Текст книги "Свет в окнах"

Автор книги: Глеб Липецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Наверху, на открытых площадках, такие же пареньки и девушки сидели у панелей с приборами. Подкручивали, проверяли каждую гаечку. Дующий с моря ветер бил по лицам крупинками снега, заставлял отворачивать голову, сжиматься...

В предпусковые дни не удавалось и домой сбегать.

А на переходе через Волгу дела были хуже некуда. Монтаж второй фазы уже закончили. Для третьей не было провода. Из Москвы приехал управляющий трестом "Волгоэлектросетьстрой" Виталий Александрович Вершков. Выругал Брусникина за порванный провод, за недосмотр. А больше от досады, что попали, казалось, в безвыходное положение. Заводы готовили этот провод по специальной технологии. Испытывали, проверяли каждую жилку. Да такого и в мирное-то время по всей стране не сыщешь.

Пошумели, понервничали, потом успокоились и стали думать.

– Какой другой провод у вас есть? – спросил Вершков у Брусникина.

– Только АСУ-300, – ответил Федор Федорович.

– Натянуть его? – думал вслух управляющий. – Так ведь он же непрочный, тяжение ему, как стальбронзовому, не дашь, порвется. Послабее натянуть – провиснет до самой воды.

Произвести расчет провода АСУ-300 на переходе Виталий Александрович поручил инженеру Шмелеву:

– Подсчитайте возможно точнее. Для нас здесь важен каждый сантиметр.

Шмелев явился с результатами за полночь. На листке бумаги колонки цифр.

– Если натянуть с небольшой перетяжкой, то габарит до воды составит шесть метров, – доложил он.

– Пройдет, – заключил Вершков. – Зимой цеплять некому, а до весны что-нибудь придумаем.

...Третий, последний провод натягивали на переходе через Волгу 16 ноября. Снова противно гудели в небе немецкие самолеты, рвались бомбы, хлопали зенитки...

Это были дни, когда вражеские танки готовили прорыв на Солнечногорск, на Крюково, вышли к каналу Волга – Москва.

В подмосковной Яхроме дежурный высоковольтной подстанции стоял у окна и, держа возле уха телефонную трубку, докладывал диспетчеру Мосэнерго:

– Вижу немцев. Крадутся к железнодорожной станции. Двое у телефонной будки. Назад бросились. Снова ползут... Трое к буфету подбираются. Помните, где буфет? Пиво мы там с вами весною пили... Что делать-то будем, Владимир Николаевич?

Самые трудные дни И совсем мало электроэнергии. В Москве то и дело остаются без электричества заводы, мастерские...

В Рыбинске провода натянули через Волгу точно по расчету. Смущало то, что один из них провис намного ниже двух остальных. Вершков глянул, махнул рукой:

– Ладно. Не до красоты.

17-го доделали все остальное, и Брусникин сообщил в Москву: "Работы на линии закончены, люди сняты".

Тем же вечером дежурный инженер Рыбинской ГЭС получил разрешение диспетчера Мосэнерго Корытова "на подъем напряжения с нуля на линии Рыбинск – Москва".

Готовились к этому давно, несколько месяцев. Казалось, привыкли к мысли, что так все и будет: поднимут напряжение, включат, потом пустят воду и загрузят генератор. А вот сейчас, когда все это пришло, разволновались страшно.

Сергей Николаевич Андрианов распорядился, в который уже раз, осмотреть и проверить оборудование: лишний час не спасет, хуже если подведет какая-нибудь мелочь!

В ту ночь положение в системе Мосэнерго стало угрожающим. Московские ТЭЦ дожигали последнее топливо. В Шатуре снежные заносы срывали доставку торфа, и в топки котлов стали кидать пни. Частота в системе понизилась до сорока семи, и на заводах остановились станки.

И вдруг под утро все изменилось. Впервые за много дней москвичи увидели в своих квартирах яркий электрический свет.

В Рыбинске дежурный инженер В. Пшеничный набрал на генератор нагрузку сорок четыре мегаватта и в своем оперативном журнале написал размашисто: "НАЧАЛО ПРОМЫШЛЕННОЙ ЭКСПЛУАТАЦИИ РЫБИНСКОЙ ГЭС".

Произошло это в 7 часов 15 минут 18 ноября 1941 года.

