Текст книги "Вихрь преисподней"

Автор книги: Глеб Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Тем временем, знакомый незнакомец тоже успел наткнуться взглядом на молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, но тут же с исказившимся лицом отвернулся.

Не-Маркетинг, который этого не заметил, проговорил, показывая журналисту на знакомого незнакомца:

– Вон стоит ваш знакомый, ваш недруг. Хотя, впрочем, что же ссорится... А знаете ли вы чрезвычайно интересную подробность? Уверен, что она вам покажется замечательной даже и с журналистской точки зрения. Я бы даже осмелился посоветовать вам сделать какой-нибудь журналистский материал об этом...

Молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист недоуменно посмотрел на Не-Маркетинга.

– Дед этого молодого человека объявил себя Провозвестником Пророка нового бога... – продолжал Не-Маркетинг.

Неожиданно для самого себя Не-Маркетинг вдруг явственно увидел перед собой старика-фотографа: его вытаращенные глаза, услышал, точно доносившиеся издалека, слова про неандертальцев, про то, как осветятся смыслом глаза дебилов, – старик вдруг возник перед ним, как живой, как будто он, и в самом деле, каким-то образом неожиданно оказался в церкви. Не-Маркетинг застыл; из оцепенения его вывела речь молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста:

– Да, я знаю... Знаю. Я встречался с этим Провозвестником. Кстати говоря, я потом долго думал обо всём этом...

На них уже начали коситься прихожане храма, молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист говорил теперь достаточно громко, так что стоявшие поблизости люди могли легко расслышать каждое из сказанных им слов.

– О чём? – переспросил Не-Маркетинг.

– О том, что он мне наговорил: о меняющемся мире, о террористах, которые обуяны некой идеей, о силе этой идеи. О том, что появится новый пророк, который затмит своим влиянием предыдущих пророков.

– И что же вы думаете?..

– Я думаю, что всё это чушь! Всё это, на самом деле, полная чушь! Кроме полной чуши больше ничего нет. Мир не изменится так быстро, как вы думаете. Ничего нового в нем не произойдет. Он по-прежнему станет оставаться глупым и нудным миром, в котором ничего не происходит, и которому всё время нужно одно и то же. Ничего не произойдет.

– А вдруг, он все-таки прав? – неожиданно для самого себя проговорил Не-Маркетинг.

– Вам нравится здесь? – спросил Не-Маркетинга чрезвычайно нарядно одетый журналист, показывая рукой на расписанные фресками церковные своды, на горевшие в полусумраке ряды свечей, на золото окладов, на множество прихожан, всё ещё теснившихся у алтаря. Не-Маркетингу подумалось, что молодой журналист совсем не слушает его. Не дожидаясь ответа Пенза продолжал:

– Какого нового пророка вы сможете поставить на это место? Куда вы денете всю эту двухтысячелетнюю традицию? Если новый пророк будет призывать к покорности новому богу, то первым делом ему понадобится навсегда уничтожить культ своего предшественника. Не сдать этот культ в музей, как это сделали Советы, не ограничить, но уничтожить полностью, тотально, так, чтобы по возможности не осталось и самого маленького следа. Неужели у кого-нибудь поднимется рука уничтожить всё это?! Неужели что-нибудь будет настолько сильно, что сможет полностью и без остатка заместить это в душах людей?! А как же книги, искусство, как же всё то, что возникло и вертится только вокруг этого?! Неужели люди допустят уничтожения всего этого?! Нет, я в это ни за что и никогда не поверю! Не будет никакого пророка нового бога. И ничего такого, пророческого, не будет. Ничего, – мрачно и угрюмо проговорил он.

