Текст книги "Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством"

Автор книги: Глеб Павловский

Соавторы: Михаил Гефтер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

188. Гайдар «вводит рынок», и силовые структуры оживляются

– Смешно сказать, два-три человека, ни один из которых не экономист, ты да я сидели и обсуждали нынешние бедствия аж еще в 1980 году. Зачем было нам их обсуждать? Забавно.

Здесь никого ничему нельзя научить. Я в лицо говорю Гайдару, что правительства нет и он угоден президенту тем, что не ведет политику как премьер, мирясь, что сфера власти вне компетенции правительства вообще. А Гайдар на это мне говорит – пожалуй, да! Но, знаете ли, мы были заняты – вводили рынок. На это я смотрю как на их коллективное безумие: вводить рынок!

– У этих слов политическая нагрузка – заявка на место вождя. Когда рынок «вводим», ему нужен «вводящий».

– Вводитель у нас великолепный, Верховный Совет. Хасбулатов поначалу был большой рыночник. Я ему говорил: слушайте, примите минимум правил, но не устанавливайте особое правило на всякий случай. Иначе всякий раз нужно идти к вам, что мучительно и разорительно. Но я видел, что это-то ему и нужно!

Гайдар не понял простой вещи: поначалу монополистов можно было цинично разорить. Но это стало невозможным в обстановке распада, когда в людях восстали страсти по утрате СССР. И возникла хорошо известная схема – «через пропасть в два прыжка».

Ему кажется, что проблема власти решается тем, что Ельцин взял ее на себя, а проблема Союза решится тем, что России без Украины и Средней Азии проще делать реформы. Два несовместимых условия были положены им в основу политики.

– Он забыл то, что в России нет государства и некому его создавать. Все прежние возможности общеобязательных решений держались на авторитете Союза.

– Между прочим, при сохраненном Союзе и некоторые реформы им было бы легче осуществить. Силовики с военными под партией сидели тихо, как шелковые. Распад породил соблазны, усилив силовые структуры с их ухватками. Монополисты первым делом нашли общий язык с силовиками. Как это увяжется с «вводимым» рынком?

189. Как советская система выбрала наихудший вариант. Гайдар в прогрессе безальтернативности

– Гайдар – человек, который был бы очень полезен в другой роли. Иногда нужен министр финансов, обладающий социальным безразличием, чтоб резать по живому. Которому все равно – все эти тетки, врачихи, дети… Но что ж вы, идиоты, сделали такого человека главой правительства?! Зачем вы ему вручили все дело, когда у него на лице написано полное социальное безразличие? Реальные люди искренне не укладываются в его голове.

Но давай объективно отнесемся и к несимпатичному нам Гайдару. До поры до времени все говорили о том, что «нужны радикальные реформы», и не делали ничего. Произошел перелом: пришел человек, который стал делать. И нам нечего против этого возразить. Именно страх действовать, вечные колебания Горбачева с отсрочкой действий при бессмысленном накоплении прерогатив привели к этому результату.

Скажу больше. Когда советская система, не будучи разрушенной до конца, стала что-то делать, спасая себя, она – силой заложенных в нее ограничений! – выбрала наихудший вариант. Она и не могла выбрать лучшего варианта, поскольку она остаточная сталинская система. В ней нет интеллектуального задела, чтобы, перебрав варианты, выбрать оптимальный с учетом разнообразия и несводимости России к общему знаменателю. Система выбрала самый плохой вариант, или один из самых плохих.

– Ты же сам говорил, что надо пожить со своими бедами один на один.

– Конечно, России надо побыть собой. Но это опасная ситуация, бесконечно опасная. Побыть наедине с собственными бедами – значит разорять себя и кровопролитствовать.

Ситуация пороговая. Система не только безальтернативна, она еще погрязла в прогрессе безальтернативности. Ей надо выпрыгнуть из самой себя какой-то новой протоальтернативой. Без полосы болезненного обретения сверхсуверенности ей не прийти и к новой интеграции.

190. Провинциальный бартер. Самопоедание системы, власть как товар. Что такое Администрация президента?

– Интересно, куда движется почти не затронутая событиями внемосковская Россия? Ведь провинция не претерпевала всего, чем трясло Москву. Она не прельстилась перестройкой и поэтому не разочарована. Ничего московско-демократического там уже никогда не будет. Под давлением задач выживания власть переориентировалась с идеологем на социобиологию населения. Почти всюду первый секретарь горкома стал главой администрации, и Ельцин уже не возражает.

