Текст книги "Наваждение"

Автор книги: Глория Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

10

Эвелин не собиралась спать, ей не хотелось терять ни секунды этой райской ночи, первой и последней ночи с Квентином. Она решила дождаться, пока он заснет, а потом смотреть на него и прогонять терзавших его по ночам драконов.

Но, оказавшись в его объятиях, она лишь на секунду закрыла глаза, а в следующее мгновение уже услышала назойливое верещание будильника. Эвелин не сразу поняла, что происходит.

Она сонно потянулась к тумбочке, чтобы отключить звонок, и нажала на кнопку. Какой противный звук. Вот Джульетту разбудило пение соловья…

Эвелин вдруг все вспомнила и открыла глаза. Господи, неужели уже наступило завтра? В окно струился солнечный свет.

Но Ромео рядом не было.

Его место в постели уже остыло. Эвелин провела ладонью по мягким простыням. Квентин ушел уже давно. Может, он и не спал вовсе.

Эвелин заставила себя взглянуть на часы. Семь утра. Интересно, Квентин поставил будильник для нее? Наверное. Он ведь знает, что самолет Дженнифер вылетает в десять, значит, скоро та проснется и пойдет искать сестру. Если Эвелин поторопится, то успеет проскользнуть в свою комнату. И ее репутация не пострадает.

Если судить по остывшим простыням и по будильнику, Квентин хотел именно этого. Никаких бурных объяснений. Эвелин села и обвела глазами комнату. На кресле рядом с постелью лежали аккуратно сложенные ее халат и ночная рубашка.

Эвелин машинально взглянула на пол, туда, где ночью валялись пижамные брюки Квентина. Пусто. Очень разумно. В комнате ничто не свидетельствовало о том, что здесь недавно занимались любовью.

Эвелин взяла халат и надела его, стараясь не огорчаться. Ведь когда он говорил, что сделает ее своей, то он же не имел в виду навсегда, верно? Это словно взять книгу в городской библиотеке. Просто и удобно.

А может, и того хуже. Не исключено, что Квентин, стремясь всех подчинять себе, хотел оставить у нее в душе неизгладимый след, такой, чтобы она думала о нем всякий раз, как начнет вечереть…

Что ж, ему это удалось. Эвелин встала и посмотрела на женщину с пустыми глазами, которую увидела в зеркале.

– У тебя нет права страдать, – твердо сказала она собственному отражению. – Квентин ничего тебе не обещал.

Не забывай, мысленно продолжила она, как бы тебе ни было теперь больно, сегодня ты вынуждена причинить ему гораздо большую боль.

Квентин приехал в офис, опоздав на двадцать минут. Купер бросил на него откровенно негодующий взгляд. «Мы же работали над этой сделкой больше трех лет, неужели трудно было приехать вовремя?» – говорил его взгляд. Квентин поднял брови и улыбнулся.

– Прошу прощения, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим. – Что я пропустил?

Секретарша поставила перед ним чашку горячего кофе.

– Знаешь же, что ты ничего не пропустил, черт возьми, – тихо произнес Купер. – Без тебя мы не могли начать. Хозяин «Лесной сказки» будет здесь через десять минут.

– А мы дадим ему столько, сколько он запросит. – Квентин откинулся на спинку стула и безразлично посмотрел на своего адвоката. – Для того чтобы договориться на таких условиях, ни ума, ни времени не нужно.

Купер вздохнул.

– Квентин, я уже говорил тебе, что в пункте два можно будет настаивать на изменениях. Если мы сейчас все обсудим, а потом правильно поведем игру, то собьем цену не меньше чем на пятьдесят тысяч.

– Я не хочу ничего обсуждать. – Квентин отшвырнул контракт. – И мне не нужен пункт два. И даже пятьдесят тысяч. Я хочу побыстрее подписать эти чертовы бумаги и уехать домой.

– Квентин! Пятьдесят тысяч…

– Заткнись, Купер. – Голос Квентина звучал дружелюбно и устало. – Ты слишком нервничаешь. Не удалось выспаться?

– Видимо, мне не так хорошо спалось, как тебе, – проворчал он.

На это Квентин лишь улыбнулся. Он вообще почти не спал. Прошлая ночь была удивительной! В его груди поднялась теплая волна. Эвелин оказалась самой великолепной женщиной, какую он только встречал, и самой чувственной. Ее тело… Пальцы Квентина дрогнули.

