеймсон Малькольм
Экспресс на Флашинг

"Они не имели права принимать этого человека на работу. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он безумен. Возможно, для наших дней это чрезмерное требование… В дни моей молодости такого бы не случилось. Сейчас на работу берут даже сумасшедших! Куда катится мир?.. Но смею заверить вас, если нам удастся выбраться из этого взбесившегося вагона, я выверну наизнанку весь Интерборо. Пусть там не думают, что, если я пенсионер, со мной можно выкидывать подобные фокусы. Мой сын Генри работает в адвокатской конторе: он устроит им холодную баню. В этом городе у нас неплохие связи.

И я не единственная жертва этого безумца. Вместе со мной в вагоне находится приятная пожилая дама. Сначала она была сильно напугана, но я успокоил ее, и теперь она старается держаться ко мне поближе. Ее зовут миссис Геррик, очень приятная женщина. Это ее мысль, чтобы я начал записи: они освежат нашу память, когда мы обратимся в суд

***

Сейчас мы с чудовищной скоростью мчимся к центру города вдоль Седьмой авеню; однако наш вагон занимает встречную линию! Жуткое ощущение, когда мы первые несколько раз проносились сквозь встречные поезда: я думал, нас сомнет в гармошку. Ничего страшного не произошло, но мне приходится думать о моем сердце. На прошлой неделе доктор Стейнбек посоветовал мне соблюдать чрезвычайную осторожность. Миссис Геррик мужественно переносит испытания, хотя это весьма тяжело для такой мягкой женщины, как она.

Безумец, который управляет нашим вагоном (если хаотичную смену путей на встречные и попутные можно назвать управлением), сейчас смотрит вперед через стекло кабины управления. Его жуткий, застывший взгляд упирается во мрак, несущийся нам навстречу. Он довольно крепкого сложения, с обветренным лицом и грубыми манерами. Рослый. Мне почти восемьдесят, и я значительно легче его.

Не остается ничего другого, как ожидать своей печальной участи: рано или поздно мы неминуемо разобьемся, если, конечно, кто-нибудь из персонала подземки не догадается выключить ток, чтобы остановить нас. Если наш машинист уцелеет в крушении, полиция легко опознает его по густой рыжей бороде и татуировке на запястьях. Борода огромная, подстрижена лопатой – другой такой не найти во всем Нью-Йорке.

Кажется, я забыл рассказать, как началась эта безумная гонка. Моя внучка, миссис Чейн Л. Тернек, собиралась показать мне всемирную ярмарку и хотела приехать из Грейт-Нека, чтобы встретить меня на станции подземки. Должен признаться, она настаивала, чтобы кто-нибудь сопровождал меня в этой поездке, но я и сам могу позаботиться о себе… Во всяком случае, всегда заботился, хотя зрение и слух далеко не те…

***

Вагон был переполнен, но кто-то уступил мне место в углу. Когда мы тронулись, женщина, сидевшая рядом, – миссис Геррик – спросила, не знаю ли я, как со станции «Флашинг» можно добраться до Вайтстоуна. Пока я припоминал автобусные маршруты, наш поезд остановился и все пассажиры вышли, оставив нас одних. Мне было неприятно пропустить свою остановку, однако я решил ехать дальше, выйти на станции «Флашинг» и вернуться обратно. В этот момент в вагон вошел машинист, который затем повел себя столь странно.

Наш вагон находился в хвосте поезда, и машинист занимал кабину водителя. Открыв внутреннюю дверь, он несколько качающейся походкой (я не хочу сказать, что он был пьян; мне так не кажется) вошел в салон и повел себя с хозяйской уверенностью, почти возмутительно. Остановившись возле средней двери, он напряженно вгляделся на север, в сторону Саунда.

– Это не Шельдт! – выкрикнул он сердито, с сильным иностранным акцентом. Потом громко воскликнул: "Ба!" – с выражением полного разочарования.

Казалось, увиденное привело его в ярость. Поезд подъезжал к конечной станции, к «Флашингу»; тогда он бросился в кабину и каким-то образом отцепил наш вагон. Даже если бы мы были моложе и сильней, у нас не оставалось возможности выйти. Двери не раскрылись, так быстро все произошло.