* * *

Спустя всего неделю после пуска первой машины Рыбинской ГЭС напряженная обстановка создалась на фронте у города Каширы. Враг угрожал захватом Каширской ГРЭС.

В начале тридцатых годов первенец ГОЭЛРО удовлетворял уже более чем третью часть потребности в электроэнергии Москвы и Московской области. Затем вошла в строй крупнейшая тепловая электростанция на подмосковном угле под Тулой у поселка Бобрики. Основанный рядом с электростанцией город назвали Сталиногорском. Четырехсот тысяч киловатт достигла перед войной мощность новой Сталиногорской ГРЭС.

И все на этой совершенной электростанции, все – от мощнейших котлов и турбин, до тончайших приборов и аппаратов – впервые было изготовлено на наших, советских заводах.

В октябре танки фашистского генерала Гудериана подошли к Туле. Натолкнувшись на несгибаемую волю ее защитников, часть вражеских войск сместилась к югу, двинулась на Сталиногорск. Оборудование Сталиногорской электростанции спешно демонтировали и вывезли за Урал.

А фашисты затем прорвались и к северу от Тулы. В двадцатых числах ноября вышли к Кашире.

Рассказ 10

О том, как, спеша на помощь сражающейся

Туле, над окопами гитлеровцев прорвалась

энергия ленинской "Каширки"

Директор Каширской ГРЭС Тараканов позвонил в Москву, когда колонна вражеских танков прорвалась к железнодорожной станции Ожерелье. От ГРЭС это было всего в пяти километрах, и директор знал, что путь фашистам к электростанции преграждает всего одна батарея зенитчиков майора Смирнова.

"А если танки сомнут ее или обойдут стороной, что тогда?" тревожился Аркадий Иванович.

О сложившейся обстановке доложили секретарю МК Щербакову:

– Может, пора уходить?

– Ждите, – последовал ответ.

Готовиться к отходу каширские энергетики начали несколько дней назад, когда узнали о прорыве фашистов от Тулы к северу. Стоящие на причалах катера должны были увезти за Оку людей и самое необходимое.

В последнюю минуту минеры замкнут контакты. И тогда котлы, турбины, трансформаторы, мощные моторы береговой насосной взлетят на воздух.

А пока все работает. Все – это то, что осталось после эвакуации, 36 тысяч киловатт.

Киловатты Каширы текут в Москву, в Тулу. Тула сейчас – главный потребитель. Только каширская энергия дает возможность осажденному городу ремонтировать пулеметы и танки, выпекать хлеб, делать по ночам сложные операции в хирургических кабинетах.

А вода! Ее ведь тоже доставляют тулякам насосы с электромоторами. Как погасить без воды пожары, которые разгораются после каждой бомбежки, после каждого обстрела?

Двадцать пятого ноября к вечеру стрельба в стороне Ожерелья разразилась с новой силой.

Директор ГРЭС вызвал штаб обороны. Узнал, что враг от них в четырех километрах, непрерывно атакует и что обстановка в Кашире напряженная.

Подумав, решил позвонить в Тулу, вызвал начальника района электрических сетей Пономарева.

– Жду приказа об отходе, Костя, – сказал Тараканов, – что это значит, сам понимаешь. Езжай, доложи Жаворонкову.

Руководитель Тульской обороны, секретарь обкома Жаворонков, позвонил в Государственный Комитет Обороны немедленно.

– У вас нет других источников энергии? – спросили его. И обнадежили: – Войскам дан приказ занять новые рубежи. Держитесь, товарищи туляки.

А в шесть пятнадцать вечера в Каширский райком позвонил И.В. Сталин:

"ГРЭС не взрывать. Каширу будем отстаивать любой ценой".

И в ту же ночь по мосту из-за Оки пошли орудия, танки. На рысях пронеслись конные эскадроны. А на рассвете промчались и ушли в снежную мглу двенадцать укутанных брезентом "катюш".

Заухало, загудело. И с каждым часом уходил дальше грохот боя.

А на следующий день, во время жестокого сражения, осколки мин и снарядов порвали провода высоковольтной линии. Тула осталась без тепла, без света, без воды.

...Линия отключилась в двенадцать дня. В цехах, где ремонтировали оружие, остановились станки. На хлебозаводах прекратилась выпечка хлеба. Вечером в операционных зажгли керосиновые лампы.

