Текст книги "Возвращение Варяга"

Автор книги: Глеб Дойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Трехтрубный корабль на горизонте на зюйд – вест! – донесся с марса крик сигнальщика.

Мгновенно перебежав на правое крыло Рейн стал, тихо матеря клубы дыма мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец… Англичанин? Или японец? Или…

– Радиограмма с "Авроры"! – влетел на мостик посыльный из радиорубки.

"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть там не позднее 28 сентября".

"Похоже что Засухин не просто просчитался с курсом, а сознательно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", – понял командир «Лены». Чего не мог понять Рейн, так это зачем командир «Авроры» сознательно пошел на почти верную гибель своеого корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера? Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев стрго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 28 сентября. Причем «Лена», "с ее бездонными угольныи ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадреный угольщик" вернуться должна даже ценой гибели «Авроры». "Смоленск" забит снарядами для 1-й эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика – "может сорваться операция способная решить ход всей войны". Хотя Руднев и употребил слова о "гибели «Авроры» в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, "сложив два и два", понимал, что речь идет о прорыве идущего с Балтики авангарда Второй Эскадры. А чем закончился прорыв во Владивосток отряда Вирениуса, он помнил слишком хорошо. «Ослябя» до сих пор ремонтируется.

На мостике «Лены», несущейся на северо восток с заклепанными клапанами, которые теперь еще предстояло аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерявшийся человек. Рейн приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет «жизнь», он просто не знал что с ним делать. Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал вариант уклонения от огня, имитации потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии что японцы увлекуться, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, глядя на корму исчезающего на горизонте «Идзумо» он просто стоял… На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже умерев, требовалось немного времени и неимоверное душевное усилие.

– Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете расчитать курс на Владивосток? – вывел командира из двадцатиминутного состояния "берсерк молча стравливает пары" вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.

– И вы правда решили, что заглянув за кромку и поставив на грань гибели себя, свой экипаж и корабль, я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? – встрепенулся вновь оживающий Рейн, – ну уж нет уж. Из – за каждой мелочи менять жизненные привычки, это не по мне… Разворот влево на 16 румбов! Рассчитайте ка мне лучше курс…

"Идзумо", заметив «Аврору», направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, мгновенно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, непредупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону «Лены» пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист «Идзумо» истошно пытался что – то передать на оставшийся при транспортах авизо «Чихайя». Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им маскимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера. Но увы, на «Авроре» вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктр отстучать позывние своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется станцией типа Телефункен, используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморачиваться такми мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и мемуарах и в официальных документах, скромно ссылаясь на них как на "бессмысленный набор знаков". Правда посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы "проинформировать командира о том, что японцы что – то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла".

В результате, когда «Чихайя» с «Авророй» сблизились и опознали наконец друг друга, это стало сюрпризом для обоих. На «Авроре» ждали встретить у конвоя миноносец, за который сигнальщик на «Лене» принял низкое авизо. На «Чихайе» же ожидали встретить «Лену», непонятно как обогнувшую «Идзумо», и решившую перед смертью дотянуться таки до купцов. Когда стало ясно, что облако дыма на гоизонте материализуется в русский крейсер типа «Диана», командир авизо капитан второго ранга Саеки Фукуи машинально почесал свежий осколочный шрам на левом предплечье. Этот сувенир остался у него вечным напоминанием о его первой встрече с русским крейсером. Тогда, девять месяцев назад, он попытался встать поперек пути «Варяга», когда тот пытался после прорыва из Чемульпо атаковать транспорта. Неприятное ощущение дежавю приподняло волоски на спине капитана. Ну неужели каждый раз, когда он сопровождает транспорта, ему суждено сталкиваться с русскми крейсерами? Такую карму и врагу не пожелаешь. Если бы Саеки знал, что на мостике «Авроры» сейчас стоит человек тоже принимавший участие в том же бою, он бы окончательно уверился, что это судьба…

На мостике «Идзумо» Идзичи был вне себя от ярости. Он был искренне уверен, что вся комбинация с отвлечением его крейсера от транспортов «Леной», и их последующей атакой «Авророй» была задумана заранее. Теперь ему оставалось только наблюдать, как на горизонте недосягаемая пока для его орудий «Аврора» будет топить охраняемые им суда.

– Симаймасита! [22]22
  Симаймасита – «блин, черт, облом».


