Текст книги "КАРАТЭ-ДО: МОЙ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ"

Автор книги: Гитин Фунакоси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ПРОСТО ЖИЗНЬ

Тяжёлые утраты

Над далёкими полями Маньчжурии и Монголии уже собирались тучи войны, но над моей Японией небо было голубым и мирным. Жизнь шла своим чередом. Император, как и прежде, выполнял свои многочисленные обязанности.

Я готовился к показательным выступлениям по каратэ перед императором. Они должны были проходить в императорском дворце, и я был допущен на них в качестве одного из участников.

До сих пор я прекрасно помню все события того дня, когда я и несколько моих учеников исполняли каратэ ката в присутствии своего императора. Бедный окинавский юноша, который каждую ночь тайком ходил брать уроки в дом своего учителя, не смел даже во сне мечтать о столь высоком взлёте в своей карьере мастера каратэ. Но это произошло. Я был удостоен высочайшей чести исполнять каратэ ката перед императором. Мне было уже далеко за пятьдесят.

Я уже выступал перед императором ранее, когда он был ещё наследным принцем и посетил Окинаву во время своей поездки в Европу, но ситуация тогда была совсем другой. В то время каратэ было одним из наименее известных боевых искусств. Фактически, оно было совершенно неизвестным за пределами островов Рюкю. Теперь каратэ занимало своё почётное место среди других традиционных боевых искусств. Я отлично понимал огромную разницу между моим выступлением на Окинаве и этим выступлением в Токио, поэтому мне с трудом удавалось сохранять спокойствие.

После выступления меня пригласили на встречу с Тинда Сутэки, распорядителем императорского двора. Он сказал мне, что император хорошо запомнил выступление в замке Сюри и спросил, не тот ли самый человек выступает сейчас здесь, в Токио. Читатель может представить себе мои чувства, когда я услышал эти слова!

Тем временем наши мирные дни закончились. Когда разгорелся маньчжурский конфликт, Япония быстро стала готовиться к большой войне. Теперь количество учеников, приходящих в моё додзё, увеличилось ещё больше. После начала войны в Китае и начала Второй Мировой войны моё додзё уже не могло вместить всех молодых людей, желающих тренироваться. Так как занятия проходили во дворе и даже на улице, то я беспокоился, что стук кулаков по «макивара» будет мешать соседям.

Всё чаще ко мне приходили юноши и говорили, становясь передо мной на колени: «Сэнсэй, меня призывают в армию. Иду служить моей Родине и моему Императору!» Ежедневно, иногда по нескольку раз, приходилось мне слышать это от своих учеников. День за днём они старательно изучали каратэ, готовясь к рукопашной схватке" с ненавистным врагом, и верили, что способны на это. Действительно, мне рассказывали, что некоторые офицеры приказывали своим солдатам в случае невозможности применения винтовки или меча атаковать противника безоружными. Такая отчаянная атака в армии называлась «атакой каратэ».

Много моих учеников погибло в сражениях. Так много, что я потерял им счёт. Моё сердце было готово разорваться, когда я получал известие за известием о гибели таких многообещающих юношей. После каждого такого сообщения я оставался в опустевшем додзё один, устремляя свою молитву к душе погибшего ученика и вспоминал дни, когда он старательно занимался каратэ в моём додзё.

Как и многие другие, я и моя семья испытали личное горе, которое усиливалось тем, что становилось очевидным: Вторая Мировая война закончится поражением Японии. Когда весной сорок пятого года мой третий сын Гиго заболел и попал в госпиталь, я переехал вместе со старшим сыном в Койсикава. Пока я там жил, моё додзё было полностью разрушено во время воздушного налёта.

Я вспоминал о том, с какими любовью и щедростью оно было построено энтузиастами каратэ. Это додзё было воплощением их преданности боевому искусству, и его постройка казалась мне самым важным делом в моей жизни. Теперь за один миг его не стало.