Да, он не спал, но это не имеет значения. Он смотрел, как засыпает Эвелин, гладил ее по волосам и по руке, которой она прикрыла грудь. И это было гораздо лучше сна.

Поэтому он едва не опоздал на переговоры. Если бы речь шла не о «Лесной сказке», то он просто отменил бы все дела. Но «Лесная сказка» – это слишком важно.

Или так ему казалось раньше? Теперь, приехав в офис, Квентин почувствовал, что ему все равно. Этот отель стал просто одним из объектов, который предстояло приобрести. Квентин смотрел на контракт, составленный, с его теперешней точки зрения, с детской жадностью, и поражался, какую власть еще неделю назад имела над ним «Лесная сказка». Кажется, тогда он был непроходимым глупцом и считал, что сделки и деньги важнее человеческих отношений.

Вдруг ему стало жаль, что он так рано покинул Эвелин. Она не должна была проснуться в одиночестве. Им нужно поговорить, разобраться в том, что значила для них эта ночь. Он улыбнулся, представив себе, как она просыпается, обнаженная и удовлетворенная.

Тут дверь открылась, и в кабинет вошел хозяин «Лесной сказки» в сопровождении адвокатов. Квентин встал и пожал им руки.

Какой приятный сюрприз их ждет! Зная его репутацию, они готовы к долгому танцу со сложными па. А Квентин решил подписать все, как есть, и немедленно. Даже если бы его жизнь зависела от этого, он все равно подписал бы, чтобы побыстрее вернуться к Эвелин.

Квентин выполнил свое решение. Не глядя на болезненно сморщившееся лицо Купера, он подписал контракт, не оспорив ни слова. Теперь «Лесная сказка» принадлежит ему. Он смотрел на свою подпись, не понимая, откуда взялось холодное равнодушие, но в этот момент вошла секретарша. У девушки был взволнованный вид.

– Звонила миссис Блейн, – прошептала она ему так, чтобы остальные не слышали. – Это срочно. Она сказала, что у нее начались роды. – Ее глаза были влажны от волнения. – Мистер Блейн, но еще же рано? Рано для родов?

Квентин мгновенно оказался на ногах, он слышал, как колотится его сердце.

– Нет, – услышал он собственный голос. – Все в порядке. Все будет хорошо. – Он произнес то, что вчера сказала ему Эвелин. – С ребенком все будет хорошо, – повторил он словно заклинание.

Эвелин! Как ему не хватает ее теперь рядом! Ведь никакая собственность в мире не может помочь ребенку Талберта. Только Эвелин, у которой хватает сил на всех. Только Эвелин, хрупкая, с нежным голосом. Только рядом с Эвелин он может встретить любой удар.

В то время как Квентин, преследуемый по пятам драконами-страхами, мчался на машине в больницу, он понял простую истину.

Он любит Эвелин Флауэр.

Квентин, мы должны тебе кое-что сказать. Это касается ребенка Конни. Он не от твоего брата.

Нет, нет. Это никуда не годится. Если она выдаст такое вслух, он и вправду может убить их обеих.

Квентин, ты ведь знаешь, что Конни убегала из дому. Это было за месяц до того, как она встретила Талберта. Она была совсем одна, напугана…

Господи, к чему подобная патетика? Когда он узнает правду, ему будет не до страданий Конни.

Квентин, постарайся понять. И постарайся не винить Конни… Тоже не годится.

Эвелин сжала руль, презирая себя за нерешительность. Все равно к такому нельзя подготовить человека. Она ехала из аэропорта и без конца перебирала разные варианты предстоящего разговора.

Квентин, ты должен мне верить. Я ни о чем не догадывалась.

Тоже нет. Это попытка обелить себя.

Эвелин ехала медленно, не торопясь возвращаться. Она и так задержалась, поскольку рейс Дженнифер ненадолго отложили, а это значит, что Конни встретит ее не в духе. Эвелин застонала. Конни действительно очень избалованная. Как только Квентин справлялся с ней несколько месяцев? Зато теперь он будет счастлив вышвырнуть их обеих за дверь.

