Текст книги "В кругу королев и фавориток"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

По рассказам хрониста, «в последние десять дней осады на улицах города можно было видеть несчастных людей, которые вследствие сильного голода ели дохлых собак в сыром виде, прямо на улицах; к сожалению, происходило не только это, но и более ужасные вещи, о чем невозможно рассказывать без ужаса: умирающие от голода ландскнехты ловили на улицах детей и пожирали на месте, впиваясь зубами точно волки».

«Особенно надо отметить, – добавляет автор, – что один ребенок был съеден в особняке в Палезо и двое детей в особняке в Сен-Дени»…».

Одного трактирщика арестовали и повесили за то, что он подавал своим клиентам жаркое из человечьего мяса. Каждый день он убивал кого-нибудь из своих соседей и включал его в меню. И можно не сомневагься, его заведение не пустовало.

Узнав об этих достойных сожаления событиях, духовенство возмутилось. И было отчего. Ведь нельзя не признать крайне странным такое проявление любви к ближнему, когда речь идет о ближнем в виде жаркого…

* * *

Поняв, что ему не одолеть парижан голодом, Генрих IV решил однажды подвергнуть город пушечному обстрелу. Добрых четыре сотни ядер обрушились на улицы Сент-Оноре, Сен-Дени, но по какой-то невероятной случайности ранили только одного человека. Любопытно, правда, что тот самый человек, которого пушки уложили на мостовую, был господином Гийомом де Ребуром, отцом бывшей любовницы короля. Судьба обожает причудливые фантазии. у Надо сказать, пушечные ядра подействовали на моральный дух парижан не больше, чем голод, и Генрих IV начал скучать. К счастью, вскоре его ждало вполне оздоравливающее тело и душу развлечение. Однажды молодая монмартрская аббатиса Клод де Бовилье послала просить его обеспечить защиту ее заведению. Он удовлетворил эту просьбу немедленно. Через несколько дней после этого, как рассказывает Соваль, «она явилась лично поблагодарить его и высказала ему слова одобрения с такой искренностью, что Наваррец, отметивший про себя явную привлекательность аббатисы, не мог смириться с тем, что она опять затворится в своем монастыре» [37]37
  Галантные похождения французских королей, 1752.


[Закрыть].

Он оставил ее у себя и обучил таким вещам, которые не были предусмотрены уставом Ордена и потому неведомы ей, но которые она нашла очень приятными. Клод де Бовилье пошла в монастырь не по призванию. Она была из тех девушек, которых набожные родители заставляют постричься в монахини, чтобы добиться для семьи божьего благословения. Так что, становясь любовницей короля, она не испытывала никаких угрызений совести… [38]38
  По странной иронии судьбы эта молодая монахиня, оказавшаяся внучатой племянницей Дианы де Пуатье, была в одно и то же время кузиной Коризанды де Грамон и Габриэль д`Эстре, будущей любовницы Беарнца.


[Закрыть]

Она прожила с Наваррцем больше недели, деля с ним его походную жизнь и обнаружив поначалу такой пыл, что король был покорен и даже с грустью стал размышлять о тех неиспользованных сокровищах, которые, судя по всему, упрятаны от глаз людских в многочисленных монастырях. Очередные военные операции заставили его отправиться в Лоншан, и там ему захотелось проверить эту свою гипотезу. Поэтому он стал любовником другой молодой монашки-Катрин де Верден двадцати двух лет. Это двойное приключение очень развлекло окружение Генриха IV, которое позволило себе по этому поводу изящную шутку, о чем мы узнаем из рассказа Пьера де Л`Этуаля: «Во вторник, июля последнего дня 1590 года, король выехал из Монмартра в Лоншан. Маршал де Бирон, обедая с ним вечером и желая рассмешить короля, которому все тогда докучали просьбой сменить религию, сказал:

– Сир, есть интересные новости!

– Какие новости?

– А то, что в Париже все говорят, что вы уже сменили религию.

– Как это? – удивился король.

– Да очень просто, сменив Монмартр на Лоншан! Генрих IV расхохотался:

– Ах, черт побери! Неплохая шутка, и если бы парижан устроила такая перемена, лучшего нельзя и желать, а уж как я был бы рад!

Катрин была лишь мимолетным увлечением. Сделав ее аббатисой Сен-Лун-де-Вернон, король возвратился в Монмартр, к Клод, которая снова щедро осыпала его своими ошеломляющими благодеяниями. Однако радости человеческие быстротечны, даже у великих. 30 августа, узнав, что на помощь парижанам явился во главе испанского войска герцог Пармский, Генрих IV был вынужден снять осаду, длившуюся целых три месяца. За два часа до наступления утра он вместе со своей армией покинул лагерь, приказав отвезти его дорогую аббатису в Санлис, где не было ничего, что могло бы сделать ее пребывание приятным.

Был момент, когда Клод де Бовилье надеялась стать королевой Франции. Увы! Злая судьба распорядилась так, что именно ее обаяние стало причиной ее несчастья. «Как-то вечером, – рассказывает Соваль, – во время приема перед отходом ко сну, король, беседуя о красоте придворных дам, стал безмерно расхваливать монмартрскую аббатису и заявил, что никогда не видел никого, более очаровательного. Присутствовавший при этом разговоре герцог де Бельгард сказал королю, что тот изменил бы свое мнение, если б увидел м-ль д`Эстре, и показал ему прекрасно выполненный портрет. Изображение на портрете тут же вызвало у короля желание увидеть оригинал».