[Закрыть]Нет, ну как я мог купиться на столь примитивную уловку? – жаловался он на жизнь и свою собственную тупость штурману крейсера, лйтенанту Хаконо, он настолько вышел из себя, что с его губ потоком лились грязные ругательства, которые он не использовал со школьных времен, проведенных в довольно плохом районе, на окраине Йокогамы, – просто этот тикукосема [23]23
  Тикукосема – «Сукин сын».


[Закрыть]Рейн, со своей яриман [24]24
  Яриман – «шлюха».


[Закрыть]– «Леной» настолько уже всех достал, что за ним рванулся бы почти любой из каптанов Императорского флота!

– Ну тогда вы не сделали ничего предосудительного… – попытался успокоить своего командира молодой лейтенант, но вместо этого, только подлил масла в огонь.

– НЕТ! Я как последний кусотарэ [25]25
  Кусотаре – «идиот, буквальный перевод – „голова из дерьма“».


[Закрыть]продолжал гнаться за ним, а ведь мне докладывали из радиорубки, что «Лена» что – то телеграфирует! Я обязан был догадаться, что это ловушка! Но эти русские… Похоже они настолько е ценят свои крейсера типа «Паллада», что готовы разменять их на пару транспортов! Сначала «Диана», а теперь и «Аврора» туда же… Ну уж ее то я точно бу-ккоросу! [26]26
  Бу – ккуросу – буквально «убью на хер». Японск.


[Закрыть]

Маленькая торпедно – каноненская лодка опять честно попыталась остановить накатывающийся на охраняемые транспорты паровой каток русского крейсера первого ранга. И снова, нахватавшись шестидюймовых снарядов, которые в ЭТОТ РАЗ к тому же исправно взрывались, [27]27
  Во Владивостоке исправно работала мастерская, где в фугасных снарядах проводилась простая операция. Современные дефектные взрываетли Бринка заменялись на старые, которые не обеспечивали достаточного замедления для пробития брони, но зато почти гарантированно взрывали снаряд после удара. С бронебойными снарядами было сложнее, там требовалась доработка самого взрывателя, со сменой бойка. Но для калибра восемь дюймов, эта операция было тоже поставлена на поток. А через пару дней до выхода «Авроры» в море, во Владивосток прибыл очередной литерный эшелон. В нем были два вагона с нелегально закупленым в Германии для «горных работ» тринитротолуолом. Теперь в мастерских работа по переснаряжению снарядов новой взрывчаткой шла круглосуточно, по ночам исключительно при электрическом свете. Все некурящие матросы и офицеры минеры эскадры были занять минимум по восемь часов в сутки. Но увы, «Аврора» этих переснаряженных снарядов получить не успела.


[Закрыть]с трудом успела отползти в сторону, купив транспортам время на бегство. Всем, кроме двух, пораженных торпедами, выплюнутыми «Авророй» из бортовых аппаратов на полном ходу. Третий купец, успевший отойти слишком далеко для торпедной атаки, пострал от огня русской артиллерии. «Сукадзу – Мару» получил несколько снарядов, и теперь на нем команда неумело пыталась потушить разгорающийся пожар. Японцам повезло, что более удобной мишенью для ариллеристов «Авроры» оказался именно он, груженный лафетами осадных орудий. Если бы под горячую руку «богини утренней зари» подвернулся транспортик перевозивший снаряды, ему для полной разборки на состовляющие хватило бы и одного попадания. Но – «Куроки – Мару» и «Тароо – Мару» с опасным грузом успели отойти восточнее. Саму «Чихийю» снова спас тот факт, что преследуемому более сильным противником русскому крейсеру было просто не до нее. Опять. К тому же на этот раз Фукуи, помятуя о прошлом печальном опыте, даже не стал пытаться сблизиться с «Авророй» для торпедной атаки. Ведь берега, к которому можно было бы приткнуться его тонущему кораблю, в этот раз рядом не было.

Свою посильную лепту в общее веселье внесли и комендоры носовой башни «Идзумо». Пара столбов от взрывов снарядов первого, пристрелочного залпа по «Авроре» встала гораздо ближе к маленькому авизо, чем к русскому крейсеру. На что Фукуи отреагировал предельно вежливо, просто попросив сигнальщиков отсемафорить на «адмирала» просьбу стрелять по противнику. После того, как его корабль был, во второй раз за эту войну, превращен в развалину убегающим от его начальника русским крейсером, ему было не до чинопочитаия.

