Текст книги "Дело Томмазо Кампанелла"

Автор книги: Глеб Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Подождите, Воркута, вы все-таки не оправдали моих надежд. Я полагала, что вы поддержите мою критику Томмазо Кампанелла, ярко выступите против чрезмерного крена в сторону постоянного обсуждения декораций. А вы ударились в борьбу с мальчиками. А про Томмазо Кампанелла…

– Да что вы пристали к Томмазо Кампанелла! – возмутился учитель Воркута.

– Как это что?! Он же морочит нам голову, – женщина-шут отошла от окна и вновь села за парту. – Сначала говорит, что ужасно не любит Лефортово. А потом утверждает, что любит. Да и вообще, как можно терпеть в нашем «Хорине» человека, у которого постоянно плохое настроение?! А вы еще и сделали его те…

Но договорить женщине-шуту не удалось, она так и запнулась на полуслове.

– Неправда! Ты врешь! Зачем ты говоришь неправду?! Ты же знаешь, что у меня не всегда плохое настроение! – неожиданно вскочил со своего места Томмазо Кампанелла. – У меня не всегда плохое настроение. У меня, действительно, очень часто в голове бывает туман, сырость, мрачное ненастье, как будто взяли кисть и изнутри вымазали весь череп черной и серой красками. Но это только здесь, в Лефортово. Да и то я пытаюсь найти в Лефортово приятные моменты!

– Вот как?!. Ты пытаешься найти в Лефортово приятные моменты? – непонятно, чему так удивился здесь учитель Воркута. Томмазо Кампанелла очень часто говорил, что Лефортово его угнетает. Но не менее часто он утверждал, что Лефортово является его любимым районом. Так что удивление учителя Воркуты не была разделено ни женщиной-шутом, ни Господином Радио, ни кем-либо из менее ярких и менее известных хориновцев, присутствовавших в классной комнате.

– Да, пытаюсь! – смело ответил Томмазо Кампанелла. По-прежнему на столе перед ним лежала тетрадка, в которую он заносил свои теоретические выкладки.

– Из какой же области будут те приятные моменты, что ты разыскиваешь в Лефортово? Из области дешевых пивных? Или рюмочных? – проговорив это, учитель Воркута повернулся к Господину Радио.

– Ну как? – спросил он у него.

– Что-то вы как-то напустили туману: нравится – не нравится. Депрессия. Непонятно! Совершенно ничего не понятно. Мне надо знать точно – нравится ли Томмазо Кампанелла Лефортово или нет? Вызывает ли оно у него отрицательные эмоции или нет?

Господин Радио хотел было сказать что-то еще, как-то откомментировать, отрецензировать ту сценку, которую, по всей видимости, разыграли перед ним (похоже, она, сценка, была приготовлена заранее) эти два хориновца, но тут один из торчавших у него из карманов мобильных телефонов зазвонил.

– Да. Я слушаю. Вот как?! Понятно. Ах вот как! Отлично! Прекрасно! Просто прекрасно. Мы сейчас же перебираемся в зальчик «Хорина». Раз у вас все готово и доделки вы можете делать прямо при нас, то мы тотчас же, не теряя ни минуты, перебираемся в зальчик «Хорина», где работа над декорациями входит в последнюю, завершающую стадию. Да. Да!.. Точно! Мы уходим из этой порядком поднадоевшей школы и идем в «Хорин», – разговаривая по телефону, Господин Радио еще и работал при этом на публику, давая понять другим самодеятельным артистам, что «дело сдвинулось».

Скорее всего, это звонил художник по декорациям Фома Фомичев, который в этот момент заканчивал в «Хорине» работу над декорациями, так что даже попросил в этот вечер никого не присутствовать в зальчике, так как скопление репетирующих людей помешало бы ему работать.

В этот момент, более не сомневаясь в содержании разговора, который вел по телефону Господин Радио, Томмазо Кам-панелла вскочил со скамьи и проговорил:

– Пора заканчивать! Пора заканчивать терпение. Невозможно больше терпеть. Надо сгущать атмосферу!

Он схватил со стола свою тетрадку, свои «практические рекомендации», потряс ими в воздухе:

– Вот здесь, здесь все готово. Теоретическая база готова! Надо сгущать атмосферу!