Машинист вернулся в вагон, что-то бормоча себе под нос. Его взгляд упал на яркую табличку, которую обычно вставляют в окна, чтобы показать место назначения поезда. С проклятиями он сгреб жестянку с надписью: «Флашинг» и разорвал ее на кусочки своими медвежьими руками, словно она была сделана из картона. Потом швырнул на пол остатки и затоптал их ногами.

– Это не Флашинг. Не мой Флашинг – не Флиссинген! Но я найду его. Найду, и ни дьяволы ада, ни ангелы рая не остановят меня!

Он свирепо посмотрел на нас, колотя в могучую грудь сжатыми кулаками, словно сердясь на нас за какой-то обман. Миссис Геррик наклонилась ко мне и взяла под руку Мы подошли ближе к двери, чтобы сойти на моей станции, но вагон даже не притормозил. Безумная гонка продолжалась с безумной скоростью.

– Ругваартш! – выкрикнул машинист на своем малопонятном наречии. – Дорога открыта назад, только назад, но я найду мой Флиссинген!

Затем пришло потрясение, вызванное прохождением сквозь встречные поезда. Заметив приближение первого, миссис Геррик вскрикнула от испуга. Я обнял ее за плечи и крепко уперся в пол тростью. Однако крушения не последовало: лишь ослепляющая вереница огней и красок пронеслась перед глазами и исчезла в мгновение ока. Со скоростью молнии мы промчались прямо сквозь поезд от конца до конца, даже не покачнувшись при этом. Это было выше моего понимания, ведь я ясно видел его приближение. С тех пор мы прошли сквозь множество поездов, и так часто перескакивали с одной линии на другую, что я потерял счет столкновениям.

Постепенно мы вместе с миссис Геррик привыкли не бояться столкновений. Больший страх нам внушает бородатый хулиган, захвативший вагон. Его поступки непредсказуемы, и, разумеется, мы не можем дольше оставаться с ним в этом вагоне прошло уже несколько часов. Не понимаю, почему муниципалитет Интерборо ничего не предпринимает, чтобы остановить нас и передать этого сумасшедшего в руки полиции. Мы с миссис Геррик готовы обратиться к окружному прокурору".

***

Эти записи были сделаны на первых страницах записной книжки, переданной мне служащими Бюро пропавших персон. Ни миссис Геррик, ни мистер Деннисон, чьим почерком сделаны записи в книжке, не были найдены. Не был найден и машинист, о котором упоминает мистер Деннисон. В свою очередь муниципалитет Интерборо утверждает, что у них не пропало ни одного работника, более того, судя по описанию, они не нанимали такого человека.

С другой стороны, они не смогли убедительно объяснить, как мог отделиться от поезда последний вагон на станции «Флашинг».

Я согласен с мнением полиции, что эта записная книжка содержит интересные подробности, которые способны пролить некоторый свет на обстоятельства исчезновения двух злополучных горожан; и здесь, в психиатрической клинике, мы по мере сил пытаемся понять и интерпретировать этот в высшей степени вызывающий и загадочный дневник.

Та часть, которую я только что пересказал, была написана чернильной ручкой – неуверенным, дрожащим почерком, практически полностью схожим с последними образцами писем мистера Деннисона. Несколько следующих страниц вырваны, и дальнейшие записи продолжены карандашом. Почерк значительно уверенней и тверже, но, без сомнения, принадлежит тому же человеку. Далее из книжки вырваны еще несколько страниц, хотя записи вносились достаточно регулярно. Я пересказываю то, что смог разобрать из оставшегося.

***

"Судя по чередованию холодных и теплых времен года, мы потратили больше десяти лет на это жуткое и бесцельное путешествие. Странно, но мы не испытываем физического неудобства, хотя нескончаемая гонка вверх-вниз по этим туннелям утомляет. Обычные потребности организма никак не напоминают о себе или приглушены. Смена жары и холода, например, заметна, однако не вызывает особенного дискомфорта. Еда стала предметом далеких воспоминаний. Иногда мне кажется, что мы стали больше спать.

