Текст книги "Безумие и его бог (сборник)"
Автор книги: Говард Филлипс Лавкрафт
Соавторы: Ги де Мопассан,Эрнст Теодор Амадей Гофман,Вальтер Отто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Внезапно чары разрушил необъяснимый панический страх, дыхание перехватило. Блейк отвернулся от камня, ощущая совсем рядом присутствие… нечто бесформенное и чуждое наблюдало за ним с ужасающей интенсивностью. Он чувствовал, что попался в подстроенную этим нечто ловушку и оно находится не в камне, а непонятным образом смотрит сквозь камень, и отныне за ним, Блейком, всюду будет следовать нездешне осмысленный, невидимый взгляд…
Обстановка определенно действовала на нервы. К тому же темнело, фонаря он не прихватил, так или иначе пора уходить.
И тут, в густеющих сумерках, ему показалось, будто причудливый камень с безумно перекошенными гранями слегка светится. Он попробовал отвести глаза, но непонятная и непреодолимая сила снова приковала его взгляд к камню. Возможно, слабая фосфоресценция связана с радиоактивностью? Что там говорилось в записях погибшего репортера о «Сияющем трапецоэдре»? А этот храм, это покинутое логово вселенского зла? Что, в конце концов, здесь происходило и что, быть может, еще прячется в его избегаемых птицами тенях? Откуда-то поблизости пахнуло странным, едва уловимым зловонием. Откуда? Блейк метнулся к шкатулке, что столько лет простояла открытой, и захлопнул крышку. Мягко скользнув, она закрылась очень плотно, поглотив светящийся камень.
Когда хлопнула крышка, сверху, от люка, из вечной черноты пространства под шпилем, казалось, донесся тихий шум: будто что-то задвигалось, зашевелилось. Разумеется, крысы – впервые за время его пребывания в проклятом громадном храме единственные живые существа заявили о себе. Однако шум под шпилем невероятно напугал Блейка: он рванулся вниз по винтовой лестнице, промчался через отчужденный, призрачный неф, темным проходом ринулся в сводчатый подвал, выбрался наружу и, будоража пыль безлюдной площади, устремился бесконечными зловещими аллеями и авеню Федерал-хилл туда, вниз – к нормальным улицам и похожему на его собственный дом кирпичному зданию в университетском районе.
Ни с кем не поделившись результатами своей экспедиции, в последующие дни Блейк рылся в каких-то книгах, выискивал в старых газетах заметки о происшествиях в нижнем городе и лихорадочно трудился над криптограммой из кожаного блокнота, найденного в затянутой паутиной ризнице. Шифр оказался весьма сложным, и после долгих усилий пришлось констатировать, что язык не имеет ничего общего с английским, латинским, греческим, французским, испанским, итальянским или немецким. Очевидно, ему следовало глубже покопаться в своей весьма обширной эрудиции.
Каждый вечер его тянуло смотреть на запад, и он, как старого знакомца, разглядывал черный шпиль, высившийся среди нагромождения крыш далекого, почти сказочного мира. Но теперь к его любопытству примешивался ужас: он знал о сокрытом в храме инфернальном наследии, и потому, вероятно, его воображение устремлялось по иным, странным направлениям. Весной прилетели птицы, и, наблюдая за ними на закатах, он пришел к выводу, что в этом году они как никогда раньше сторонятся мрачного одинокого шпиля. Если неосторожная стая слишком близко подлетала к шпилю, то внезапно круто сворачивала и рассыпалась, охваченная паникой, и он представлял дикий птичий гомон, который с такого расстояния, разумеется, слышать не мог.
Согласно дневнику, в июне Блейк наконец одержал победу над криптограммой. Выяснилось, что текст написан на темном языке акло, языке служителей зловещих, необычайно древних культов, – этот язык был отчасти знаком ему по предыдущим оккультным изысканиям. Содержание текста, как ни странно, в дневнике не приводится, ясно только, что Блейк был встревожен и расстроен. Упоминается о «Сущем во тьме», которого можно пробудить, всматриваясь в «Сияющий трапецоэдр», и попадаются безумные предположения о черных безднах хаоса, откуда его призывают. «Сущий во тьме», говорится в дневнике, обладает всеми возможными знаниями, но требует чудовищных жертвоприношений. В некоторых записях выражается страх, как бы это существо (которое Блейк, похоже, считал уже вызванным) не выбралось в мир, но тут же следует ремарка, что самые обычные уличные фонари создают для него непреодолимую преграду.