Так Томмазо Кампанелла упомянул об еще одном элементе революции в настроениях, революции в эмоциях, который он сам метко обозначал, как «сгущение атмосферы».

«Сгущение атмосферы» как понятие было разработано теоретической мыслью Томмазо Кампанелла в дополнение к «сбитию распорядка дня», «наполнению ночей», «людскому морю» прежде всего для того, чтобы объединить эти понятия в одно универсальное понятие, а потом и расширить это совокупное понятие прежде всего на основании того, что «сгущение атмосферы» могло быть применимо только к революционной ситуации, чьим основным местом действия являются театральные подмостки. Но не просто театральные подмостки, а как провидчески отмечал Томмазо Кампанелла, «подмостки самого необыкновенного в мире самодеятельного театра». Не случайно Томмазо Кампанелла поднял вопрос о необходимости немедленного сгущения атмосферы именно тогда, когда появилась первая информация о том, что путь для репетиций на настоящей хориновской сцене с настоящими хориновскими декорациями открыт, и нет более никаких ни теоретических, ни практических препятствий перемещению хориновцев в театральный зал. Сгущение атмосферы было чисто театральным понятием. Атмосфера могла быть сгущена наличием вокруг необыкновенных декораций, которые придавали каждому событию, которое разыгрывалось среди них, особую тональность, особое звучание, особенную атмосферу. Сгущение атмосферы могло произойти и из-за того, что место несвязанных между собой сюжетом монологов и театральных этюдов заняло бы стройное театральное действие, которое, безусловно, создало бы какое-то особенное настроение в зале самодеятельного театра, какую-то особенную атмосферу. Сгущению атмосферы могло способствовать и чтение среди театральных декораций каких-то кусков будущей хориновской пьесы. Все вместе эти сугубо театральные факторы должны были, по замыслу самых стойких и убежденных хориновцев, так замесить атмосферу в зале самодеятельного театра, что она стала бы настолько густой, чтобы, по меткому выражению Томмазо Кампанелла, «в ней, как в густой каше, воткнутая ложка не падала бы».

Вновь заглянем в недавнее прошлое…

Темно. Ближе к вечеру того же самого дня, когда хориновцы во главе с Господином Радио репетировали в классной комнате и в конце столкнулись с милиционерами, на старом и грязненьком московском вокзале, работавшем с северным направлением, стоял пассажирский поезд. Длинная вереница старых, давно требовавших хорошего ремонта, закоптелых вагонов виднелась в наступавших сумерках. Были слышны хриплые гудки маневрового тепловоза и монотонное гудение дизеля. По стене старинного вокзального дебаркадера, строенного из красного кирпича еще в позапрошлом веке, ползли тени, вызванные к жизни локомотивным прожектором…

Купе этого самого поезда… Немолодой мужчина с грубыми чертами лица разложил на нижней полке небольшой черный чемоданчик и копался в нем…

– Ладно!.. Вот тебе телефон и вот тебе адрес… Не знаю, как долго мы будем находиться по этому адресу и телефону и как часто мы будем подходить к этому телефону… Но это хотя бы что-то!.. И если захочешь с нами пересечься – звони!.. – проговорил старший из матросов, который стоял рядом, и протянул Таборскому клочок бумаги с нацарапанными на нем каракулями – адресом и телефоном.

Глава IX
«Школьники – первейшие и главнейшие из всех аферистов и мошенников!»

Какая-то казарма: двухэтажные постройки были выстроены наподобие крепости, в каре, за которым – внутренний двор. А между постройками – высоченные глухие ворота, маленькая дверка в которых была открыта и за ней виднелся часовой на своем посту, караульное помещение за стеклом, там – какие-то колченогие стулья, старомодный телефон из черной грубой пластмассы, амбарные книги, на стенах висели плакаты, посвященные воинским уставам и строевой подготовке. На рукаве у часового была красная повязка.

Чуть поодаль от этой проходной стояли курсант, его тетушка и его друг Вася.

 
Здесь, у казармы, раньше, чем я думал,
И время есть в запасе у меня… –
 

курсант, как и было условлено у троицы, разговаривал стихами, хотя это и создавало для него некоторые неудобства – каждый раз, собравшись что-то сказать, он еще некоторое время придумывал, как бы сказать все это стихами, а потому говорил теперь достаточно мало.