Тульский комитет обороны принял решение: в связи с тем, что поступление электроэнергии с Каширской электростанции прекратилось, срочно восстановить одну заводскую турбину, обеспечить электроэнергией мельницы, водопровод, хлебозаводы, связь.

Восстанавливать турбину начали ночью. Люди не знали сна, работали под бомбежками и обстрелом. Были уверены: пустят в установленный срок. Однако... тысяча киловатт – разве хватит этого? Туле нужны были каширские киловатты.

Всякий раз, когда отключалась высоковольтная линия Кашира – Тула, инженер по линиям Андрей Иванович Долгушин вызывал по селектору монтерские пункты. Андрей Иванович был человеком аккуратным, требовательным. Во всем его обширном хозяйстве: в мастерских, на монтерских пунктах – порядок был образцовый. Да и на линиях Тульского района электрических сетей не увидишь, бывало, ни одной покосившейся опоры, ни одного разбитого изолятора.

При повреждениях же самой ответственной – Каширской линии по команде Долгушина за считанные минуты собирались и выезжали аварийные бригады. Ехали из далеких, из близких пунктов, на лошадях, на машинах туда, где безжизненно свисали оборванные провода, лежали на земле поваленные ураганным ветром деревянные конструкции.

В любую непогоду они восстанавливали положение, и Тула вновь получала энергию Каширской ГРЭС.

Так было в мирное время.

Но что делать сейчас, когда фашисты осаждают Тулу, наступают на Каширу, прорвались на трассу высоковольтной линии?

На Тульском участке пунктов – два. Из дальнего, Астрецовского, Долгушин послал в обход монтера Старопова. Потом позвонил на пункт в Крюково отцу и сыну Видновым.

– Фашистов не видели?

– Бог миловал, – ответил старший, Антон Степанович.

– Линия отключилась. Обойдите свои участки. Скорее докладывайте. Плохо здесь в Туле.

И Старопову, и Видновым Андрей Иванович наказал:

– Фашистов увидите – виду не подавайте, что линию осматриваете. Говорите, будто по своим делам идете.

Видновы не стали мешкать. Напрямик, через кусты выбрались на трассу и пошли: Антон Степанович в сторону Тулы, сын его Константин – к Кашире. Договорились встретиться здесь же на трассе, чтобы и домой вернуться вместе. Шли быстро, с перебежками, а возвратились затемно. Ни тот, ни другой ничего плохого не заметили: опоры стоят, провода и гирлянды висят как требуется.

Подошли к дому – вдруг кто-то крикнул громко и непонятно. Фонариком в глаза засветили. Два фашистских солдата зашли сзади, винтовки наставили, повели. Антон Степанович повернулся было:

– Что же вы нас в свой-то дом под ружьем ведете?

Но они опять что-то закричали, затворами заклацали. Махнул рукой, молча пошли.

У крыльца жена стоит. Виднов хотел довернуть к ней – не допускают. Вышел офицер, заговорил. Вроде бы и по-русски, а непонятно как-то. Жена ему объясняет:

– Я же вам сказывала. Муж и сын у меня вернуться должны.

– Где гуляль? – повернулся офицер к Виднову.

– Какое гулянье, – сказал Антон Степанович. – Телок убежал. Третий день ищем.

Офицер что-то сказал солдатам. Те, щелкнув каблуками, отошли в сторону.

Видновы вошли в дом. У двери большой комнаты в каске и с автоматом стоял фашистский солдат.

– Генерал ихний сидит в большой-то. Сама с детишками в маленькую перетащилась. Хорошо хоть, вовсе не выгнали. В деревне все дома заполонили. А бабы с ребятами в погребах маются.

– Дежурку не заняли? – тихо спросил у жены Антон Степанович.

– Нет еще. Который по-русски говорит, мешок там свой положил. На ночь, должно быть, явится.

Антон Степанович темным коридором прошел в дежурную комнату, нащупал телефон, вполголоса вызвал Тулу. Когда в трубке зазвучал близкий голос Долгушина, сказал привычно:

– Виднов это. На наших с Константином участках повреждений нет. Линия в порядке.