О «Сияющем трапецоэдре» Блейк пишет много, и, называя кристалл окном в любые пространства и эпохи, прослеживает его историю с той поры, как его огранили на Югготе, затерянном во тьме бесчисленных эонов, задолго до того как Изначальные принесли его на землю. Словно редкое сокровище, он был помещен в причудливую шкатулку, изготовленную конусообразными обитателями Антарктиды, – в руинах их городов кристалл отыскали змееподобные люди Валузии; зоны спустя, в Лемурии, в кристалл впервые вгляделось человеческое существо. Путешествуя по невероятным континентам и еще более невероятным морям, кристалл затонул вместе с Атлантидой, затем попал в сеть критскому рыбаку и был продан смуглым купцам из ночного Кемта. Фараон Нефрен-Ка выстроил а^язагадочного кристалла храм с криптой и занялся тем, за что его имя впоследствии стерли со всех монументов и вымарали из всех записей. При новом фараоне жрецы разрушили дьявольский храм, и камень долго покоился в руинах, пока, наконец, к проклятию человеческого рода, лопата изыскателя снова не извлекла его на свет.
В начале июля в газетах появлялись кое-какие заметки о храме и Блейке, правда настолько краткие и невразумительные, что на них обратили внимание уже позже, только после прочтения дневника. Вторжение заезжего писателя в наводящую ужас церковь, похоже, вызвало на Федерал-хилл новый всплеск страха. Итальянцы шептались о доносившихся от темного шпиля необычных звуках, напоминавших царапанье, глухие удары и возню, и призывали священников изгнать из их снов какое-то существо. Что-то, они утверждали, притаилось за дверью, неусыпно выжидая момента, когда станет достаточно темно, чтобы выбраться наружу. В прессе упоминались глубоко укоренившиеся среди местных жителей суеверия, только история их возникновения особенно не обсуждалась. Очевидно, современные молодые репортеры не такие уж любители древности. Записывая все это в дневнике, Блейк вместе с тем терзается угрызениями совести: он считает своим долгом захоронить «Сияющий трапецоэдр», изгнать вызванную сущность, впустив в черное помещение под шпилем дневной свет. Однако вместе с тем Блейк, явно зачарованный гипнотической притягательностью храма, признается в неотступном, даже во сне преследующем его болезненном желании еще раз отправиться в проклятую башню и снова вглядеться в космические тайны светящегося камня.
Однажды, просматривая утренний выпуск «Джорнал» за семнадцатое июля, он испытал поистине лихорадочный ужас. Хотя там была напечатана всего лишь заметка сомнительно-юмористического тона об очередном происшествии на Федерал-хилл, на Блейка она произвела чудовищное действие. Разразившаяся ночью гроза на целый час вывела из строя городскую электросеть, и, оказавшись во тьме, итальянцы буквально с ума посходили от страха. Живущие поблизости от кошмарного храма клялись, что, воспользовавшись отсутствием уличного света, существо спустилось из шпиля в неф, откуда слышался странный шум, похожий на хлопанье крыльев и глухую возню. Перед включением фонарей оно переместилось в башню, и донесся звон разбитого стекла. По их словам, существо способно проникнуть всюду, куда пробралась тьма, и лишь неизменно отступает перед светом.
Когда дали ток, в башне поднялась дикая суматоха – даже слабый свет уличных фонарей, едва пробивавшийся сквозь почернелые от сажи окна, прикрытые жалюзи, оказался для существа слишком сильным. Оно скрылось в своем убежище под шпилем как раз вовремя: чрезмерный свет сбросил бы его обратно в бездну, из которой его вызвал сумасшедший чужестранец. А в час темноты церковь обступили молящиеся толпы. Каждый держал зажженную свечу или лампу, прикрывая их от дождя зонтом, а то и просто сложенной бумагой: чтобы спасти город от засевшего во тьме кошмара, жители выстроили световой кордон. Стоявшие у самой церкви утверждали, что парадные двери бешено колотились.
Но и это было еще не самое худшее. Из вечернего выпуска «Бюллетеня» Блейк узнал о расследованиях репортеров. Решив, что необычный репортаж будет стоить того, двое, не обращая внимания на истеричный накал толпы, безуспешно попытались открыть двери, а потом забрались в церковь через подвальное окно. На запыленном полу угрюмого, призрачного нефа они заметили борозды от подушек для сидения и непонятно зачем раскиданную атласную обивку церковных скамей. Всюду стоял неприятный запах, кое-где попадались желтоватые пятна и клочки материи, по всей видимости, обожженные. Открыв дверь в башню и поколебавшись минуту (поскольку им послышался шорох и поскребывание наверху), они обнаружили, что ступени винтовой лестницы относительно чисты, словно небрежно подметенные.