Машинист почти не разговаривает с нами; большую часть пути он ведет себя так, словно нас не существует Свой досуг он проводит, сидя и размышляя в дальнем конце вагона; глядит в пол и бормочет что-то в свою огромную рыжую бороду. Иногда он встает и напряженно всматривается вперед, словно отыскивая что-то. Потом в явном раздражении меряет шагами свой закуток, изрыгая при этом свои заморские проклятия. «Вердоймд» и «фервеншт» – наиболее часто употребляемые. Мы научились распознавать их; странный великан в ярости рвет на себе волосы, когда выкрикивает их. Его зовут (как он представился) Ван дер Деен, но мы считаем дипломатичным называть его «капитан».

Я уничтожил все написанное за предыдущие годы (все, кроме описания самого первого дня). Сейчас многое кажется противоречивым и преувеличенным. Думаю, в этом виновато мое тогдашнее нездоровье. Сейчас я заметно окреп, притом без всякого медицинского ухода. Мой артрит и неподвижность суставов исчезли без следа; кажется, я даже стал лучше слышать.

Миссис Геррик и я давно свыклись с обществом друг друга, и наша привязанность растет с каждым днем. Сначала мы оба сильно беспокоились о наших близких. Однако преклонный возраст, в котором мы находились в момент похищения (мы почти ровесники с ней), позволяет предположить, что наши дети и внуки переживут утрату, которая все равно была неизбежна. Единственная проблема, которая не поддается разрешению: утомительная в своей монотонности гонка по подземным туннелям Интерборо.

На страницах, которые я уничтожил, много места отведено описанию ужасов, которые мы пережили в первые недели при прохождении сквозь встречные поезда. Вскоре это превратилось в столь обычное явление, что перестало восприниматься вовсе, как собственное дыхание. Однако стоило избавиться от ощущения неминуемой катастрофы, и наше путешествие наполнилось смертельной скукой блуждания по темным туннелям.

Миссис Геррик и я проводим время за дружескими беседами (хотя в более ранних записях я сетовал на ее неразговорчивость) или пробуем угадать, что происходит наверху, в городе, по пассажирам, стоящим на платформе. Это непростое занятие: наш вагон мчится очень быстро, к тому же много встречных поездов. Наше внимание привлекли изменения в рекламных щитах на станциях. Теперь на них изображены портреты старых кинозвезд; рекламу новых зубных паст и медицинских препаратов, кажется, сняли. Что это, не выдержали проверки или в стране идет кампания за возвращение к природе?

Еще одно чудо в нашей однообразной жизни – омоложение нашего вагона. Несмотря на безостановочную гонку на предельной скорости, он становится все ярче и новее. Сегодня у него вид, словно он несколько минут назад сошел с конвейера.

***

Полвека назад я твердо усвоил простую истину: если не знаешь, чем занять себя, – пусть у тебя впереди бесконечность, ты не сделаешь ровным счетом ничего. Заглянув в записную книжку, я обнаружил, что прошло десять лет со времени последней записи! Прямое подтверждение праздности и однообразия той жизни, которую мы вынуждены вести в этом блуждающем вагоне. Сама неизменность нашего существования лишает записи смысла. Однако недавние события принуждают меня взглянуть в лицо пугающей правды. Скрытое подтверждение моих опасений ошеломляет и указывает, что с нами определенно что-то происходит – что-то вполне объяснимое. Но я боюсь подумать об этом… тем более назвать это! Существуют два вероятных объяснения: или все, что я думаю, верно, или…

Необходимо поговорить на эту тему с Нелли Геррик. У нее поразительное самообладание. Очень рассудительная женщина. У нас с ней превосходные отношения.

Больше всего меня беспокоят объявления. Они рекламируют товары, бывшие популярными так давно, что я и забыл о них. И текст рекламы пересыпан выражениями тех лет. Последнее время трудно рассматривать плакаты: платформы все время переполнены пассажирами. В толпе много людей в военной форме, солдат и матросов. Мы догадываемся, что началась война, но без ответа остается самый страшный вопрос: "С кем?"

