Текст книги "Пиратский клад"

Автор книги: Глеб Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Наш неожиданный гость сменил свои лохмотья на чью-то курточку с погончиками и на серые брюки, подстриг бороду, причесался и теперь выглядел вполне пристойно. Только исхудалое лицо, по которому он то и дело быстро проводил рукой, словно стряхивая с него что-то невидимое, да лихорадочный блеск глубоко запавших карих глаз выдавали его болезненную усталость.

Никто, разумеется, не лез к нему с расспросами, хотя все и разглядывали его украдкой.

После завтрака на берег отправилась шлюпка, чтобы забрать вещи Барсака. Мне повезло: капитан поручил это опять второму штурману, а у меня с Володей были прекрасные отношения, так что не составило больших трудов уговорить его взять и меня на берег, тем более что людей требовалось побольше. Француз весьма настойчиво объяснил, что хочет сразу забрать все свое имущество и возвращаться на остров еще раз решительно не намерен.

На руль сел боцман, усатый крепыш Петрович. Поплыл с нами и Волошин – как представитель экспедиционного начальства и, можно сказать, знаток здешних пиратских мест.

День выдался солнечный, туман растаял, облака поднялись высоко, так что весь остров выглядел даже как-то радостно и празднично в сиянии сверкающих капель на листве деревьев.

И все-таки, когда шлюпка подошла к берегу и над ней нависли черные, мрачные скалы, увенчанные крестом, опять возникло чувство смутной и непонятной тревоги.

Пристать можно было только в одном месте, на узеньком песчаном пляже, по краю которого росли кокосовые пальмы. Именно тут вчера и бегал Леон Барсак – весь песок был так истоптан, словно здесь прошла громадная толпа. У самой воды валялся самодельный факел, которым француз подавал нам сигналы. От факела еще попахивало горьковатым дымком.

Барсак вдруг покачал головой и что-то горестно пробормотал прерывающимся голосом.

– Что он сказал? – спросил я у штурмана.

– «О, что было бы со мной, если бы вы не заметили моих сигналов! Я погиб бы, погиб, как они…» – перевел тот.

Продолжая тихонько бормотать и горестно покачивая головой, Барсак повел нас по узкой тропе, змеившейся между скал. Камни были мокрые, скользкие, начался дождь…

Крест, который мы видели раньше только с моря, издалека, вдруг так внезапно вырос перед нами за поворотом тропы, что мы невольно замедлили шаг. Он был громаден и словно хотел обнять весь остров своими широко раскинутыми каменными лапами.

А у его подножия раскинулось кладбище – целая рощица маленьких крестов, деревянных и каменных. Многие из них покосились, некоторые совсем упали, только их очертания угадывались в густой траве.

– Значит, раньше остров был населен? – спросил я у Волошина.

– Никогда тут постоянных поселений не было. Почему вы решили?

– А кладбище?

– Оно разрасталось годами… За счет временных обитателей острова, которые непрерывно сменяли тут друг друга, – угрюмо ответил Волошин и, заметив, что я все еще не понимаю, пояснил: – Это все искатели счастья, такие же, как Леон Барсак и его товарищи…

– Погибшие кладоискатели?!

– Ну да.

– Сколько же их тут побывало?

– Как видите, немало. Дьявольское место, видно, тоже не бывает пусто…

Леон Барсак, словно поняв, о чем мы говорили, опять запричитал свой мрачный припев, понятный уже без перевода:

– Они погибли! Они погибли!

Я не мог оторвать глаз от громадного креста. Он был старый, весь оброс густым мхом и какими-то красноватыми лишаями, словно пятна засохшей крови. Его густо оплели лианы, но он стоял прямо и твердо – видно, был рассчитан на века.

– А что, этот большой крест действительно поставила та пиратка, о которой вчера вы рассказывали, Сергей Сергеевич? – поинтересовался я.

– Спросите у Барсака, Володя, может, он что-нибудь знает больше? – попросил Волошин.

Штурман перевел вопрос Барсаку, и тот ответил:

– Кажется, действительно есть такое предание. Во всяком случае, крест поставлен очень давно, вполне возможно, еще кем-то из пиратов. Некоторые из них ведь были очень богомольны и суеверны, старались всячески задобрить небеса и замолить свои грехи.