Пол в башне тоже оказался подметенным. Репортеры упоминали о семиугольном каменном постаменте, перевернутых готических стульях и любопытных гипсовых идолах, однако почему-то умалчивали о металлической шкатулке и изуродованном человеческом скелете. Но более всего (исключая пятна от огня, обугленные кусочки материи и неприятный запах) Блейка взволновала одна деталь, объяснявшая звон стекла: все стрельчатые окна башни были выбиты, а в двух из них щели жалюзи кто-то наспех заделал разодранной атласной обивкой скамей и конским волосом из подушек. Кроме того, на полу валялось еще довольно много кусков атласа и пучков конского волоса, будто кого-то внезапно прервали, когда этот кто-то добивался в башне полной темноты, как это бывало в те времена, когда окна специально плотно зашторивали.
Желтоватые пятна и обугленные куски материи находились и на лестнице, ведущей в безоконное помещение под шпилем. Один репортер поднялся наверх, отстранил выдвижной люк и посветил электрическим фонариком в черное, источающее необычное зловоние пространство, однако не увидел ничего, кроме темноты, бесформенной кучи хлама и разломанного инвентаря. Вывод: разумеется, шарлатанство. Кто-то решил посмеяться над суеверными итальянцами, или, быть может, какой-нибудь фанатик (для их же, по его мнению, блага) пытался раздуть страхи горожан. Или, не исключено, местные друзья-приятели, помоложе и поумней, затеяли хорошо продуманную мистификацию с целью привлечь публичное внимание. Последний забавный эпизод произошел уже в полиции, когда для подтверждения истинности рассказанного на место происшествия решили послать офицера. Трое, один за другим, по уважительным причинам уклонились, четвертый крайне неохотно пошел, но очень быстро вернулся, не добавив к сообщенному репортерами никаких подробностей.
Судя по дневнику, с этого момента Блейк начал быстро погружаться в пучину ужаса, мрачных предчувствий и нервного расстройства. Упрекая себя в бездействии, он судорожно размышлял о возможных последствиях новой аварии электросети. Точно установлено, что во время гроз, крайне взволнованный, он трижды звонил в электрическую компанию и просил принять все возможные меры, чтобы не допустить перебоя в подаче тока. Иногда попадаются записи, выражающие озабоченность Блейка ситуацией с репортерами: почему, обследуя санктуарий в башне, они не нашли ни металлической шкатулки с камнем, ни странным образом изуродованного скелета? Напрашивалось предположение: их оттуда забрали; но кто, зачем и куда, оставалось только гадать. Однако самыми страшными были мысли о собственной участи: он чувствовал дьявольскую связь между своим разумом и скрывающимся в отдаленном шпиле ужасом – чудовищным порождением ночи, так неосмотрительно вызванным им из первозданных черных сфер. Похоже, какая-то сила постоянно старалась овладеть его волей – посетители Блейка в те дни прекрасно помнят, как он отрешенно сидел за столом, пристально глядя в западное окно на ощетинившийся крышами холм в мареве городских дымов. В дневнике монотонно повторяются упоминания о кошмарных ночных видениях и сообщается об усилении во сне дьявольской связи: например, проснувшись однажды ночью, он обнаружил себя полностью одетым, механически спускающимся с Колледж-хилл в западном направлении. Снова и снова он настаивает, что существо, сокрытое в церковном шпиле, знает, где его, Блейка, найти.
В последних числах июля с Блейком случился нервный срыв. Он пренебрегал верхней одеждой, заказывал еду по телефону и больше не покидал дома. Посетителям, обратившим внимание на веревку у кровати, Блейк объяснил, что ходит во сне и поэтому каждую ночь вынужден связывать себе лодыжки, рассчитывая остаться на месте или, по крайней мере, проснуться, развязывая узлы.
В дневнике он описывает ужасное переживание, послужившее причиной коллапса. Тридцатого вечером, отходя ко сну, он вдруг неожиданно нашел себя пробирающимся в черном пространстве. Виднелись лишь короткие горизонтальные щелочки голубоватого света, чувствовалось резкое зловоние и слышались мягкие, вкрадчивые звуки там, наверху. В темноте он постоянно обо что-то спотыкался, и всякий раз сверху доносился своеобразный ответ: глухая возня, смешанная с осторожным трением дерева о дерево.
