Текст книги "Жрицы любви. СПИД"

Автор книги: Ги де Кар

Соавторы: Эрве Гибер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Бог есть любовь

Более двух часов подряд говорила Агнесса. Выслушав ее, Элизабет сказала:

– А теперь пойдем в часовню молить Бога о прощении.

И снова их объединила совместная молитва.

Агнессой овладело раскаяние:

– Господи, я знаю, что за всю оставшуюся жизнь не смогу искупить грехи этих нескольких лет, когда пренебрегла не только божественной, но и человеческой моралью. Знаю, что не заслужила такой милости, как любовь Джеймса. Но Ты, Боже, сам есть Любовь, так не откажи мне в искуплении любовью.

В молитве Элизабет звучала покорность воле Божьей:

– Господи, у меня нет права в чем-то упрекать сестру. На то воля Твоя, чтобы я помогла ей выдержать бесчестье, как Симон помог Тебе нести крест на Голгофу… За годы монашества я узнала, как Ты милостив; и простила сестру, зная, что она уже прощена Тобою. Господи, направь меня: Ты можешь наставить меня, как вести себя, чтобы помочь ей вернуться на путь праведный. Я готова пожертвовать жизнью ради нее. Научи, Господи! И да пребудет во всем воля Твоя!

Поглощенные молитвой, они почти не замечали оживления, царившего в церкви. Бригада «вредин» резво сооружала за алтарем леса под руководством Кавалериста, видимо, вспомнившего, что в Сомюре предпочитали скакать галопом.

– Что они делают? – тихо спросила Агнесса.

– Украшают церковь к твоей свадьбе.

– Они и не подозревают, что церемония не состоится…

– Это еще неизвестно, дорогая! Ведь Господь и не такие творил чудеса. Я уповаю на лучшее.

Из глубины церкви донеслись жалобные звуки фисгармонии.

– Мельхиор Сен-Помье решил, что нельзя сопровождать такую прекрасную свадьбу звуками хриплой фисгармонии! Он попросил слепого старика, бывшего настройщика, исправить ее. Можно не волноваться: через три дня из фисгармонии польются райские звуки! Все будет как полагается!

– К чему теперь все эти хлопоты? Почему бы не сказать им все?

– Если церемония, которой они так ждут, не состоится, это будет настоящей драмой для всех стариков, которые любят тебя и сразу признали твоего жениха.

Когда они вышли во двор, их догнал Мельхиор де Сен-Помье, готовившийся через три дня наполнить своды часовни священной музыкой…

– Я сбежал с хоров, чтобы узнать мнение мадемуазель, – он поклонился Агнессе, – по очень серьезному вопросу. Капитан, ваш будущий супруг был так мил с нами, что хочется сделать ему сюрприз… Обещайте ничего ему не говорить!

– Обещаю! – сказала Агнесса, пытаясь улыбнуться.

– Так вот, когда после обряда вы выйдете из церкви, хор прямо у входа встретит вас пением единственного американского гимна, который может соперничать – в очень малой степени, разумеется, – с нашей доброй старой «Марсельезой» – «Гимн Соузы». Что вы на это скажете?

Агнесса так разволновалась, что не находила слов для ответа. Элизабет пришла ей на помощь:

– Прекрасная мысль! Нисколько не удивлюсь, что она пришла вам в голову, маэстро!

– Я долго думал, что выбрать, и решил, что для офицера больше всего подходит именно такой бравый гимн. У него есть еще одно преимущество: его можно петь в полный голос, и не будет заметно, если кто-то сфальшивит. К сожалению, такое случается часто. Особенно среди дам. Мы уже несколько раз репетировали, и, знаете, – получается! Самое трудное – заставить их выучить английские слова…

– Неужели вы споете по-английски? – спросила пораженная Агнесса.

– Не думаете же вы, что мы собираемся нанести оскорбление блестящему офицеру американского флота, исполнив для него гимн по-французски?

И, отбросив назад свою гриву величественным движением головы, каким он привык производить впечатление на «невежественную толпу», Мельхиор продолжал:

– Окажись мы у него на родине, неужели нас не порадовал бы знаменитый военный марш «Самбр-э-Мёз», исполненный по-французски!