Вскоре, как и ожидалось, произошла подлинная катастрофа: император подписал акт о безоговорочной капитуляции Японии. После этого в жизни столицы начался хаос, который был гораздо больше, чем я мог предполагать, поэтому я уехал из Токио в город Оита на острове Кюсю, куда ещё раньше бежала моя жена после начала битвы за Окинаву. Я надеялся, что вдвоём мы легче переживём эти трудные дни, а мне будет проще найти себе пропитание в провинции, чем в разрушенной, разорённой и голодной столице.

Но моя жизнь на Кюсю была совсем не такой, как я себе её представлял. В Оита было множество эвакуированных с Окинавы, но мы не имели родственников среди толпы беженцев. Не так уж хорошо было и с питанием: немного овощей, которые мы сами выращивали и морские водоросли, которые мы собирали на берегу моря. Моя жена была уже довольно старой женщиной и недолго сохраняла свой неукротимый дух.

Однажды она вдруг почувствовала, что ей стало плохо. Её уже давно изводила астма, которая теперь приобрела столь тяжелую форму, что она дышала с большим трудом. Я помню, что я сидел рядом с ней и вдруг увидел, как она приподняла своё измученное тело и повернулась лицом в сторону Токио. Её губы шевельнулись в беззвучной молитве. Потом она повернулась в сторону Окинавы, сжала свои дрожащие руки и прошептала другую молитву. Конечно же я догадался, о чём она думала: глядя в сторону Токио, она думала об императоре и императорском дворце, она думала о своих детях и внуках. Когда она смотрела в сторону Окинавы, то возносила свою последнюю молитву к духам предков прежде, чем присоединиться к ним.

Моя жена умерла. На протяжении многих лет, она делала всё возможное, помогая мне и поддерживая меня в моём служении каратэ. Ей в жизни всегда было очень трудно. Так было, когда я оставил её одну и уехал в Токио на рубеже своего пятидесятилетия. Так было, когда мы вместе жили на Окинаве. Мы были так бедны, что не могли пользоваться простыми жизненными благами, обычными для многих супружеских пар. Свою жизнь она отдала мужу, думающему только о каратэ, и детям.

Её исключительные достоинства произвели такое большое впечатление на жителей Оита, что для неё они пошли на весьма серьёзное нарушение своих старинных погребальных традиций. В местный похоронный дом разрешалось вносить только тела людей, родившихся в Оита. Тела всех других умерших передавались в морг города Юсуки. Деревенские священники решили изменить давним традициям и кремировать тело моей жены в местном похоронном доме. Такое исключение, было сделано ими впервые за всю историю деревни. Оно явилось трогательной данью её памяти, её исключительным человеческим качествам.

Поздней осенью 1947 года, захватив урну с прахом жены, я поехал в Токио, где собирался временно поселиться в доме у старшего сына. Разбитый поезд военного времени медленно тащился в Токио, останавливаясь на многочисленных станциях. К моему удивлению, на каждой станции меня встречали мои прежние ученики, которые приходили, чтобы выразить мне свои соболезнования. До сих пор я не могу понять, как они узнали, что я еду именно в этом поезде, как узнали о смерти моей жены? Помню, что я был очень тронут их вниманием. Слёзы неудержимо струились по моим щекам. Я только тогда до конца осознал свою потерю и понял, что моя жена умерла так же достойно, как и прожила свою жизнь.

Постижение сути

В последние годы я всё чаще и чаще слышу от людей выражения «каратэ саннэн гороси» или «каратэ гонэн гороси», означающие, что человек, получивший удар каратэка, неминуемо умрёт через три или пять лет после удара. Это кажется невероятным преувеличением, но доля истины в этом есть, и я хочу очень коротко пояснить, в чём тут дело.

Безусловно, совершенно неправильно было бы говорить, что, если вы ударите противника определённым образом, то он обречён на смерть в течение последующих трёх-пяти дет. Истина в том, что человек, получивший такой удар, если он не умер в момент удара, может умереть через несколько лет в результате последствий этого удара. Кроме того, некоторые удары каратэ могут способствовать сокращению жизни жертвы. В этом и заключается та маленькая доля истины вышеуказанных выражений.