– И прекрасно!.. И прекрасно… – откликнулась тетушка. – Очень хорошо, что у тебя, мой дорогой, еще есть в запасе время… Придешь в казарму пораньше… А то я уже пожалела, что сказала тебе, что куда важнее придумать предысторию для Томмазо Кампанелла, чем идти завтра на занятия… Это было так безответственно с моей стороны!.. До свидания!.. Иди лучше завтра на занятия… Это, безусловно, куда интересней, чем придумывать предысторию для Томмазо Кампанелла…

– До свидания!.. До свидания!.. – все трое тепло попрощались. Часовой на посту с интересом наблюдал за этой сценой…

Из-за его спины вышел еще какой-то то ли солдат, то ли курсант и тоже принялся с интересом наблюдать за троицей… Наконец тетушка и Вася пошли прочь, искать трамвайную остановку, а курсант направился к проходной. Но уже практически войдя в дверь и едва ответив на приветствие второго наблюдавшего курсанта, который оказался его приятелем, он развернулся и побежал следом за тетушкой и Васей.

– Ты куда?!. Эй!.. – закричал ему вслед второй курсант, который стоял на проходной.

– По новой что ли решил увольнительную отгулять?!.. – удивился часовой.

Но курсант их больше не слышал. Тетушку и Васю он догнал уже на углу.

– У меня еще есть время!.. К черту стихи!.. По крайней мере, на время – к черту!.. Стихи очень долго придумывать. Я вернулся в казарму раньше срока и у меня еще есть свободное время. Время есть, но его не так много… А стихи долго выдумывать! – выпалил курсант.

Двое, остолбенев, слушали… Из дверцы в воротах выглядывали и смотрели в их сторону любопытствовавший часовой и второй курсант… Потом они покинули свой «наблюдательный пункт» и подошли к троице ближе…

– У меня появилась идея! – продолжал курсант. – Нам же нужно придумать предысторию для такого персонажа… Для Томмазо Кампанелла… Я не могу просто так спать!.. Я не засну!.. Я не могу в казарму!.. Вот… Пока мы ехали сюда в метро, помните, я кое-что писал… Вот, это здесь… Я прочту по бумажке…

Дальше он торжественно прочитал действительно по какой-то бумажке, которую извлек из внутреннего кармана кителя:

– «История про гормон счастья и гормон мрака. Гормон мрака вырабатывается в Лефортово». Такое название должно быть у предыстории Томмазо Кампанелла… Это кусок для хориновской пьесы, это одна из ее частей… Слушайте!.. Я продолжаю… Сейчас я опишу декорации, в которых происходит этот эпизод… Мы обязательно попросим хориновского художника по декорациям построить эти декорации на хориновской сцене… Итак, представим себе следующий антураж: комната, отделанная белым пластиком. Все белое, плавных, обтекаемых форм – пол, потолок, стены, мебель. В стене круглый иллюминатор, за ним – чернота космоса, звезды, млечный путь… У дальней стены – консоль с какими-то приборами и рычагами. Мы – в одном из отсеков межгалактического космического корабля. Со скоростью света несется он в сторону далеких миров… Представьте, представьте себе такой антураж!.. Такие декорации…

Дальше он продолжал:

– На белых анатомических креслах с огромными подголовниками сидят курсант (он по ходу этого эпизода играет роль Томмазо Кампанелла, стараясь как можно сильнее перевоплотиться в своего персонажа), его тетушка и его друг Вася. Все трое одеты в мягкие удобные комбинезоны белого цвета. На тетушке комбинезон смотрится не вполне органично, она, кажется, сама это чувствует и немного смущается, стараясь, впрочем, скрыть это… А на «Томмазо Кампанелла» и Васе космические комбинезоны смотрятся прекрасно…

– Дальше – идите сюда!.. – курсант-хориновец поманил рукой тетушку и Васю подойти ближе.