– Но где же вы раздобыли английский текст? – спросила заинтригованная Элизабет.

– Иногда полезно быть знаменитым артистом! В квартале Сен-Мартен, излюбленном месте музыкантов, меня еще все знают. Стоило только появиться там, как они из кожи вон лезли, чтобы мне угодить. Они раздобыли один-единственный экземпляр марша Соузы на английском языке, изданный в Лондоне Эпеллом в 1913 году! И в каком жутком состоянии! Месье Раймон переписал его в тридцати экземплярах для всех певцов хора. Уж писать-то он мастак, не зря в банке работал!

– Передайте мое огромное спасибо и месье Раймону, – прошептала Агнесса.

– Не знала, что вы говорите по-английски, месье де Сен-Помье, – сказала Элизабет.

– Я, сестричка? Да я в нем ни бельмеса не смыслю! Да и никто из певцов не говорит по-английски. Не забудьте, что наше поколение еще застало время, когда по-французски говорил весь мир. А сегодня, как это ни глупо, французский уступил место английскому!

– А как же быть с произношением, месье де Сен-Помье? Как же вы научите певцов, если вы сами им не владеете?

– В пении произношение не так уж существенно. Самое главное – мелодия! И я вам гарантирую, что красоту марша Соузы оценит каждый! Но все-таки сестра Кейт дала нам кое-какие советы.

– В таком случае, – заключила Элизабет, – я спокойна за уши Джеймса. Все будет идеально.

– За «идеально» не поручусь, – ответил Мельхиор де Сен-Помье, – но красоту гарантирую.

И он удалился, безусловно считая, что последнее утверждение в комментариях не нуждается.

Элизабет подождала несколько секунд, а потом спросила сестру:

– Ты примирилась с Господом?

– Мне кажется, да…

– Я была в этом уверена! Он не так суров, как считают те, кто Его не знает. Ты переночуешь у нас.

– А можно?

– Уверена, что Преподобная Мать Настоятельница разрешит. Скажу ей, что перед свадьбой тебе хочется ненадолго уединиться здесь, да так оно и есть. Она это одобрит. Но у нас нет отдельных комнат, и тебе придется спать в общей спальне с другими сестрами. Наверное, мы с тобой последний раз в жизни ляжем спать в одной комнате. Помнишь, как было раньше? Нам никак не удавалось уснуть, если мы не были вместе!

– Спасибо за все, что ты делаешь для меня, Элизабет.

– Пока еще благодарить не за что! Но сегодня ночью я помолюсь святому Иосифу, я уверена, что к утру он найдет способ передать мне волю Господню! Он такой же прекрасный дипломат, как и Мельхиор де Сен-Помье. Ты не обедаешь с Джеймсом сегодня вечером?

– Нет.

– Тем лучше.

– Ужасно не хочется возвращаться на улицу Фезандери!

– И не думай об этом! Хотя этот страшный субъект и сказал, что вернется только завтра за так называемым «выкупом», я не верю ему! Лучше оставайся под нашей защитой. Никто тебе здесь не станет досаждать, а если такой вдруг найдется, то целая армия выступит на твою защиту! Ты не знаешь наших стариков и старух: скажи им сегодня вечером, что их большому другу Агнессе, которая так баловала их при каждом своем посещении, угрожает опасность, как у них найдутся силы защитить тебя! А если выяснится, что дело дрянь, я выставлю ударную бригаду «вредин» под командой Кавалериста.

Прозвучал гонг.

– Час вечерней трапезы, – сказала Элизабет. – У нас обедают рано: старики как дети, они нуждаются в длительном отдыхе. Пойдем.

Вставали в монастыре тоже рано.

После заутрени Элизабет спросила сестру:

– Сколько времени ты не принимала причастия?

– С тех пор, как сошлась с этим негодяем.

– Господь поможет тебе вырваться из его когтей. Думаю, что святой Иосиф отлично справится с миссией заступника… Назначенный срок истекает сегодня в три часа дня?

– Да.

– Тогда слушай меня.

Они вдвоем долго прогуливались по саду. Теперь они поменялись ролями: говорила в основном Элизабет. Под конец она спросила:

– Твоя машина у ворот?