Те из церковных прихожан, кто прислушивался к разговору, происходившему между Не-Маркетингом и чрезвычайно нарядно одетым журналистом, начали переглядываться между собой, то и дело уставляясь на журналиста пристально и с неодобрительным выражением на лице. Трудно сказать, чем он особенно сильно задел их чувства: толи слишком громким голосом, которым он говорил, толи своими речами, толи и тем и другим вместе... Толи они ещё и домысливали, и придавали некоторые особенно оскорбительные для себя оттенки словам молодого журналиста. Кажется, на Не-Маркетинга они в эти мгновения смотрели меньше. Но он и говорил тише! Хотя разговор про нового пророка нового бога начал именно он.

– Да, точно, ничего такого пророческого не будет, и быть не может! – тут же согласился с молодым, чрезвычайно нарядно одетым журналистом Не-Маркетинг. В этот момент он почувствовал, что знакомый незнакомец тянет его за рукав, понуждая выйти из храма, настолько, видимо, общество журналиста ему не нравилось. Однако, Не-Маркетинг почему-то тянущей руке знакомого незнакомца в этот момент не подчинился.

Меж тем, Пенза, который, к слову сказать, не обращал на внука фотографа совершенно никакого внимания, продолжал говорить, теперь уже совсем не приглушая голоса и не смущаясь тем, что его внимательно слушают многие из тех, что были в этот момент в церкви. Надо сказать, что на удачу молодого журналиста, рядом с ним не стояло ни одной из тех богомольных старух или скромно одетых женщин в платках, которые обычно истово крестились во время службы у самого алтаря. Напротив, рядом с ним случайно подобрался народ по-преимуществу более терпимый и мягкий, – много молодых мужчин и женщин, вероятно, оказывавшихся в церкви лишь от случая к случаю. Впрочем, из тех что стояли поодаль, ближе к батюшке, кое-какие уже начали бросать взгляды на Пензу. Да и потом, под темными церковными сводами уже началось некоторое хождение – кто собирался поставить свечу, кто пробирался к выходу, кто к конторке, так что люди возле говорившего журналиста стали меняться.

– Двухтысячелетняя традиция! Что может появиться на замену?! Что вы создадите со своим новым пророком? Что нового, я вас спрашиваю, вы создадите со своим новым пророком? Как вы создадите что-то новое? Неужели кто-нибудь будет способен сотворить нечто подобное тому месту, в котором мы сейчас с вами находимся, нечто подобное этой церкви и этой службе, которую мы только что отстояли?! – молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист неожиданно разволновался, глаза его блестели в церковном полумраке, и свет сотен свечей отражался в них, и волосы его растрепались.

Теперь люди в церкви стали обращать на них уж очень пристальное внимание. Неожиданно, Не-Маркетинг поймал на себе ненавидящий взгляд какой-то старухи, которая с огромным трудом поднималась с четверенек, но никак не могла этого сделать, она искала рукой опору, за которую можно бы было ухватиться, чтобы подняться наконец, и непрерывно смотрела... пристально смотрела, с ненавистью смотрела на Не-Маркетинга. Необъяснимый, иррациональный ужас обуял его, словно этот взгляд был способен испепелять тех, на кого он был направлен; еще немного, и Не-Маркетинг, подобно внуку фотографа в недавней истории, кинулся бы наутек, едва ли не закричав при этом от страха, но старуха отвернулась, и он тут же подумал, что, может быть, она и не на него-то вовсе смотрела, что ему показалось, померещилось, но он всё же сделал трусливую попытку переменить тему разговора, хоть чуть-чуть направить его в другое русло, прочь от темы нового пророка, чтобы не смотрели на них такими странными, словно застывшими взглядами церковные прихожане:

– А терроризм? Терроризм, исламский терроризм – о нём вы много думали? Вы сказали, что вы тоже думали о террористах, о терроризме! – проговорил он даже через-чур громко, зачем-то хватая молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста за руку.