И вот его неуверенные руки нащупали пустой каменный постамент, а потом, сжимая перекладины прикрепленной к стене лестницы, он медленно поднимался навстречу потоку горячего, иссушающего воздуха, пропитанного концентрированным зловонием. Перед глазами плыла калейдоскопическая череда образов, один за другим, они неизменно рассеивались в бескрайней бездне ночи, где кружились еще более черные солнца и миры. Он вспомнил легенды о Первичном Хаосе, в центре которого неуклюже парит Владыка Всего Сущего, слепой юродивый бог Азатот, окруженный пляшущими, хлопающими крыльями ордами аморфных, безмозглых вассалов и убаюкиваемый тихим монотонным пением демонической флейты, зажатой в неописуемых лапах.
Раздавшийся во внешнем мире сильный взрыв вывел Блейка из гипнотического забытья, и он внезапно ощутил кошмар своего положения. Непонятно, что это было, – возможно, запоздалый залп фейерверка – летом на Федерал-хилл подобное не редкость: таким образом жители чествуют небесных заступников или святых своих родных итальянских деревень. Так или иначе, Блейк дико закричал, спрыгнул со ступеньки и принялся почти в полной тьме пробираться через разные препятствия.
Он моментально понял, где находится, и, не раздумывая, ринулся вниз по узкой винтовой лестнице, спотыкаясь и ушибаясь на каждом повороте. Пришпоренный ужасом, промчался по гигантскому, затянутому паутиной нефу, призрачные своды которого крылись в зловещем царстве теней, с немалым трудом миновал абсолютно темный захламленный подвал и выбрался на свежий воздух. Узрев наконец уличные фонари, Блейк устремился вниз по ирреальному холму с хаотично громоздящимися фронтонами, пронесся через мрачный безмолвный город с высокими черными башнями и, взлетев по обрывистому восточному склону, оказался у старинной двери своего дома.
Очнувшись наутро, он обнаружил, что лежит на полу в собственном кабинете, полностью одетый, покрытый грязью и паутиной. На теле ни единого живого места. Взглянув в зеркало, заметил сильно опаленные волосы. От одежды у плечей исходил странный, резкий, неприятный запах. Именно в этот момент нервы его не выдержали. С тех пор, совершенно измученный, он безвылазно сидел в своем неизменном халате у западного окна, делая бредовые записи в дневнике и содрогаясь при виде грозовых туч.
Восьмого августа перед самой полночью разразилась страшная гроза. Над городом всюду сверкали молнии, были зафиксированы даже две шаровых. Лил проливной дождь, нескончаемые раскаты грома лишали сна тысячи горожан. В страхе за судьбу электрического света Блейк совершенно обезумел. Около часа ночи он пытался дозвониться в компанию, однако в интересах безопасности телефонные линии в это время были отключены. Все происходящее Блейк записывал в дневник. Размашистые, нервные, часто не поддающиеся расшифровке иероглифы наглядно свидетельствуют об отчаянии и прогрессирующем безумии автора, а также о том, что нацарапаны они в темноте.
Чтобы лучше видеть из окна, ему пришлось погасить в доме свет. Большую часть времени он, похоже, провел за столом, тревожно вглядываясь в дождь и пытаясь различить за поблескивающими крышами простирающегося на несколько миль нижнего города скопление огней на Федерал-хилл. Очевидно, время от времени он вслепую делал очередную запись, поскольку две страницы дневника беспорядочно исписаны отдельными фразами типа: «Свет не должен погаснуть», «Оно знает, где я», «Ядолжен его уничтожить», «Оно зовет меня, но, быть может, на этот раз не причинит мне вреда».
Затем во всем городе погас свет. Согласно документам электростанции, это произошло в два пятнадцать, однако в дневнике Блейка точного времени не приводится – имеется лишь запись: «Свет погас. Господи, помилуй!» На Федерал-хилл авария вызвала настоящий переполох: на площадь и аллеи у дьявольской церкви высыпали кучки взволнованных людей: одни держали электрические фонарики, другие укрывали зонтами лампады и свечи, третьи вздымали распятия и разнообразные амулеты, распространенные в Южной Италии. Промокшие люди молились на каждый всполох, а если молнии иногда затихали или на время совсем прекращались, испуганно чертили правой рукой загадочные знаки. Усиливающийся ветер задул большинство свечей, вокруг угрожающе потемнело. Кто-то вызвал отца Мерлуццо из церкви Святого Духа, и тот поспешил на погрузившуюся во мрак площадь, чтобы как-нибудь помочь спасительным словом. Не вызывает сомнений, что из черной башни действительно доносился странный беспокойный шум.