– Да.

– Поедем вместе в два часа.

– Мне страшно.

– На все воля Божья. До самого отъезда мы будем вместе и ты поможешь мне в повседневной работе. Даже сегодня я ни в чем не отступлю от своих привычек. Начнем с мужского лазарета. Ты лучше представишь себе мои обязанности. И потом, живя в Сан-Франциско, как-нибудь вспомнишь: «Знаю, чем сейчас занимается Элизабет: она ухаживает за «хрониками» и пытается время от времени поразить папашу Константина мастерской игрой в домино…» А когда устроишься там, то пришлешь мне длинное письмо, где подробно опишешь свой день, час за часом. Тогда и я смогу, ухаживая за стариками, сказать себе как-нибудь: «Сейчас Агнесса готовит завтрак. Потом она пойдет за покупками…» Может быть, наступит день, когда я скажу себе: «А сейчас она учит своего ребенка утренней молитве». Каждая из нас будет знать, о чем думает другая, и никакое расстояние не помешает. И мы все время будем чувствовать связь друг с другом. Твои заботы станут моими заботами, мои молитвы – твоими. Нас, близнецов, не разлучить… Что ж, пошли в лазарет.

А тем временем месье Боб, сидя в большом кресле в гостиной на улице Фезандери, несмотря на привычное хладнокровие, все-таки слегка нервничал. С самого утра он не мог решить, какой способ действия наилучший. Может быть, стоит прийти с некоторым опозданием? Пусть лучше Агнесса первая явится в назначенный час. А не запросил ли он слишком крупную сумму? Такую не так-то легко найти сразу, и пусть даже она и найдется, где гарантия, что заинтересованным лицам будет легко с ней расстаться? Да и как знать, какой финт выкинет американец? Вдруг морячок не поддастся на шантаж и применит силу? Вполне вероятно, что он в какой-то степени представляет себе, что к чему, – ведь до сих пор исправно давал деньги. Боб делал ставку на страх англосаксов перед скандалами и на желание Агнессы как можно дольше скрывать свое прошлое.

Тем не менее, почему бы не предположить, что Джеймс все-таки встрянет в эту историю, и Боб представил себе, как тот входит вместе с Агнессой, опустив правую руку, сжимающую револьвер, в карман кителя, а левой поддерживая свою перепуганную невесту? Бобу даже пришла в голову мысль пригласить сюда одного-двух приятелей, но тогда пришлось бы делиться с ними долларами, да и потом он привык действовать в одиночку.

Взвесив все, он решил, что можно не бояться скандала; но на случай осложнений лучше явиться первому: тогда не рискуешь угодить в западню, хватит времени подготовиться, а там будет видно…

Вот почему за час до условленного срока Боб расположился в большом кресле с заряженным револьвером в кармане, поставив коробку сигар и виски на журнальный столик. Он устроился так, чтобы сразу увидеть входящего, как только приоткроется дверь, и, в случае неприятного сюрприза, действовать быстро. Реакция у него что надо! В конце концов, в собственном доме можно позволить себе разрядить револьвер в опасных незваных гостей. Если даже дойдет до суда, его оправдают: ведь налицо явная самооборона.

Целый час ожидания показался бесконечно долгим. Ведь он привык, что женщины охотно идут навстречу его желаниям. Он чувствовал себя весьма неуютно, так как к беспокойству примешивалась еще и досада.

Он хлопнул одну за другой пару рюмок виски. Все напоминало о том вечере, когда умерла Сюзанна. Тогда они вместе выпили – и разве не это помогло ей легко и быстро умереть? Но сегодня дело обстояло иначе. Агнессу нужно освободить по-иному, а заодно и самому от нее избавиться – в печенке у него сидит эта девка!

Без десяти три: Боб наливает еще одну рюмку виски. Уж сегодня-то вечером в Ангиене он отыграется! Весь зал, все казино соберется вокруг него!

Без пяти три… Боб гасит сигарету. Револьвер наготове. Боб чувствует себя натянутым, как пружина.

Часы бьют три. В замке поворачивается ключ, тихо открывается дверь…

Элизабет вошла без робости, но и без излишней смелости, смиренная, но спокойная и уверенная в себе, какой бывала, собирая пожертвования для дома престарелых. Она обвела безразличным взглядом изящную обстановку квартиры, где ничто не привлекло ее внимания.