Но за любое веселье рано или поздно приходится платить. Сейчас настал час оплачивать счета для «Авроры». Несмотря на то, что из тройки "сестер богинь" она была самой молодой, быстроходной и удачно построенной, от «Идзумо» она уйти не могла. Хотя на деле паспортное превосходство в три узла «Идзумо» и оказалось завышено почти в два раза, для догона хватило и этого. Спустя примерно час после столь удачного прохода через кучу спасающихся бегством транспортов восьмидюймовые снаряды стали достигать «Аврору». Еще через пол часа противники сблизились до расстояния приемлемое и для действия орудий калибра шесть дюймов. «Аврора» получила первое попадание и, немного изменив курс, ввела в действие орудия левого борта.

Еще час спустя от чистенькой, новенькой «Авроры», почти ничего не осталась. Менее месяца назад перекрашенная из светой средиземноморской окраски в стандартный для кораблей ВОКа шар, крейсер все постепенно менял цвет на пепельно серый… Из пяти орудий левого борта могли вести огонь два. На месте кормового орудия осталась только огромная дыра в палубном настиле – японский восьмидюймовый снаряд попал в беседку с зарядами. Но это нисколько не обескуражило Засухина. Крейсер еще был на ходу, на удивление множественные попадания никак не повлияли на скорость и управляемость. И пока «Аврора» еще могла наносить противнику урон, об открытие кингстонов думать было преждевременно. Самолично переложив руль право на борт, с мостика на подмену прислуги орудий левого борта уже были отправлены все рулевые и сигнальщики кроме одного легко раненого, Засухин ввел в действие орудия правого борта. От дальномера Барра и Струда, снятого с «Рюрика», и всего три недели назад установленого на крыше штурманской рубки, остались только обломки. Но «Идзуми» уже приблизился на 25 кабельтов. Пользуясь этим, на левом крыле мостика кто – то офицеров из артиллеристов азартно крутил верньеры микрометра, поминутно выкрикивая дистанцию до цели. От организованной наводки и единого управления огнем остались одни воспоминания, каждое орудие теперь вело собственную войну но и такая стрельба давала свои плоды. От очередного попадания вздрогнула носовая башня японского броненосного крейсера. С ее потолка посыпалась стеклянная крошка от разбытых лампочек и оптических приборов управления стрельбой. Снаряды носовой башни стали ложиться неприемлимо далеко от цели, и спустя десять минут изменить курс и стать бортом к «Авроре» пришлось и командиру «Идзумо». За упрямого русского принялись артиллеристы кормовой башни и казематных шестидюймовок. Но все это было для «Авроры» всего лишь отсрочкой неминуемой гибели.

После очередного взрыва на борты из машинного прибежал посыльний кочегар, с извесием о затоплении средней кочегарки, и что "минуты через три придется заливать топки в ее котлах, а то рванет". Снижение скорости до 16 узлов, вызванное через четверть часа падением давления пара, позволило японцам подойти на 20 кабельов, и время жизни «Авроры» теперь измерялось уже не часами, а минутами.

– Кто – нибудь, найдите мне минных офицеров, или хоть кого, кто вообще уцелел из минеров! Через десять минут мне нужен рапорт о боеспособности минных аппаратов! – проорал из прорези рубки, испещеренной множетвом попавших осколков Засухин, – и на баке, пошлите посыльного в лазарет, пусть скажет докторам, чтобы готовились к спасению раненых.

– А ты братец, – обратился командир к ожидавшему ответа кочерагу, настолько жадно глотавшему свежий воздух, что Анатолий Николаевич невольно подумал, – "воистину перед смертью не надышишься", – скажи своим, чтобы как зальют топки, шли в лазарет и помогали, как пойдем на дно, вытаскивать раненых наверх. Самим им не выкарабкаться.

Сам он, перекрестившись, набрал полную грудь воздуха и попытался оповестить команду, по крайней мере ту ее часть, что могла его слышать, о своем решении:

– Братцы! Товарищи мои! Вы до конца выполнили свой долг! Нам осталось только показать макакам, как гибнут русские моряки! Как только мне долождат, какие минные аппараты у нас еще боеспособеы, я пойду на японца. Если он с дуру не отвернет – мы попробуем подорвать его минами. Если у него хватит мозгов, и он начнет отходить…

– Япошки отворачивают, – раздался удивленный голос последнего оставшегося на мостике сигнальщика, держащего бинокль левой рукой. Его правая рука, перебитая осколком пол часа назад и перетянутая веревкой для остановки кровотечения, безжизненно висела вдоль тела.