Сказал – и тут же вскочил от громкого, непонятного крика. Сунул телефон под стол, набросил на него мешок, отключил рубильником. Из приоткрытой двери побежал по стене луч фонарика. Остановился на лице Виднова. Вошел фашист. Молча взял Виднова за плечо, довел до двери, с силой вытолкнул в коридор.

"Как же это я Долгушину-то про них не сказал? – думал Антон Степанович, укладываясь. – Придется завтра как-нибудь выбрать время".

Утром дежурный инженер Каширской ГРЭС вызвал к телефону линейного мастера Семенкина, отрывисто сказал:

– Отключалась Тульская. Включили снова. Пока держит. – И уже без официальной сухости: – Хорошо бы осмотреть линию... Где возможно.

Семенкин подозвал монтера Володю Бережного:

– Надо идти.

– Как идти-то? – показал Бережной на клубы дыма.

– Было бы просто, я б другого послал, – сказал Семенкин.

Бережной должен был сообщить о себе часа через три. Когда линия отключилась вторично, на этот раз окончательно, Иван Климентьевич послал в обход второго, наказал ему:

– По всему заметно, у Конюхова сейчас бой идет. Туда и смотри. Должно, там перебили линию.

Второй обходчик назад пришел быстро. Дошел до редкой цепочки красноармейцев и повернул.

– Не видишь – фашисты, – показали ему на недалекие кустики.

А Бережной все не возвращался. Уж начало смеркаться, а Иван Климентьевич смотрел и смотрел из окна на угол парка. Должна же, наконец, мелькнуть между деревьями знакомая, чуть наклоненная вперед фигура.

Перед вечером в сетевой подрайон позвонили из Каширского райкома партии. Секретарь сказал:

– В Туле тяжелое положение. Передан приказ Главкома восстановить высоковольтную линию.

– Знать бы, куда ехать, – ответил Иван Климентьевич.

– Пока к райкому, – сказал секретарь.

К райкому машины Семенкина приехали с наступлением темноты. Секретарь разговаривал по телефону, а Семенкин стоял рядом и ждал.

– Мастер по линиям? – спросил секретарь.

В кабинет вошел военный со знаками полкового комиссара. Секретарь сказал ему, показывая на Семенкина:

– Линейный мастер. Выясните, когда можно приступать к работам.

– Идемте за пропуском, – позвал комиссар Семенкина.

Спустились к реке. Под деревьями – небольшой домик.

– Стой, кто идет? – раздалось над ухом.

Вышел командир, поговорил с комиссаром, предложил войти.

Из-за стола поднялся маленький, смуглый генерал. Комиссар вытянулся, доложил о причине прихода.

– Где проходит линия? – спросил генерал у Семенкина.

Иван Климентьевич стал рассказывать. Адъютант принес карту.

– Можете нанести? – спросил генерал.

Семенкин взял карандаш и повел линию от ГРЭС через деревни, громко их называя: Сорокино, Аладьино, Конюхово, Дедилово, Верзилово, Руднево...

– А на каком участке может быть повреждение? – прервал его генерал.

– Не иначе, от Конюхова, – ответил Иван Климентьевич.

– Пока там фашисты. С утра в этом направлении будем наступать.

В комнату вошел пожилой полковник с синими кавалерийскими петлицами. Генерал, показывая на Семенкина, сказал:

– Знакомьтесь. Старший восстановительной команды. Завтра они пойдут за нашими передовыми частями.

Полковник приложил пальцы к козырьку. Семенкин неловко взмахнул рукой, изобразив что-то вроде пионерского салюта.

Линия электропередачи на Тулу, выходя с ГРЭС, огибала городской парк и, перешагнув через глубокую выемку, шла по колхозным пашням. В ясную погоду на многие километры виднелась прямая шеренга мачт, то сбегающих вниз, в лощины, то взбирающихся на глинистые склоны оврагов.

Сейчас впереди видны были всего несколько опор. Дальше не то дым, не то начавший опускаться снег заслонил все.

Володя Бережной, поглядывая на провода, вышел из города, миновал парк. По покатому склону поднялся на возвышенность, оглянулся. Внизу город – улицы, переулки. Справа, под раскидистыми тополями, большой серый дом. Его дом. Последний раз заходил туда вчера утром, приносил в серой солдатской наволочке недельный паек. Когда заспешил назад, мать сказала:

– Побыл бы еще. Бухают и бухают.