Наконец она заметила мужчину, специально занявшего позицию, позволявшую увидеть вошедшего, самому оставаясь незамеченным. Остановившись, она обратила на него свой ясный и безмятежный взор, молитвенно соединив руки.

Месье Боб, ничего не понимая, таращил глаза… Монахиня – здесь! И эта монахиня… Агнесса! Не американец, не полиция, а… монахиня! И подумать только, да ведь это Агнесса, шлюшка Агнесса!

Придя в ярость, он снова обрел дар речи.

– Что это значит? – заорал он. – Что за маскарад?

– Это не маскарад, – тихо ответила Элизабет.

Он хотел подойти к ней, но его парализовал вид монашеского облачения. С дрожащими губами он продолжал:

– Ты чокнулась?

– Нет, у меня совершенно ясная голова.

– Так какого же черта ты так вырядилась?

– Теперь я всегда буду носить это одеяние.

– Смеешься надо мной?

– Разве не видно, что я говорю серьезно? Я отреклась от мира, и мир не властен надо мной.

Какая бы ни была эта монахиня – настоящая или мнимая, она явно действовала Бобу на психику. От нее веяло чистотой, смущавшей сутенера. Конечно же, это Агнесса, но как она далека, не похожа на ту, с которой он расстался сутки назад! Может, ее лицо кажется тоньше и прозрачнее из-за белого чепца? Бобу стало не по себе, как бывает порой с богохульниками при виде святыни. Но он быстро взял себя в руки:

– Завязывай, Агнесса! Скидывай это тряпье! На тебя смешно смотреть!

– На мне платье монахини-благотворительницы, которое она надевает, став невестой Христовой.

– Так чья же ты невеста – американца или Иисуса?

– Я невеста Христова, – ответила она с восторженной улыбкой.

– А почему бы тебе не выйти замуж за Бога-отца?

– Я целиком принадлежу Господу. И вы не властны надо мной. Такую одежду носят все сестры моей общины.

– И много их, таких сестер?

– Несколько тысяч…

– Всего-то! И все раскаялись, конечно же! И все обручились с Господом? Черт возьми, у твоего супруга целый гарем! С ним не сравнится ни один из моих приятелей!

– О, да, вы правы.

– Ну и ас! Как это он поспевает присматривать за всеми вами?

– В этом нет нужды. Мы покоряемся ему добровольно. Мы любим его.

– Он вам тоже «покровительствует»?

– Да, он нас защищает.

– А как зовется твоя так называемая «община»?

– Община сестер-благотворительниц… Даже неверующие относятся к нам с уважением.

– Сестры-благотворительницы! Ну знаешь, милочка, завязывай! Поиздевалась над монашенками, вырядившись в их одеяние, и будет! Шлюха шлюхой и останется. Окажу-ка я лучше услугу настоящим сестрам и избавлю их от такого пополнения. Это все равно, как если бы я напялил сутану и отправился в игорный дом в Ангиене. Хорошенького понемножку!

В его тяжелом стальном взгляде, затуманенном алкоголем, сверкнули искры безумия. Он протянул руки, стараясь вцепиться в эту черную фигуру, но бессильно уронил их.

Элизабет молитвенно соединила руки, и он увидел висящие на них четки.

– Боже! Сжалься над этим несчастным! – прошептала она.

– Сжалься! – взревел сутенер. – Оставь свою жалость при себе, идиотка! Одного этого слова хватит, чтобы вывести меня из терпения. Да пойми же, я тебе шею сверну, уничтожу, если захочу!

– Только Бог распоряжается жизнью своих созданий, Бог, сотворивший нас.

– Долго ли еще будет продолжаться эта комедия? – завопил Боб в ярости. – Меня не проведешь. Даю тебе полминуты, чтобы снять этот костюм, иначе я сам сорву его!

Элизабет подняла руки, храня спокойствие перед безумцем, чьи глаза метали молнии:

– Вы не тронете меня.

– Мало я тебя тискал за эти три года! А полчища клиентов, которые тебя лапали со всех сторон! И она еще рядится монахиней! Тоже мне нашлась – девственница и мученица!