– Мне рассказывал человек, чем держится Свердловская область. Понимаете, говорит, у нас теперь все на бартере. Связи экономические порваны, все на натуральном обмене. Самые предприимчивые – из бывших инструкторов горкомов и обкомов. Они всех знают, и их знают все. Связывают одних с другими, меняют то на это, как могут. Кадры обновились, пришло много молодых людей, и самые опасные хищники – из комсомольских работников!

В этой связи опять вспомнил поразивший меня архивный документ «Народной воли» – письмо Льва Тихомирова[49]49
  Лев Александрович Тихомиров (1852–1923) – русский общественный деятель, в молодости – народоволец, отрекся от революционных идей в 1888-м, что позволило ему вернуться в Россию из эмиграции; впоследствии – монархист.


[Закрыть]. Тогда как раз была пауза в терроре. С приходом Лорис-Меликова[50]50
  Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825–1888) – российский военный и государственный деятель, автор проекта первой Российской Конституции (январь 1881-го). Министр внутренних дел (с ноября 1880-го по май 1881-го), проводивший либеральную политику и активно ищущий поддержки общественного мнения. Во время его руководства МВД произошло успешное покушение на Александра II (март 1881-го).


[Закрыть] народовольцы прекратили террористические акты, даже с конституционалистами связались. И есть письмо Тихомирова о том, что мы, революционеры, совершенно проморгали проблему учреждений. Никто из нас не разбирается в учреждениях! А без этого знания как переделывать Россию? Пора срочно изучать учреждения Империи и как те работают.

Уже при Брежневе власть превратилась в товар, и пошли структурные метастазы. Гигантская сталинская махина, что умела по приказу за день перебросить завод по воздуху, стала разлагаться. Абсурд в планировании, в системе служб отбора и перераспределения ресурсов наносил землям страшные увечья.

У меня был знакомый экономист по размещению производительных сил – один из тех, кто спас от затопления район Тюмени, где теперь добывают нефть. Уже появились данные, что там есть нефть и газ, но зачем-то решили строить ГЭС и затапливать земли. Им едва удалось отбиться – у секретаря обкома патрон был членом политбюро. Друг был в государственной экспертизе и говорит: «Ну для чего вам такая плотина?» – «Как зачем, – говорят, – а у соседей же есть!» – «Нет, вам-то зачем?» – «Мы просчитали, все окупится!» – «А нефть, которую вы затопите, посчитали, сколько стоит? А во сколько обойдется перебазировать людей на новые места, чтобы те обзавелись жильем?» Каждый секретарь обкома мечтал, чтобы у него была самая высокая плотина в регионе – и сколько прекрасной земли при этом загубили!

Система стала самопоедающе страшной. Теперь ее руины заселяются, но предмет деятельности стал окончательно непонятен. А непонятный предмет в России всегда предмет власти. Демократы нахлобучили на власть атрибуты демократии, при этом удвоив презрение к людям. И еще удивляются, что число чиновников растет!

В новой политической системе России особенность: исчезло правительство. При Никите и Брежневе правительство еще было, при Горбачеве оно начало становиться ничем.

Теперь зато есть подполье власти – Администрация президента, смысл существования которой вообще непонятен. Что такое Администрация президента, что это за государственный институт? Заняли помещения в центре Москвы и управляют делами, не будучи, в сущности, никем. Исполняют, лезут в функции правительства. Народу в ней три тысячи, чем заняты они все? Гигантская сила, которая приводит в движение самого президента, пока все попусту обсуждают его так называемые «намерения».

191. Нельзя «вводить» естественные процессы в неестественном социуме

– Все сходятся, что нужно ввести рынок и правовое государство. Ну что за ересь! Правовое государство нужно определенным образом выстраивать, но законодательно ввести рынок – это мысль идиота. Рынок – состояние, проходящее через все существование людей. Разделение, кооперация, труд, обмен результатами деятельности. Со сложными производными, если цепь удлиняется. Тем более когда она охватила практически весь земной шар.

– У тех, кто сегодня обещает ввести «рынок», в этот мешок свалено много чего. Отчасти конкуренция, отчасти свобода от сильного государства. Отчасти мифологемы советского происхождения вродечувства хозяина.