Некоторые перемены наблюдаются и в нашем маленьком мирке. Мое здоровье и внешний вид беспрерывно изменяются к лучшему. В волосах почти не осталось седины! Они снова каштановые и растут даже на макушке. С прической Нелли та же история. Есть и другие перемены: я стал лучше видеть и слышу совсем хорошо.

Кульминация этой вызывающей тревогу регрессии совпала с появлением новых плакатов. Они объясняют происходящее с нами. Над головами людей в подземке засверкали новые призывы, многочисленные и настойчивые: "Покупайте займы Победы!" По их обилию можно предположить, что мы снова вернулись в счастливые дни 1919-го, когда с фронтов мировой войны возвращались солдаты.

***

Мои беседы с Нелли успокаивают. Маловероятно, чтобы мы оба сошли с ума с одинаковыми симптомами. Неизбежный вывод, к которому мы пришли, заключается в том, что мы оба выпали из жизни! Время пришло в обратное движение! «Ругваартш! – сказал сумасшедший голландец в первый день нашего путешествия во Флашинг. Мы поедем обратно!» Очевидно, в его Флашинг, каким он когда-то знал его. Кто знает о нем, кроме него? Может оказаться, что этот город принадлежит совершенно другой эпохе; иначе почему этот сумасшедший чародей (кто еще так свободно обращается со временем!) выбрал путь в прошлое? Нам остается только ждать и надеяться на лучшее.

Новая теория объясняет далеко не все явления. Не все предметы движутся вспять; иначе как объяснить то, что я пишу эти строки? Нас можно сравнить со стайкой мух в кабине спускающегося лифта. Окружающий мир теряет вес и движется вверх, тогда как на самом деле кабина неуклонно ползет вниз. Отрезвляющая мысль. Мы рады, что она пришла нам в голову. Нелли призналась, что она некоторое время колебалась, не решаясь высказать ее вслух. Еще она обратила внимание на незаметную перемену в нашей одежде: практически незаметная глазу революция стиля.

***

Мы внимательно рассматриваем проносящиеся за окнами перроны, стараясь определить прошлое, в которое попали. Вскоре после написания этих строк мы наблюдали несколько крупных торжеств, определить которые не составило труда. За ноябрьским окончанием мировой войны – Армистисом – последовала кампания займов Свободы. Более сорока лет назад, считая время в оба конца – туда и обратно, я продавал эти займы на улицах прохожим. Впечатления прошедших лет заставляют нас острее переживать заточение в этом несущемся вагоне. Происходящее вокруг рождает мучительную ностальгию. Мало кто предполагает, сколь совершенна наша память, пока не столкнется с подобным напоминанием. Но мы не в состоянии присоединиться к ликующим толпам на перронах, и остается только гадать, что происходит наверху, над нашими головами.

Догадавшись о причинах происходящего, мы стали более терпимы по отношению к нашему машинисту. Его тяжелые размышления заставляют нас задуматься, не жертва ли он сам? Обычно он не замечает нашего присутствия. Иногда нам кажется, что он падший ангел, и мы удивляемся странному стечению обстоятельств, связавшему наши судьбы с судьбой несчастного Ван дер Деена, ибо по всему видно, что он несчастлив. Его надменность давно не раздражает нас: ее подавляет какая-то тайная тоска, что постоянно гнетет сердце нашего капитана.

– На мне лежит ийн флойк, – мрачно сказал он однажды, внезапно остановившись перед нами во время одной из своих стремительных прогулок по вагону Казалось, он пытается объясниться, извиниться, если хотите, за наше вынужденное заточение. – Я проклят, проклят – Он глубоко вздохнул, умоляюще глядя на нас.

Тут на него снова нашло его обычное черное настроение, и он зашагал прочь, ворча странные голландские ругательства:

– Я превзойду их… сам Господь не остановит меня… даже в бесконечности!