О случившемся в два тридцать пять мы располагаем свидетельствами молодого интеллигентного священника, патрульного полицейского Уильяма Монохэна (в высшей степени надежного офицера, совершавшего обход и задержавшегося на площади, чтобы проследить за порядком в толпе) и большинства из семидесяти восьми человек, собравшихся у насыпи храма (особенно интересны показания стоявших на площади, откуда виден восточный фасад). Но никакие свидетельства, разумеется, не доказывают сверхъестественности данного события. Возможны различные объяснения. Кто может строго описать сложные химические процессы, происходившие в громадном, старинном, давно заброшенном здании, где в застоявшемся воздухе к тому же находилось множество самых разнообразных вещей? Ядовитые испарения, самовоспламенение, порожденная процессами гниения повышенная плотность газов – возможен любой из бесчисленных феноменов. Кроме того, никак нельзя исключать вероятности сознательного шарлатанства. Рассказать о случившемся, в сущности, очень просто; объективно все длилось не более трех минут. Известный своей пунктуальностью отец Мерлуццо постоянно посматривал на часы.
Все началось с ощутимого усиления глухой возни в черной башне. Странный вредоносный запах, которым слегка потянуло от церкви незадолго до этого, сконцентрировался в навязчивое зловоние.
Затем послышался треск ломающихся досок, и на землю у хмурящегося на восток фасада рухнуло что-то громоздкое и тяжелое. Свечи не горели, и башню было не видно, однако еще на лету люди узнали потемневшие от дыма жалюзи восточного башенного окна.
В следующее мгновение на дрожащих от страха людей с невидимой высоты обрушилась удушающая, тошнотворная волна совсем уже нестерпимой вони, чуть было не повергшая наземь тех, кто стоял на площади. В ту же секунду воздух задрожал, завибрировал, будто от машущих крыльев, и, срывая шляпы, ломая намокшие зонты, на восток пронесся сильнейший за всю ночь шквал. Ничего, разумеется, нельзя было разглядеть, и все же некоторые смотревшие вверх, кажется, различили на фоне чернильного неба огромный сгусток интенсивной тьмы, похожий на облако черного дыма, который со скоростью метеора промчался на восток.
Вот, собственно, и все. Оцепенелые от страха, напряжения и жуткой вони очевидцы не знали, что и делать, – не знали даже, стоит ли вообще что-либо предпринимать. Совершенно не понимая, что произошло, они настороженно молчали и только чуть позже, когда изливавшееся дождем небо разорвала ослепительная вспышка запоздалой молнии и прогремел оглушительный гром, разразились благодарственной молитвой. Через полчаса дождь прекратился, еще через пятнадцать минут засветились уличные фонари, и вымокшие, измученные свидетели события смогли, наконец, разойтись по домам.
На следующий день в сообщениях о грозе газеты уделили этому эпизоду некоторое внимание, однако весьма незначительное. Эпицентр ослепительной вспышки молнии и чудовищный раскат грома, завершившие события на Федерал-хилл, по-видимому, были много восточнее, где также прошла волна странного зловония. Гром разбудил всех обитателей Колледж-хилл, и феномен в целом обсуждался с самых невероятных точек зрения. Из тех, кто в ту ночь бодрствовал, только несколько человек видели аномальную вспышку света у вершины холма и отметили необъяснимый, направленный снизу вверх порыв ветра, который произвел сумятицу в садах и чуть не сорвал листву с деревьев. По общему мнению, мощнейший электрический разряд, должно быть, ударил во что-то поблизости, и все же никаких разрушений впоследствии не обнаружилось. Молодой человек из корпорации «Тау Омега» утверждал, что при свете предыдущей, довольно слабой молнии видел в небе дымное облако жуткой, гротескной конфигурации, однако никто не смог подтвердить его наблюдения. Тем не менее показания немногочисленных очевидцев касательно пронесшегося с запада шквала и нахлынувшей невыносимой вони сходятся. Ощущение запаха гари сразу после запоздалой молнии также можно считать подтвержденным.