Эвелин дважды пропустила нужный поворот. А может, таким образом она откладывает момент, когда придется объявить Конни о своем решении.

Еще подъезжая к дому, она уже поняла: что-то случилось. Дом казался пустым. Ни души.

Тут Эвелин заметила Марту, которая стояла на веранде. Подойдя к ней, Эвелин увидела, что лицо пожилой женщины сморщилось от волнения.

– Мисс Флауэр, – закричала та, неуклюже спеша вниз по ступенькам. – Ох, мисс Флауэр, вам надо ехать в больницу. Пока вас не было, у миссис Блейн начались роды. Пожалуйста, поезжайте быстрее. Она хотела, чтобы вы были рядом.

Кровь отхлынула от лица Эвелин, но ей все же удалось выдавить:

– Кто ее повез?

– Такси. Никого дома ведь не было. А мистеру Блейну ехать сюда не меньше часа.

– Но Квентин уже знает? – глухо спросила она, страшась услышать ответ.

Марта кивнула.

– Да, он уже там. Он поехал прямо в больницу. Но Конни боится его и зовет вас. – Марта сжала руку Эвелин. – Поезжайте быстрее, пожалуйста.

Эвелин так и поступила. В этот раз она ехала по извилистой дороге так, будто всю жизнь провела за рулем. Тревога совершенно вытеснила страх. Глядя перед собой, она старалась не думать о том, что будет дальше.

А что, если она опоздала? Вдруг ребенок уже родился?

На повороте Эвелин нажала на педаль газа так, что шины взвизгнули. Она должна опередить Квентина. Приехать раньше, чем он возьмет ребенка на руки и начнет искать в крошечном личике сходство с Талбертом…

Квентин, Квентин. Что мы с Конни наделали?

Медсестра встретила ее с улыбкой. Она сказала, что ребенок родился около часа назад. Девочка, крошечная девочка, чуть больше двух с половиной килограммов. С ней все будет в порядке. С миссис Блейн тоже все хорошо. Роды были очень легкими. Сейчас у нее мистер Блейн.

А что, она тоже родственница? Двоюродная сестра? Чудесно. Хочет ли она взглянуть на ребенка? Сестра показала ей дорогу. Налево, потом дальше по коридору и направо.

Эвелин легко нашла комнату, где за стеклом спали младенцы. Она оказалась одной из многих родственников, кто спешил взглянуть на малышей.

В отличие от остальных, Эвелин с трудом заставила себя поднять глаза. Вдруг она струсила, и ей вообще захотелось уйти, не увидев девочку. Господи, как такое может быть? Маленький комочек, который лежит за этим стеклом и у которого не хватает еще сил даже на то, чтобы поднять голову, разобьет теперь не одно сердце.

Эвелин сразу же узнала Квентина, хотя он стоял к ней спиной чуть в стороне от остальных. Он смотрел не туда, где лежали младенцы, а в соседнюю палату, где несколько новорожденных согревались под ультрафиолетовой лампой.

Но почему? Почему он смотрит туда? Те дети больны. Ведь сестра сказала, что с новорожденной все в порядке? Эвелин попыталась окликнуть его, но у нее сжалось горло, и она не смогла выдавить ни звука.

Квентин, словно услышав ее, повернулся сам, и Эвелин показалось, что она падает в обморок. Его лицо стало совершенно чужим. Он походил на мраморную скульптуру, на ледяное изваяние, лишенное каких-либо человеческих чувств. А глаза… У Эвелин подогнулись колени. Его глаза походили на дула ружья, и нацелены они были прямо на нее.

– Эвелин. – Никогда ей еще не был так противен звук собственного имени. – Ты пришла посмотреть на ребенка?

Она кивнула, так как голос еще не вернулся к ней. Эти глаза пугали ее. Что с ребенком? Почему Квентин такой отчужденный и жестокий?

– Тогда иди сюда. – Это прозвучало как приказ. – Я покажу.

Эвелин повиновалась. Когда она подошла, Квентин с силой сжал ее плечо и почти толкнул к стеклу.

– Вон она. Вторая с краю.

– Что с ней? – дрожащим голосом спросила Эвелин. – Почему она здесь?

– О, не стоит волноваться, – зловеще ответил Квентин. У него был вид сумасшедшего. – Всего лишь маленькая проблема. Несовместимость резус отрицательного и резус положительного факторов в крови. Но ультрафиолет все исправит.