***

Наша орбита все более суживается. Мы уже давно не были в Бруклине, а вчера неожиданно свернули на Таймс-сквер и перескочили на колею к Гранд-Сентрал. Учитывая эти изменения, а также тип вагона, в котором мы едем, и наши костюмы, мы достигли 1905 года. Этот год особенно ярок в моей памяти: тогда я впервые приехал в Нью-Йорк. Я не перестаю размышлять, что нас ждет. В следующем году мы исчерпаем историю нью-йоркской подземки. И что тогда? Неужели все кончено?

Нелли – само терпение. Какая удача, что с тех пор, как мы обречены на эту бессмысленную гонку, мы не расстаемся. Наши дружеские отношения, сердечность освещают беспросветный мрак этих утомительных блужданий.

***

Должно быть, прошлой ночью мы выехали из темных туннелей Манхэттена. Тридцать четыре года кромешной тьмы закончились. Теперь мы в открытой местности, движемся на запад. Наш прежний вагон превратился в старинный локомотив, бодро пыхтящий и отдувающийся паром. Ни машиниста, ни кочегара не видно, только Ван дер Деен часто прохаживается по тряской открытой платформе и взбирается на тендер, где стоит, твердо уперев ноги и осматривая раскинувшуюся впереди равнину через медную подзорную трубу. Его китель больше напоминает морской, чем железнодорожный; с восходом солнца мы хорошо рассмотрели его. В его манерах с самого начала присутствовало что-то, напоминавшее о море. Можно было догадаться и раньше, хотя бы по его просьбе, чтобы мы называли его «капитан».

Мир за окном движется назад! Фургоны и повозки за железнодорожной изгородью медленно катятся назад по разбитой дороге; лошади и мулы в упряжках тоже переступают ногами назад. Однако скорость нашего поезда так велика, что мы проносимся мимо, едва обращая внимание на эти подробности. После стольких лет мрака мы благодарны солнцу и деревьям и стараемся не замечать этот досадный беспорядок.

***

Пять лет под открытым небом дали нам возможность больше узнать об обратном движении природы. Удивительно, как мало оно отличается от прямого. Нам потребовались месяцы, чтобы заметить, что солнце встает на западе и опускается на востоке. За зимой, как обычно, следует лето. Это была наша первая весна после подземки, и мы были слегка потрясены. Деревья стояли голые, небо закрывали облака, и погода была прохладной. С первого взгляда было невозможно определить, весна это или осень.

Потом земля стала влажной и образовались небольшие островки, покрытые снегом. Скоро снег покрывал все вокруг. Небо потемнело, и началась вьюга, заслонившая вид из окна. Позже мы заметили, что на земле лежат кучки опавших листьев, и решили, что пришла осень. На наших глазах несколько деревьев покрылись листьями, потом – все. Вскоре леса сверкали нарядным убором из красновато-коричневых осенних листьев, однако через пару недель их оттенок сменился золотисто-оранжевым, потом темно-зеленым, и наступило лето. Осень, пришедшая за ним, почти ничем не отличалась от обычной, только в конце листья на деревьях начали бледнеть и уменьшаться, пока не превратились в почки и не скрылись в коре веток.

Военный эшелон, попавшийся нам навстречу, – переполненный солдатскими фуражками и приветственно машущими из окон руками, – не оставлял у нас сомнений, что началась (или, вернее, закончилась) еще одна война. Солдаты возвращались с Кубы. Снова ностальгия: я закончил эту войну в чине майора. Я с живостью вглядывался в приветствующие толпы на перронах, надеясь встретить знакомые лица. Этим событиям в моей жизни больше восьмидесяти лет: сорок лет к старости и столько же назад, в этом сумасшедшем вагоне.

Где-то среди ветеранов в голубых мундирах находился и я, принадлежащий реальному времени. Однако мне затруднительно вспомнить, где именно, потому что моя память стала слаба на даты. В голову мне пришла мысль остановить эту поездку в прошлое, сойти с поезда и вернуться домой. Правда, при этом возникла бы неизбежная проблема: как мне ужиться со своим двойником, который даже не подозревает о моем существовании? Проблема неразрешимая, и нет примеров, которым возможно было бы последовать.