– Ну за такой крестик этой пиратке, что его поставила, многое отпустится, – сказал один из матросов.

От кладбища тропа пошла вниз. На повороте я оглянулся. Само кладбище уже скрыла из глаз густая тропическая зелень, и только крест-исполин одиноко вздымался над скалами, перечеркнув почти половину небосвода…

Теперь тропа шла через лес, тесно обступивший ее с обеих сторон. Это были настоящие джунгли. Деревья, перевитые лианами, стояли сплошной стеной. Ничего нельзя было толком рассмотреть в переплетении лиан, кустарников, в зеленоватом таинственном сумраке. Из чащи тянуло душной, парной сыростью.

В этом лесу царила зловещая, какая-то кладбищенская и в то же время настороженная тишина. Не перекликались птицы. Но в траве все время что-то шуршало, потрескивало, будто подкрадывалось и подползало…

И гневно попискивали и звенели москиты, атакуя нас целыми тучами.

– Ух, кто-то меня ужалил! – вскрикнул молодой круглолицый матросик, хватаясь за шею. – Пчела, что ли?

– Это тут такие муравьи… с крыльями, – не очень уверенно перевел штурман пояснения Барсака.

– Крылатые муравьи? – удивились матросы.

– Да, есть такая нечисть в тропиках, – сказал, обмахиваясь сломанной веткой, Волошин.

– Во, черт! Никогда про таких и не слыхали!

– Ну и островок!

– Да как же они тут жили?

– А что, охота, брат, пуще неволи.

– Где стоит их хижина, всегда продувает ветерок, так что там муравьев нету, – перевел штурман ответ Барсака.

В самом деле, вскоре тропа вывела нас в небольшую долинку, полого спускавшуюся к морю. Сначала мы услышали шум прибоя. Потом джунгли поредели, в просветах между кустами сверкнуло море. От него потянул бодрящий ветерок, дышать стало легче. Мы повеселели и прибавили шагу.

Барсак остановился и, широко взмахнув рукой, громко выкрикнул что-то.

– Вот и наш дворец! – перевел штурман.

Убогая, покосившаяся хижина стояла на пустыре среди кустов. Стены ее были кое-как, на скорую руку, сколочены из разных досок, на некоторых из них еще сохранились черные фирменные надписи, выдавая, что когда-то они были ящиками. Покатая крыша из пальмовых листьев. Кругом валяются ржавые консервные банки, битые бутылки, груды всякого мусора.

Барсак пригласил нас зайти в хижину, но мы лишь заглянули в дверь и предпочли остаться на свежем воздухе. Там тоже все было навалено в полнейшем беспорядке. На шатком самодельном столике рядом с транзистором и киноаппаратом громоздилась грязная посуда. В одном углу на полу грудой навалены детективные романы, судя по пестрым, крикливым обложкам. Полутьма, вонь, тучи мух.

– Давайте пока перекурим на ветерке, – предложил Володя Кушнеренко, снимая фуражку и вытирая платком затылок. – Как, Сергей Сергеевич?

– Да, особенно тут задерживаться нечего, – согласился Волошин. – Переведите ему.

Выслушав, что ему сказал штурман, Барсак согласно закивал и вдруг поманил нас куда-то за угол хижины. Недоумевая, мы пошли за ним и увидели среди кустов невысокий оплывший бугорок неправильной формы, уже начавший густо зарастать травой. Барсак простер над ним руки и начал что-то торопливо, со слезой говорить, то и дело закатывая глаза к небу.

– Вот здесь он лежит… Мой дорогой, несчастный друг Пьер, – едва успевал переводить Володя Кушнеренко. – О, как мы были потрясены, вернувшись в тот день и увидев, как он лежит с простреленной головой на грязном полу хижины! Недаром остров носит такое зловещее название: «Не дай бог!» И я не ошибся: то была лишь первая жертва. А потом несчастный Джонни! Нырнул и не вернулся. Я остался один. И он лежит там, на дне, в своем стальном гробу. А бедный Пьер – здесь, под этим холмиком, вдали от родного дома… с простреленной головой. О!

Опять он начал причитать:

– Они погибли! Они погибли! – Это мы уже все понимали без перевода.

– А что же они своего товарища на кладбище-то не отнесли? – неодобрительно покачал головой боцман. – Похоронили кое-как. А теперь надрывается.