"Как-то она там?"

Володя перевел взгляд на трубы ГРЭС. Только из одной поднимается дым. За серыми, пропыленными зданиями электростанции – лента реки. На обоих ее берегах – восьмидесятиметровой высоты мачты. Между ними нити проводов. Однажды над водой лопнула и размоталась медная жилка, болтаясь, грозила коснуться других проводов. Бережного вывезли тогда на середину реки и веревкой, через блок, затянули вверх. А он, покачиваясь на огромной высоте, закручивал порванную жилу и высвистывал что-то залихватское на всю округу.

"Наш лучший верхолаз", – говорили о нем. Когда кто-нибудь из монтеров не мог справиться с тяжелой гирляндой и, обессиленный, опускал руки, наверх взбирался Бережной.

Тогда все было ясно. Сейчас за каждым деревом, каждым склоном его ждало неожиданное.

Твердо ступая на смерзшиеся комья распаханной земли, Володя пересек колхозное поле, вышел на край оврага. Внизу – группа красноармейцев. Один держит коней, другие, сидя кто на чем, едят из котелков. На расстеленной бурке – раненый с забинтованной головой. Чуть подальше дымит кухня, рядом высокий старшина, перепоясанный ремнями.

Володю заметили.

– Терешкин! – крикнул старшина. – Задержи и доставь.

Один из бойцов побежал к Володе, звякая шпорами и на бегу снимая с плеча карабин.

Володя быстро спустился в овраг, подошел к старшине, протягивая удостоверение, сказал:

– Монтер я, по линии, – и кивнул на провода.

Старшина взял удостоверение, пробежал глазами, потом вслух прочел:

– "Просьба ко всем предприятиям и учреждениям оказывать тов. Бережному В.Ф. необходимое содействие при исполнении им служебных обязанностей".

– Какое же тебе, монтер, содействие требуется?

– Не надо мне ничего, – сказал Володя. – Дорогу знаю, – и показал вдоль линии.

– Этой дорогой ты далеко дойдешь, – сказал старшина, – прямо на тот свет. А фашисты тебе посодействуют, согласно твоей бумаге.

– Повредилась линия, а там Тула, – сказал Володя и опять показал вперед.

– Так я тебя не задерживаю, шагай, если сумеешь. Хоть до самой Тулы. Передашь тулякам, чтобы подковы готовили. Лошади раскованы. А земля мерзлая.

Бережной молча стал взбираться на склон оврага.

– Терешкин! – услышал он сзади. – Проводи на НП, пусть монтер хоть в трубу посмотрит на линию.

Они выбрались на пашню и пошли прямо под проводами. Над головой с ревом пронеслись три самолета, снизившись, пролетели вдоль полоски деревьев. Взметнули фонтаны пыли.

– Нащупали огневую, гады, – сказал Терешкин, вставая и отряхиваясь. Они свернули с трассы линии электропередачи и пошли вправо, по пологому скату.

Полуотрытые и брошенные окопы, следы гусениц. Потянулась вверх ниточка телефонного кабеля. Кто-то крикнул:

– Ложись!

Володя лег. Совсем близко разглядел закрытый сеткой окоп, услышал слова команды.

– Четыре снаряда, беглый...

Сзади, в лощине, ударили орудия.

– Кого привел? – спросили у Терешкина.

– Документ у него, товарищ лейтенант.

Бережной подполз ближе, скатился в окоп. Лейтенант, не отрывая глаз от бинокля, протянул руку. Володя положил в его ладонь удостоверение.

– За деревню отходят, – сказал лейтенант, – теперь нам скоро вперед подаваться.

– Коляда! – крикнул он в телефонную трубку. – Подготовить упряжки!

Потом отложил трубку, пробежал глазами удостоверение.

– Твоя? – показал он на линию.

– Тульская, – ответил Володя.

– Напряжения нет на ней?

– Утром включали – держала, – сказал Володя.

– У деревни сверкало чего-то. Посмотри, может, разберешься. Лейтенант протянул бинокль.

Бережной приложил его к глазам: совсем близко деревня. Чуть в стороне – угловая опора. Одна гирлянда внатяжку, две болтаются.

– Два провода перебиты, – сказал Володя.