Как родилось такое представление об ударах каратэ? Без сомнения, все мои читатели видели фотографии каратэка, разбивающего доски и черепицу голыми руками. Обычно первая доска или черепица остаются неповреждёнными, в то время, как следующая за ней разбивается. Доска, по которой действительно наносится удар, не имеет видимых признаков воздействия разрушительной силы. То же самое справедливо относительно ударов по телу человека: на поверхности тела вроде бы нет никаких следов, но внутренности могут быть серьёзно повреждены. Мы все слышали о случаях, когда человек, получив удар, не чувствовал боли или не придавал ей значения. Потом, через некоторое время, возможно через несколько лет, у него возникает боль, которая может увеличиваться. Вам следует всегда помнить, что нанесение таких ударов, как и разбивание досок и черепицы, далеки от подлинной сути каратэ-до.

Искусный каратэка легко может разбить пять досок одним ударом. Обычный человек, абсолютно ничего не знающий о каратэ, и прошедший специальную подготовку, сможет разбить три-четыре доски. Очевидно, мы не можем сказать, что в результате этого он пришёл к пониманию сути каратэ. Если этот человек попытается использовать полученное таким образом умение для нападения на других людей, то, скорее всего, потерпит поражение. Он преуспел в тренировке своих рук, но не понял сути искусства каратэ.

Я помню, когда я впервые приехал в Токио, столичная полиция была напугана сообщениями о том, что каратэ можно использовать, как опасное средство нападения. Сегодня люди не столь глупы. Несколько лет спустя, один высокопоставленный офицер полиции пожаловался мне: «Вы знаете, каждого, носящего пистолет или меч, можно арестовать, но оружием каратэка являются его руки и ноги, и мы не можем арестовать человека за ношение такого „оружия“. Прошу Вас предупредить юношей, которые тренируются в вашем додзё, чтобы они не использовали свои знания в дурных целях. В стране сейчас и без них много преступников!»

Я всегда сознавал, что если с моей помощью преступники изучат каратэ и, используя его, начнут калечить и убивать людей, моё имя будет навсегда покрыто позором. Сегодня я горжусь тем, что среди нескольких десятков тысяч моих учеников ни один не использовал своё умение вопреки закону.

Я всегда подчёркивал, что каратэ-до – это благородное искусство самозащиты, и оно никогда не должно служить средством нападения. «Будьте всегда осторожны в словах,– писал я в одной из своих первых книг,– потому что хвастливый человек наживёт себе много врагов. Никогда не забывайте старую пословицу: „Сильный ветер может сломать даже крепкое дерево, а ива склоняется под ним и остаётся совершенно невредимой.“ Главными ценностями каратэ являются благоразумие и скромность.»

Вот почему я учил своих учеников всегда поддерживать состояние боевой готовности, но никогда не использовать своё мастерство для нападения. Ни при каких обстоятельствах нельзя пускать в ход кулаки для решения личных споров.

Некоторые из самых молодых учеников, признаюсь, не соглашались со мной; они были уверены, что каратэ нужно использовать, если обстоятельства делают это совершенно необходимым. Я всегда старался доказать им, что это – совершенно неверное понимание истинной сути каратэ-до.

Каратэ используют только в том случае, когда решается вопрос о жизни и смерти. Но как же можно подвергать свою жизнь такой опасности, если нам отведено всего лишь несколько лет для жизни на земле? Нет, какими бы ни были обстоятельства, каратэ нельзя использовать для нападения. Чтобы моя точка зрения стала более понятной, я приведу пример с юношей, который очень короткое время посещал мое додзё в Мэйсэйдэюку и однажды решил испытать силу своих ударов ногами на собаке, охранявшей садик возле дома барона Мацудайра. Эта глупая попытка привела к тому, что собака очень сильно искусала его. Таков результат извращения сути каратэ. Я утверждаю, что настоящий каратэка должен прилагать все свои силы для того, чтобы не извращалась подлинная суть боевого искусства.

Хочется прокомментировать ещё одно хорошо известное выражение: «в профессиональной борьбе часто используется рубящий удар каратэ». Профессиональная борьба – это не тот предмет, о котором я могу говорить компетентно, потому что я знаю о ней очень мало или ничего. Я не люблю быть частью толпы, а потому никогда не хожу на матчи и смотрю их только по телевизору.