– О нём я, конечно, тоже думал очень много, – неожиданно медленно, раздумчиво после так всклокотавшего в нем только что возбуждения, ответил журналист Пенза. – Вернее даже, с него начались мои раздумья, он был поводом для того, чтобы я начал размышлять... Эти самоубийцы... – ещё несколько прихожан в добавление к тем, которые и без того уже совершенно откровенно слушали разговор Не-Маркетинга и Пензы, повернулись к ним, выказывая явный интерес к тому, что говорил молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. – Я вот что думал... Разве вы можете представить себе человека, который долго-долго учился, который является истинным и законченным интеллектуалом, который потом взял вдруг и сделался самоубийцей, живой бомбой? Наверное, такое трудно себе представить... В такое отчего-то не верится. Зато не очень образованного, но очень впечатлительного, в общем-то хорошего и способного к глубокому чувству человека таким самоубийцей можно представить. Но за его спиной обязательно должен стоять наш первый интеллектуал, который сам-то никогда самоубийцей не станет... И значит это уже заговор, манипуляция, ложь. Потому что если бы это не была ложь, то почему же наш первый (интеллектуал) сам не стал самоубийцей? То же самое мне видится и в истории с этим... – проговорил чрезвычайно нарядно одетый журналист и святотатственно показал рукой на образ Спасителя, который был запечатлен на стене храма, как раз рядом с тем местом, на котором они стояли.

Только тут Не-Маркетинг краем глаза заметил, что если из двух его новых знакомых, с которыми он вошел в церковь, внук фотографа во время всего этого разговора, который, безусловно, был прекрасно слышен ему во всех подробностях, держался так, словно и знать не знал молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, то шофер автобуса, напротив, протиснулся к ним поближе и попеременно пристально смотрел то в лицо Не-Маркетинга, то журналиста, силясь понять, о чем идет речь и, скорее всего, ровным счетом ничего из сказанного меж ними не понимая.

– Что «с этим»? Что «в истории с этим»? Что вам видится? – забормотал, наконец, шофер автобуса. Это, видимо, означало, что он тоже принял участие в разговоре. Впрочем, весьма тихим голосом и несмело.

– Мне видится заговор, манипуляции и ложь, – твердо и громко заявил молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. Теперь он уже говорил по-настоящему громко. До этого Не-Маркетингу казалось, что журналист говорит громко, когда на самом деле он начинал говорить лишь едва-едва приближаясь по силе голоса к обычному разговору между двумя людьми в толпе. Но теперь это уже было по-настоящему громко, без всяких оговорок. Так громко, что в данных обстоятельствах, в церкви, это поражало и огорошивало.

– Манипуляции, ложь, заговор, – с какой целью?! – едва ли не воскликнул в ответ ошарашенный странностью поведения журналиста впечатлительный Не-Маркетинг.

– С целью сожрать его!

– Как?! – не поверил своим ушам Не-Маркетинг.

– Очень просто. Древний культ каннибализма. Его усложненная разновидность. Могу привести следующие доказательства... В древнем мире всегда существовали культы, включавшие в себя каннибализм. Известны и такие (их немало), в которых некоего человека объявляли как бы царем, условным царем, ненастоящим. Потом он какое-то время наслаждался восхвалениями окружающих и царским почетом. При этом, конечно, никакой реальной власти он не имел. Царь – это была только его роль, роль в этом мрачном и угрюмом спектакле, искусственном и условном, как и любое представление; затем его самым натуральным образом съедали. При этом последователи культа считали, что умерев, съеденный царь тут же воскресает из мертвых: его жизненная сила переходит к тем, кто его съел, прилив сил, которые ощущают его поедатели, и есть воскрешение съеденного. Воскресает он в них, становясь их частью, питая их, добавляя им сил. Так сказать, смертью смерть поправ. При этом, опять-таки символически, поедатели не должны быть причастны к убийству жертвы. Не они погубили его, но кто-то погубил его, они только съели его тело и выпили его кровь.

– Что за мерзость вы несете?! – воскликнул Не-Маркетинг. – Христа Спасителя сожрали? Что за мерзкая чушь?!.. Мне как-то даже очень жутко стало от таких ваших мыслей.