Эвелин попыталась повернуться, чтобы посмотреть на него, но Квентин с силой прижал ее к стеклу, заставляя смотреть на ребенка.

– Какая несовместимость? – невнятно спросила она, даже не чувствуя боли в плече, которое он с силой сжимал.

– Ничего страшного. Понимаешь, если у матери отрицательный резус, а у ребенка положительный в отца, то могут возникнуть проблемы, как в нашем случае. В целом это неопасно. Через пару дней все будет в норме, даже ультрафиолет больше не понадобится.

Эвелин должна была бы почувствовать облегчение, но этого не произошло. Хватка Квентина не стала слабее. Его голос по-прежнему был полон сарказма.

– Тогда… – она запнулась, – в чем дело? Я хочу сказать, в чем дело с… – У нее не хватило духу закончить фразу.

– Видишь ли, – медленно и с расстановкой, словно что-то обдумывая, произнес Квентин, – есть небольшая проблема с этим положительным резус-фактором. Так же как и у Конни, у Талберта он отрицательный… – Эвелин вскрикнула. В стекле она увидела отражение Квентина и его улыбку, жуткую, зловещую улыбку. – Да-да, – проговорил он. – Нужно какое-то объяснение, не правда ли? Откуда же взялся этот положительный резус?

– Квентин, – начала Эвелин, во рту у нее пересохло, язык не слушался. – Квентин, прошу тебя… – Она закрыла глаза, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Но это было все равно что пытаться собрать брызги водопада. – Квентин, – спросила она, – ты уже говорил с Конни?

– Да, – подчеркнуто любезно ответил он. Но за этой любезностью прятался опасный разгневанный дракон. – Кстати, я задал Конни этот вопрос. И знаешь, что она мне ответила? – Защитная маска упала, обнажив долго сдерживаемую ярость. Резким рывком он развернул Эвелин лицом к себе и прижал ее спиной к стеклу. – Она умоляла поговорить с тобой.

О Господи! Его глаза казались ей бездонными колодцами, в которые она стремительно падала. Лучше умереть на месте, чем смотреть на него еще хотя бы несколько секунд.

– Конни сказала, что ты все знаешь и все мне объяснишь. Так я жду, Эвелин, – сказал он голосом, похожим на звон погребального колокола. – Будь добра, объяснись.

11

Все присутствующие обернулись к ним. Эвелин безотчетно подумала, что подобные сцены здесь редки.

– Уйдем отсюда, – прошептала она. – На нас смотрят.

– Прекрасно. – Он оторвал ее от стены и потащил по коридору. Никто из них не произнес ни слова, лишь Эвелин беспомощно застонала и пару раз всхлипнула. Квентин сделал вид, что ничего не слышал.

Они в молчании спустились в лифте на первый этаж. Квентин пошел по коридору так быстро, что Эвелин едва успевала за ним. Наконец он остановился на пороге приемной «скорой помощи».

Эвелин инстинктивно рванулась было прочь.

– Здесь?!

– А почему бы и нет? – Он обвел глазами помещение. – В толпе никто не заметит нашей маленькой мелодрамы, тебе не кажется?

Эвелин посмотрела на плачущих детей с травмами, на бледных жен тех, кого привезли с сердечными приступами, и почти мертвенно-белых пациентов на носилках. Да, он по-своему прав. Их место здесь, среди пострадавших.

– Хорошо, – согласилась Эвелин. Она слишком устала, чтобы спорить. Она заметила два свободных стула в углу. – Может, пойдем туда?

Но, когда они сели, она не знала, с чего начать, и молча смотрела на Квентина, пытаясь под маской гнева отыскать черты того человека, которого любила прошлой ночью. Но этого человека больше не было. Из-за эгоистичной лжи Конни он исчез навсегда.

– Квентин, – заговорила она, с трудом сглотнув, – мне так жаль…

– От кого этот ребенок?

Его резкий вопрос предупредил поток ее вымученных извинений.