– Так и доложи своему начальству.

– Мне бы дальше глянуть, за деревней.

– Скоро темнеть начнет, – сказал лейтенант.

– А если по-темному пробраться?

– Попробуй, передам пехотинцам, пропустят тебя.

– Фашисты ушли из деревни? – спросил Володя.

– Вряд ли, где-нибудь маскируются, – сказал лейтенант.

– А что не стреляете?

– Люди же там. Наши.

В темноте Бережного проводили к передней линии. Пожилой сержант-разведчик сказал:

– Ползи вдоль изгороди, точно к крайнему дому приведет. Забирайся во двор и слушай. Как услышишь чего, так и действуй сообразно.

Они полежали рядом, помолчали.

– Хлебнешь на дорожку? – постучал сержант по фляге.

Володя не отвечал.

– Ну и не надо, – сказал сержант. – Сам не пью, когда в разведку иду, – слух не тот.

Простившись с сержантом, Бережной ползком добрался до крайней усадьбы, посидел в кустах смородины, прислушался. Будто из-под земли доносились глухие удары. Потом громко заржала лошадь. Крадучись, Володя стал пробираться дальше, туда, где, по его расчетам, проходила линия.

Вот – развесистые деревья. За ними – угловая опора, которую он рассматривал в бинокль. Бережной выбрался на пашню и сразу же наткнулся на свисающий сверху провод. На опоре, скрипнув, качнулась гирлянда.

"Изоляторы вроде бы целы, нужно провода проверить", – подумал Бережной.

Он взялся за провод и пошел вдоль линии, ощупывая метр за метром. Шагов через сто провод вывалился из рук – конец.

"Видно, осколком перебило", – подумал Володя, проведя пальцем по гладкому срезу. Бродя по полю, он с трудом нашел второй конец и снова зашагал дальше, перебирая застывшими пальцами крученые медные жилы. Прошел так несколько пролетов, затем провод повернул вбок, вправо.

"Кто его туда затащил?" – удивился Бережной. На ровном поле просматривались неясные очертания: не то строения, не то копны. Бережной, натужившись, потянул на себя. Тяжелый медный провод, как бы оторвавшись от чего-то, медленно пополз по земле.

И вдруг там, у этих непонятных сооружений, негромкий, но вполне отчетливый выкрик:

– Вас махст ду, Пауль?

Володя упал в глубокую борозду и затаился. Кто-то часто заговорил по-немецки, раздался стук по железу.

"Танки", – вдруг догадался Володя.

Немцы разговаривали, переходили от одного танка к другому, что-то носили, гремя и спотыкаясь о замерзшие пласты вспаханной земли. Когда все ушли и вновь стало тихо, Бережной снова взялся за провод. Вытянул, кольцами смотал около опоры.

"Теперь не зацепят, не изуродуют", – подумал он.

Всю ночь бродил Бережной по трассе. Таскал тяжелые куски провода, укладывал их кольцами, прикрывал мерзлыми комьями. В низинке, где провода начали вмерзать в землю, Владимир с трудом отрывал их и тянул туда, где земля была не такая рыхлая.

На рассвете он вернулся к деревне, пробрался в первый попавшийся на пути двор и, закопавшись в кучу прелого сена, сразу уснул.

После того как поступило сообщение, что линейные бригады Семенкина выехали восстанавливать высоковольтную линию, на пульте Каширской электростанции наступили часы ожидания. Еще совсем недавно стоило включиться в один из проводов электропередачи на Тулу и поднять трубку телефона, как молодой, задорный голос на том конце провода приветливо выкрикивал:

– Комаровский!

"Почему всегда один и тот же голос? – задумывался дежурный инженер – И каков он, этот Комаровский?"

– Он там у вас один на подстанции? – поинтересовался однажды дежурный.

– Остальные на повреждениях, – ответила Тула.

Как-то во время оперативных переговоров Комаровский неожиданно замолк. Со стуком легла на стол телефонная трубка. Непонятный шум. И вдруг радостный, возбужденный выкрик:

– Перелет!

– Куда же вы скрываетесь в таких случаях? – спросил инженер.

– Под стол забираюсь, – сказал Комаровский. И, помолчав, добавил: Некуда скрываться. Кругом все заминировано.