– Убирайтесь отсюда! – закричали на них стоявшие рядом люди. – Убирайтесь! Вон! Вон!.. Хватайте их и выкидывайте вон! – раздавались вокруг Не-Маркетинга, шофера, чрезвычайно нарядно одетого журналиста и знакомого незнакомца возмущенные крики. – Давайте, хватайте этих кощунствующих и вышвыривайте их вон из церкви!

Краем глаза Не-Маркетинг заметил, что старуха, которая только что смотрела на него столь ужасным взглядом, всё же поднялась с четверенек.

Тем временем, шофер пазика неодобрительно покачал головой, соглашаясь с порицающими словами Не-Маркетинга.

– Не мерзость... Римская администрация не позволила бы совершить каннибализм. Поэтому всю историю должна была подготовить большая и тщательно законспирированная организация заговорщиков. Да, вот ещё что: жертва Иисуса, действительно, была совершенно добровольной, – чуть тише, чем прежде, проговорил чрезвычайно нарядно одетый журналист, но это уже было всё равно, потому что кругом воцарилась почти что тишина, если не считать звуков из удаленных пределов храма, и все вслушивались в его слова, как бы приглушенно он их не произносил.

– Добровольной?!.. – переспросил Не-Маркетинг. Стоявший теперь рядом с ним шофер в крайнем удивлении пучил глаза.

– Да, конечно, добровольной, – торопливо, словно опасаясь, что ему не дадут договорить, отвечал журналист. – Он пожертвовал собой ради общего дела, понимаете, он был, как... как герой Александр Матросов, которого, по мнению некоторых историков, на самом деле не было; он закрыл собой пулеметную амбразуру. Но за Христом Спасителем стояли крупные силы, восприятие его жертвы людьми было тщательно подготовлено. Понимаете, ведь в то время вообще в этом плане было и гораздо проще: народ был совершенно темный, средств массовой информации не было никаких. Возможности для пропаганды были самые фантастические! Всё, всё в истории Христа Спасителя доказывает, что это был заговор и манипуляция, и пропаганда! Как он въехал в Иерусалим! Как он въехал в Иерусалим! Смотрите, как он въехал в Иерусалим!

– Как? – совершенно глупо переспросил шофер автобуса.

– Он послал апостолов взять осла, специально подготовленного для въезда. Всё уже было специально подготовлено! Апостолы пришли по указанному Христом адресу, назвали фразу «осел нужен Господу» – пароль! И осла предоставили! Разве такое могло произойти, без того, чтобы быть тщательно и заранее подготовленным?! А дальше... Иисус въезжает в Иерусалим: тамошняя встреча тоже подготовлена – некие люди провозглашают его царем!.. Я вам говорил – обреченного быть жертвой величали всегда царем, и кидают ему под ноги свои одежды! Встреча триумфальная!

– Это были его ученики и последователи! – возразил Не-Маркетинг.

– Как же! Ученики, последователи! – саркастическим тоном передразнил его молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. – С одной стороны, позже понадобилось предательство Иуды, чтобы стражники и первосвященники могли задержать его, потому что никто его, вроде бы, в лицо и не знал. А с другой стороны, стоило ему появиться на улицах города, как случайно оказавшиеся рядом люди кинулись приветствовать его и швырять ему под ноги свои одежды. Нестыковочка!.. А как без поддержки боевиков можно было поопрокидывать столы менял в иерусалимском храме?! Да еще и выгнать из храма всех находившихся там в тот момент торговцев?! Могут это сделать униженные и оскорбленные – слепые, калеки, дети, нищие?! Вы представьте себе отъевшихся менял и торговцев, которые глотку порвут за свой товар – можно их просто так вот прогнать? Тут нужны мордовороты – именно они, специально направленные кем-то, и поддерживали Спасителя при изгнании менял и торговцев из храма! Так что не всё так просто! И никакие не ученики и не последователи встречали его на въезде в город. Его встречали те, кого в современной театральной среде называют клакой. Всё, дорогой мой, было тщательно продумано и организовано.