К тому же положение серьезно осложняет существование Нелли. Мы часто разговариваем о необычности происходящего, однако эти разговоры ничего не решают.

Думаю, в начале дневника я несколько преувеличил ее рассудительность. Но это не имеет значения. Она превратилась в потрясающую девушку, и ее доброе участие в моих делах с лихвой искупает этот недостаток. Особенно восхитительны ее волосы, которые она иногда распускает. Они у нее густые и длинные. Мы часто сидим на платформе, и ветер развевает их, а она все время смеется, видя, в какой восторг это меня приводит.

Капитан Ван дер Деен совершенно не замечает нас Его мозг, все его существо заняты возвращением во Флашинг – в его Флашинг, который он зовет Флиссинген, если такой существует где-то во времени или в пространстве. Мы возвращаемся вместе с ним, но для нас время течет в обратную сторону. Над ним оно не имеет никакой власти. Он не изменился. С того дня в далеком будущем, когда он отцепил вагон от поезда в Интерборо, в его пиратской бороде не изменился ни один волосок. Возможно, он обладает тем же безрадостным даром, что и Вечный жид, и это огорчает его… иначе отчего он так горько жалуется, что над ним тяготеет проклятие?

В последние дни он много разговаривает сам с собой, в основном о своем корабле. Найти этот корабль – его цель с того времени, как он обнаружил, что станция «Флашинг» в Нью-Йорке не то, что он ищет. По его словам, он оставил корабль где-то у скалистого побережья. Кажется, он не помнит, где именно, потому что мы проехали все побережье, но нигде не нашли его. Каждая неудача приносит новый взрыв гнева и проклятий, даже постоянная задумчивость не прибавила сомнений к решительному нраву капитана, тем более она не уменьшила его способности ругаться.

***

Этот голландец снова подменил поезд! На этот раз очень древняя посудина: вместо угля в топку бросают связки поленьев. Много дыма и искр, мы постоянно кашляем.

Прошлой ночью, когда голландец ушел из кабины, я пробрался туда и осмотрел двигатель. Экипажа нет, и топка оказалась закрытой. Несколько лет назад это показалось бы мне странным, но сейчас я даже не удивился. Я собирался остановить поезд и забрать Нелли, но это невозможно Без видимых причин он продолжает мчаться вперед, не сбавляя скорости.

По пути в салон я наткнулся на голландца, кричащего и ругающегося в своей обычной манере, стоя на тендере. Повинуясь внезапному импульсу, я попытался столкнуть его с поезда. Сейчас я не слабее его, и непонятно, почему мы должны мириться с его присутствием. Однако, когда я хотел схватить его, мои руки прошли сквозь его тело. Голландец оказался призраком! Странно, что я не замечал этого раньше. Может быть, поэтому невозможно остановить поезд и по этой же причине никто не замечает нас? Вероятно, поезд тоже призрачный. Завтра нужно взглянуть, отбрасывает ли он тень. Может быть, и мы…

Нет, Нелли реальна. В этом я уверен.

***

На следующий день мы миновали какую-то станцию. где проходил политический митинг. Шествие с факелами, транспаранты; среди них мне бросился в глаза плакат: «Гарфилда в президенты!» Если мы хотим бежать с этого поезда, следует поторопиться.

Нелл утверждает, что это будет неприлично. Я пытаюсь говорить с ней серьезно о нашем будущем, но она только смеется и целует меня и говорит, что нам будет хорошо вдвоем. Я не против того, чтобы начать новую жизнь, хотя окрестные города и выглядят довольно убого. Однако Нелл говорит, что выросла с мачехой на ферме в Канзасе, и если придется выбирать, то предпочтет ехать до конца и исчезнуть, чем возвращаться в такое прошлое.

Меня очень беспокоят мысли о конце путешествия. Ей бы не следовало так часто говорить об этом. Последнее время я больше ни о чем другом не могу думать, и рождение беспокоит меня гораздо сильнее, чем смерть. Мы оба знаем, когда оно произойдет! Для меня – 1860 год, третье августа. Последние десять лет будут самыми страшными: я буду становиться все меньше, слабее и беспомощнее, пока не превращусь в сморщенного, кричащего младенца. Это означает, что у меня осталось только десять лет жизни. В дни моей молодости впереди лежала вся жизнь. Теперь все по-другому!