– Куда отворачивают, становятся к нам другим боком? Неужто мы им настолько повыбили артиллерию левого борта? – удивился Засухин.

– Никак нет, вообще отворачивают, уже кормой к нам стали… – ответил сам ничего не понимающий матрос.

Пришлось Засухину, намертво закрепив руль, выйти из рубки на мостик и самому всмотреться в далекий оливково – серый силуэт. Под ликующие крики уцелевших комендоров, он оторопело наблюдал, как развернувшийся японец уходит на восток. Спустя примерно час и еще одно попадание восьмидюймового снаряда, разнесшее кормовую трубу «Авроры», "Идзумо" необъяснимо изчез в за начинающим темнеть горизонтом. А еще спустя сорок минут небо на востоке озарилось парой далеких, но очень мощных взрывов. Все моряки на верхней палубе «Авроры», загнятые растаскиванием обгорелых завалов, и спешным ремонтом не до конца угробленых орудий, как по команде уставились на восток. Что могло рвануть так, чтобы вспышка осветила под неба, было совершенно не понятно. Тем более не объяснимы были два взрыва.

– Наверное на «Идзумо» нашим шальным снарядом взорвало погреба! – радостно предположил молодой мичман артиллерист.

– Ну да, – остудил черезмерные восторги подчиненных Засухин, – полтора часа летел снарядик. Воистину – шальной. Ну и даже если, второй взрыв через пять минут после первого, это в честь чего? Второй шальной заблудившийся затяжной взрыв?

– Но тогда что это было? – задумчиво пробормотал штурман, пытающийся сообразить, как ему сподручнее определить место «Авроры» в океане, если секстант во время боя немного погнуло…

– Боюсь этого мы никогда не узнаем. Лучше скажите мне, каким курсом нам лучше идти во Владивосток, и как его взять если все компаса у нас поразбивало?

– Идем Норд Ост двадцать, а определяться пока придется по Полярной звезде, благо облаков нет. Может к утру сооружу какое – нибудь подобие компаса, из магнита в чашке с водой. Помните в корпусе была курсовая? А пока – только по звездам, ака Магелан с Колумбом.

До Владивостока раненая «Аврора» добиралась три дня. «Лена» подошла туда днем позже, и только из возбужденого рассказа слегка пришибленного Рейна Засухин узнал причину столь страннного бегства «Идзумо» с поля практически выигранного боя.

Рейн, как обычно, наплевал на приказ срочно идти во Владивосток. Он опять, во второй раз, не обращая внимания на протесты штурмана, взял курс на японские транспорта. Из – за лопнувшего паропровода, экстренный режим работы и повышенное давление при бегстве от «Идзумо» не пошли не пользу механизмам «Лены», он отстал от пары "Аврора"/"Идзумо" на час. Зато когда он появился у транспортов, японский крейсер был уже слишком далеко от них. «Чихайя», уподобившись хромой овчарке, согнала наконец охраняемые суда в кучу, и как раз закончила подбирать со шлюпок команду утонувшего транспорта. Второй подорванный «Авророй» "Мару" пока дерджался на воде, и мог бы даже быть дотащен до берега. Но – у командира «Лены» было на этот счет другое мнение. Занятые ремонтом, моряки «Чихайи» слишком поздно опознали в транспорте на горизонте вернувшуюся, против всех законов здравого смысла, «Лену». Именно истошный радиопризыв авизо и заставил Идзичи, во второй раз за день, бросить недобитую жертву. «Лена» не только закончила работу «Авроры» со вторым торпедированным ей транспортом. После попадания еще одной торпеды тот исчез с поверхности моря менее чем за минуту. С «Чихайя» к этому моменту могли стрелять только одно 120 миллиметровое орудие и три трехдюймовки. По авизо вели огонь три 120 миллиметровых орудия «Лены», в секторе обстрела которых не было японских транспортных судов. Остальные орудия лупили по огромным силуэтам купцов, которые были гораздо более легкой и важной целью. Рейн в упор, не обращая внимания на редкий обстрел с авизо, подорвал торпедой еще один транспорт. Как выяснилось, сближение с транспортом на дистанцию в три кабельтова, безусловно облегчившее наведение торпед, было все же опрометчивым. "Синако Мару" перевозил боекомплект к осадным одинадцатидюймовым орудиям. От взрыва торпеды последовательно и практически мгновенно сдетонировали все три трюма парохода, забитых снарядами и пороховыми картузами. Умирающий транспорт поступил подобно истинному самураю – его убийцу «Лену» практически завалило обломками жертвы. Самого Рейна, любовавшегося на дело рук своих с мостика, взрывной волной так приложило о стену ходовой рубки, что в последующие десять минут боем командовал старший офицер «Лены». Придя в себя командир, не успев даже выплюнуть все выбитые зубы, отдал приказ атаковать второй удирающий транспорт.