Штурман строго посмотрел на него и, конечно, переводить не стал.

– Да и пойди теперь проверь, с какой стороны у него голова там прострелена, – подхватил один из матрссов. – Дело темное, сам ли он себе пулю в лоб пустил или…

– Разговорчики! – оборвал штурман.

Мы сели в тени, у стенки хижины, словно на деревенской завалинке, и закурили.

Эта долина, похоже, с моря почти не видна: от штормовых волн и ветров, так же как и от посторонних взоров, ее надежно закрывали три скалы, торчавшие из воды неподалеку от берега.

– Весьма уютное пиратское гнездышко, – одобрил Волошин, поглядывая вокруг. – А почему они не поселились на том пляжике, где мы его нашли? Ведь оттуда можно следить, не появится ли корабль, и сигнал подать в случае нужды.

– Там нет воды, – перевел Володя лаконичный ответ кладоискателя.

– А почему же они на той стороне, в хижине Ларсена не поселились? Наверное, она еще цела? – спросил Волошин.

– Мосье Волошин о нем слышал? – перевел штурман вопрос удивленного француза.

– Что это еще за Ларсен? – поинтересовался я.

– Тоже фигура любопытная, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – Тут вообще, можно сказать, заповедник всяких оригиналов. Этот Ларсен прожил на острове в одиночестве двадцать лет, уединившись якобы в поисках «божественного откровения», а на самом деле, видимо, втихомолку разыскивал клады.

– И не нашел?

– Нет. Во всяком случае, умер он в 1912 году таким же нищим, как сюда и приехал.

– Веселенький островок! – с чувством произнес Володя Кушнеренко и, надевая фуражку, добавил уже командирским тоном: – Ну надо закругляться, а то начальство ругать будет. Доставим этого искателя кладов на борт с его имуществом, и пусть Аркадий Платонович сам решает, как с ним быть.

Барсаку тоже явно не хотелось задерживаться в своем мрачном «дворце». С помощью матросов он начал торопливо запихивать в мешки, которые мы принесли с собой, раскиданные но всей хижине вещи. Он валил вместе в один мешок перепачканную и мятую одежду, транзистор, позеленевшие от плесени ботинки, инструменты, какие-то альбомы – матросы только качали головами да переглядывались.

– А что же рации я не вижу? Неужели у них не было? – сказал, озираясь, штурман и начал расспрашивать Барсака.

Тот смутился, начал вроде оправдываться, весьма красноречиво разводя руками.

– Говорит, не захватили они рацию, потому и не мог он подать сигнал бедствия, – пожимая плечами, сказал Волошину штурман. – Многое, говорит, в спешке забыли: спасательные нагрудники, запасные баллоны для аквалангов, даже сахар – пришлось пить кофе без сахара.

– Да, настроены они были явно весьма легкомысленно, – согласился Волошин. – Посмотрите, какие убогие инструменты.

Один увесистый узел Барсак пожелал нести непременно сам, пояснив:

– Тут мой дневник и личные вещи…

Другой аккуратно увязанный тючок он торжественно вручил боцману, внушавшему ему, видимо, своими усами наибольшее доверие.

– Что в нем, Петрович, не знаешь? – спрашивали матросы.

– Может, клад? Гляди, он с него глаз не сводит.

– Какой клад, – буркнул боцман, разглаживая усы. – Похоже, камни какие-то, кирпичи…

– Сувениры, значит…

Наконец сборы были закончены. Барсак первым решительно зашагал прочь, даже не прикрыв дверь опустевшей хижины и ни разу не оглянувшись на убогую могилу «своего бедного друга Пьера». Это походило на паническое, поспешное бегство.

Мы торопливо шли за ним через джунгли, отмахиваясь от летучих муравьев, потом мимо мрачного кладбища, осененного громадным крестом… И до чего приятно было увидеть с высоты перевала сверкающий в лучах солнца безбрежный океанский простор и стоявшее на якоре наше белоснежное изящное судно! Мы сразу еще прибавили шаг, почти побежали по петлявшей среди скал тропе.

Когда мы вернулись на судно, штурман и Волошин рассказали обо всем, что видели на берегу, капитану и начальнику рейса. Логинов задумался, а капитан, покачав головой, опять укоризненно сказал Волошину:

– Ну втянули вы нас в историю, Сергей Сергеевич. Придется связываться с властями.