– Не знаю, – ответила она и заметила, что на его лице написано недоверие. Эвелин торопливо продолжила: – Правда, не знаю. Я никогда его не видела. Конни сказала, что это был короткий роман… Это случилось, когда она убежала из дому. Она не называла его имени. Они расстались раньше, чем Конни узнала о своей беременности. Узнав, что беременна, Конни пришла в ужас. Она работала официанткой, и ей едва хватало денег на себя, что же говорить о ребенке?

Квентин раздраженно взмахнул рукой.

– Эту часть можешь опустить. Я сто раз видел подобные эпизоды в кино.

Эвелин покраснела и стала смотреть на свои руки. Почему от его резких слов ей так больно? Разве она не предполагала, что страдания Конни его не интересуют? Что ж, она больше не станет пытаться вызвать у него сочувствие.

– Как бы там ни было, потом она познакомилась с Талбертом. Конни говорит, что они полюбили друг друга с первого взгляда. Когда она призналась ему, что беременна, Талберт сделал ей предложение. Он хотел ей помочь.

Квентин хрипло и язвительно рассмеялся.

– Хотел помочь? – с непередаваемым сарказмом переспросил он. – Да ладно, Эвелин… Ты же не думаешь, что я в это поверю? Может, мой брат и был наивным, в особенности если дело касалось смазливых блондинок, но он не был дураком, черт побери!

Эвелин промолчала, хотя его тон обжигал ее.

– Ты прав, он не был дураком, Квентин. Он был добрым и щедрым человеком. Он хотел воспитать этого ребенка как собственного. Конни говорит, что он был романтиком, который любил помогать людям…

– Конни говорит? – Он снова рассмеялся, но на этот раз смех больше походил на рычание. – Вот как? Конни говорит… И мы должны поверить Конни? – Он пригладил волосы. – Господи, да послушай сама себя! Неужели ты, Эвелин, веришь во все это дерьмо, которое твоя кузина называет правдой? – Он подался вперед и сверкнул на нее глазами. – Или ты тоже лгунья?

Эвелин встала, поняв, что пора бежать. С ним бесполезно говорить. Ему наплевать на то, как все было на самом деле. Его рассудок находится во власти ненависти и отчаяния, и ему просто нужно на ком-то сорвать злобу. Что ж, может, это его право. Но она не пойдет на это.

– То есть я или доверчивая дура или лгунья? Разница невелика, верно? – Она держалась прямо и смотрела ему в глаза. – А не все ли тебе равно, Квентин? Ты знаешь правду, планы Конни провалились. Насколько я понимаю, ты не хочешь, чтобы мы оставались в твоем доме, и мы уедем, как только сможем.

Но, уже произнося эти слова, Эвелин поняла, как отчаянно надеется, что он станет с ней спорить, его гнев утихнет и он попросит ее остаться.

Глупые надежды!

Квентин без колебаний коротко кивнул.

– Меня не будет дома пару недель. Этого достаточно, чтобы Конни набралась сил. Когда я вернусь, надеюсь, вас уже не будет.

Все было кончено. Эвелин отвернулась, стараясь скрыть горькие слезы, которые застилали ей глаза. Она понимала, что должна идти. Но ей нужно еще кое-что сказать ему, хотя она понимала, что все напрасно.

– Я не знала, – дрожащим голосом произнесла она. – Я собиралась все тебе рассказать. Я узнала только вчера. Уже ночью.

– Прошлой ночью? – В насмешливом удивлении он поднял брови. – Великолепно. А скажи, это было до того, как ты пришла ко мне, или после?

В горле Эвелин стоял комок, ее душили слезы.

– До того.

– Понятно, – сказал он, наклонив голову набок. – Значит, то, что было ночью, тоже ложь. Но сыграно было неплохо. Должен признать, дамы в вашей семье не лишены артистизма.

Будь он проклят! Эвелин обернулась, ей хотелось влепить ему звонкую пощечину. Но, наткнувшись на его взгляд, она не осмелилась поднять руку. Ей еще никогда не было так больно. Может, она дура, но, несмотря на его презрение, не может ненавидеть его. Она любит его и будет любить всегда.

– Прости, – сдавленно сказала она. – Прости.

Сдерживая рыдания, она пошатываясь пошла к двери. Но тут послышался его полный горечи голос:

– Да, еще кое-что… Если вдруг обнаружишь, что беременна, не трудись мне звонить. Я вовсе не такой доверчивый, как мой покойный брат.