– Только в этот раз скажите минерам, чтоб не сачковали и стреляли хотя бы с семи кабельтов, – мрачно хмыкнул Николай Готлибович, глядя на вонзившийся в высокий борт «Лены» якорь, еще недавно принадлежавший разорванному взрывом на куски со всей командой японскому пароходу.

Сейчас его больше волновал вопрос, как это он умудрился выбить два зуба, ударившись затылкм о стенку рубки? От мысли окончательно разобраться с надоедливой «Чихайей», которая продолжала упорно и результативно обстреливать «Лену» из носового орудия, пришлось отказаться. Дым на горизонте мог принадлежать только «Идзумо», и Рейн приказал ложиться наконец на курс Норд Ост двадцать, и опять дать самый полный. Похоже что легкое сотрясение мозга и травматической удаление двух зубов, несколько успокоило наконец и его деятельную натуру.

Воспоминания лейтенанта А. В. Витгефта,
младшего минного офицера эскадренного броненосца "Сисой Великий"

Явился я на броненосец 28 апреля, когда он стоял в Средней Кронштадтской гавани и находился в хаотическом состоянии; ничего не было готово к плаванию и на нем работала день и ночь масса мастеровых различных заводов; комплект команды еще не был полон, а находящиеся налицо или ежедневно съезжали в порт за различными приемками, или работали наравне с мастеровыми на корабле. Причем перечень работ постоянно расширялся – то надо срочно демонтировать боевые марсы, со 47 мм пушками, то снять такие же орудия с мостика. Хуже всего быо на «Александре 3», мне знакомый мичман жаловался, что у них в пожарном порядке снимают 75 мм орудия с батарейной палубы, и намертво закрывают орудийные портики броневыми листами. И это – у нового броненосца два месяца как с верфи, что уж говорить про нашего старика «Сисоя»!

Относительно времени ухода никто толково ответить не мог; одно было известно – быть готовым как можно скорее. Через несколько дней по приказанию высшего начальства "Сисой Великий" был вытащен из гавани на Большой рейд в том же хаотическом состоянии, т. е. с мастеровыми и с полной работой на нем.

Старший минный офицер, благодаря несчастливым семейным обстоятельствам (у него в это время тяжело заболело двое ребят), поневоле все время думал об этом и старался как можно чаще попадать домой в Ораниенбаум, сделав меня почти полным хозяином работ по минной части, а работы были серьезные: устанавливалась впервые принятая станция радиографа, устанавливалась вся сигнализация, на рейде приступили к установке пяти электрических водоотливных 600-тонных турбин и 640 амперной динамо-машины с двигателями для них. Все это доставлялось ежедневно к борту на баржах и выгружалось на корабль. Кроме того, шел демонтаж и выгрузка на те же баржи, всего имущества подводных минных аппаратов, кторое можно было вытащить из низов корабля, без демонтажа палуб. Так что в результате время стоянки в Кронштадте пролетело для меня незаметно и не дало возможности пока ближе познакомиться с командиром и офицерами. Однако с первых же встреч особенной симпатии я к командиру не питал, благодаря тому, что он не только сам пьянствовал ежедневно и вечером уезжал продолжать опять это домой, но и приучал к этому и офицеров, в особенности молодых и слабохарактерных.

Конечно, я ее могу и не обвиняю офицеров, что в то время они старались хоть последние дни пребывания в России провести веселее и почаще бывать на берегу, но не могу понять этого по отношению к командиру, старому женатому человеку, много плававшему. Если бы он стремился только к себе домой, бывать почаще у себя в семье, оставляя на корабле старшего офицера бессменным стражем, это было бы более или менее понятно и с человеческой точки зрения заслуживало бы снисхождения, но постоянное бражничество и пребывание на корабле, который он должен готовить в поход и бой, в пьяном виде – недопустимо.