– Но зачем же всё это было нужно, если суть дела заключалась только в том, чтобы сожрать Иисуса?.. Изгнание менял из храма – это как-то...

– Дорогой мой, всё гораздо сложнее... Сложнее, чем просто сожрать... У них были определенные взгляды, у тех, кто стоял за всем этим... Кто стоял за не слишком образованным, но пылким сыном плотника. Тяжелая жизнь, народные страдания, римская оккупация, а в храме – толстосумы деньги меняют... Понимаете, всё переплетено. Всё, как и всякая идеология, слишком запутано. Потом, помните у Некрасова: «я знаю верно, дело прочно, когда под ним струится кровь». Кровь, смерть были необходимы. Я вот что думаю... Это, конечно, не Иисус всё придумал. Он был слишком молод (тридцать пять), и необразован, чтобы такое придумать. Придумал, однозначно, кто-то другой. Кто-то другой или другие стоял за всем этим. Но им был нужен символ. Он согласился стать символом. Ему нужна была слава, поклонение, восторженные ученики... Им, тем, кто стоял за ним, слава была не нужна, им было нужно дело...

Их уже стали окружать, верующие подступили к ним со всех сторон и смотрели на них с нескрываемым озлоблением. Не-Маркетинг чувствовал, что этот разговор как-то необходимо немедленно прекратить.

– Дело?! Какое дело? – тем не менее спросил он.

– Культ, который они исповедовали. Они должны были претворить свои воззрения в практику. Идем дальше. Тайная вечеря. Христос Спаситель точно знал, где его будут ждать. У них всё было точно определено: где состоится ужин, какой дом – вся информация заранее была у Христа Спасителя. То есть, вы понимаете, как всё сложно было организовано. Это было не одного дня дело, и участвовал в нем не один человек. Причем апостолы – ученики – в подготовке вечери не участвовали. Они сами ничего не знали. Он посылает своих учеников: мол, идите, всё будет готово. И организация оказывается на высоте: именно в том доме, который был им назван, именно в то время, которое было им названо, всё оказывается готовым: стол, скатерть, еда, напитки. Понимаете, такое может произойти только в том случае, если готовить всё очень долго, заранее и многим людям. Понимаете, вроде с одной стороны всё выглядит достаточно спонтанно, неподготовлено – ведь в священных книгах не описано, как технически и какими силами и при каких сопутствующих обстоятельствах готовился тайный ужин, а для нас, мне кажется, сторонних наблюдателей, это и есть самое главное.

– Я не знаю, можно ли воспринимать всё это всерьез? Меня охватывают сомнения...

– Нет, вы, конечно, можете отмахнуться от своих сомнений и верить в то, что Христос Спаситель был один, сам по себе, просто ходил и наставлял своих учеников, верить в то, что никаких умных заговорщиков за ним не стояло, верить, что его слова про то, что надо есть его тело и пить его кровь – это просто цветистая метафора, верить в это совершенно слепо, не рассуждая, потому что верить просто так, не сомневаясь, гораздо проще, чем долго и мучительно обдумывать всё то, что я только что вам сказал, – проговорил молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист.

– Люди, долго мы будем всё это слушать?!

– Кошмар какой-то! Кто это такие?! Кто это такой?!

– Что они здесь несут? Долго они будут над нами издеваться?!

– Да они же просто издеваются над нами! Они же богохульствуют! Они нарочно и откровенно богохульствуют!

– Гнать их! Гнать в шею мерзавцев!

– Особенно этот, разнаряженный! Он самый главный из них! Самый мерзкий! Самый богохульник! Такого просто убить надо!..

– Не в церкви! Не в церкви! Гнать их сперва отсюда! Гнать их!