Тут же отправили подробную радиограмму в Лиму. Ответ на нее пришел лишь к вечеру, и капитан расстроился еще больше.

Перуанские власти просили нас задержаться на острове до прихода катера с полицейским чиновником. Они обещали выслать катер незамедлительно, как только утихнет шторм, уже третий день бушевавший, оказывается, у побережья материка. Этому чиновнику нам и надлежало передать спасенного кладоискателя. А пока нам весьма любезно разрешалось заняться как на самом острове, так и в его прибрежных водах любыми научными исследованиями – с одной-единственной просьбой: «Зная, как великолепно оборудовано ваше судно для производства сложнейших подводных работ всех видов, надеемся, что вы сможете поднять со дна затонувшую лодку или хотя бы подтащить ее на мелководье», чтобы полицейские чины по прибытии могли бы се осмотреть и проверить показания Леона Барсака.

Прочтя все это, капитан опять с такой укоризной посмотрел на Волошина, что я уже приготовился снова услышать сакраментальное:

– Ну и втравили вы нас, Сергей Сергеевич…

Но капитан лишь махнул рукой и понурился.

– Какой-то мудрец сказал, будто неудобство – это лишь неправильно воспринятое приключение, – как ни в чем не бывало наставительно произнес Волошин. – И наоборот: приключение – это правильно воспринятое неудобство. Все зависит от точки зрения.

Логинов мрачно посмотрел на него и хотел сказать, видимо, что-то весьма ядовитое, но Сергей Сергеевич поспешил продолжить:

– Мне кажется, разумнее рассматривать нашу вынужденную задержку возле этого острова как счастливый дар судьбы. Ведь иначе бы мы сюда никогда не попали и не получили бы столь любезного разрешения на исследования в здешних краях. А между тем биологи мне говорили, этот островок весьма для них интересен. Верно, Андрей Васильевич?

– Пожалуй, – пробормотал Логинов, и лицо у него посветлело. – Каждый островок, изолированный в океане, – естественный заповедник эволюции. А этот особенно интересен, его животный мир похож на среду Галапагосских островов, а во многом и отличается, самобытен…

– Вот видите, – поспешил подхватить Волошин уже двумя нотами выше. – Мы должны радоваться, что судьба привела нас в этот биологический рай!

– Ну уж и рай…

– И нам, скромным инженерам и техникам, подвезло, – не унимался Волошин. – Тоже задачка интересная предложена.

– Думаете поднять эту лодку? – спросил капитан.

– А почему же нет? Чай, не линкор, поднимем. Завтра поныряем, обследуем.

– Только не вздумайте искать клады, Сергей Сергеевич! – строго сказал Логинов и погрозил ему пальцем.

– Помилуйте, шеф…

– Ну уж об этом я позабочусь, – грозно сказал капитан.

А наш Аркадий Платонович шутить не любит. Несмотря на свою весьма сухопутную, даже в капитанской форме, и добродушную внешность, он умеет держать на судне строжайшую дисциплину, и все это незаметно, без криков и распеканий.

Можно было не сомневаться: шарить в пиратских тайниках этого острова с таким многозначительным названием никому из нас не придется…

Утром Волошин со своими помощниками отправился искать затонувшую подводную лодку. Я упросил его взять и меня.

– Леон Барсак просит быть осторожнее: тут, говорит, много акул, – озабоченно предупредил Сергея Сергеевича Володя Кушнеренко.

– Ничего. Скажите, у нас есть чем защититься… Но все-таки поблагодарите его за предупреждение.

Действительно, у Волошина в его лаборатории новой техники можно отыскать приборы решительно на любой случай жизни. Его то и дело донимают ученые мужи самых различных специальностей, столь щедро представленных на «Богатыре», и Сергей Сергеевич никогда никому не отказывает, внимательно выслушивает самые необычные просьбы и тут же берется их выполнять со своими Эдисонами – так он называет своих деловитых помощников и ассистентов, которые постоянно табуном ходят за ним, ловя на лету идеи шефа, смотрят на него влюбленными глазами и стараются подражать ему во всем. Все они такие же спортивные и подтянутые, как Волошин, все любят одеться слегка пижонами. Но и работать они умеют самозабвенно, как и Сергей Сергеевич, в этом им не откажешь.