Бедный старший офицер день и ночь находился на ногах; его разрывали на части и в результате – вместо благодарности или хотя бы доброго отношения к себе командира, пропадающего ежедневно с вечера до утра на берегу, – окрики и пьяные выходки не успевшего еще протрезвиться командира.

Во время стоянки в Кронштадте, насколько помню, были выходы на пробные боевые стрельбы для испытания башен.

Когда пришли в Ревель, все начало мало-помалу приходить в порядок: работы и приемки были окончены, корабль укомплектован офицерами и командой, появились расписания. Мало-помалу начали в Ревель собираться остальные суда, начались выходы эскадры на маневрирование, ежедневно производились различные учения, стрельбы стволами, даже минная стрельба, в чем броненосцы не участвовали, ночные упражнения у прожекторов, ночные стрельбы, охрана рейда.

Вскоре по приходе в Ревель командующий эскадрой Йэссен запретил съезд на берег почти совсем, благодаря скандалу, который произвела эскадра на Горке. Было разрешено съезжать на берег только по окончании времени занятий и до захода солнца, а так как занятия (не считая вечерних) оканчивались в 5 1/2 часов, а солнце заходило около 6–7 часов, то, таким образом, съезда на берег в будние дни фактически не существовало.

С захода солнца прекращалось всякое сообщение с берегом и между судами: в море выходил дежурный крейсер и охранные миноносцы; на судах дежурили охранные катера с вооруженной командой, и всякая шлюпка, приближающаяся к судам, если не делала опознавательных сигналов и не отвечала при окрике часового пароля, должна была быть подвергнута выстрелам часовых, поймана охранным катером, осмотрена и отведена к адмиралу для разбора дела. Это была не фикция, а действительность, так как были случаи обстрела частных шлюпок, и в результате частные шлюпки по ночам к судам эскадры не приближались, а между судами свои шлюпки не ходили.

Может быть все это была и излишняя предосторожность, но во всяком случае это заставило скоро всех узнать, что адмирал шутить не любит и скоро приведет суда эскадры из хаотического состояния в более или менее приличный вид, что вскоре и оказалось. Через две недели эскадра уже не представляла хаотической армады, сносно маневрировала, на судах устанавливался порядок и каждое вновь прибывающее судно из Кронштадта первое время резко выделялось от других.

Выйдя из Ревеля, эскадра зашла в Либаву на два дня для погрузки угля и последних приемок материалов. В Либаве нас уже ждали 3 миноносца типа Сокол ("Прозорливый", «Пронзительный» и "Резвый") и транспорт-мастерская «Камчатка», пришедшие из Кронштадта.

Наконец, в одно туманное утро суда вытянулись из аванпорта, построились по отрядам и пошли в свой исторический поход. Шел дождик, было сыро, погода не могла благоприятствовать особенному воодушевлению, но все-таки у нас как команда, так и офицеры были очень рады и легко вздохнули, что кончилась неизвестность и теперь мы идем к определенной цели.

"Сисой Великий" шел в кильватере "Александра III", несшего флаг командующего, за «Сисоем» следовал наскоро отремонтированный крейсер "Владимир Мономах". Это и были наши главные силы. Впереди на расстоянии видимости шли наши разведчики– яхты, по какому-то недоразумению названные крейсерами. Это «Светлана» – яхта генерал-адмирала и две царские яхты (говорят, что доктор с Варяга Банщиков убедил Его императорское Величество использовать императорские яхты в качестве крейсеров – и на том спасибо, потому что ни оба новых крейсера 2 ранга, «Изумруд» и «Жемчуг», в просторечии «камешки», ни единственный крейсер первого ранга «Олег» не успевали достроить к выходу нашего отряда, они наверно пойдут со следующим отрядом). Если «Светлану» еще можно считать крейсером, все-таки вооружен шестью шестидюймовыми орудиями, а "Оку"(бывший "Штандарт") вспомогательным крейсером с 4-120 мм орудиями, то "Полярная звезда" с ее четырьмя 75 мм почти салютными пукалками, которыми были спешно заменены еще более смешные 47 мм орудия, (хотя те и были весьма красивыми, с никелированными стволами) уступала по вооружению даже транспорту «Камчатка». Впрочем все эти яхты были весьма быстроходными и оставалась надежда, что они смогут спастись бегством от сильнейшего противника.

На некотором удалении от главных сил шли военные транспорты «Камчатка», "Океан" и миноносцы. С ними же кучей шли и транспорты под коммерческим флагом.