– Вот здесь, в тетрадке, записаны ваши роли… – сказал им он, когда они подошли ближе. – Да, кстати… Дверь в эту белую комнату приоткрыта вовнутрь настолько, чтобы было видно блестящую латунную табличку, укрепленную с внешней ее стороны, «Психологическая лаборатория» – значится на табличке… В этой комнате обитатели межгалактического корабля проводят психологические исследования… Они, так сказать, анализируют некоторые моменты своей прежней жизни, своей, так сказать, предыстории… Это вполне понятно и необходимо в таком сложном и напряженном мероприятии, как межгалактический полет к неизведанным мирам, так как в этом деле сохранить психологическое равновесие и психическое здоровье – это значит иметь хорошие шансы удачно преодолеть все те трудности, которые могут подстерегать космических путешественников на их пути…

– А-а!.. Понятно-понятно!.. – подтвердили тетушка и Вася и склонились над тетрадкой.

– Читайте!.. – велел им курсант-хориновец. – Продолжим репетицию… Текст перед вами…

– Ты хоть помнишь, кто ты?!. Томмазо Кампанелла!.. Ты помнишь, кто ты, Томмазо Кампанелла?!.. – спросил Вася «Томмазо Кампанелла». При этом это, конечно же, было уже частью роли, предложенной ему курсантом-хориновцем.

– Я?!.. Кто я?.. Кто я?.. Я не знаю, кто я… Кто я?.. – растерянно произнес курсант, безусловно, тоже играя написанную роль Томмазо Кампанелла.

– Ты – школьник!.. Ты – школьник в новеньких джинсах, новенькой нарядной модной кофточке… – ответил Вася, по-прежнему читая свою роль в листках курсанта-хориновца. – Во всем новеньком…

– Во всем новеньком?.. – спросил «Томмазо Кампанелла», курсант-хориновец.

Часовой и второй курсант подошли совсем вплотную и с огромным удивлением слушали этот очень странный, с их точки зрения, разговор…

За Васю Томмазо Кампанелла ответила тетушка:

– Конечно!.. Конечно, новом… Ведь школьники чаще, гораздо чаще, чем взрослые, меняют одежды. Ведь они растут, – это проговорила тетушка. – Поэтому у школьника почти всегда есть одно неоспоримое преимущество – он в новом!.. Другое дело, что новое может быть выбрано не очень удачно. Допустим, школьник в новом, но это новое какого-то не очень яркого, а даже напротив – темного, угрюмого, неброского цвета. Но у Томммазо-то Кампанелла-школьника все было как раз наоборот. Все, что он носил и надевал на себя, было замечательно ярких, притягательных цветов и расцветок. Все это по многу раз и очень часто стиралось-перестирывалось, так что всегда он носил новенькую… Я повторяю – новенькую, яркую и чистую одежонку… Такой замечательный школьник, этот Томмазо Кампанелла!..

– В этом-то все и дело!.. – с жаром подхватил друг курсанта Вася, – Томмазо Кампанелла был необыкновенный и замечательный школьник. Школьник в новой нарядной одежонке… О, я наяву вижу эти новенькие и нарядные одежонки, которые были у Томмазо Кампанелла!.. Он так замечательно и прекрасно смотрелся в этих новеньких одежонках!..

– А мы помним, мы помним, мы представляем себе этот антураж вокруг нас… – напомнил своим «актерам» курсант-хориновец, который выступал в роли одновременно драматурга и режиссера-постановщика. – Космический корабль, каюта с табличкой «Психологическая лаборатория», в которой все-все – и стены, и пол, и потолок – белое…

– Как в кабинете поликлиники!.. – с усмешкой произнес второй, просто слушавший курсант.

– Болеют они, что ли?!.. – радостно заржал караульный в тулупе с красной повязкой на рукаве.

Курсант-хориновец, он же Томмазо Кампанелла, не обращая на эти реплики ровным счетом никакого внимания, продолжал:

– Белого цвета и плавных, обтекаемых, «космических» форм. За круглым иллюминатором в стене видны лишь бесконечный космос, мерцание звезд, знаки зодиака и млечный путь… Тускло светятся приборы на консоли у дальней стены. Да-да, мы помним, мы представляем себе этот антураж, эти декорации, которые построят на сцене «Хорина» рабочие под руководством нашего замечательного художника: мы находимся в одном из отсеков межгалактического космического корабля. Наши персонажи в данный момент несутся со скоростью света в сторону далеких неизведанных миров, таящих необыкновенные опасности и открытия…

– Ловко придумывает!.. – восхищенно произнес часовой. – Прямо на ходу!..