Сейчас связи с Тулой не стало. Где-то, перебитые осколками, лежат на земле провода высоковольтной линии. Это по одному из них, по "желтой фазе", разговаривали с Москвой и Каширой председатель Тульского комитета обороны Жаворонков и командующий пятидесятой армией генерал Болдин. Подслушать их немцы не могли: попробуй сунься – сто тысяч вольт.

Сегодня телефон не зазвонил ни разу.

На пульт то и дело заходил директор ГРЭС, кивал на аппарат. Дежурный инженер виновато разводил руками:

– Молчит...

Ночью инженер прошел в котельную, выбрался на припорошенную снегом крышу. Постоял. Глядя на юг, прислушался. Багрово светился горизонт, ухали далекие разрывы.

Утром в помещение пульта управления вдруг зашел нарком электростанций. С порога спросил:

– Как Тула?

Узнав, что связи нет, сказал:

– Вызывайте непрерывно.

С тех пор, не умолкая, звучал на щите голос телефонистки:

– Тула, дорогая... Скажи хоть словечко.

И вновь после короткого перерыва:

– Тула... Тула... Отзовись, родименькая... Жива ли ты, Тула?

Бригадам Семенкина удалось добраться до Конюхова к концу дня. Исковерканная, мерзлая земля, глубокие воронки, чуть присыпанные снегом трупы. При въезде в деревню увидел вдруг Иван Климентьевич знакомую фигуру в черной лохматой шапке. "Ну конечно же, он. Живой, здоровый".

Володя замахал руками, показал, куда подъехать. Потом подбежал к машине, доложил Семенкину:

– На семи километрах провода порваны.

– За сутки управимся? – спросил Иван Климентьевич.

– Вряд ли. На дальнем участке только выбили фашистов. На нашей трассе бой был.

Семенкин оставил одну бригаду у деревни, с остальными поехал дальше. Впереди и по сторонам гулко били орудия. Над головами с шорохом проносились снаряды.

Иван Климентьевич ехал вдоль линии, смотрел на черные деревянные опоры и довольно улыбался. "Перекосились, согнулись, бедные, а устояли, не подвели. Поправим, укрепим. Сейчас бы с проводами разобраться. А какой молодец Володька! Такую подготовку провел. Теперь соединить концы, натянуть провода и включать можно".

В последних пролетах, где еще час-два назад шел бой, оборванный провод был глубоко вдавлен гусеницами в землю. Вырубать его в темноте нельзя. Вместе с мерзлой землей перебьешь мягкие медные жилы. Стали выправлять опоры, спаивать разорванные куски меди. С рассветом начали поднимать и натягивать провода.

Утром из ближних кустов вдруг выполз тупорылый танк с черным крестом, урча пошел прямо на них. Где-то рядом оглушительно ударило замаскированное орудие, и танк, завывая мотором, укатился в лощину.

Володя работал у самой деревни. Подцепил когти, легко переступая по стойке, влез на траверсу и сел на круглое бревно. Внизу его товарищи поспешно закручивали болты, собирали в длинные цепочки изоляторы, а Бережной, поджидая, пока машина подтянет гирлянду наверх, смотрел вокруг.

Бой перемещался дальше на юг. По дороге неразрывной цепочкой тянулись подводы, груженные снарядами, фуражом. В обгон шли рысью артиллерийские упряжки.

Снизу донесся отрывистый свист. Володя увидел, как переваливаясь с боку на бок, двинулась их линейная машина. Потянулся стальной трос. Оторвалась от земли и пошла вверх гирлянда изоляторов. Бережной подождал, пока она приблизилась, резко махнул рукой. Машина остановилась. А Бережной заученным движением рванул на себя ближайший к нему изолятор и в считанные секунды гирлянду с проводом подцепил к траверсе.

Когда натянули последний провод, из-за леса вылетел вражеский самолет. Дал две пулеметные очереди и взмыл вверх, пошел на Каширу. Встреченный разрывами зенитных снарядов, повернул назад. За бугром, у железной дороги, грохнул разрыв. Самолет снова снизился, полетел на деревню, сбросил там несколько хлопушек-бомб, потом, повернув к трассе, полетел вдоль линии, продолжая стрелять. Ребята съезжали по черным столбам вниз и бежали к кустам, на ходу сбрасывая, оставляя на мерзлой земле железные когти.