Конни с ребенком вернулись домой три дня спустя. И в тот же день Эвелин обнаружила, что Квентину волноваться не о чем – она не беременна.

Эвелин должна была радоваться этому, но после разговора с Квентином она словно вообще перестала что-либо чувствовать. А жизнь шла своим чередом. Девочка Конни чувствовала себя отлично, ее назвали Абби. Марта без конца ворковала над малышкой. Сама Конни быстро набиралась сил. Она неплохо держалась, если принять во внимание всю эту историю. Эвелин казалось, что после родов Конни стала гораздо взрослее и мудрее.

Каждый день заходил Купер, менял девочке подгузники и много шутил. Эвелин было жаль, что они так скоро уезжают. Со временем, возможно, у Конни и Купера могло что-нибудь получиться…

Эвелин раздраженно одернула себя. Хватит мечтать. Пора вернуться к реальности. Было уже довольно поздно, и они с Конни засиделись, обсуждая, как переделать дом Эвелин. Где устроить детскую? Где будет жить Конни? Конни постепенно обретала силу духа и начала верить в то, что может выжить без денег Блейнов. Маленькая Абби была прелестным ребенком, и это помогло смягчить напряжение в отношениях двоюродных сестер. Когда малышке исполнилось десять дней, решено было уезжать. Оставив Конни упаковывать вещи, Эвелин поехала заправлять машину. Они решили ехать в Иллинойс на машине.

По пути с заправки Эвелин думала о том, что будет тосковать по этим местам и по дому Квентина, похожему на сказочный.

В первый раз за эти десять дней Эвелин ощутила что-то. И это была боль. Кричит ли Квентин по-прежнему по ночам? И чей тихий голос успокаивает его?

Не ее. Эвелин изо всех сил сдерживала слезы. Она больше никогда его не увидит.

Но она ошиблась. Когда она вошла в дом, Квентин был там.

Эвелин похолодела. Она решила, что у нее галлюцинации. В безнадежных мечтах она представляла, как он вернулся и в его глазах будут гореть любовь и прощение.

Сейчас все было по-другому. Он напряженно стоял, облокотившись о каминную полку. У него был измученный вид, щеки запали, под глазами залегли темные круги. Он не смотрел на Эвелин. Он смотрел на Конни, которая сидела в кресле с малышкой на руках.

На мгновение Эвелин захотелось защитить Конни, закрыть ее собой, избавить от возможных обвинений. Но она подумала, что если будет и дальше защищать Конни от всего на свете, то та никогда не станет взрослой.

– Здравствуй, Квентин, – безжизненным голосом сказала она.

– Здравствуй, Эвелин. – Его голос тоже звучал подчеркнуто ровно, но это был его прежний голос.

Эвелин вздрогнула.

– Мы не ждали тебя так рано, – сказала она, чтобы пояснить, почему они еще здесь. – Мы уедем, как только погрузим вещи. – Прежде чем он успел ответить, она повернулась к молодой маме: – Конни, я пойду наверх, соберу, что осталось.

– Эвелин! – В голосе Конни было обвинение, она словно не верила, что та бросает ее, но Эвелин, не сказав ни слова, вышла.

В своей комнате она без сил упала в кресло и невидящим взглядом смотрела на голые деревья за окном. Это было унылое зрелище, но ведь после зимы снова наступит весна и обновление. Если конечно, деревья переживут зиму…

Эвелин опустила голову, чтобы больше не смотреть в окно. Она не знала, сколько просидела так. Потом до нее донесся шум двигателя, который, постепенно удаляясь, совсем стих.

Он уехал. Никаких объяснений не будет. Ее охватило облегчение и отчаяние одновременно. Уехал.

Когда Конни постучала, у Эвелин даже не хватило сил встать.

– Входи, – ответила она из кресла, сдерживая слезы. – Он уехал?

– Нет, не уехал.

Услышав его голос, Эвелин вздрогнула, и все поплыло у нее перед глазами. Это был Квентин.

– Я думала, ты уехал, – с трудом проговорила она. – Я слышала машину…

Квентин устало посмотрел на нее.

– Это была Конни. Ты и вправду думала, что я уеду, так и не поговорив с тобой?

– Что еще ты хочешь мне сказать?

Не глядя на Эвелин, Квентин вошел и закрыл за собой дверь.