– Советский отрезок истории я не обсуждаю сейчас в полном объеме. Не касаюсь Октября и того, что мировая революция – не выдумка большевиков. Я касаюсь того непременного условия советской модели, когда все, что производят люди, переходит в распоряжение власти, и та это распределяет. Пользуясь дензнаками как субститутом рынка. Порядок, когда ежегодно в феврале пересматривают трудовые нормы, их повышая, зато каждый год в апреле снижают цены. Вот целостная система, она работала. Но в такой системе нужна очень крепкая власть – причем всеми признанная крепкой. Когда разглядят, что власть не крепка, то пересмотра норм не произойдет.

– А снижения цен захотят все равно!

– Весь результат деятельности забирала власть, и она же ведала его распределением. Что называлось «жизнеобеспечением населения» и, между прочим, не было чистой фикцией. Государство Сталина отбирает продукты труда и само их распределяет. Благодаря этому получая возможность производить мощь и поддерживать лояльность советских людей. Раз его нельзя поправить, что – давайте разрушим? Но люди станут сопротивляться, саботируя на уровне антропологии повседневности, самом важном уровне.

По какому пути шли, либерализуя цены и оставляя нетронутым монополизм? Предоставили его своей судьбе, и он попал в трудное положение, будучи обременен военно-промышленным комплексом. А после стал брать свое! Возможно, все необратимое с нами уже случилось. И я хочу прояснить это, понять.

– Тогда разберись, совместимо ли «господство права» с идей рынка, строящегося из Кремля.

– При данных условиях, при данном наследстве и при данном населении к тому же! Сегодня естественный процесс рынка хотят учредить, спустив его из Кремля вниз указом — так дело не пойдет. В нашем случае в стране почти нет естественных процессов! Чтобы делу придать минимальную естественность, надо было сразу ставить вопрос о власти. Что Гайдару чуждо, ему это все равно.

Я б еще понял, скажи Гайдар – мы хотели просто разорить монополистов, но те показали мне кузькину мать. Прекрасно, вы хотели разорить монополистов социализма? Но вы разорили миллионы одиночек, и те не сегодня завтра полезут под чью-то власть. И это потому, что для вас, Гайдар, проблема власти была нулем.

192. Государство Россию можно строить только в отступлении

– Вернемся в сегодня. Чем еще на останках советского тела может стать государство Россия? Как действовать, не пойдя на риск обвала, которого испугались в сентябре 1991 года? Ирредента тогда ведь была реально возможна, ее боялись. Я помню, как вскричали все демократы города и деревни: никакого экстремизма, никакой ловли ведьм!

То, что у Гайдара концепции не было, не умаляет факта, что концепции нет и у нас.

– Я думаю, что у меня она есть. Новое государство можно строить только в стратегическом отступлении. Оно должно политически отступить в жестко ограниченные, всем известные пределы. Урезав ряд функций, за счет суверенизации или республиканизации России, как угодно. Сильная государственная власть еще возможна, но она уже не «Москва, Кремль». Не располагая ресурсами, чтобы у всех все отобрать, а затем распределять самой, она вынуждена будет вступить в политическую игру с землями и договориться про новые правила. Но оставаясь в данных своих пределах, власть станет интенсивно и злокачественно разлагаться.

Часть 14. Приключения демократии в социуме власти

193. Социум власти – это конвейер производства угроз

– Меня интересует наша система власти, которая в принципе не умеет стать демократической. Не хочет тоже, но чаще не может, чем не хочет. И которую указами Ельцина превращают в фантом «государства».

– В термине «эта система» запрятано утверждение, что та была ею и десять, и двадцать лет тому назад. Но она была разной и оставляла людям разные шансы сопротивляться. Сегодня шансы исчезают. Мы это лишь констатируем взглядом наблюдателя? Либо все же попытаемся что-то с ней делать, следуя в ее потоке?

– Она всего лишь испорченная сталинская система власти.

– У Сталина было государство?

– Нет, это не было государством. Важно правильно называть вещи. В России всегда был социум власти, машина властвования. Он существовал для защиты от опасностей и не менее того для продуцирования угроз. Без угроз наш социум власти не работает. Ему нужно самому производить угрозы, чтобы масштабно и с нарастанием масштаба на них отвечать. В сущности, страшный механизм.

Была построена и работала система, которая (с точки зрения мирового хода вещей) решала простые задачи способами, которые прежде не применялись. Принося любые жертвы, зато делая все в кратчайшие сроки.