– Да-а!.. Не разглядели мы в нем этого таланта! – проговорил второй курсант.

– Одежонки?.. Новыми были только одежонки?!.. – спросил курсант-хориновец, про которого и говорили эти двое, моментально перевоплотившись из драматурга и режиссера-постановщика в образ «Томмазо Кампанелла».

– Да нет!.. Не только одежонки, – откликнулась тетушка. – Новеньким было абсолютно все по тому адресу, по которому он жил…

«В иллюминаторе мертвым светом горели звезды. Какое-то едва различимое завывание, едва различимый звуковой «космический фон» слышался в белой комнате, в которой сидели все трое», – опять прочитал дальше курсант-хориновец по тетрадке, пытаясь таким чтением непрерывно поддерживать в головах актеров образ декораций и таким образом восполнить их отсутствие в реальности.

А на самом деле вокруг них были достаточно темненькие окрестности, рядом было невысокое старое здание казарм, построенных еще два века назад. Хориновцы репетировали свою странную пьесу прямо под открытым небом.

– Да! Да!.. В том райончике, где жил школьник Томмазо Кампанелла… – вклинился в разговор Вася, однако закончить фразу не успел…

Тут же его перебила тетушка:

– Главное все-таки – Томмазо Кампанелла-школьник отличался очень новым, нарядным видом. Вне зависимости от всего остального школьник Томмазо Кампанелла всегда и всюду, при любых обстоятельствах был воплощением нарядности!

– Подождите-подождите… Дайте все-таки мне сказать!.. – с жаром настаивал Вася. – В том райончике, где жил школьник Томмазо Кампанелла, вообще все было только новое… Да!.. У Томмазо Кампанелла по прежнему его адресу – все было новенькое!.. Мебель меняли чуть ли не каждый год!.. Всю бытовую технику – все меняли тоже чуть ли не каждый год!.. Вот как!.. Ремонты постоянно делали, так что и обои, и паркет – были с иголочки, кафель в ванной комнате и туалете – блестел так, что глаза резало, краны – сверкали никелированной сталью, новенькие и нарядные – аж жуть!..

– Да ну!.. Все это какая-то ерунда!.. Вы несете какую-то чушь!.. – с разочарованием в голосе сказал другой, просто слушавший курсант. – Бытовую технику меняли каждый год!.. Мебель меняли чуть ли не через день!.. Да по моим подсчетам… Я как-то заинтересовался этим вопросом и все разведал… Средний человек покупает мебель один-два раза в жизни… Ну как это бывает: живет со старой мебелью, потом она ему осточертеет, омерзеет так, что сил нет, выкинет он ее наконец, купит новую – и так и живет с этой новой, которая вскорости станет старой – до пенсии… А на пенсии уже никто новой мебели не покупает… Какая старичкам новая мебель?!. Им не до этого. На жратву и таблетки хватило бы!.. И потом уже все по новой: его «новая» мебель так осточертеет его потомкам, что выкинут они ее и купят новую. И живут с этой «новой» до пенсии… А потом и их потомки, соответственно…

– Школьник Томмазо Кампанелла, когда я его последний раз видела, был обут в новенькие кожаные ботиночки с красивыми серебристыми пряжками, сверкавшими на солнце. Да и сами ботиночки были начищены до блеска, – продолжала восхищаться внешним видом Томмазо Кампанелла тетушка, которой внешний вид школьника Томмазо Кампанелла казался моментом гораздо более важным, чем новизна мебели, бытовой техники и райончика, составлявших антураж его жизни. – На нем были новенькие джинсишки, которые ему очень шли. Кофточка, рубашечка были чуть ли не только тем утром, когда я видела Томмазо Кампанелла, в магазине куплены и перед одеванием из пакетов фирменных распечатанные!.. Вот как!.. Вообще школьник Томмазо Кампанелла был очень нарядный…