Мы до последнего момента надеялись, что в состав нашего отряда войдут броненосцы «Наварин» и "Николай 1", однако их не успели отремонтировать, вероятно, они пойдут со вторым отрядом. Понятно, что с такими силами мы не можем вступать в бой с японским флотом и потому нам остается или прокрасться в Порт-Артур незамеченными или Артурской эскадре встречать нас.

Около южной оконечности о-ва Лангеланда нас встретили немецкие угольщики, и суда грузили с них сутки уголь, а затем пошли, к сборному пункту – м-ку Скаген.

В проливах вас конвоировала датская канонерка, вероятно, чтобы содрать, якобы за охрану, побольше денег.

У Скагена опять подгружалась углом с немецких пароходов. Во время стоянки пришло известие от консула в Норвегии, что в норвежских шхерах замечены миноносцы неизвестной нации. Это произвело сенсацию среди офицеров, – ведь были уверены, что это японские миноносцы, купленные на частных заводах в Англии.

Из Скагена раньше всего вышли миноносцы и только через несколько часов после них отряд броненосцев. При нашем отряде шло 2 транспорта – «Корея» и «Китай» (может быть и не «Китай», наверно не помню).

Первые сутки и первую ночь мы прошли спокойно, временами находил туман, и других судов нашей эскадры мы не видели. На следующую ночь мы должны были проходить около Доггер-банки и потому по пути все чаще и чаще встречали рыболовные суда. Иногда приходилось менять курс, чтоб не столкнуться с рыбачим суденышком и не намотать на винты их сети. Кажется около 11 часов на радиостанции «Сисоя» получились радиограммы с отставшего и самостоятельно догоняющего отряд транспорта «Камчатка», точное содержание которых я не помню, но приблизительно трактующие о миноносцах, – сначала об одном, потом о двух, – которые показались около нее, затем о том, что «Камчатка» приводит их за корму, затем была телеграмма «Александру» с просьбой показать свое место, на что с «Александра» благоразумного ответа по последовало, наконец, телеграмма о том, что ее атакуют миноносцы и она открыла огонь; вскоре телеграммы с «Камчатки» временно замолкли, и мы, офицеры, собравшиеся у рубки, решили, что «Камчатка» взорвана.

В 12 часов ночи я вступил на вахту вахтенным начальником. Так как с выхода из Кронштадта на эскадре ежедневно с наступлением темноты играли предварение атаки миноносцев и всю ночь у орудий посменно дежурила прислуга, а по батарее – офицеры, то я отдал приказание прислуге орудий особенно внимательно следить за рыбачьими судами, – не покажутся ли среди: них миноносцы. Ночь была светлая, тихая, но с небольшим туманом. Командир сидел в ходовой рубке. Точно не помню времени, но думаю, что это было около часу ночи, – вдруг с левого борта немного позади траверса заиграли лучи прожекторов. Немедленно по моему приказанию горнист сыграл атаку; из рубки выскочил командир и приказал мне перейти на правое крыло мостика и наблюдать и искать миноносцы с правой стороны, сказав, что он, со своей стороны, будет то же делать с левой.

Пока прибежал старший штурман, которому при атаке вахтенные начальники сдавали вахту, произошло следующее событие, которое я считаю крайне важным привести до тех подробностей, которые я помню.

Во-первых, вслед за открытием прожекторов мы и увидели, вдруг с левого же борта, немного впереди траверса, были пущены 2 ракеты из группы рыболовных судов, которые в большом числе и на различных расстояниях окружали нас. Почти одновременно с ракетами сигнальный кондуктор Повещенко и прислуга 75-мм орудия установленного на верхней палубе закричали в один голос: "виден четырехтрубный миноносец", а затем несколько голосов закричало вдобавок: "правее его еще один миноносец". К сожалению, я, находясь на правом крыле мостика и напрягая зрение в туман, чтобы различить, нет ли среди рыбачьих судов миноносцев, не имел возможности посмотреть на левую сторону, для чего пришлось бы перебежать на другое крыло. Артиллерийский огонь, согласно инструкции, должен был открываться по приказанию вахтенного начальника, а тот должен был отдать это приказание, только если он хорошо разглядит миноносец, чтобы ошибочно не расстрелять мирного купца, идя по пути коммерческих кораблей, но я миноносцев не видел и потому не приказал стрелять. Не стреляли также "Александр 3" и "Владимир Мономах".