Перекидываясь лаконичными репликами, совершенно непонятными для непосвященных, Эдисоны натащили в шлюпку целую кучу замысловатых приборов, один вид которых, по-моему, должен был привести акул в содрогание. На руль снова сел боцман. Провожаемые завистливыми взглядами и шутливыми напутствиями оставшихся на борту, мы отплыли.

– Попросите его поточнее показать, где именно последний раз погружалась лодка, – сказал Волошин Володе Кушнеренко.

Барсак стал объяснять так длинно, сбивчиво и путано и с таким смущенным видом, что меня начали одолевать сомнения: а была ли вообще на самом деле эта подводная лодка? Может, он выдумал всю историю ее гибели. Но зачем, с какой целью?

– Он говорит, последний раз видел, как лодка погрузилась вон примерно против того мыса, – переводил штурман. – Метрах в двухстах от берега. Но куда она поплыла, в какую именно сторону, он не знает. Гаррисон ему лишь сказал, что хочет обследовать получше береговой склон. Он должен был всплыть через полтора часа, больше ему не хватило бы воздуха. Но прошло уже два часа, а лодка не появлялась. Тогда Барсак забеспокоился, сел в резиновую лодку и начал плавать вдоль берега. Ему показалось, что в одном месте на поверхности воды вроде расплывалось слабое маслянистое пятно, но он не может за это поручиться точно.

– А почему он не попытался нырнуть и поискать товарища под водой? – спросил Волошин. – У них же были акваланги.

– Они не захватили запасные баллоны с кислородом, он уже рассказывал, – перевел Володя ответ смутившегося Барсака.

– Да, в самом деле, он поминал об этом…

– Так что воспользоваться аквалангом он не мог. Только надевал маску, опускал голову под воду, свесившись через борт лодки, и таким образом пытался рассмотреть что-нибудь под водой. Но тщетно…

– Я думаю, – буркнул Волошин.

– Он плавал вдоль берега до вечера, пока не стало темно. А потом понял, что искать лодку уже бесполезно, и вернулся в лагерь. Он остался один, остался один, – меланхолически перевел Володя горестные причитания Барсака.

– Ясно, – вздохнул Волошин. – А где же он видел маслянистое пятно, в каком именно месте?

– Кажется, на траверзе той одинокой скалы и метрах в трехстах от берега, если ему не изменяет память. Он просит извинить его, но ведь мосье Волошин должен понимать, что ему тогда было не до точных наблюдений и измерений…

Волошин вздохнул, покачал головой и сказал:

– Ладно, боцман и вы, Володя, останетесь с ним в шлюпке, будем искать сами. Давайте отсюда и начнем. Мы, пятеро, поплывем цепью, держась друг от друга в пределах видимости. А Петя с Олегом будут прикрывать нас с тыла на случай появления акул. Ясно? Ваше дело следить только за акулами, лодка вас не касается, ее ищем мы. Понятно?

– Понятно!

– Бросайте якорь.

Мы встали на якорь и надели акваланги, потом один за другим осторожно, чтобы не привлекать плеском акул, перевалились через борт шлюпки и погрузились в теплую, прозрачную воду. Сергей Сергеевич роздал всем устрашающие приборы и подал сигнал нырять.

Глубина здесь не превышала пятнадцати метров, и мы, держась на таком расстоянии, чтобы не терять друг друга из виду, рассыпались цепью и поплыли над вершинами торчавших повсюду коралловых кустов.

Последний раз я нырял, когда «Богатырь» проводил научную работу возле небольшого безымянного островка в группе Малых Антил. Там, в Карибском море, кораллы были совсем другие – гибкие и мягкие, так называемые роговые. А здесь, как потом мне объяснили наши биологи, начиналась уже индо-тихоокеанская коралловая область, продвинувшаяся именно возле этого островка далеко на восток, чем, кстати, тоже были интересны для ученых его воды. Кораллов здесь было так много, что местами они сплошь покрывали дно, образуя густые заросли.

И акул тут действительно оказалось немало. Первую мы увидели уже минут через десять – небольшую белоперую акулу в окружении стайки юрких рыбешек-лоцманов. Нападать на нас она, видимо, вовсе не собиралась, но я все-таки с опаской поглядывал в ее сторону.

И вдруг увидел, как Волошин, плывший вторым слева от меня, резко пошел на глубину.