– Я все же хочу рассказать тебе мой сон, – бесстрастным голосом начал он.

Сон? У Эвелин в животе что-то сжалось. Он хочет показать ей, как мучительны для него последствия лжи Конни. Она не знала, сможет ли выдержать это. Но слушать придется.

– Хорошо, – сжав кулаки, ответила она. – Я слушаю.

Прошло еще несколько секунд, потом Квентин набрал побольше воздуха в грудь и заговорил. Эвелин чувствовала, как трудно ему говорить.

– Это о Талберте. Я… никогда не понимал брата. – Его голос звучал словно издалека. – Он был так не похож на других в нашей семье, он был кротким идеалистом. Только мать принимала его таким, каким он был. Она думала, что у него есть талант к живописи. Она хотела, чтобы он учился этому, но отец возражал. – Квентин покачал головой. – Наш отец был непреклонным человеком. Может, это наследственное. Дяде тоже в свое время не разрешили посвятить себя искусству. Многие поколения Блейнов занимались исключительно бизнесом. – Он коротко рассмеялся. – Я был одним из типичных Блейнов, бизнесменом, продолжателем семейной традиции, осуждающим любое другое поведение. Боже, помоги мне. Я действительно думал тогда, что прав.

Эвелин хотела что-то сказать, но поняла, что словами тут не поможешь, и промолчала.

– Когда мать умерла, Талберту было всего девять. А мне уже двадцать. Она просила меня заботиться о брате и помочь ему найти общий язык с отцом. – Он помолчал. – Я старался. Я пытался учить его играть в бейсбол, учил, как понравиться женщинам, быть более настойчивым, то есть всему тому, что ценилось у Блейнов. Я заставил его отказаться от занятий живописью в пользу гольфа. Я так старался. Кто знал, что в один прекрасный день это обернется против меня? Но я должен, должен был это понять.

У Эвелин разрывалось сердце, она видела, как ему больно. Она вдруг вспомнила: «Может, это и будет похоже на корову, но это будет никудышная корова, черт ее подери. Ведь должна-то была быть звезда».

Квентин смотрел прямо перед собой.

– Я был дураком. Я не понял, что хотела сказать мне мать.

Эвелин отважилась спросить:

– Чего именно ты не понял?

– Она не просила меня изменить Талберта. Она просила защитить его, научить отца воспринимать его таким, какой он есть. – Его голос стал глухим от ненависти к себе. – А вместо этого я стал его врагом.

Эвелин в ужасе покачала головой.

– Не может быть, чтобы он так относился к тебе.

– Может. Когда умер отец, я не оставлял его в покое. Я заставил его пойти в школу бизнеса. Разумеется, его оттуда выгнали. И он как любой подросток начал возмущаться. Он начал пить, отказался работать в нашей компании. Днем он спал, а ночью рисовал и бродил по барам. Думаю, и на Конни он женился назло мне.

– Нет, – возразила Эвелин. – Он любил ее.

– Возможно. – Квентин почти не слышал ее. – Самым большим удовольствием для него стало спорить со мной. В тот вечер он попросил ключи от машины, которые я отобрал у него. – Лицо Квентина стало смертельно бледным. – Я не дал. Он немного выпил, к тому же шел дождь. Но он, разумеется, решил, что я ущемляю его. Ведь я был таким уверенным в своей правоте, так давил на него. Он пришел в ярость и наговорил мне кучу гадостей. Я в ответ тоже. – Голос Квентина упал до почти неразличимого шепота. – Я забыл, что у него был запасной ключ. – Его голос стал совсем безжизненным.

– Квентин, – полным слез голосом сказала Эвелин. – Ты не мог знать, что все так получится. Не мог.

– В этот день мы отвезли Конни в больницу, продолжал он. – Доктор сказал, что с ней все будет в порядке, но Талберт не находил себе места. Он хотел быть рядом с женой. Хотел защитить ее, поддержать…

– О Боже! – борясь со слезами, Эвелин взяла его за руку, словно пытаясь удержать от падения в пропасть горя и вины.