194. Человеческий ресурс советской системы – человеческие импровизации. Кто там остался живой?

– Россия наследует не только устарелое оборудование на заводах, но и особый сорт советского человека с ресурсами, отпущенными ему историей. При политическом анализе ситуации давай исходить прежде всего из этого.

В изречении Павла «не на развалинах, а из развалин», в его чисто библейской афористичности заложен политический смысл. Вопрос об остаточных возможностях советского социума и советских людей. Привычных к определенным условиям, но в крайности способных на что-то отчаянное. Пока что эти способности уходят на выживание. Люди неожиданно человечно перенесли разорение и хаос, авансируя систему непонятно за что.

– Послевоенное восстановление СССР без внешних инвестиций для меня экономическая загадка.

– Первичный технический задел тогда взяли у немцев, благодаря чему и ракетное дело пошло далее собственными силами. Увидев, что в руки попало, наши ахнули – они не думали, что такое возможно. А теперь твердят, что тоталитарная система чего-то там не позволяла, – ничего подобного! Производство ракет у фон Брауна было поставлено на таких скоростях, к которым США пришли во время войны в Персидском заливе.

Ядерного оружия Германия не завела только по глупости Гитлера. Иначе они его получили бы первыми. Американцы торопились не зря, могли не успеть. Зато когда под эгидой Сталина началось освоение ракетного дела, все пустили по правилам системы, – вводится десять ведомств, чтобы увязать их усилия, надо подняться на самый «верх». А «сверху» команда: никаких вольностей – делать, как у немцев! Не отклоняясь и не привнося своего, чтоб не испортить.

И вот эти советские люди, многие из них в лагерях посидели, ищут выход из положения. Конечно, и честолюбие Королева играло роль, его нежелание «под немцем» ходить. Эти главные конструкторы, все из разных министерств, у каждого свой министр – на собственный риск создают совет главных конструкторов. И, несмотря на трудности личных взаимоотношений, договариваются между собой – как делать и что решать в обход верхов. Благодаря чему дело пошло.

В этом вся наша советская система. С одной стороны, в самом капитальном она мертва и мертвит собою, с другой стороны, в ней всегда есть лазейки для человеческих импровизаций. Понятно – то, что вышло тогда, сегодня не выйдет. Но вопрос, от чего отсчитываться и что все-таки можно еще сделать, требует бесстрастного анализа всего, что там у нас есть за спиной. С запретом на оценки – оценочные выражения запрещаются! Запрещены эти глупости про «тоталитарную систему» и «совков». Лучше выясните, что и кто там остался живой?

195. Советское человеческое пространство

– Дано: советское экономическое пространство. Оно воздвигнуто монополией и перешло к России без убытия монополий. Оживить это пространство, сделать его качественно иным нельзя. Однако есть еще одно, уникальное по смешанности, чересполосности советское человеческое пространство. Его можно реанимировать. Оживление второго пространства даст России шанс: отсюда может вырасти иная экономическая повседневность в обновленном, внутренне реорганизованном виде. Новое место в том Мире, который уже не будет «геополитическим» в старом смысле.

Нужен опыт обратного движения, от человеческого к экономическому пространству и далее – к тому, что некогда было геополитическим, а сейчас стало великим неизвестным. Этот обратный ход от человеческого пространства реструктурирует экономику и наше место в Мире – который тоже не стоял на месте. И сможет благодаря нам стать другим, чем сейчас.

Проблема, о которую все споткнулось, – проблема политики реверса от человеческого пространства к экономическому и мировому. Первое еще можно оживить – в людях и их отношениях, тех «великих малых делах», которые имеют спасительный смысл. Много неявных возможностей, отсчитывающихся от человека, не входят в патологически зауженный окоем «процесса реформ». Проблема деформации поля зрения – вообще одна из фундаментальных для человеческого сообщества.

Альтернативу, которую можно выразить словом неоинтегратизм, можно рассмотреть как вопрос исходных условий реформы. Концепция нового интегратизма – ее ядро. Безадресность наших усилий сегодня – это реальность. Но эта безадресность связана с ничтожностью российских «политических сил». Новая их демаркация только намечается. Вопрос «кому адресоваться?» решается не по нынешнему справочнику «вертушек», а способностью открыться проблемам большинства. Надо завоевать и расширить адресность до нового большинства!