Работу кончали в сумерках. Иван Климентьевич прошел по линии, посмотрел, везде ли как надо висят провода. Глянул в сторону Тулы, прислушался к гулу стрельбы. "Дальше-то не проверишь. До Тулы километров шестьдесят под фашистом. Подадим напряжение, может, и удержится линия в работе".

Вернулись в Каширу. Семенкин устало бросил:

– Наших людей на линии нет. Включайте.

Дежурный инженер ГРЭС повернул на пульте рукоятку, стрелки приборов резко качнулись вправо.

Каширская энергия прорвалась в обороняющуюся Тулу.

В Крюкове Антон Степанович Виднов не мог пробраться к телефону ни на другой, ни в последующие дни. В дежурной комнате расположились офицеры немецкого штаба. У дверей днем и ночью стоял часовой. Впрочем, однажды Виднова привел в дежурку сам офицер. Привел, показал на телефонный аппарат и спросил:

– Что есть это?

– Телефон называется, – ответил Антон Степанович.

– Это я сам знай, как называйца. Куда есть этот телефон?

– В Сухотино. Деревня здесь недалеко.

– В Сухотино тоже есть немецкий зольдат, – утвердительно сказал офицер.

– Вам лучше знать, – ответил Виднов.

Каждый вечер Виднов, крадучись, выходил на линию, смотрел на провода. Потом садился под опору и слушал. Временами ему казалось, что вверху раздается слабый треск. Тогда Антон Степанович быстро приподнимался и приставлял к уху сложенную рупором ладонь. Но все было тихо. Только раскачиваемая ветром дребезжала арматура.

На третьи сутки поздно вечером Виднов услышал наконец легкое потрескивание.

"Вот оно. Трещат, трещат, родимые. Включили линию!" – обрадовался Антон Степанович и быстро пошел к дому.

На другой день старый монтер поднял сына задолго до рассвета:

– Ты что, Константин, забыл? Первое число сегодня, обход по графику.

– Что ты, батя, – удивился Константин, – какой там обход? Работает линия – и ладно, и хорошо.

– Без тебя знаю, что хорошо. А график на что? Рад, что инженер позвонить не может, спросить с тебя? Сам сознавать должен.

– Прихватят нас на линии фашисты. Хуже будет. И столбы своротят, как догадаются, чего ходим.

– А ты по-хитрому, – поучал сына Антон Степанович. – Сначала на провода глянь, потом в сторону отойди, будто по своему делу. Не ходить нельзя. Что, если где опору погнули, упадет вот-вот?

– Так разве ж мы с тобой вдвоем осилим поправить?

– Осилим, – уверенно сказал Антон Степанович. – Расчалку натянем. Либо приставку какую приспособим. На нас с тобой вся Тула надеется. Ну кто сюда пробьется, если что? Через фашистов-то?

Константин поднялся, стал одеваться.

В обход они пошли по своим участкам: Антон Степанович на юг, в сторону Тулы. Константин – к северу, на Каширу.

Виднов-старший осматривал линию обстоятельно, по-хозяйски. Подойдя к опоре, долго стоял запрокинув голову. Потом находил присыпанный снегом бугорок, садился и, вытащив из кармана сложенную вдвое школьную тетрадь, записывал все что по его мнению было "нарушением".

"Левая гирлянда перекошена. У шестого изолятора погнут пестик", закусив нижнюю губу, выводил Антон Степанович.

Снова приподнимался и, зайдя так, чтобы не мешало ему солнце, внимательно смотрел на болты креплений, на клеммы, в которые были зажаты тяжелые медные провода.

Возле одной из опор немцы устроили проезд машин, цепляясь за деревянную стойку, расщепили ее.

"Были б то наши машины, скажем, совхозные, я б на них управу нашел, – подумал Антон Степанович. – А теперь вот пойди пожалуйся... Может, отбойную тумбу поставить? – продолжал он рассуждать сам с собой. Есть у меня кусок рельсины. Закопать можно быстро. Тогда уж не своротят опору".

Постоял да и махнул рукой:

"Не надолго осталось ихней езды".

Посмотрел по сторонам. По дороге, проложенной фашистами, прямо через луг и пашню едет серая грузовая машина.