Мы потому столь подробно рассматриваем эти факты, что они, возможно, связаны со смертью Роберта Блейка. Девятого утром студенты корпорации «Пси Дельта», задние окна верхнего этажа которой выходят на кабинет Блейка, заметили у западного окна неподвижное белое лицо, удивившее их странностью выражения. Увидев вечером ту же картину, они забеспокоились и стали ждать, когда в комнате зажжется свет. Позже звонили в темную квартиру и наконец позвали полицейского, который выломал дверь.
Неестественно выпрямившись, Блейк сидел за столом у окна. Подойдя ближе и увидев остекленевшие, выпученные глаза и перекошенное безобразной конвульсией лицо, вошедшие брезгливо и с отвращением отвернулись. Тем же вечером тело осмотрел судебный врач и, несмотря на уцелевшее оконное стекло, причиной смерти объявил молнию или, возможно, вызванный электрическим разрядом нервный шок. На жуткое выражение лица особенного внимания он не обратил. Учитывая больное воображение и эмоциональную неуравновешенность погибшего, страшная гримаса, по всей видимости, следствие пережитого шока. К такому заключению врач пришел, просмотрев находившиеся в доме книги, картины и манускрипты и пробежав нацарапанные в темноте фразы из дневника на столе. Блейк продолжал лихорадочно записывать свои дикие сентенции до самого конца: его сведенная судорогой правая рука сжимала карандаш со сломанным грифелем.
После аварии с электричеством записи становятся совершенно бессвязными, многие вообще невозможно разобрать. И однако, исходя из них, некоторые любопытствующие пришли к выводам, совершенно отличным от официального, вполне материалистического вердикта, хотя подобные домыслы вряд ли найдут поддержку у консервативного большинства. Кроме того, успеху сих наделенных богатой фантазией теоретиков никак не способствовал поступок суеверного доктора Дикстера, выбросившего в самое глубокое место залива Наррагансетт странную шкатулку с косоугольным камнем – предметом, несомненно самосветящимся, что удостоверили нашедшие его в темном помещении под шпилем. Последние безумные записи Блейка, очевидно, объясняются неврозами и больным воображением, сосредоточенным на сведениях о древнем инфернальном культе, удивительные следы которого ему довелось отыскать. Вот эти записи (во всяком случае, все, что удалось восстановить):
«Света до сих пор нет – наверное, уже минут пять. Теперь все зависит от молний. О, Яддит, дай им свободную волю!.. Похоже, начинаю чувствовать какое-то пробивающееся сквозь непогоду воздействие… Гром, ветер и дождь заглушают его… Оно начинает овладевать моим мозгом…
Что-то случилось с памятью. Вижу вещи, которых никогда не знал: другие миры, другие галактики… Тьма… Молнии кажутся черными, а тьма – светом…
Церковь и холм, которые я вижу в кромешной тьме, наверняка нереальны. Вероятно, образ, запечатлевшийся на сетчатке глаза при вспышке молнии. О, Небо! Если молнии перестанут сверкать, пусть там окажутся итальянцы со своими свечами!..
Чего, собственно, я боюсь? Разве это не аватар Ниарлатотепа, в призрачном древнем Кемте являвшегося даже в человеческом облике? Я помню и Юггот, и еще более далекий Шэггай, и черные планеты в первозданной пустоте…
Долгий крылатый полет через пустоту… вселенную света не пересечь… возрожденный мыслями, пойманными „Сияющим трапецоэдром“… он послан через полные ужаса бездны света…
Меня зовут Роберт – Роберт Харрисон Блейк, Ист-Кнэп-стрит, 620, Милуоки, Висконсин… Нахожусь на этой планете…
Смилуйся, Азатот, молнии прекратились!.. Ужасно: прекрасно все вижу, но это не зрение, а какое-то другое, чудовищное восприятие… свет – это тьма, тьма – это свет… люди на холме… охраняют… свечи и амулеты… их священники…
Больше не чувствую расстояния: далекое – близко, близкое – далеко… Без света, без бинокля… вижу шпиль… башню… окно… слышу… Родерик Эшер… не схожу ли я с ума, или, быть может, уже сошел?., существо в башне шевелится, ворочается. Оно – это я, я – это оно: хочу выбраться отсюда… обязательно надо выбраться и объединить силы… Оно знает, где я…
Я – Роберт Блейк, но вижу башню в темноте. Кошмарный запах… органы чувств видоизменяются… вперед в башенное окно– жалюзи падают – путь свободен… Ййе… нгэй… югг…
Вижу его… летит сюда… адский ветер… титаническая синева… черные крылья… Ог-Сотот, спаси!.. трехдольный горящий глаз…»