– Да, Томмазо Кампанелла был очень нарядный и блестящий школьник!.. – подтвердил друг курсанта Вася. – Так и возникает этот образ при упоминании школьника Томмазо Кампанелла: блестящие ботиночки с красивыми серебристыми пряжками, новенькие джинсики, чистая рубашечка и нарядная кофточка, только-только распечатанная из фабричной упаковки… Но не только это важно… Важно еще и то… – он, видимо, опять хотел перейти к антуражам, окружавшим школьника Томмазо Кампанелла, но тетушка его вновь перебила:

– Он был чрезвычайно красивым ребенком!.. Очень изнеженным и красивым ребенком!.. Чувствительным и хрупким!.. Эдакий настоящий «фарфоровый мальчик»!.. Да-да, школьник Томмазо Кампанелла был чрезвычайно красивым ребенком!.. Чрезвычайно красивым ребенком, еще не успевшим состариться!..

– Но в том райончике, где жил Томмазо Кампанелла, все было очень новенькое, а вернее – еще не успевшее состариться… – отметил друг курсанта-хориновца Вася, упорно придерживавшийся выбранной темы.

– Рамы… Рамы в квартире и во всем доме… Оконные рамы были новенькие, чистым белым цветом сверкавшие!.. – добавил он. – Все в домах было новенькое, неиспачканное, не затертое, современное, модное, в ногу со временем…

– Да-а-а!.. – протянул часовой в тулупе и с повязкой на рукаве, стоявший рядом. – Ну и картина вырисовывается – все кругом новое: рамы новые, шторы новые, кастрюли новые, блестящие, дома – только-только выстроены, мебелишка – едва-едва из магазина, интерьеры – после ремонта и по последней моде, сам весь нарядный!.. Все-все-все новое!.. Честно говоря, мне не очень нравятся такие места, где все-все новое… Уюта маловато!.. Старое – оно, конечно, старое, но в старом – уюта больше… Вот что я вам скажу: этот ваш Томмазо Кампанелла должен был страдать от отсутствия уюта!.. Честно говоря, я бы ему посоветовал перебраться в такое место, где больше уюта… Иначе он станет очень страдать!.. Новое, конечно, блестит, но уюта – недостаточно!.. Как-то слишком это безжизненно – все новое!..

– А зачем ему твой уют, если у него кругом все новое и блестящее?!.. Новое и блестящее – это гораздо лучше, чем уютное!.. – возразил ему второй курсант. – А потом, кто сказал, что новое не может быть уютным?!..

– Та-ак!.. Погодите!.. – проговорил курсант-хориновец, естественно, тоже игравший роль. – Я что-то никак не припомню, где же я жил-то?!.. Где я, Томмазо Кампанелла, жил-то раньше?..

– Да как, где жил?!.. Ты же жил в том самом месте, которое потом было нарисовано на фотообоях, наклеенных на стену комнаты психологической разгрузки в чреве атомной подводной лодки… – ответил Вася, которому курсант-хориновец как раз перед этим передал в руки широкий блокнот, в котором и были записаны эти роли, чтобы тому удобнее было читать свою…

– Да неужели?.. Очень интересно!.. Особенно интересно, если учесть место, в котором мы сейчас находимся, – «Психологическая лаборатория» межгалактического корабля… Что же там было?!.. – спросил курсант-хориновец, он же, по канве этого импровизированного спектакля, Томмазо Кампанелла.

– Там были новенькие, недавно построенные дома, ровесником которых ты был, Томмазо Кампанелла. Они стояли едва ли не посреди огромного лесного массива… И этот лесной массив, эти своеобразные легкие постоянно поглощали грязный городской воздух, выдавая назад чистый, освеженный… Домов в райончике было немного, так что и людей по окрестностям бродило не так уж и много, место было нелюдное, нешумное, эдакий санаторий для больных с расстроенной нервной системой.

– Эх!.. Мне бы в такой райончик!.. – заметил второй, просто слушавший курсант. – Хотел бы я оказаться на месте этого Томмазо Кампанелла!.. Сам весь нарядный, в новых ботинках с пряжками, квартира – блестит после ремонта… Я бы подружек туда водил!.. То-то бы они поражались!..