Что он там заметил?

Я не выдержал и последовал за ним. Шлейф из серебристых воздушных пузырьков, вырывавшихся из клапана его акваланга, мешал мне смотреть, я поспешил нырнуть немного правее и глубже.

Дно тут обрывалось уступом. И на его крутом склоне я увидел лежащий на белом коралловом песке словно игрушечный кораблик.

Конечно, он был вовсе не игрушечным, длиной почти в три метра. Но именно потому, что при таких размерах у него были иллюминаторы, рубка и ограждение над палубой, как у большого, заправского корабля, он и выглядел игрушкой или большой моделью, так что я даже не сразу понял, что ведь это и есть затонувшая подводная лодка!

Волошин уже возился возле нее, придерживаясь за край рубки. Я рванулся к нему так быстро, что заломило в ушах от слишком резкого перепада давления. Не хватало еще, чтобы лопнули барабанные перепонки!

Я поспешил сбавить скорость и плавно опустился на дно рядом с Волошиным.

Лодка лежала на левом боку. Я заглянул в один из четырех иллюминаторов, попробовал посветить фонариком, но ничего не увидел. Внутри лодки царила гробовая тьма, свет фонарика не мог разогнать ее, отражаясь в стекле мертвенным, холодным блеском.

Вокруг затонувшей лодки собрались все ныряльщики – и те, что должны были следить за акулами, – постукивали по ее бортам, заглядывали в иллюминаторы, обменивались знаками, понимать которые можно было как угодно.

Так мы размахивали руками и обменивались знаками, словно на собрании глухонемых, и, конечно, думать забыли об акулах.

И вдруг какая-то тень скользнула по дну… За ней вторая, третья…

Я поднял голову – и обмер. Прямо на нас неторопливо плыли три рыбы-молота!

В первый момент они показались мне невероятно большими, просто огромными. Но и в самом деле эти редкостные акулы были не маленькие, длиной метра по четыре, не меньше.

Волошин уже двинулся им навстречу, поспешно беря наизготовку один из своих аппаратов…

Но пускать его в ход, к счастью, не понадобилось. Акулы, словно звено тяжелых бомбардировщиков, все так же неторопливо и величественно проплыли над нами, не обращая на нас никакого внимания, и голубоватыми тенями растаяли в глубине.

Мы не стали ждать, пока они передумают. По знаку, поданному Сергеем Сергеевичем, быстренько прервали наш импровизированный митинг глухонемых на дне Тихого океана и одни за другим, теперь уж то и дело озираясь вокруг, начали всплывать.

Пока мы ныряли, погода испортилась. Солнца уже не было и в помине. Все небо затянули тучи, повисли на вершинах скал, укутывая угрюмый Остров сокровищ серым покрывалом. Моросил дождь.

Вынырнули мы довольно далеко от шлюпки. Но штурман и боцман, остававшиеся на ней с Барсаком, заметили нас и, подняв якорь, поспешили к нам навстречу.

– Ну что? Нашли? – нетерпеливо крикнул штурман, из-за плеча которого высовывался приплясывающий от нетерпения Барсак.

Мы успокаивающе помахали им руками, но это, конечно, лишь подогревало их нетерпение и любопытство.

Минут через десять мы уже выбрались из воды, могли больше не опасаться нападения акул и, поскорее освободившись от аквалангов, поспешили наконец отвести душу после вынужденной тягостной немоты.

– Да, есть лодка.

– Что же с ней случилось?

– Корпус, по-моему, целый, я с обоих бортов смотрел, Сергей Сергеевич.

– А трещину в носовом иллюминаторе ты не заметил?

– Где?

– По левому борту.

– Ну, может, она появилась уже потом, после удара о дно.

– Как бы не так! Дно-то песчаное.

– Ладно, мальчики, гадать подождем, – остановил их Волошин. – Вот поднимем ее и все выясним. А поднять ее можно красиво, – добавил он, и по его тону, как и по ставшему вдруг далеким, отсутствующему взгляду, было ясно, что Сергея Сергеевича уже захватывают инженерные идеи и расчеты.

Штурману, пришлось вторично повторить вопрос Барсака.

– Он спрашивает: сможете ли вы поднять лодку?

– Конечно.

– А когда?