Такие крики всё громче раздавались под сводами православного храма. Но молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист, казалось, не мог уже остановиться. Он продолжал и продолжал:

– Тайная вечеря происходила накануне еврейской пасхи, заклание пасхального агнца, как говорится в священных книгах, а говоря проще, убийство жертвенного пасхального барашка, произошло под пасху, а на пасху евреи привыкли есть этого самого барашка. И пасхальный агнец – это нечто вроде современного рождественского гуся. Ясно вам теперь, что сделали ревнители мрачного культа с Христом на пасху, и куда делось его тело из гроба? Сначала чужими руками загубили, а потом и съели по частям. Кровь выпили. А мы на пасху все это повторяем. Символически, конечно... Попиваете кагорец-то?..

Тут один из прихожан, – седой, бедно одетый человек, – подошёл к молодому чрезвычайно нарядно одетому журналисту вплотную и, схватив его за лацкан пиджака, с искаженным лицом проговорил:

– Он был богом. Он принял обличье человека. Его продали и казнили, но он воскрес! – в его голосе звучало огромное убеждение.

Сжав решительно губы, молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист взял прихожанина за запястье и резким движением оторвал его руку от своего пиджака. Потом толкнул его, так что тот сделал шаг от журналиста, сказал:

– Всё это чушь! Он не был богом и не воскресал. Его просто сожрали в ритуальных целях.

– Как же не был богом?!.. Как же не был богом?! Он же – бог! А кто же он? Как же не был богом?! – задолдонил шофер пазика, испуганно глядя то на молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, то на окруживших их взволнованных прихожан.

– Так... В этом отношении Магомет был гораздо честнее: он просто сказал, что к нему приходил черный силуэт, который ему всё и надиктовал. Он просто прикрылся авторитетом бога, пристроил себя, всех своих родственников и спокойно себе помер в шестьдесят два года... Как, впрочем, и все наши революционные лидеры. Человек во всех случаях не может быть богом. Он может быть только человеком.

Из толпы окруживших Не-Маркетинга и молодого журналиста верующих раздалось:

– Он воскрес. В писании сказано, что под видом другого человека его видели... И в своём обличье он являлся. И сказал ученикам: не бойтесь, я не привидение.

Услышав эти слова, чрезвычайно нарядно одетый молодой журналист как-то вдруг встрепенулся.

– Да. Так вот... – проговорил он. – Сказал ученикам: не бойтесь... Не привидение.

Он замолчал. Его вдруг явственно охватила какая-то нервозность. Неожиданно у него начала дергаться щека. Перемена в его состоянии была настолько разительной, что среди окруживших молодого журналиста и Не-Маркетинга прихожан случилось некоторое замешательство. Казалось, что на мгновение они оставили свои самые решительные намерения с тем, чтобы посмотреть, куда заведет молодого чрезвычайно нарядно одетого богохульника его новое состояние. Тот, меж тем, продолжал молчать. Пауза уже слишком затянулась, как вдруг он, словно очнувшись, проговорил с прежним пафосом:

– И вообще, это всё, вся эта религия – это заговор иудеев. У них ведь была цель. Да, цель: разрушить римскую империю!

– Да что за чушь! Я не верю вам! – воскликнул Не-Маркетинг. – Я после этого вообще не желаю продолжать этот разговор с вами. Это какое-то сплошное оскорбительное богохульство, а теперь ещё... И вы ли это?! Да вы же... – Не-Маркетинг осекся.

– Перестаньте... Это ум!.. И никакого национализма здесь нет. Я чрезвычайно уважаю всех заговорщиков. Это самые умные и приятные люди.

– Перестаньте вы! Перестаньте! Перестаньте! – закричал Не-Маркетинг. Ужасное напряжение, которое сковывало его с того самого момента, как Пенза начал говорить в церкви свои богохульные речи, прорвалось теперь наружу.

– Нет! Нет! Я чрезвычайно уважаю всех заговорщиков! Они – самые умные и приятные люди! – выкрикивал Пенза.

– Прекратите! Прекратите своё сумасшествие, иначе я сейчас заткну вам рот силой! – кричал в свою очередь Не-Маркетинг.

– Только попробуй! Тут же получишь сдачи! – не унимался молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист.

– Прекратите вы! Иначе мне придется устроить здесь драку! – кричал, брызгая слюной Не-Маркетинг. – Я ударю вас прямо здесь, если вы не прекратите! Зачем вы все это делаете?! Я не понимаю!..

– А зачем вы начали про нового пророка?! – в свою очередь кричал Пенза. – Вы первый начали про нового пророка! Вы сказали, что появится новый пророк нового бога!

– Новый бог!.. – воскликнул кто-то из прихожан. – Они проповедуют нового бога! Слышите, что они говорят?! Они же проповедуют нового бога!

– Нового бога?! Проповедуют нового бога? – раздался голос из гущи верующих.

– Нет, я сказал совсем другое, я сказал в другом смысле! – громко возражал молодому журналисту Не-Маркетинг. – Вы извратили мои слова... Вы не в себе, не в себе с того самого момента, когда пришли и сказали, что встретили привидение! Что-то странное с вами творится! Но вы перегибаете палку!..

– Да что же это такое?! Они же и вправду сейчас здесь подерутся! Совсем обнаглели, дьяволы! Что же это делается?! Уже им и храм божий – не храм! Дьяволы в храме божьем между собой отношения выясня-я-ю-ют! – заголосила одна из скромно одетых женщин, повязанная серым платком. Она стояла среди прихожан рядом с Не-Маркетингом и чрезвычайно нарядно одетым журналистом.

– Вон их отсюда! Гнать их, гнать их в шею! – закричал тот из прихожан, который только что хватал молодого журналиста за лацкан пиджака. К журналисту подойти он теперь не решился, а подскочил к Не-Маркетингу, грубо схватил его за руку выше локтя и принялся волочить к выходу.

Надо сказать, что несмотря на то, что среди прихожан раздавались многочисленные призывы поступить с богохульниками самым решительным образом, они, тем не менее, до сих пор не набрасывались на журналиста и Не-Маркетинга. Поначалу, эта временная терпимость была связана с тем, что не все наиболее активные прихожане вникли в суть дела, потом – потому что сколько-то минут всё же требовалось для того, чтобы дойти до определенного запала, затем часть из них сбил с толку некоторый диалог, а потом и перепалка между журналистом и Не-Маркетингом, так что хоть множество криков и было, но критическая масса, отделявшая верующих от того, чтобы наброситься, странным образом слишком долго не набиралась. Теперь же, хватание одним из прихожан Не-Маркетинга за локоть, окончательно сдвинуло всё с прежней точки – примеру этого верующего последовали и остальные многочисленные прихожане. Они гурьбой навалились на журналиста, на Не-Маркетинга и поволокли их к дверям храма.

Молодой журналист, который изо всех сил расталкивал своих обидчиков, не считаясь с тем, что вокруг него больше половины народа были женщины и осатаневшие богомольные старухи, большей частью двигался к дверям самостоятельно – хотя и медленно, принужденный огрызаться, как травимый собаками крупный зверь. Не-Маркетинга же толпа вынесла мигом и он изрядно натерпелся от дравших его за волосы и больно тянувших его в разные стороны за одежду большей частью почти бессильных, но находившихся в подавляющем множестве ручонок.