– Исключено!.. Я не мог жить в таком райончике, – проговорил «Томмазо Кампанелла». – Потому, что такие райончики могут находиться лишь на городской окраине. А я ненавижу окраину. Спальные районы – приезжать туда только для того, чтобы спать?!. Спать, и больше ничего?!. Какие события могут происходить в спальне?!. Только какие-нибудь бессмысленные семейные скандалы!.. Не-ет, я не мог жить в таком райончике, я не мог любить такой райончик… Спальный район, окраина – бесконечное множество одинаковых типовых домов, прямые линии, ряды одинаковых окон, за которыми – одинаковая, неинтересная, нищая жизнь… Она меня всегда угнетала!.. Я не мог долго переносить такую жизнь без того, чтобы не расклеиться полностью и не заболеть… Нет, исключено!.. Я не мог там жить!.. Тем более, что, похоже, это был действительно я – новенькие джинсы, ботинки из хорошей кожи с пряжками, свитер (тоже новый), рубашка… Нет, рубашку не помню!.. Я действительно предпочитаю новые вещи… Они нарядней смотрятся. Даже хорошая, дорогая вещь, если она немного заношена, – это уже не то!..

– Да!.. Я тоже так считаю!.. Я прямо чувствую, я девушкам больше нравлюсь, если на мне новые вещи!.. – воскликнул второй курсант.

«Томмазо Кампанелла» продолжал:

– Чтобы вещь смотрелась нарядной, она должна быть абсолютно новая… Старые вещи – это старость, болезнь, безвестность, угасание… В старых вещах есть что-то нечистоплотное… Бр-р-р!.. Нет, я действительно предпочитаю новые вещи всем остальным… Да, это был я!.. Как он назывался, этот район?!. Ты знаешь название?.. – спросил он у Васи.

– Черт его знает!.. Честно говоря, я не знаю названия… Вернее, знал, но забыл… Да и имеет ли это какое-то значение!?. Может быть, это было Анино, или Зюзино, или Теплый Стан, или Химки-Ховрино, или Бутово, или Черемушки, или какое-нибудь Северо-Западное Чертаново, или Южное Новогиреево, или Центральный Юго-Запад – бог его знает, где есть такие райончики!..

– Не-ет!.. Я эти районы знаю. Там такого нет!.. – проговорил второй курсант, который только что просто слушал. – Не надо клеветать на хорошие спальные районы!.. Там погано, но спать там – можно. И это – главное. Это, а не что-либо другое, является важным!.. Они не так уж и новы, но спать там можно!.. Чего уж так гнаться за новизной?!. Хотя я тоже предпочитаю новые вещи всем остальным… Не думайте, что я глупее… Но вещи – это вещи, а район – это район…

– Но ведь должен же быть, есть же где-нибудь этот райончик!.. – воскликнул Вася. – Ведь где-то же ты жил!.. Так вот, пейзаж, открывавшийся из окна, был похож на картину, которую, должно быть, рисуют в комнате психологической разгрузки на атомной подводной лодке… Или на межпланетном космическом корабле… А что, должно быть, наши потомки, если захотят взять какую-нибудь такую картинку с собой в межгалактическое путешествие, вполне могут взять за образец ту картину, которая открывалась из твоего окна в этом замечательном спальном райончике!..

– Да-да! Точно!.. Я слышала, что именно такую картину представляет из себя комната психологической разгрузки для переутомленной команды на атомной подводной лодке!.. Я читала в журнале «Наука и жизнь», – подтвердила тетушка.

– Нет, нет!.. – еще раз яростно сказал курсант-«Томмазо Кампанелла». – Я же говорил вам – мне не нравятся спальные районы. Там нет жизни. Там нет театров, кафе, ресторанов, там нет тех мест, где может разворачиваться основное хориновское действие… Там ты все время как будто оторван от чего-то интересного, что происходит без тебя!..

– В центр поезжай!.. – воскликнул второй курсант. – В центре всего навалом: и дискотек, и баров!.. Есть где гульнуть!.. Вот мы тут… – он не закончил.