– И теперь я вижу один и тот же сон, – пустым голосом продолжал Квентин. – Я бегу за Талбертом по гравийной дорожке, чтобы остановить его, забрать у него ключи, умоляю остаться дома. Но дорожка никак не кончается, и я не могу его догнать. А он меня не слышит. – Квентин посмотрел на Эвелин невидящим взглядом. Его глаза застилала пелена горя. – Вот почему этот ребенок был так важен для меня. Я хотел получить еще один шанс. Хотел все исправить. Я даже хотел просить Конни позволить мне воспитывать его. Хотя бы временно. Я даже собрался жениться, купил кольцо для женщины, которая мне безразлична… Чтобы она помогла мне создать для ребенка счастливый дом.

Бриллиантовое кольцо! Значит, оно предназначалось не Конни.

– А кто она? – пересохшими губами спросила Эвелин.

– Одна знакомая… Просто я тогда был сумасшедшим. Но я так и не смог сделать ей предложение. – Он подался вперед. – Я был в отчаянии, Эвелин…

– Понимаю, – сказала она, положив ладони ему на грудь. – Понимаю, Квентин.

Он сжал ее руки.

– Правда? Понимаешь? – Она кивнула. – Когда я узнал о том, что ребенок не от Талберта, я был готов кого-нибудь убить, – признался Квентин. – Я просто потерял рассудок. Не знаю, сможешь ли ты простить меня.

– Уже простила, – сама не понимая, что говорит, пробормотала Эвелин. – И все это в прошлом.

– Я обеспечил содержание Конни и девочке, – закрыв глаза, сказал он, а Эвелин стала гладить его по лицу. – Им хватит на всю жизнь. Как того хотел Талберт.

Руки Эвелин замерли.

– Но… – запинаясь начала она, – но ведь ты… Зачем? Ты же считал, что Конни вышла за Талберта по расчету…

– Я больше так не думаю, Эвелин, – тихо сказал он, тронув ее губы пальцем. – Наверное, и никогда не думал. В последние дни я много размышлял и наконец понял, что мне делать. Талберта больше нет. И у меня не будет еще одного шанса показать ему, что я любил его таким, какой он есть. И в память о нем, о его терпимости и щедрости я могу только обеспечить Конни и ребенку спокойную жизнь, как того хотел он.

Слезы потекли у Эвелин по щекам. Ей было трудно дышать.

– Квентин, – дрогнувшим голосом сказала она. – Не нужно было этого делать. Конни поступила неправильно…

– Нет, я был с ней слишком суров, – тихо ответил он и посмотрел Эвелин в глаза глубоким взглядом. Я только теперь понимаю стремление Талберта защитить любимую женщину. – Он дрожащими пальцами провел по залитым слезами щекам Эвелин. – Наверное, теперь я понимаю его лучше потому, что сам испытываю такие же чувства. Для тебя я готов на все.

Эвелин не верила своим ушам.

– Для меня? – прошептала она, глядя на него и затаив дыхание.

– Да, для тебя, Эвелин. – Его голос звучал глухо. – И только для тебя. И еще, может, когда-нибудь потом для нашего ребенка. Я все же надеюсь, Эвелин, что той ночью зародилась новая жизнь…

Эвелин покачала головой, слезы у нее потекли так быстро, что Квентин не успевал вытирать их.

– Нет, – ответила она. – Нет.

С многозначительной улыбкой Квентин поцеловал ее.

– Значит, нужно попытаться еще раз. Еще и еще, пока не получится.

Эвелин охватило такое счастье, что она почти лишилась дара речи.

– Ты… хочешь сказать, что ты… что мы…

– Я хочу сказать, что не могу жить без тебя, – с отчаянием в голосе произнес он. – Если ты уедешь, я буду преследовать тебя повсюду и так или иначе, но ты станешь моей.

– Я уже твоя, – ответила она. – С того дня, когда ты впервые прикоснулся ко мне. И до самой смерти.

Квентин пристально вгляделся в ее лицо. Эвелин продолжала плакать, но теперь это были слезы радости.

– А я твой, – мягко сказал он. – Только в этом я теперь уверен. Все, что раньше, до встречи с тобой, казалось мне важным, больше не имеет никакого значения. Когда я купил «Лесную сказку», то должен был быть счастлив. Но мне было все равно. А когда я потерял тебя, мне показалось, что я умираю. За то, чтобы тебя вернуть, я отдал бы все. Теперь мне нужна только ты.