Элизабет дрогнула перед натиском грубости.

– Я бы не желала для себя иной участи.

А Боб продолжал злобно измываться:

– Ты что, будешь обслуживать клиентов в таком виде?

От подобных выпадов Элизабет бледнела все сильнее.

– Не богохульствуйте, – сказала она скорбно.

– Да, может, какие-нибудь извращенцы и клюнут! Мадам постриглась. Мадам больше не красится. Да, это действительно попахивает каким-то вывихом! Смотри-ка, ты меня возбуждаешь своим нарядом. Я человек без комплексов и не прочь отведать запретных радостей!

Он вплотную придвинулся к ней, и лицо его скривила звериная гримаса.

– Не прикасайтесь ко мне! – прошептала Элизабет сдавленным от ужаса голосом.

– Мадам привередничает! Мадам забыла ласки своего Боба? Ну, хватит: в постель, милочка! Сама знаешь, что никто не мог заставить тебя так стонать от наслаждения, как я! Что вам, потаскухам, еще надо? Марш в постель!

Он схватил Элизабет за руки, сорвал четки, бросил на пол и потащил ее в спальню, к постели.

– Да, моя красавица… Сейчас увидишь, как я тебя успокою! Попросишь еще повторить! Ты меня классно возбуждаешь своим маскарадом! Хочу поиметь Агнессу-монашенку!

Агнесса ждала у Порт-Дофин в кафе «Сюлли».

Она в точности исполнила все, что предложила Элизабет в саду на авеню-дю-Мэн. Этот план сначала показался чистым безумием, но затем она согласилась с аргументами монахини:

– Есть лишь один-единственный способ окончательно избавиться от негодяя – я пойду к нему вместо тебя… Ты говоришь, он ничего не знает обо мне?

– Ничего. Когда мне казалось, будто я люблю его, часто хотелось рассказать обо всем, но каждый раз какой-то тайный голос останавливал меня.

– Голос свыше… Единственный проблеск разума среди безумия, в котором ты жила! А, кроме Джеймса, говорила ли ты обо мне еще кому-нибудь?

– Нет. Даже Жанине.

– Той девушке, с которой подружилась?

– Да.

– Итак, во второй половине дня отправимся вместе. Есть ли неподалеку от твоего дома какое-нибудь кафе или даже бар – раз уж ты привыкла, к несчастью, к подобным заведениям, – куда этот тип не имеет обыкновения заглядывать и где ты можешь подождать полчаса?

– Есть – кафе «Сюлли». На Порт-Дофин. Я там ни разу не была. У него хорошая репутация.

– Оставишь где-нибудь машину, чтобы он не смог заподозрить, что ты там. У тебя, конечно, есть ключ от квартиры на улице Фезандери?

– Да!

– Приедем за полчаса до назначенного часа. Думаешь, он может быть там?

– Конечно, нет. Он до болезненности точен: раз назначил на три часа, значит, его ключ повернется в замке ровно в три. Не раньше!

– Когда ты откроешь дверь, я войду в квартиру, а ты останешься ждать меня в «Сюлли».

– А что сделаешь ты?

– Встречу месье Боба в назначенный час. Он не знает, что мы близнецы, и примет меня за тебя… Не беспокойся, я воспользуюсь тем, как он удивится, увидев «тебя» в монашеской одежде. И спокойно заявлю, что отрекаюсь от мира и мирской суеты, чтобы посвятить остаток жизни бедным и больным. Бог простит мне эту ложь… Но, – прибавила она вдохновенно, – у меня такое чувство, будто я не лгу…

Агнесса в тревоге соединила руки – точь-в-точь как Элизабет.

– Ты встретишься с самим сатаной, – сказала она.

– С Божьей помощью…

Они спали в соседних постелях. Вместе отстояли мессу. Вместе приняли причастие. Как ни был велик ее страх за Элизабет, Агнесса все же хранила строгое спокойствие, какое обретаешь только в монастыре: она вверилась Божьей воле и уповала на Элизабет, чья святость, она верила, способна сотворить чудо. Замысел, который показался бы безумным или наивным еще два дня назад, больше не пугал. Она чувствовала, что подчиняется высшей воле. Джеймс представлялся далекой и второстепенной целью: ведь главное – побороть зло. Вот почему она дала убедить себя сестре-благотворительнице и согласилась на благочестивую комедию, которую та собиралась разыграть.