Этот знаменитый «рубящий удар каратэ» основное «оружие», которое использует Рикидо-сан, человек, наиболее тесно связанный с популяризацией профессиональной борьбы в Японии, за что я уважаю его. Я был совершенно поражён, когда он рассказал мне, что сам был борцом сумо и тренировался вместе с Тогава Юкио, который занимался в моём додзё.

Рикидо-сан изучал каратэ прежде, чем занялся профессиональной борьбой. Это показывает, как тщательно он изучал всё, относящееся к его профессии.

Когда я увидел по телевизору его знаменитый «рубящий удар каратэ», я понял, что это – ничто иное, как вариант известного в каратэ удара «сюто». Слово «сюто» означает "рука-мечь*, а название удара говорит о том, что рука используется, как лезвие меча, пальцы ладони при этом выпрямлены и плотно сжаты вместе.

Однако, несмотря на их очевидное сходство: «рубящий удар каратэ» и сюто – две совершенно разные техники. Когда я наблюдал за Рикидо-сан по телевизору, мне показалось, что руками он работает подобно мальчику, размахивающему бамбуковым мечом. Сюто в каратэ – это гораздо более опасное оружие: он подобен острому стальному мечу. Удар сюто, нанесённый по шее противнику может убить его на месте. Удар сюто по ключице легко ломает кость, и ладонь, как лезвие меча, может пройти сквозь тело противника. Этим ударом часто разбивают доски и черепицу.

«Рубящий удар каратэ» происходит от удара сюто, но опытный каратэка найдёт в них множество различий. В каратэ, например, рука редко поднимается выше головы, хотя начинающие делают это при исполнении ката, утверждая, что это помогает им добиться большей свободы движений. Подлинный мастер каратэ никогда не поднимает руки так высоко, как это делают борцы-профессионалы при выполнении «рубящего удара каратэ».

Кроме того, они наносят удар почти полностью выпрямленной рукой, а сюто наносится без широкого замаха. Физического движения при этом меньше в сравнении с «рубящим ударом каратэ», но сюто, конечно, более эффективен.

Путь к долголетию

Журналисты и врачи часто задают мне один и тот же вопрос: они хотят знать, как мне удалось практически добиться долголетия? Я всегда совершенно искренне отвечаю, что у меня нет секретного рецепта, кроме умеренности хотя мне уже девяносто лет, но у меня такое хорошее здоровье и такой бодрый дух, что не будет для всех сюрпризом, если я сегодня скажу, что, началась моя новая жизнь.

Да, умеренность! Я думаю, что, если я расскажу читателям о некоторых своих многолетних привычках, они более ясно поймут, как я смог дожить до такого возраста и сохранить активность. Как я уже упоминал в самом начале книги, родился я недоношенным, и поэтому мои родственники и соседи считали, что я не проживу и трёх лет. Теперь, девяносто лет спустя, я всё ещё продолжаю обучать каратэ и пишу книги, а мой ум занят мыслями о новых делах, как будто я прожил лишь половину своей жизни.

Давайте рассмотрим такой важный элемент, как питание. Я ем всегда экономно, никогда не наедаясь до насыщения. Овощи – важнейшая часть моей диеты. Хотя я люблю и мясо, и рыбу, но ем их немного. Я взял за правило не есть более половины рыбы и более одной тарелки супа за раз. Я думаю, что сдержанность в отношение еды – одна из главных причин того, что я сохранил превосходное здоровье. Я думаю также, что мне помогла привычка, которая у меня была всегда: есть горячую пищу летом и холодную – зимой. Например, я никогда не ем мороженное и шербет в жаркую погоду, как это делает большинство людей.

Что касается одежды, то я всегда одеваюсь легко. На Окинаве круглый год тепло, и необходимости в тёплой одежде нет, но даже здесь, в наши токийские зимы, я одеваюсь, как можно легче. Я никогда не пользуюсь для обогрева угольной жаровней или угольными обогревателями, никогда не применяю грелок или бутылок с горячей водой.