Вчера Нелли придумала глупую клятву: "Пока рождение не разлучит нас!" – и заставила поклясться вместе с ней.

***

Здесь очень тесно и страшно трясет. Нелл и я сидим на передних сиденьях; капитан занял оставшиеся – кватердек, как он называет их. Время от времени он открывает дверь и взбирается на сиденье кучера. Кроме нас, в дилижансе никого нет, и наша упряжка из четырех лошадей день и ночь несется галопом. Капитан говорит, что устал от железных дорог и не доверяет им. Он не боится, что корабль могли украсть; по его словам, люди страшатся одного его вида. Оказывается, это корабль-призрак, и он приносит несчастье.

Этим утром мы проехали мимо двух мужчин на лошадях. Один из них поравнялся с нами, к нему присоединился другой. Я слышал, как первый проревел: "Они убили Кастера и всех его людей!", а второй отозвался: "Кровожадные дикари! Я им устрою бойню!"

***

Нелли все время хнычет. Говорит, что боится индейцев. Я не боюсь индейцев. Интересно, какие они?

Было бы здорово, если бы вместе со мной был еще один мальчик, а не эта девчонка. Мы бы придумали что-нибудь. Она только и делает, что возится со своими дурацкими куклами. Мы бы сделали лук и стрелы и поохотились бы на буйволов, но она говорит, что это плохо.

Пытался разговаривать с капитаном, но он только смеется и отвечает на непонятном языке: "Ейн тийд кезан воороп шип!"

Меня разозлило, что он болтает на непонятном языке; я так и сказал ему об этом.

– Время! – проревел он, смеясь как всегда. – Все хорошо в свое время! – И он пристально посмотрел на меня, обнажая в бороде крупные белые зубы. Четыреста, пятьсот, тысяча лет ничего не значат. У меня в руках бесконечность! На корабле я доберусь туда. Клянусь! Ты поедешь со мной и увидишь настоящее море – великий Индийский океан за мысом Доброй Надежды. Как-нибудь, когда стихнут проклятые встречные ветры, я заберу тебя домой во Флашинг. Я доберусь, пусть сам дьявол или все ангелы… – И он снова разразился божбой и проклятиями, как обычно, на своем сумасшедшем языке.

Нелли дуется на меня и пытается командовать. Говорит, что не будет играть со мной, если я не буду делать записи в книжке. Говорит, что я каждый день должен что-нибудь записывать. Но писать нечего. Все тот же древний дилижанс. Все тот же капитан. Все то же. Капитан мне не нравится. Он сумасшедший. По ночам он смотрит на звезды, просвечивающие сквозь крышу дилижанса, и смеется. Потом с ним случается приступ ярости; он ругается и клянется страшными клятвами. Когда я снова вырасту большим, я убью его… Может быть, удастся спрыгнуть… Мне страшно… Хорошо, если мы найдем маму…"

***

На этом рукопись обрывается. Записи, предположительно сделанные в дилижансе, отличаются неровным, прыгающим почерком; буквы значительно крупнее, чем раньше. Последние страницы покрывают детские каракули и рисунки. На некоторых изображены индейцы с перьями и луками. Самый последний весьма схематично передает очертания отвесного утеса, морские волны и грубые контуры какого-то старинного судна, покачивающегося поодаль.

Этот блокнот вместе со шляпой и тростью мистера Деннисона, а также сумочкой миссис Геррик был найден в сошедшем с рельсов вагоне, который отцепился от поезда на станции «Флашинг» и был обнаружен вблизи станции «Мидоуз». Полиция до сих пор продолжает поиски исчезнувших пассажиров, однако тот факт, что они передали этот дневник нам, по моему мнению, ясно указывает на то, что эти поиски безнадежны. Не вижу, какую помощь могут принести эти записи. Дневник завершен, и боюсь, что теперь мистер Деннисон и миссис Геррик для нас совершенно недосягаемы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю