Текст книги "Шипи и квакай, и пищи на весёлую луну !"

Автор книги: Глеб Раздольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Вы знали, что он – лейтенант госбезопасности? – почти прокричал он.

– Разумеется. Захаров курировал предвыборную кампанию Лярвина. Я считала его честным человеком. Так он себя, во всяком случае, показывал. Когда я решила эммигрировать в пээр, то связалась с ним через эту ужасную женщину – супругу Полтинного... Он сразу вызвался помогать мне. Его служба позволяла навещать меня внутри Кольца. Я ни разу не усомнилась в его человеческих качествах...

– Что знала Агригада о ваших планах? – выстрелил вопросом окончательно взбаломученный Смоковницын.

– Ничего, ровным счетом ничего... Я соврала ей, что мне нужен человек из органов в Янске, чтобы изнутри следить за ситуацией в регионе. Агригада, практически не жила здесь, она все время была в Европах, и мы ее совершенно не интересовали. Она и мужа особо не жаловала. А сейчас, я слышала, вовсе выехала из Московии. Так многие делают. Кому удается уйти от слежки. Только я... только я буду вечно торчать в гнилом мышином царстве.

И Симон снова жалостливо заскулила.

Смоковницын же был раздражен. Он мял пальцы, пытался подняться, походить, чтоб успокоиться, но упирался затылком о потолок, бурчал что-то невнятное, снова садился, но сидеть спокойно не мог, приходилось вертеться на одном месте, скрипеть костями.

– Это что же получается, – снова всполошился Веня, – все наши теории ни к черту? Так, Петя? Прав, выходит, Арутюнов. Лярвин хотел слямзить девчушку?!

Но упрямый капитан безмолвствовал. Методика, проверенная не однажды, давала сумасшедший качественный сбой.

Факты издевались над ним. Любой из постулатов можно было трактовать как угодно. Разве это постулаты?!

Выходило, что всем участникам конфликтных событий было одинаково и выгодно, и невыгодно разыгрывать замысловатую партию.

Но все-таки капитан нашел в себе силы собраться с мыслями и заявить новую версию.

–Нет, Венечка дорогой, не Лярвин, нет!.. Арутюнов! – твердо произнес он, – первая мысль всегда от Бога!.. Я говорил, что с самого начала подозревал нового начальника УВД. Но потом неверно интерпретировал факты. А теперь мне ясно.

Служба госбезопасности не могла позволить вам, Елена, вывести из-под контроля государства колоссальные средства. А с женитьбой на Лярвине вы обретали полные права наследования, правильно?

–Угу! – проскрипела Елена Симон, – так следует по завещанию моего отца.

– Поэтому и затевается операция, призванная нейтролизовать и вас, и Лярвина! – вывел Смоковницын

И он, согнувшись едва ли не вполовину – все же нашел положение, в котором кое-как смог передвигаться по помещению – стал курсировать от стенки к стенке. Неровными, дерганными, неловкими шагами. Но и такое неудобное хождение успокаивало Смоковницына, и капитан вполне внятно изложил следующую гипотезу.

По ней выходило, что пользуясь наивностью Елены, госслужба разрабатывает операцию ее похищения, с тем, чтобы после прикарманить состояние.

Нет наследницы, нет ее завещания /нет, ведь, завещания, переспросил у Елены – нет!/, значит, и сбережения уходят в пользу государства, а кому они там достанутся, другой вопрос.

Манипулирует игроками Арутюнов. Через подставного мессаглиона бомжа Захарова он знает обо всем в подробностях.

О намерениях заговорщиков он сообщает Полтинному, тот, понятное дело, бьет копытом, ссорится с губернатором. После чего Евсеев, который работает на спецслужбы, вместе с "честным" человеком Захаровым устраняет инспектора.

На этом моменте Смоковницын замялся. Трудно было объяснить гибель лейтенанта, но решил не заморачиваться, не главное, сказал он, вероятно, произошла досадная случайность, вылившаяся в потерю основного вещдока.

Расстрел на трассе – основное обвинение против Лярвина. Акция призвана продемонстрировать "оппозиционность" губернатора. Она почти достигает своей цели, не случайно следует резкое заявление президента и быстрое реагирование – ввод войск.

Почему "почти достигает", рассуждал далее Смоковницын, потому что разработчики ее не ожидали появления на месте событий самого фигуранта, им достаточно было сотни трупов и эфирной трансляции побоища. А в итоге исчезает кассета – необходимейший документ для будущих обвинений.

Кстати, добавлял проницательный следователь, становится понятным и то, почему сообщения об убийстве Полтинного тут же запестрели в центральной, контролируемой государством паронет-прессе.

И вот непостижимым образом машина с Еленой отсекается от основного кортежа. Сокровища и Елена "уезжают" в одну сторону, а ....Лярвин со своей командой в другую. Остается предположить, капитан буквально на ходу порождал веские толкования, что ни один Евсеев в свите губернатора оказался предателем. Из-за недостатка информации детали пока неизвестны.

– А ведь губернатор подозревал, что его планы могут быть расстроены, завершал построение очередной красивой версии восставший из пепла капитан, но боялся покушений непосредственно в городе. На самой церемонии. И время и место которой вам самой были неизвестны, верно? – обратился он к Симон.

Та в ответ хрюкнула подтверждающе.

– А во время передвижения, считал губернатор, кортеж невесты надежно защищен... и ошибся старый вояка!

Смоковницын удовлетворенно выдохнул скопившийся от волнения в груди тяжелый воздушный ком.

Жутко хотелось курить, но с собою не оказалось ни одной сигареты.

Продолжительно вздохнул и уставший от бессчисленных теорий Веня. Он был готов согласиться с любой трактовкой, лишь бы она помогла выбраться из душного сырого подвала.

К тому же в помещении повеяло гнилью, будто под ними разверзлась трясина и чрево ее выдохнуло разом самые отвратные, омерзительные запахи, веками копившиеся в смрадных глубинах.

– Я лублу тебя Россыя, дарага-ая мая Русь!.. – из дальней темноты пропел удивительно знакомый Смоковницыну голос. Он его слышал совсем недавно и не успел ещё забыть мягких согласных и характерно растянутых гласных, – А не опровергает ли вашей точки зрения, дорогой наш капитан, мое присутствие здесь? – ёрнически, с хрипотцей спросил голос, сдобренный легким, сладким восточным акцентом. Он едва не убил следователя.

Произносителя убийственных для него звуков капитан признал моментально в отличие от своих собеседников, но объясняться уже не мог.

Новый удар судьбы, по любимому выражению классических романтиков, привел его к смятению чувств и полному смешению мыслей. "Абсурд, – бормотал капитан себе под нос, – чистейшей пробы абсурд..."

Смоковницын медленно сполз по стене, на которую опирался, и замер в полной прострации, не способный ни к дедуктивному анализу, ни к аксиоматичной аналитике, ни к тем более к индуктивному наведению, чем занимался последние пару часов.

Если б его товарищи по несчастью могли его видеть, то непременно б сказали, что бесцветный мертвенный взгляд капитана бестолково повис в пустом пространстве, а выражение глаз наверняка вызвало бы тревогу даже у начинающего медицинскую практику санитара психиатрической клиники.

***

В себя Петр пришел от глубоко оскорбившей его фразы. "Смоковницын хороший опер, но следователь никудышный," – это произнес все тот же ненавистный ему голос, по-прежнему вокалируя гласными.

Он дернулся сперва, влекомый первым естественным желанием отмстить обидчику жестоко, но пыл растаял, как только милиционер вспомнил, где находится и как опростоволосился с недавними умозаключениями.

От стыда ему захотелось незаметно сдохнуть, оставить проклятый с парадоксальными вывертами мир, или превратиться в маленького человечка, гномика, и исчезнуть где-нибудь в подполье, чтобы больше никогда не показываться людям на глаза.

Но не имея такой физической возможности, Петр предпочел, как можно дольше симулировать обморок, не участвуя в общем обсуждении известных событий, неожиданно приведших в грязный сырой подвал столь разных собеседников.

– Я не могу поверить, – все еще постанывая и хлюпая носом говорила Симон, – нет, не могу, Лярвин – предатель, подумать только!

– Милая! – с некоторой веселостью отвечал уверенный, хорошо поставленный голос со столь неприятным милиционеру восточным акцентом, – я могу еще раз перечислить все доказательства того, что губернатор – виновник всего произошедшего.

Мы все – пострадавшие, только он на свободе, плетет дальше хитрые сети. А я знаю, что за сети...

– Слушайте, – перебил вдруг Веня, – а что если и Лярвин тута?.. Давайте покличим, ощупаем кругом все, может зря валим на него?

И он, повысив голос, строго и четко позвал, как видавший виды педагог шаловливого ученика: "Ля-арвин! Лярви-ин!"

Ответа не было.

К Вене присоединилась Симон, они дружно затянули "Ля-а-арвинн! Игорь Па-арисыч!",– казалось, будто снегурочка с массовиком-затейником кличат деда Мороза к новогодней елке.

Смоковницын понимал, что просчитался на все сто. Его лихорадочно созданные версии рухнули. Он вынужден был признать правоту Маргела, который противно хихикал невдалеке над ищущими в кромешной тьме губернатора, Веней и Еленой.

Нужно было признавать свое полное поражение, но Петр не мог себя перебороть, больно было уступать пальму первенства гэбисту Арутюнову, а потому молил и молил про себя Бога, чтобы Лярвин оказался вместе с ними в подвале. Хотя и осозновал полнейшую абсурдность невероятного желания.

И поиски ничем не увенчались.

Петр так и не подал голоса, продолжал имитировать обморок. Веня брал пару раз его за руку, убеждался, что пульс присутствует, успокаивался и продолжал беседовать об обманувшем всех Лярвине.

– Я знаю, что за сети плел Игорь Лярвин, – спокойно продолжал выдержанный разведчик, – он мстительный, честолюбивый, а кроме того и душевно больной человек. Не мог он простить обиды за невинно погибшую семью и то, что жизнь его выкинула с проезжей части на обочину. Его заслуг перед отечеством никто не оценил, так он считал...

– Ну здесь он прав, – вставил Веня, – безусловно прав.

– Опустим, – не стал пускаться в дискуссию Арутюнов, – смысл в том, что целью своей Игорь Парисыч выбрал президентское место...

– Да ну! – воскликнул пораженный стрингер, – а вы, Елена, знали о том?

Девушка промолчала.

– Нет, – сказал Арутюнов, – об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?

Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.

– Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.

Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.

– Ну и какой удар? – не выдержал Веня.

– Что вы про меня сказали? – очнулась Симон.

Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал – чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.

– Ой, – мяукнул Веня, – Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!

Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.

– А вот и хорошо! – обрадовался Арутюнов, – как раз самое интересное узнает.

– Вы про меня что-то имели в виду, – настойчиво напомнила Симон.

– Уважаемая, – хихикнул противно Арутюнов, – что же вы невинную мышку из себя строите?

– О чем вы? – возмутилась Симон, – я не...

Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:

– А кто нехренаську скрал? А?..

ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.

Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.

Ослепило.

Даже сжатые плотно – плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше – к сознанию, к душе тянулся...

Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.

– Ай черт! – ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, – это он, я знаю, он!

– Кто? Что? – кричал Петр.

– Почему черт? – гневался Арутюнов.

– Нет, нет не надо! – сгинался напополам стрингер, – ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...

Световой поток схлынул, жар спал.

Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки – солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.

Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.

Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.

А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники – большое ватное пятно в образовавшейся дыре.

– Выходите! – прогремело оттуда.

– А-а зачем? – поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.

Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.

– Ты того... – неуверенно выпалил стрингер, – ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...

– Выходите, – грохнуло в дырку.

– Да на фиг! – ответил Веня, – вот уж! Мне и тут ничего себе...

Смоковницын стряхнул с плеча дрожжащую Симон и шагнул вперед.

– Ой, – вырвалось у Арутюнова, – к-куда? Петя-я...

Капитан провалился в белую вату.

– Не... – заявил Веня, – я вот не пойду никуда. Я уже получил от этого шибздика по мозгам... Еще там головы в банках... Нет, нет!

Тут раздался вскрик Петра Смоковницына, больной, недужный, отчаяный. Так кричат в несчастье от безысходности, от бессилья или от удивления, и от неожиданности так можно крикнуть

– Пе-етя! – завопили остальные сообща и ринулись кучей в узкий проход.

Коли б Веня не держал Елену Симон за руку, он решил бы, что именно она выросла перед ним из желтой фотонной каши. Смелый капитан оглянулся на них, возрился на недавнюю собеседницу, и неторопливо перевел взгляд на новую персону. Арутюнов протирал веки, нажимал на глазные яблоки – ничего не помогало, мираж не исчезал. Одно лицо, бормотал он, одно лицо!

– Ай, – встрял тут Веня, – проходили уже такие штучки! Ну-ка, сгинь, нечисть! Давай, давай, дуй, дуй...

Женщина – телесная копия миллионерши только хмыкнула. Она изящно обернулась вокруг себя, демонстрируя идентичные со своим прототипом черты и формы, не менее, как заметили мужчины, соблазнительные. И уж совсем удивительно похоже встряхивала пышной копной рыжих волос.

– А-а-а! – взартачился телевизионщик и кинулся на странную особу с кулаками, – дрянь! Ведьма! Оборотень!..

Его сбил с ног крепкий и острый электрический разряд. Веня повалился к ногам красотки, застонав от новой боли, но удержался – не впал в беспамятство, а заверещал на всю вселенную:

– Мистификация, обман, вранье... Монстр... монстр она!

Но тут краем глаза Веня увидел сквозь молочную пенящуюся завесу другой силуэт – кривой и горбатый, прекрасно ему знакомый, а когда к его лицу приблизилась почти вплотную серая крысиная морда с сотней желтых клыков, он понял, что ошибся и ему действительно стало плохо, замутило, к горлу подступила теплая рвота. Дочь чиновника весело улыбнулась ему, подмигнула стеклянным глазом, жизнерадостно потрепала за ухом, так баранов чешут. Вене словно клин вбили от гланд до заднего прохода – окаменел весь.

Между тем, Смоковницын вдруг последовал стрингерскому примеру – быстро, крупным шагом, почти бегом подскочил к незнакомке и схватил ее за волосы. Наказание в отличие от Вени его не настигло. Фоавас метнул пурпурную стрелу, но капитан ловко увернулся, а потом прикрылся девушкой. Та удивленно, широкими зрачками глядела на Петра, а он взял, да сдернул с нее рыжий парик!

Арутюнову стоило больших усилий остаться в вертикальном положении.

– Рая!!! – выдохнул он.

Бывшая секретарша Голованного, а теперь его собственная, офицер госбезапасности, стояла перед ним, скривив губы в насмешливой ухмылке.

Смоковницын помял в руках парик, покрутил и бросил в сторону.

– Казнить? – донесся сверху густой широкий звук, как от толстой струны огромного контрабаса.

– Зачем? – удивилась Раиса.

Она оттолкнула от себя Смоковницына и прошлась в дифеле к изумленным пленникам. Остановилась около Симон. Их греческие профили совпали как гербы на монетах. Только волосы, у одной как и были – огненные, а у другой теперь – черные, торфяные, отличали их друг от друга.

Елена, подавив в себе и любопытство, и негодование, старалась глядеть на незнакомую ей девушку бесстрастно, как и положено коронованной царице. Но не выдержала – губы легко дрогнули от напряжения. Раиса вновь едко ухмыльнулась. Сорвался Маргел Юросович.

– Приказ! – опять пронзительно зазвенел он, – ты не выполнила приказ! Как ты здесь? Почему ты здесь?.. Отвечай!!!..

Раиса не удостоила его ни ответом, ни взглядом. Она взирала на на Симон, будто выбирала товар в магазине.

– Привет, – сказала она тихо, – сестричка! Вот и свиделись.

– Что? – вздернула светлыми бровями Симон, – Какая сестричка?

К ним с шумом, скрипя суставами подковыляло чиновничье страшилище. Сразу повеяло затхлостью.

– Сестра она, – пророкотало смешное существо, – по отцу сестра, сводная, стало быть сестренка! Папашка твой частенько в наших краях спускал тонну, другую зелени... Баловался не однажды. Вона какие красивые да одинаковые уродились! А ты чё и не знала, да? – она дыхнула смрадно прямо в лицо Симон, та едва не задохнулась, закашлялась и зачихала.

– Раиса, ты меня слышишь, Раиса! – снова завелся Арутюнов, встрял между девушками, – отвечай мне сейчас же, почему ты здесь, у тебя был приказ выяснить, где Лярвин, отзвониться на Лубянку, почему, я спрашиваю не выпол...

– Выполнено! – удостоила его ответом подчинненая, – я знаю, где Лярвин и на Лубянке знают уже, где Лярвин...

– А? – это все, на что хватило мыслей у Арутюнова.

– Что ты хочешь? – спросила Елена Симон, – да и как тебя зовут? Такое имя некрасивое какое-то, пээровское... Мой отец вряд ли выбрал такое имя, у него были определенные вкусы, я думаю – ты самозванка!..

Раиса покачала головой.

– Нет, ошибаешься. Не самозванка, а самая что ни на есть настоящая наследница Мака Симона. Меня зовут София Симон.

– Ерундень, – мотал головой слегка оклемавшийся стрингер. Кол в теле наконец рассосался и он смог двигать конечностями, – ничего не понимаю! Пусть мне объяснит кто-нибудь, что здесь происходит.

– Сейчас объясню, – вышел из задумчивости капитан Смоковницын, – все наши теории были до сих пор ошибочны, за исключением нескольких моментов...

– Хватит, Петя! – оборвала его девушка, назвавшаяся Софией, – мне надело слушать ваши домыслы и бредни, что сочиняли столько времени, давайте принимать за данность, что я здесь, вы в моих руках, в моей воле, хочу казню, хочу милую...

– Нет уж позвольте, – зашелся капитан, – я должен выстроить версию, завершить расследование...

– А я хочу знать, где выжига Лярвин! – не мог угомониться Арутюнов, отвечай мне, непослушная!

Раиса – София как камень бросила в него убийственный взгляд.

– Уничтожить? – сверху опять прозвучал гулкий вопрос, на этот раз повторенный неоднократно внезапно возникшим многохоровым эхом.

Все от неожиданности эффекта стали оборачиваться по сторонам. Оказалось, что светлое одеяло спало, в помещении несколько потемнело и, как ни странно, улучшилась видимость. Теперь отчетливо стало видно, что в центре необъятного зала находится большой постамент, нагруженный всевозможной аппаратурой, а за ней, среди массы дисплеев, блоков, проводов, и технических кишок, выпадающих из приборов разных видов, восседало худое, длинное тело без головы.

Из того места, где должна была располагаться шея, струились бессчисленные тонкие яркие нити, соединяющие бездыханное, так казалось, тело со множеством вертящихся вокруг него человеческих голов в круглых банках аквариумах. Они и повторяли шлепающими губами: "уничтожить? уничтожить? уничтожить?"

У Вени в груди снова забурлила жаркая кровь. Он толкал Петра и Маргела, в негодовании указывая на прозрачные летящие по кругу баллоны и причитал гневно:

– Ну что это порядок? Что сотворили? Скольких в расход, а?.. Нехристи!.. Где души, души где, я спрашиваю?..

– А ты что в церковь свечки ставить устроился? – холодно с жестянцой бросил ему Смоковницын из-за плеча.

– Не в церковь, конечно, – пролепетал Веня, – а телевидение брошу, за картинками о человеке забываешь...

– Ну-ну, – присоединился к ним Маргел, – так. Вот парят они в колбах, и лики вроде светлые, а ясно, что уже чужие, не с нами, и что у них там наворочено...

Веня охнул. В пролетевшей мимо банке он разглядел знакомые черты странной девушки Марины, а в следующей отца ее – Поликарпыча.

– Сто-ой!!!– заорал он, – стой, урод бестолковый, тормози карусель!

Веня, не особо соображая, что делает, снова сломя голову бросился вперед, ухватил за плечи Раису, единственную, похоже, кого слушал техногенный божок Фоваос, встряхнул как следует, и вновь в него полетел крепкий разряд, но божок обмишурился маленько и молния сквознула по плечу, не навредив стрингеру. Только кожа зачесалась.

– Останови! – тряс он Раису, – пусть вернет мне вон тех!... Пусть вернет...

Хозяйка подземного мира махнула как-то рукой и вся огромная тысячеголовая система замедлила ход, повернулась вспять и Марина, и Гениаслав Поликарпыч медленно, словно нехотя вернулись обратно.

Веня разрыдался безудержно, как оскорбленный на век младенец.

– Ну что, что... – пытался успокоить его Смоковницын.

– Тело ее, – причитал Веня, – тело ее убили, такое тело!.. Что осталось?..

Марина вскинула веки, очи засветились красным. Колба покачивалась, играла пестрыми огнями, соцветья сливались в круг, вспыхивая над несчастной разноцветной мозаичной цепью, что не сковывало ампутированную верхнюю, завершающую часть тела, а напротив, будто высвобождала ее из ограниченного пространства и венчала пухлым овалом, нимбом, одним словом.

Любовники гдядели друг на друга, Веня с мелкой слезинкой, а Марина широким, упокоенным взором.

– Веки мои! – простонал Поликарпыч, он то же завершил витиеватое обращение по орбите и подлетел вплотную к стрингеру, – открой мне..

Веня засуетился, засучил руками, заскреб пальцами о банку.

– Как?..

– Вдарь! – молвила глава.

Стрингер тихонько стукнул по сосуду. Глаза Гениаслава Поликарпыча дернулись, но не открылись.

– Не дрейфь, вруби как в поршень!

Веня, окстившись, дал кулаком, что есть мочи, представив, что посудина расколется, разлетится вдребезги. Но сосуд выдержал. Затрясся. И у Поликарпыча взлетели ресницы вверх, а бесполезные до сих пор зрачки вспыхнули алым губительным светом.

– Вижу! – воскликнула голова, – все вижу!

– Как же вы? – спросил Веня.

– Тело тлен, – сказала Марина, – дрянь – тело. Разум спит, тело царствует. Мне жаль вас...

– Мозги, мозги! – кричала голова Поликарпыча, – шевелить ими надо, сам видишь, как прозрение дается... С трудом! Надо лишнее отсечь, что бы основное заработало, вот какой поршень!

– Процессоры, – пояснила Раиса – София, – обыкновенные процессоры. Но они счастливы. Что еще надо?

– Братец мой, – скрипя суставами, как ржавыми железками, вмешалась чиновница, – решил, что одна голова хорошо, а...

– Тысяча лучше! – подхватил Смоковницын, – как только додумался! Эксперименты над людьми запрещены.

– А никакой это не эксперимент, – возмутилась чиновница, уперев кочерги – руки в бока, – какой же это эксперимент? Он человеков спасает, кто они были? Шалава и прожектер, а теперь? На Бога работают! Ангелы...

Она любовно погладила склянку костлявой пятерней.

– Марина! – крикнул в отчаянии Веня, – ты же любила меня!..

– Любовь ущемляет личность, урезает разумные возможности организма... ответило красивое лицо.

– Напридумали белеберды путаники, – высказался Смоковницын, – так что же госпожа Раиса – София Симон, вы историю закрутили, ради безумной машины этой? Какого черта вам смута потребовалась?

Раиса дала отмашку, организованная система тронулась с места, постепенно набирая скорость, снова закружились черепушки по орбитам. Все быстрей, быстрей. Пути тысячи элементов не пересекались, каждый двигался по своему определенному курсу, а в целом выходило конфигурация яйцевидной формы, и если не приглядываться, что там внутри его, то громадное образование так и выглядело – яйцо-яйцом.

– Капитан, – назидательно начала хозяйка положения, – вы гипотезы строите будто не жили... Зачем виноватого ищете? Подумайте, что все вокруг естественным путем движется, может быть тогда и построите разумные версии.

– Ты мне басни хватит разводить, – сорвался вдруг Арутюнов, – кто ты такой, чтоб жизни капитан учить, меня учить еще попробуй!..

Смоковницын понял, что Арутюновский акцент зависит от степени его волнения. Сейчас Маргел Юросович был взбешен чрезвычайно, и лез из него нерусь, лез невозможно, все спутал и падежи, и ударения.

– Где Лярвин? Мне отвечай, я твой приказывал!

Раиса ядовито ухмыльнулась. Ладно у нее это получается, заметил Петр, хорошая школа.

– Лярвин, – промолвила ехидно женщина, – невесту ищет.

– Где ищет, куда ищет?..– не успокаивался Арутюнов.

– А ищет он ее, – тянула испытательница нервов, – где и положено, за Кольцом Золотым в Кремлевских башнях!

– Значит вы обманули Лярвина? – продолжал приставать капитан, – Вы стравили его с Кремлем!.. Для чего? Для чего вам конфронтация? Зачем мы здесь?.. Ах, я кажется догадываюсь!.. Мы мешали вашему плану!.. Что вы за женщина!.. Вам не отмыться от чудовищных преступлений, помните!..

– Успокойтесь, капитан, я не виновна! – ответила обвиняемая, – я уже сказала, что все произошедшее – игра случая, и не более того...

– Вот так игра случая! – возмутился Смоковницын, – столько людей ухайдокала, игра!..

– Что вон там? – завопил неугомонный Арутюнов, толстым пальцем тыкая в мимо несущуюся сеть человеческих голов, – что там, я спрашиваю? Что?

Все присутствующие невольно подались энергичному порыву Маргела Юросовича и обратились в указанном им направлении. Там, среди скользящих в пространстве унылых лиц, в глубине плотно сотканных орбит бился, как сердце, напряженно пульсировал радужным разноцветьем крохотный, в сравнении с окружающей его глобальной системой, ничем вроде непримечательный яйцевидный комочек.

Однако, словно магнитом, он моментально приковал к себе внимание людей. Смоковницын долго не мог разобраться, что заставляет его пристально вглядываться в сторону неизвестного объекта, когда необходимо, как можно быстрее довести расследование до конца, и постараться предотвратить безумный набег Лярвина на московитов.

Но он все смотрел и смотрел. А радужное яйцо росло, росло, росло...

"Ах, вот что!" – понял капитан, – "оно ведет себя, как живое, завораживает...".

Петр огляделся, – оторваться от зрелища стоило огромных усилий, – и выяснил, что не только он, но и остальные вперились в удивительный объект и, не отводя глаз, наблюдали за его неясными метаморфозами.

Милиционер тряхнул что было сил замершего рядом с ним Арутюнова и не ошибся – тот моментально вывел из комы других.

– Нехренаська! – проорал он надрывно – нехренаська!

Завороженные очнулись. Стали тереть глазницы, странно друг на друга поглядывать. Зрелище определенно воздействовало на психику. Даже страшная чиновница, условно принадлежащая к роду человеческому, оказалась подвержена загадочной магии, и долго трясла крысиной башкой на шейной нитке, стараясь очухаться.

– Да, – наконец подтвердила Раиса – София, – нехренаська. Но мне не импонирует это просторечное наименование, гораздо более благозвучней и лексически точней называть его яйцом последнего дракона, или смертью Кощея.

– Ты выкрала его! – заявил Арутюнов, – сумасшедшая, что ты сотворила!.. Ты не знаешь последствий. В нем – жизнь этноса! Популяции!

– Ну, во-первых, – спокойно начала отвечать София, – я не воровала, а честно приобрела его у президента страны. Во-вторых, никто не знает, что из себя представляет данный объект. Кроме легенд, поверий, и обычных сказок, сочиненных столетия, а может быть тысячелетия назад, нет никакой информации. А сейчас мой добрый хакер Фоваос, его я еще не представила почтенной публике...

– Можно просто Фова, – встрял сверху гулкий бас, – я не претендую на важность!

– Родной брат вот этой бедной девушки, – София кивнула в сторону чиновницы, та изошлась в поклонах, – любезно согласился помочь мне в необычном исследовательском проекте. Фова, как вы заметили, уже провел над собою ряд экспериментов и добился прекрасного результата. На базе своего тела он собрал невероятно мощный, продуктивный компьютерный блок, который не имеет равных, пожалуй, во всей Вселенной.

– И не только на своей базе, но и на чужих базах... – заметил Веня.

– Вы правы, – как ни в чем не бывало продолжала София Симон, – пришлось использовать дополнительные средства. Людские мозги, я говорила, в нашей системе играют роль обычных процессоров, только невероятно скоростных. И еще их преимущество перед традиционной техникой – они наделены фантазией, а Фова фантазии может реализовывать в реальность.

– Как яйцо у тебя оказалось, гадина подколодная, – внешне спокойный Арутюнов кипел, бурлил, как Каспий в непогоду.

– За него я должна президенту состояние Елены Симон, – произнесла холодно виновница скандала.

– Что-о? – изумилась Елена, – и как ты собираешься расплачиваться?

– Я думаю, что теперь за меня расплатиться Игорь Парисович Лярвин, по-прежнему невозмутимо докладывала хладнокровная женщина. – огнем, так сказать, и мечом расплатится. К сожалению мой план сорвался, иначе все бы прошло без сучка и задоринки.

– Объяснитесь, подлая женщина, объяснитесь, – требовал Смоковницын, вы хотели убить еще и Елену?