Волошин пожал плечами:

– Хоть завтра. За нами дело не станет. Но, вероятно, подъем придется отложить до прибытия представителей властей…

Вернувшись на «Богатырь», мы поспешили по каютам, чтобы переодеться в сухое, а потом, когда Волошин доложит о результатах подводных поисков начальству, Володя Кушнеренко, Барсак и я договорились встретиться с ним в курительном салоне, чтобы узнать, что решат насчет подъема лодки.

Я переоделся, зашел в лазарет, где мне закапали в уши подогретого камфарного масла, чтобы не разболелись от слишком быстрого погружения на глубину, и направился в курительный салон. Как всегда, в этом уютном салоне, излюбленном не только курильщиками, собралось немало народу. Казимир Павлович Бек играл в уголке в шахматы с радистом. Рядом Леон Барсак тихонько беседовал с Володей Кушнеренко, в ожидании Волошина пуская дым под потолок – виноват, забыл, что на судне никаких «потолков» нет, а есть только подволок.

Сергей Сергеевич вскоре появился и сказал, что, как он и предполагал, решено отложить подъем лодки до прибытия представителей перуанских властей, чтобы все было законно, как полагается.

– Бедный Джонни, придется ему еще некоторое время лежать в этом ужасном стальном гробу, – перевел штурман слова помрачневшего француза.

– Что поделаешь? Ему уже все равно, – философски пожал плечами Волошин, усаживаясь в глубокое кресло и вытягивая длинные ноги. – Володя, спросите у него, пожалуйста, за каким все-таки чертом полез Джо Гаррисон в эту проклятую подводную галеру? Чего он искал на дне?

Володя Кушнеренко начал переводить вопрос Леону. Тот несколько раз кивнул и начал что-то торопливо объяснять, поглядывая то на штурмана, то на Сергея Сергеевича. Мне послышалось знакомое имя: Френсис Дрейк – или я ошибся? Нет, не ослышался, штурман начал переводить:

– Он говорит, у Джонни была своя идея… Он искал на дне какое-то серебро королевского пирата сэра Френсиса Дрейка, так, кажется…

– Ах, вот в чем дело, – понимающе кивнул Волошин. – Серебро Дрейка! Конечно.

– Вы знаете об этом? – обрадовался Володя. – А то я думал, может, не так понял. Какое-то серебро на морском дне… Говорит, Гаррисон был уверен, будто это и есть тот самый остров Ла-Плата – Серебряный, что ли? – который открыл якобы Френсис Дрейк.

– Все понятно, ясно, – кивнул Сергей Сергеевич. – Действительно, есть предположение, будто этот остров первым открыл Дрейк. Но насчет серебра… Довольно наивная идейка. Впрочем, нужно, видимо, объяснить почтенной компании, что это за дрейковское серебро и Ла-Плата? – он вопрошающе огляделся, и все, конечно, оживились:

– Расскажите, Сергей Сергеевич!

– Ну, кто такой был Френсис Дрейк, вы, конечно, знаете. Один из самых прославленных пиратов в истории, он знаменит не только мужеством, но и своими поразительными по дерзости и неожиданности выдумками. Ну вот, скажем, его панамская авантюра… Испанский король считал тогда недавно открытый Новый Свет своим поместьем, а Тихий океан – придворным озером. Каждую весну из Америки отправлялись два каравана судов, нагруженных награбленными сокровищами. Одна армада – ее официально называли «Серебряной флотилией» – вывозила серебро, медь, табак, индиго, сахар из Мексики. Другой флот – «Золотой» – грузил в портах Картахена и Портовело на Панамском перешейке богатства, привезенные караванами мулов через джунгли из Перу. Обе флотилии встречались в Гаване и оттуда уже плыли в Испанию вместе. Пересекать океан отдельным кораблям строжайше запрещалось! А нападать на такую армаду пираты, конечно, не решались. Им оставалось подкарауливать отдельные корабли в прибрежных водах Вест-Индии или совершать грабительские набеги на маленькие и слабо защищенные городки и селения. Так продолжалось, пока в здешних водах не появился Френсис Дрейк. Он решил не размениваться на мелочи, а сразу, одним махом, сорвать банк. Дрейк задумал опередить «Золотую флотилию» и ограбить береговые склады, где уже были приготовлены все сокровища для погрузки на суда. Несмотря на множество непредвиденных помех, Дрейк все-таки выполнил свой рискованный план, вернулся в Англию с богатой добычей и был пожалован за это в адмиралы.