То прежде сдавленное, что вышло наружу и болезненно распрямляется, – различия в образах жизнедеятельности предстают сегодня в виде невзаимного соседства. До сосуществования в ясных статусах дело не дошло.

В рамках старой логики нам эти потенции не реализовать. В свете этих проблем нынешний спектр политических партий с незначимыми различиями в интонациях отступает перед объединением разных на почве нового интегратизма.

196. Порча советской результативности

– Возьми советскую систему в свете освобождения советского раба. Эта система в классическом варианте сочетала в себе такие несочетаемые вещи, как страх, заботу и сумасшедший ежедневный патернализм. Проклинай «распределительную систему», но человек ощущал ее и как вериги, и как заботу. Советская система была еще и миродержавной – то хамски, то поинтеллигентнее. И благодаря гигантским жертвам она долго была результативной. Что органично для России власти – воспроизводя застрявшие экстремальные ситуации, саму себя она делала все необходимей. Становилась предметом общей жизни и заботы. Леонид Ильич довел это до бессмысленного предела, хотя он редко вмешивался в экстремальную ситуацию. При военных мощностях того уровня, которыми можно решать судьбы Мира, Брежнев был еще очень сдержан. Впрочем, Чехословакии с Афганистаном оказалось достаточно. Зато ничего нельзя было решить толком. Далее система в каждом из этих пунктов стала портиться: ее патернализм, ее миродержавность и ее сдержанность становились все более аритмичны и безрезультатны.

197. Демон «отмирания государства». Пространство лимитирует унификацию Евразии

– Вот известная ленинская формула: отмирание государства. Этакий теоретический парадокс, на слух приятно-либеральный. Но это же страшная вещь – отмирание государства. Оно предусматривает, что сперва государство стало всем, присутствуя в каждом моменте человеческой жизни от колыбели до могилы. А затем оно само себя упраздняет. Но какое же государство, став всем, будет себя упразднять? Да у нас и не государство вовсе.

Собственно, в истории России государства не было. Историки забывают, что в России даже правительства не было до октября 1905 года. Каждый министр входил с отдельным докладом к государю, и так велась государственная жизнь. После этого были, собственно, всего два заслуживающих внимания премьер-министра, и обоих устранили со сцены: Витте и Столыпин.

Идея отмирания государства внутри не-государства сыграла скверную роль. Эту идею ухватил Сталин, использовав в своих интересах. Именно на витке, когда псевдогосударство, а на деле власть нового образца, становилась всем. И в качестве таковой стремилась себя увековечить.

Советская система была по-своему уничтожающе героической. При начале войны Устинов[51]51
  Дмитрий Федорович Устинов (1908–1984) – советский политический и военный деятель, в 1941–1953 годах народный комиссар – министр вооружения СССР.


[Закрыть] был наркомом вооружения, еще молодой. Вызвал Сталин, сказал, что какая-то важная часть самолета нужна, захвачен завод, который единственный это производил. Территория была под немцем, и станки уже повезли на Восток.

Сталин ему сказал: «Вы знаете, товарищ Устинов, что наши летчики не могут летать?» Тот говорит: «Меры приняты, товарищ Сталин, завод следует эшелонами и прибудет на место тогда-то. Площадка уже подготовлена». Сталин ему: «Товарищ Устинов, вы меня не поняли – наши летчики без этого не могут летать. Поняли, что вам сказано?» Тут же из остановленного эшелона по воздуху все перенесли на ту площадку. В считаные часы.

Можно так управлять сегодня? Нет. А отвыкнуть так жить смогли? Тоже нет.

Теперь мы вошли в ситуацию, где простых задач нет. Но есть руины системы, заточенной на решение простых задач любыми жертвами в уплотненные сроки. А самих этих задач нет, они стали сложными.

Эту систему сегодня рушат глупостью и коррупцией. Но система начала разлагаться еще тогда, когда простые задачи ушли и выдвинулись такие, которых эта машина по природе своей вообще не может решать. Теперь с ней может быть все что угодно.

Переход от простых задач к сложным пространственно лимитирован – включается лимит пространством. Унифицированное пространство советской Евразии не мешало системе, решавшей простые задачи безжалостным способом. Но когда задачи усложнились, само пространство говорит: «Стоп! На такой территории вы сложных задач единообразно не решите!»

– «На такой», в смысле – такой большой?

– На столь не сводимой к единому основанию. Такой неподатливой унификации. При той гамме цивилизационных различий и рвущихся наружу несовпадений.