В течение всего года я сплю на татами с деревянной подставкой или соломенной подушкой под головой. Даже зимой я укрываюсь только одним одеялом и никогда не беру дополнительного. Моя семья была бедной, поэтому я рано привык к относительному аскетизму, а впоследствии никогда не находил достаточно веских причин, чтобы изменить привычный мне образ жизни. Сейчас я арендую квартиру на одном из верхних этажей многоэтажного дома. Всё это я делаю умышленно, потому что считаю, что подъём по ступенькам даёт прекрасную тренировку мышцам ног. Эта привычка тоже сыграла важную роль в сохранении отличного здоровья в течение многих лет.

Просыпаюсь я всегда рано. Полагаю, что мои юные читатели, которые хотят извлечь пользу из моих советов, удивятся, когда узнают, что проснувшись, я сам сразу же аккуратно сворачиваю одеяло и убираю свою постель в шкаф. Когда я жил на Окинаве, то никогда не позволял жене делать это за меня. Теперь я запрещаю делать это за меня своим детям и внукам. Я всегда придерживался правила: обслуживать себя самостоятельно, будь то уборка комнаты, проветривание постели или стирание пыли с книг. Я твёрдо убеждён в важности чистоты и сам делаю необходимую домашнюю уборку. Этого правила я придерживался всегда.

Поднимаясь, я сначала стираю пыль с портрета императора Мэйдзи в дворцовом платье, подаренного мне моими детьми, а потом с портрета Сайгё Такамори, выдающегося государственного деятеля и воина периода Мэйдзи, подаренного мне его внуком. Сайге Китиносукэ. После этого я прибираю комнату, выполняю некоторые ката, умываю руки и лицо, а потом сажусь завтракать.

Теперь, бывает, что я потакаю своим слабостям, чего никогда не позволяя себе в молодости: иногда немного вздремну перед обедом. Во второй половине дня я часто занимаюсь каллиграфией или чтением. Каллиграфией я, как правило, занимаюсь по просьбам учеников, которые, заканчивая университет, вступают на путь самостоятельной жизни и, уезжая на новое место, просят меня написать для них на память какое-либо пожелание.

Я занимаюсь каллиграфией с детства, но никогда до сих пор никому не разрешал готовить для меня тушь. Мои читатели должны хорошо знать, что японские каллиграфы пользуются палочками твёрдой туши, которую они растирают в каменной тушечнице с водой. Это длительный процесс, поэтому часто я выполняю просьбы моих учеников, лишь спустя несколько месяцев. Хочется верить, что они видят причину такой задержки не в моём преклонном возрасте!

Занимаясь каллиграфией, я не пользуюсь очками, но вынужден надевать их, читая письма, написанные ручкой и чернилами. Слух у меня пока острый, но, должен признаться, что зубы у меня уже не свои. Во время еды протезы меня не беспокоят, но при разговоре они иногда высвобождаются, и я боюсь, они могут вывалиться, поэтому я прижимаю их пальцами к дёснам, что не способствует внятности произношения. Надеюсь, что вскоре мне удастся купить себе новые и более удобные протезы.

Кроме всего этого, человек вряд ли сможет достичь моего возраста без внимания и заботы других людей. Иногда я упрекаю жён своих сыновей: «Предупреждайте ваших мужей, чтобы они были поосторожнее, отправляясь в город,– там на улицах так много машин и автобусов! Если с ними что-то случится, они уже не получат второй молодости.»

«Отец,– возражают они мне,– ну когда же Вы повзрослеете?»

Я никогда не был подвержен двум порокам – курению и пьянству. Ещё в молодости мои учителя каратэ советовали мне воздержаться от этих дурных привычек, и я всегда следовал их предостережениям. «Если ты находишься в одной компании с десятью, двадцатью или пятьюдесятью приятелями,– говорил мне один из учителей,– помни, что все они, напившись, могут превратиться в твоих врагов. Прежде чем выпить, всегда вспомни об этом.»