Опять все заслушались, притихли.

– Пятнадцатого ноября 1577 года Френсис Дрейк отправился в новое плавание. Он знал, что теперь буквально за каждым его шагом следят, испанские шпионы. И Дрейк принял все меры, чтобы они узнали и доложили кому следует, что пять кораблей, выходивших в этот ненастный осенний день из Плимута, направляются со строго секретным заданием в далекую Александрию, к берегам Египта. Так и сообщил в Мадрид испанский посол в Лондоне Бернардино де Мендоса. Об истинной цели плавания не знали толком даже пайщики, вложившие деньги в экспедицию Дрейка, а среди них была сама королева Елизавета. Тайна хранилась свято, о том, что королева внесла в фонд пиратской компании четыреста фунтов стерлингов, стало известно лишь в 1929 году, когда английские историки добрались до секретных архивных документов.

Корабли Дрейка вышли в мере и скрылись в дождливой мгле. И для всех оказался полнейшей неожиданностью тревожный перезвон колоколов, вдруг разбудивший через три месяца на другом конце земли безмятежно спавшую Лиму – новую столицу испанского вице-короля в Перу. Перепуганные гонцы принесли сюда невероятную весть: несколько часов назад в гавань Кальяо ворвались неведома откуда взявшиеся английские пираты, разграбили девять кораблей, только что нагруженных и готовых к отплытию, и с богатейшей добычей так же внезапно скрылись в безбрежных просторах Тихого океана.

Володя Кушнеренко зловещим шепотом неумелого суфлера переводил все это Барсаку, который слушал весьма внимательно, время от времени подтверждая рассказ Волошина кивками.

– В этом дерзком замысле снова проявился сатанинский гений Френсиса Дрейка. Опять он нанес удар там, где меньше всего ожидали: тайком прокравшись через Магелланов пролив и зайдя с глубокого тыла. Теперь он решил уже не грабить и береговые склады, как во время панамской авантюры, а перерезать морские пути в Тихом океане, по которым к этим складам подвозили без всякой охраны богатейшие сокровища из портов Боливии и Перу.

Поначалу казалось, что сама судьба на сей раз ополчилась против дерзких смельчаков. Тихий океан встретил англичан таким свирепейшим штормом, что у адмирала Френсиса Дрейка остался от флотилии всего один-единственный корабль «Золотая Лань». Но он, не задумываясь, напал сначала на Вальпараисо, где разграбил не только все подвернувшиеся в гавани корабли, но и сам город, заставив жителей в панике бежать в горы, а затем ворвался в порт Кальяо – безмятежно распахнутые морские ворота столицы вице-короля Лимы. Его ничуть не смутило, что в гавани было тридцать испанских кораблей, а у Дрейка всего один. Грабя целые города, пиратский адмирал не брезговал и одиночными кораблями, имевшими несчастье подвернуться ему по пути. Когда пираты под покровом ночной темноты украдкой входили в гавань Кальяо и готовились взять на абордаж ничего не подозревавшие испанские корабли, англичане случайно подслушали разговор скучавших на вахте матросов на палубе одного из галеонов. Испанские моряки болтали о недавно покинувшем гавань королевском галеоне «Кахафуэго» – по их словам, этот корабль буквально перегрузили сокровищами, так что они даже опасались, как бы он не перевернулся, попав в шторм. Адмирал Дрейк не забыл случайно подслушанной болтовни и, благополучно завершив набег на гавань Кальяо и выйдя в открытое море, бросился вдогонку за перегруженным «Какафуэго». И вскоре догнал его и взял на абордаж, не встретив никакого сопротивления от совершенно ошеломленной команды. Когда же изумленный капитан галеона немножко пришел в себя и робко спросил: «Как понимать это внезапное нападение? Разве между Испанией и Англией объявлена война?» – ничуть не смутившийся пиратский адмирал преспокойно ему ответил, что нет, капитан может не беспокоиться, обе великие державы продолжают, слава богу, жить в мире и согласии между собой и никакой войны пока не предвидится, просто, дескать, в свое время испанцы отняли у него лично, у Дрейка, любимый корабль и теперь он-де просто возмещает убытки…