– Убеждена, что уже через полчаса ты меня снова увидишь в «Сюлли», – сказала Элизабет. – А потом вместе поедем в штаб к Джеймсу.

Как только она ушла, Агнесса потеряла покой. В какую пропасть она толкнула сестру! Она закрыла глаза и стала мысленно молиться. Она отгоняла страшные мысли, полагаясь целиком на Господа… Иисус… Элизабет… Ничего другого нет на свете. Иисус… Элизабет…

Прошло полчаса, но монахиня не возвращалась. С каждой новой минутой возрастали мучения Агнессы. Прошло еще четверть часа… Значит, дело осложнилось, и Элизабет заблуждалась в своей святой наивности, будто можно побороть Демона. Агнесса поняла, какую неосторожность они допустили, она горько упрекала себя за то, что согласилась на авантюру. Чем больше она размышляла, тем яснее становилось, какая допущена глупость – безумная глупость: это надо же – вообразить, будто на месье Боба произведет впечатление облачение монахини!

Прошел час.

Агнесса вышла из «Сюлли» и бросилась на улицу Фезандери. Она чувствовала, что должна срочно вмешаться, прийти на помощь сестре… Взбежав по лестнице, она остановилась на площадке у дверей квартиры и, приложив ухо к двери, прислушалась: ничего. Агнесса достала ключ и тихо открыла дверь. В гостиной никого не было, но взгляд Агнессы упал на предмет, валявшийся на ковре, – четки Элизабет. Дрожа, она подняла их, как реликвию. Дверь спальни была закрыта. Агнесса снова прислушалась – ни звука. Дрожа мелкой дрожью, она открыла дверь и застыла на пороге. Она не сразу осознала, что видит распростертое поперек кровати тело Элизабет. Ее остекленевшие глаза смотрели в потолок. Агнесса коснулась ее лица, волос, черной шали… Она упала на колени, похолодев от ужаса, Агнесса едва нашла в себе силы склониться к груди сестры: сердце не билось.

– Не может быть! – прошептала Агнесса, убитая горем.

Она сжимала холодные руки сестры, обливаясь слезами.

– Не может быть, – твердила она, рыдая и не находя других слов.

Она даже не пыталась представить себе происшедшее: невозможно было объединить Боба и чистый облик Элизабет, неподвластный силам тьмы. Душа ее уже отлетела в область вечного света…

Агнесса долго молилась. Странное спокойствие овладело ею. Умиротворенная, она, наконец, нашла в себе силы подумать о мирском и огляделась вокруг.

Царящий вокруг беспорядок говорил о том, что месье Боб растерялся после содеянного и скрылся, не пытаясь инсценировать самоубийство. Преступление налицо. Нельзя же задушить себя без посторонней помощи. Человек, обычно просчитывавший все варианты и выбиравший самый выгодный, потерял самообладание. Все подтверждало, что убийца он, и главное доказательство – его бегство.

Агнесса снова преклонила колени перед постелью, моля Бога помочь ей и направить ее. Сейчас она думала уже не столько о сестре, сколько о смысле и обстоятельствах ее жизни. Убийство скромной монахини-благотворительницы, целиком посвятившей себя служению бедным, скромно отступившей на второй план, неприметной в течение всего своего короткого земного существования, – это убийство неизбежно влекло за собой драматические человеческие и социальные последствия. Что будет с бедными стариками, для которых сестра Элизабет стала последним лучиком солнца в царстве тьмы, последней надеждой в этом мире?

Но не только старики пострадают из-за гибели Элизабет; она болезненно скажется и на всей Общине! Какой лакомой добычей для прессы, падкой на всякие ужасы, станет это чрезвычайное происшествие! Всеобщее внимание будет привлечено захватывающим дух заголовком: «Монахиня-благотворительница задушена в квартире сутенера»… Вот это настоящая сенсация! Начнут смаковать все детали, упиваться скандалом, в который втянут и дом престарелых с авеню-дю-Мэн; благороднейший религиозный Орден окажется скомпрометированным. Противники церкви получат повод для зубоскальства. Агнесса представляла себе их враждебные выпады: «Посмотрите, как далеки от святости эти монахини! Они ведут себя похуже других женщин, ханжески прикрываясь монашеским одеянием! Только не вздумайте убеждать нас, будто сестра Элизабет задушена сутенером без всякой на то причины. А что она у него делала? Наверняка это убийство – сведение счетов! Должно быть, она была его любовницей! Отдавала ему деньги, пожертвованные на бедных!..» Нет, нельзя допустить подобный скандал.

Агнесса поняла, что долг повелевает избежать скандала во что бы то ни стало; надо действовать, не откладывая.

В приливе какой-то странной энергии она принялась за работу. Казалось, тайный голос, столько раз помогавший в трудные минуты, по-прежнему направлял ее: «Ты не ошибаешься, Агнесса… то, что ты собираешься сделать, совершенно необходимо. Это – твой долг передо мной: я спасла тебя своей жертвой. Настал твой черед».

И Агнесса заспешила…

Она открыла ящик, взяла оттуда тонкие перчатки, надела их, чтобы отпечатки ее пальцев не обнаружили рядом с отпечатками пальцев убийцы… Затем старательно и хладнокровно раздела сестру… Встав на колени перед трупом, она прошептала:

– Прости меня за то, что я сейчас сделаю, Элизабет…

Сняв с нее чепец, она почувствовала волнение при виде коротко остриженных волос сестры. Вдруг она ясно осознала, что, расставшись со своими золотыми кудрями, сделала первый шаг навстречу сестре и делу, которому та посвятила жизнь. Она поступила так под действием какой-то высшей силы. Стремясь к физическому сходству с сестрой, она явно пыталась уподобиться ей и морально. И, наконец, она поняла, что милосердие Божие никогда не оставляло ее полностью.

Она выбрала один из костюмов и одела в него Элизабет: именно в этом строгом костюме она бывала на авеню-дю-Мэн, и сестра говорила ей:

– Всем твоим туалетам я предпочитаю этот черный английский костюм!

Кто знает, может, сестра-благотворительница представляла себе и то, какая монахиня вышла бы из Агнессы, укажи ей Господь этот путь.

Костюм пришелся впору, ведь у сестер были одинаковые фигуры. Потом, сняв свою одежду, Агнесса облачилась в монашеское одеяние сестры. И вот уже в комнате нет никого, кроме монахини, охраняющей тело молодой женщины…

Сколько времени ушло на все это? Три четверти часа, может, чуть больше. Какая разница! Превращение мертвой в живую и живой в мертвую было полным, идеальным, окончательным. Лицо Агнессы, обрамленное белым чепцом, дышало покоем. В последний раз взглянув на себя в зеркало, она поняла, что тоже распростилась с миром. Никогда больше не носить ей другой одежды. Жертва Элизабет не бесполезна: на смену ей придет сестра. С тем же спокойствием мнимая сестра Элизабет подошла к шифоньеру, достала из шляпной коробки спрятанное ею письмо Прокурору Республики и сожгла его: необходимость заявлять на месье Боба отпала.

Вернувшись в гостиную, она сняла телефонную трубку:

– Полиция? Срочно приезжайте! Совершено преступление, улица Фезандери, номер… четвертый этаж…

Оставалось только ждать; встав на колени перед постелью, она перебирала четки, поднятые с ковра, время от времени повторяя:

– Сестричка, заступись за меня перед Господом, чтобы он позволил мне во всем походить на тебя…

Вскоре прибыла полиция. Вслед за первой группой полицейских подкатили машины уголовного розыска. Все были поражены, обнаружив здесь монахиню-благотворительницу, охранявшую тело убитой сестры. На смену удивлению пришло почтение.

Агнесса назвала свое имя:

– Сестра Элизабет из монастыря на авеню-дю-Мэн…

Установить ее личность было нетрудно.

Новость о смерти Агнессы распространилась по дому престарелых и вызвала всеобщее потрясение. Возможно ли, чтобы погибла та, чью свадьбу собирались праздновать через два дня? Никто, кроме Настоятельницы, не знал обстоятельств драмы.

А на улице Фезандери продолжалось следствие.

– Можете рассказать нам, сестра, как это произошло?

– Я ничего не видела, господин инспектор! Я нашла бедную Агнессу в том виде, в каком вы ее видите сейчас.

– Вы договорились встретиться?

– Да. Нам надо было уточнить некоторые детали ее бракосочетания, которое должно было состояться послезавтра в нашей часовне.

Она упомянула все то, что можно было назвать – ни слова больше. Теперь полиция будет знать об обручении и предстоящей свадьбе с американским офицером.

– У вас есть ключ от квартиры, сестра?

– Нет. Я здесь раньше никогда не бывала. Но из-за свадьбы…

– Кто же открыл дверь, когда вы позвонили?

– Никто… мне не пришлось звонить, дверь была открыта. Это меня сразу удивило. Я вошла… Кроме Агнессы, здесь никого не было.

– Значит, убийца в спешке даже не успел закрыть за собой дверь… Подозреваете ли вы кого-нибудь?

– Да.

За этим категорическим ответом последовало молчание…

– Расскажите, сестра. Все, что знаете.

И мнимая Элизабет рассказала о том, как накануне к ней пришла «покойная Агнесса» и поведала о существовании некоего месье Боба, о котором до того дня ничего не рассказывала… Она говорила, а инспектор заполнял протокол. Когда она замолчала, он сделал вывод:

– Очень похоже на сведение счетов.

Затем обратился к одному из сотрудников и спросил:

– Вы еще не получили результаты проверки отпечатков пальцев?

– Пока нет.

– Соедините меня с отделом.

Он взял трубку.

– Алло! Это ты, Дювре? Посмотри-ка в картотеке, нет ли там материалов о некоем Робере, по кличке «месье Боб», который выдавал себя также за Жоржа Вернье, коммерсанта, специализирующегося на импорте и экспорте? Перезвони мне сюда.

– А что это за картотека? – с наивным видом спросила монахиня.

– Ну, разумеется, сестра, это не по вашей части! Специальная картотека содержит сведения о представителях преступного мира, в ней много имен… Но вернемся к преступлению: итак, у вас создалось впечатление, что Боб задушил вашу сестру, потому что пришел в ярость от того, что она собиралась оставить его, выйдя замуж за американца?

– Да, это так…

– Вполне вероятно, но пока еще не факт. Если этот человек не новичок в своем деле, как вытекает из вашего рассказа, – он не мог так поступить. Зачем ему подвергать себя подобному риску? Такие люди предпочитают действовать осторожно. И никогда не оставляют улик! Разве что он совершил это в припадке слепой ярости? Вот единственно возможное объяснение. Как вам кажется, сестра, Агнесса сильно любила своего жениха?

– Да, и мечтала освободиться из-под власти Боба. Благодаря замужеству с американским офицером эта цель едва не была достигнута.

– По-видимому, месье Боб угрожал ей. Не исключено также, что он просто хотел наказать вашу сестру… Но довольно-таки неуклюже взялся за дело… У вас есть фотография сестры?

– Нет.

– Вероятно, у вас нет и фотографии ее сожителя?

– Какое отвратительное слово, господин инспектор!

– Знаю, сестра. Но если судить по вашему рассказу, то кем еще мог быть для нее месье Боб в течение трех лет? Представляю себе, как ужасно обнаружить такой обман со стороны родной сестры, которой полностью доверяешь с раннего детства!

– Агнесса никогда не обманывала меня… Просто она боялась меня огорчить и потому ничего не рассказывала раньше.

– Может быть… Поставьте себя на ее место: нелегко ведь признаться сестре-монахине, да к тому же и единственной родственнице, что ведешь такую жизнь! И то, что она наконец решилась на это вчера вечером, за двое суток до свадьбы, свидетельствует, что она дошла до последнего предела и чувствовала себя затравленной «покровителем»… Как жаль, что ей не достало мужества рассказать обо всем раньше, сестра! Скольких бы неприятностей избежали мы все, и в первую очередь вы!

– Не говорите обо мне. Мое сердце знает, что Агнесса – всего лишь жертва.