Одной из моих многолетних привычек является ежедневный приём ванны, но, в отличие от большинства моих соотечественников, я предпочитаю воду умеренно тёплую и не задерживаюсь в воде долго. В прошлом, когда я пользовался общественной баней, банщик предлагал мне массаж, но я всегда отказывался, потому что боюсь щекотки. И теперь в семье молодые так же предлагают мне сделать массаж, но я отговариваюсь тем, что хотя я и стар, но мышцы мои в превосходном состоянии.

И это действительно так, хотя, увидев меня гуляющим по улице, этого не подумаешь, поскольку до сих пор я использую «скользящую» походку, которую мы называли «суриаси» и которая была модной в дни моей юности. Молодые люди, не знакомые с этой старомодной манерой ходьбы, могут подумать, что у меня слабые колени, но они ошибутся.

Я хожу по городу совершенно один и свободно добираюсь, например, в город Камакура. Садясь в вагон или выходя из вагона, я не нуждаюсь в посторонней помощи и сожалею о том, что все университеты всегда присылают за мной машину, когда я отправляюсь читать лекции студентам. Я очень огорчился, когда, встретив на одной из прогулок своего бывшего ученика, был вынужден уступить его настойчивым просьбам и разрешил проводить меня до места назначения. Это, конечно, была огромная любезность с его стороны, но я не чувствую необходимости в каких бы то ни было провожатых, несмотря на то, что волосы мои седы, и лишь десятилетие отделяет меня от столетнего юбилея.

Гораздо большее сожаление вызывает у меня ослабление памяти. Иногда я забываю вещи или допускаю нелепые ошибки, например, выхожу не на той остановке. Однако, я думаю, что и молодые люди иногда совершают подобные ошибки, поэтому я отказываюсь считать их проявлением старости. Ошибки памяти распространяются и на учеников в отделениях каратэ различных университетов. Их там так много! Иногда я забываю не только их имена, но даже в каком университете они учатся. Пока они остаются студентами и носят студенческую униформу, задача решается сравнительно просто, но она очень усложняется, когда мои бывшие ученики по окончании учёбы одеваются в обычную «гражданскую» одежду.

Иногда те, кого я учил десятки лет назад навещают меня, приезжая в Токио. Конечно, они помнят меня достаточно хорошо, но ведь количество моих бывших учеников перевалило уже за тысячи. Очень часто я не знаю, что им сказать, и ищу единственное спасение в стандартной фразе: «Подумать только, как же вы выросли!»

После ухода гостей самые юные члены нашей семьи слегка подтрунивают надо мной: «Дедушка, ведь твой гость богатый и процветающий господин. Не думаешь ли ты, что не очень-то вежливо говорить ему, что он вырос, как ребёнку?» Тем не менее, я всегда рад приходу своих бывших учеников, которым очень благодарен за их помощь в распространении и развитии каратэ.

Одним из самых больших удовольствий для меня являются встречи с молодыми энтузиастами каратэ. Примерно пять лет назад я был приглашён в Симода такой группой энтузиастов. Я сел на поезд до Ито, а потом пересел на автобус. Когда юноши встречали меня, то, я думаю, они предполагали увидеть меня смертельно уставшим. С чуткостью и заботой они проводили меня в гостиницу, где была забронирована комната на первом этаже. Я попросил себе комнату на верхнем этаже, сказав управляющему, что там прекрасный вид из окна, и я лучше буду чувствовать себя там, когда проснусь. Управляющий был рад сделать мне одолжение, но у юных каратэка и служащих гостиницы возникло опасение, что я, спускаясь вниз, могу споткнуться и свалиться с лестницы. Мне пришлось продемонстрировать всем, что человек в возрасте девяноста лет ещё может самостоятельно подняться на верхний этаж и спуститься вниз.

Как я потом узнал, жители города предполагали, что мне по меньшей мере на двадцать лет меньше. Всё моё путешествие в Симода было очень приятным, но пригласившие меня, казалось, получили удовольствия гораздо больше, чем я. Вспоминая их улыбающиеся лица, которые были со мной всюду, я понял, что дело моей жизни далеко от завершения. Хотя каратэ-до прошло большой путь развития, оно ещё не достигло той популярности, о которой я мечтал. Тогда я понял, что должен идти вперёд по жизненному пути, пока не увижу завершения работы, начатой мною много лет назад.