В дверях храма Не-Маркетинг споткнулся о высокий порог, – в широченных и высоченных, как крепостные ворота, обитых железом дверях храма была открыта небольшая дверь, в которую два человека могли бы протиснуться одновременно только, если бы повернулись боком. Порожек этой маленькой двери, бывшей неотъемлемой частью больших дверей, был столь высок, что заходившие в храм люди непременно замедлялись и перешагивали его, но влекомый разгневанными прихожанами Не-Маркетинг, конечно же, больно ушибся о него и кубарем вывалился из церковных пределов на паперть. Именно в этот момент у Не-Маркетинга из кармана выпал конверт. Не сразу он увидел это... То есть, он сразу услышал, как после его падения раздался некий звучек, как будто что-то выпало у него из кармана. И точно, было чему выпадать: у него в кармане лежал белый конверт, туго набитый какими-то документами, – какими точно Не-Маркетинг и не помнил в этот момент. Едва встав с колен – тут же он получил подзатыльник, не столько болезненный, сколько оскорбительный, – Не-Маркетинг обернулся: и вправду конверт выпал и теперь валялся в пыли. Он рванулся за ним обратно, но моментально несколько рук потащило его дальше, прочь от церковных дверей. «Конверт!» – вскричал он, в эту секунду какая-то старушечья рука подняла конверт из пыли, – толкаемый разозленными прихожанами дальше, Не-Маркетинг даже не заметил, какая именно из многочисленных богомольных старушек схватила его конверт с асфальта.

В следующую минуту из дверей вывалился молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. За ним выскочили целой толпой его преследователи:

– Прочь отсюда! Вон! Вон! Убирайся, мерзавец! – кричали они в крайнем ожесточении. Многие из них норовили схватить молодого журналиста кто за волосы, кто за одежду, то тот, вертясь и так и эдак каждый раз ловко отталкивал от себя их руки.

– А вот мы тебя сейчас!.. – угрожали ему.

– Не смейте меня трогать! – огрызался молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист. – Я могу разговаривать, где хочу и о чем хочу. Я свободный человек!

Не-Маркетинг хотел кинуться за своим конвертом (впрочем, куда бы он за ним кинулся?), но прихожане окружали его слишком плотным кольцом, не давая сделать ему и шагу назад.

– Конверт! Мой конверт! – кричал, в свою очередь, он. – Я только что потерял важный конверт. Отдайте мне мой конверт! Кто взял мой конверт?

– Прочь, прочь отсюда! Убирайся отсюда, пока цел! – загорланили в ответ окружавшие Не-Маркетинга прихожане церкви. Впрочем, теперь они уже отпустили его и больше никуда не волокли.

Возникла странная ситуация: оба – и Не-Маркетинг, и молодой чрезвычайно нарядно одетый журналист были уже не в церкви, но по-прежнему их окружала толпа прихожан, которым, видимо, показалось, что простое выдворение из церкви является недостаточным наказанием для богохульников... Верующие явно жаждали какого-то более радикального разрешения конфликта.

– Люди, надо вызвать власти, милицию! Сдать этих! Это же какие-то явные пропагандисты! Всё это явно не случайно. Это экстремисты. Пусть их проверят. Ведь сейчас же есть закон, нельзя так этого оставлять, – предложила женщина, которая была одета немного лучше, чем большинство женщин в этой толпе, не говоря уже о богомольных старухах, носивших на себе зачастую какое-то совершенно невообразимое тряпьё.

– Надо ему еще и надавать хорошенько, чтоб запомнился ему этот день! – в свою очередь предложил какой-то пожилой дядька, показывая на молодого журналиста. – Чтоб не смел богохульствать! Чтоб впредь знал...

– Да, да, надавать! Надавать! – подвизгивала тут же какая-то старушка из особенно богомольных.

– Вот видите, видите, что вы устроили?! Ах, боже мой, Пенза! – крикнул Не-Маркетинг чрезвычайно нарядно одетому журналисту.

В этот момент та старуха, которую Не-Маркетинг уже приметил в церкви, и которая там тяжело вставала с колен, уставив при этом на него ненавидящий взгляд, вдруг неожиданно размахнулась тряпицей, которая была у нее, – сразу и не было понятно, что это была за тряпица, только через мгновение, уже после того, как она хлестнула ею молодого чрезвычайно нарядно одетого журналиста, Не-Маркетинг вдруг разглядел, что это была и не тряпица вовсе, а авоська – сумка-сеточка, которых, наверное, уже лет двадцать нигде не продавали и которыми никто давно уже не пользовался. Молодой журналист как-то ловко изогнулся всем телом и уклонился в сторону, но все равно сетка задела его лицо.