Вася: – Согласен… Там нет мест, где можно развлекаться. Но там нет и мест, где можно работать… Что нравилось тебе в этом Бузино-Зюзино… Я могу сказать: тебе было ужасно приятно, что там ничто не напоминало тебе об ужасающем, иссушающем труде без начала и конца. Там не было фабрик, научных институтов, контор и банков, там не было офисов и фирм… Там не могло быть ничего подобного той проклятой фабрике, на которой тебе, Томмазо Кампанелла, приходится… По крайней мере, приходилось до этой ночи трудиться, точно в наказание… Ведь ты же помнишь Библию: труд дан человеку в наказание… В райском саду человек не мог и помыслить о том, что когда-нибудь ему придется добывать хлеб насущный в поте лица на мельничном комбинате!..

– Ох, как я замучился работать на этой фабрике!.. Как она из меня все жилы вытянула!.. – проговорил «Томмазо Кампанелла» (он же курсант-хориновец).

– Да, кстати… – добавил он. – Там, выше… Про «потомки» и межгалактическое путешествие – это, пожалуй, надо будет после вычеркнуть… Ведь мы и так в межгалактическом путешествии!.. По сюжету… Как-то немножко не подходит!..

Вася: – Межгалактическом путешествии… По сюжету… Где это?.. Что-то я этого не нахожу… А-а!.. Все понятно!.. Сообразив, в чем дело, он двинулся по своей роли дальше:

– Знаешь, Томмазо Кампанелла, дальше я просто вынужден читать тебе мораль!.. Да-да, именно сейчас, когда мы находимся на бешеном расстоянии за тысячи световых лет от Земли, в таком совершенно неподходящем месте для чтения морали, как каюта межгалактического звездолета, я вынужден читать тебе, Томмазо Кампанелла, мораль!.. Ты обожал этот райончик прежде всего потому, что он как раз и олицетворял собою отдых, отдых и отдых без всякого конца… Как я уже говорил, там просто не было таких мест, на которых всем нормальным людям просто приличествует трудиться… Нет, конечно, там была школа, но ты же понимаешь, что школа – это только на полдня… Да и потом, что это за труд – ты сидишь, а тебе рассказывают…

– Я категорически не согласен!.. – воскликнул второй курсант.

– Ну ладно!.. Не согласен… – обрезала его тетушка. – Учиться лучше, чем работать!..

– Да-а… – мечтательно произнес Вася. – Эту истину о том, что учиться – лучше, чем работать, ты, Томмазо Кампанелла, усек, можно сказать, с самого-самого начала… Во-первых, «ты сидишь, а тебе рассказывают», что уже само по себе здорово… Ведь, согласись, это порой просто интересно, если тема, про которую рассказывают, занимательна, а потом, как ни крути, быть зрителем легче, чем быть актером…

– Наш Господин Радио считает как раз наоборот… – робко пробормотала тетушка, впрочем, так, что все услышали.

Тем временем часовой вернулся на свой пост к воротам.

– Быть зрителем легче, чем быть актером… Это раз!.. Потом… Школьник – какое прекрасное состояние!.. Ведь ты еще – никто!.. Ты не художник. Но и не не-художник. Ты не ученый. Но и не не-ученый. Ты – не актер. Но и не не-актер. Ты еще не ухватился за какой-то один выбор, и потому ты отчасти владеешь всеми выборами сразу. Одним словом, ты – школьник. А тот райончик, в котором ты жил, Томмазо Кампанелла, он как бы только особенно подчеркивал это состояние – в нем было негде работать. В нем было только где учиться, да и то – средним образованием!.. Прекрасная это пора – школьничество!.. Школьники – первейшие и главнейшие из всех аферистов и мошенников. Ведь каждый школьник за кого только себя ни может выдать!.. За кого только ты себя, Томмазо Кампанелла, не выдавал!.. Ты выдавал себя и за будущего великого актера, этакого нового Мочалова!.. Выдавал ты себя и за будущего великого ученого-археолога!.. Аферист!.. Мошенник!.. Обманщик!.. Выдавал ты себя и за будущего великого журналиста!.. О, список твоих обманов и преступлений, подделок и фальсификаций был настолько огромен, что не вместился бы и в несколько томов уголовного дела. «Дела о Томмазо Кампанелла»!.. Но за всем этим, ты, конечно, был фантастический лодырь, жизнь тебя до поры до времени баловала – полдня учебы, и – привет!.. Домой!..