Прошло несколько дней, и однажды герцог де Бельгард попросил у короля разрешения отправиться в Кевр, что рядом с Суассоном, чтобы повидаться со своей любовницей. Беарнец, бывший в веселом расположении духа, тут же заявил, что будет сопровождать его. Герцога это очень расстроило, «потому что он прекрасно знал распутный нрав своего господина».

Бельгард не напрасно беспокоился, потому что, увидев белокурую Габриэль, во всем блеске ее восемнадцати лет, Генрих IV был совершенно заворожен и, разумеется, сразу влюбился… [39]39
  Король тут же покинул Клод де Бовилье, хотя обещал ей, как и всем прочим своим любовницам, жениться. Удрученная, испытавшая горькое разочарование, она все же не произнесла ни слова упрека и тихо удалилась в свое аббатство.


[Закрыть]

ГЕНРИХ IV ЗАХВАТЫВАЕТ ШАРТР, ЧТОБЫ СТАТЬ ЛЮБОВНИКОМ ГАБРИЭЛЬ Д`ЭСТРЕ

Любовь, ты погубила Трою!

Лафонтен

Эта молодая особа, которой предстояло в течение долгих девяти лет оказывать сильнейшее влияние на Беарнца, была дочерью Антуана д`Эстре, губернатора Ла Фера, и Франсуазы Бабу де ла Бурдезьер.

Девушка была необыкновенно хороша. Вот как описывала ее одна из подруг, – а ведь быть подругой значит быть соперницей: «Своей роскошной прической в виде косы, уложенной вокруг головы и украшенной оправленными в золото бриллиантами, она выделялась среди всех остальных дам. И хотя она была одета в платье из белого атласа, всем казалось это платье черным по сравнению с ее белоснежной кожей. Глаза ее небесно-голубого цвета так сияли, что невозможно было решить, солнцу или какой-то далекой звезде они обязаны своим живым блеском. К тому же у нее были черные, выгнутые дугой брови, нос с горбинкой, алые губы, прекраснейшая, точно выточенная из слоновой кости грудь и руки, цвет кожи которых был подобен лепесткам розы и лилии одновременно. Совершенством своих пропорций они заслуживали быть названными шедевром природы» [40]40
  Приключения персидского двора, аллегорическое сочинение м-ль де Гиз, в котором Габриэль д`Эстре выведена под именем Стефании.


[Закрыть].

Но, несмотря на все ее достоинства, было в ее взгляде что-то порочное, что она явно унаследовала от семьи. Габриэль принадлежала к роду, славившемуся бурными нравами. Ее мать после крайне легкомысленной молодости в возрасте сорока восьми лет сбежала из семьи в Овернь, последовав за своим любовником, маркизом д`Аллегром, а ее бабушка, м-м де ла Бурдезьер, в свое время услаждала последовательно Франциска I, папу Клемента VI и императора Карла Пятого [41]41
  Кроме того, Габриэль д`Эстре, я уже говорил, была кузиной по материнской линии Клод де Бовилье, монмартрской аббатисы, которую Генрих IV сделал своей любовницей во время осады Парижа.


[Закрыть].

Природа этой милой семейки обнаружилась в Габриэль немедленно, в тот момент, когда Генрих IV встретил ее в первый раз. Так, во всяком случае, об этом рассказывает в своих «Мемуарах» Бассомпьер: «С шестнадцатилетнего возраста она, благодаря посредничеству герцога д`Эпернона, была отдана в наложницы Генриху III за шесть тысяч экю. Монтиньи, которому было поручено вручить ей эту сумму, оставил себе из нее две тысячи. Королю, однако, Габриэль вскоре надоела, и тогда мать продала ее богатому финансисту Заме, потом еще нескольким желающим, потом кардиналу де Гизу, жившему с ней целый год. После этого красавица Габриэль перешла к герцогу де Лонгвилю, к герцогу де Бельгарду и еще нескольким аристократам, жившим неподалеку от Кевра, таким, например, как Брюней и Стеней; и вот, наконец, герцог де Бельгард представил ее Генриху IV».

* * *

Габриэль сразу увидела, какое впечатление произвела на короля, и была этим раздражена. Привыкшая находиться в окружении молодых элегантных и утонченных сеньоров, держалась отстранено и почти неприязненно при виде этого маленького, неопрятного и пахнущего чесноком человека, пытавшегося за ней поухаживать.

Генрих IV покинул Кевр страшно оскорбленным и вернулся в армию; но образ белокурой Габриэль его преследовал, и спустя некоторое время, как сообщает Вильгомблен, «Беарнец совершил новую поездку под видом каких-то дел в город Ла Фер, опять увидел красавицу, и все в нем всколыхнулось».

Но, увы! И на этот раз Габриэль приняла короля плохо, и он в ярости возвратился в Компьень, где временно находился королевский двор. Король вызвал к себе герцога де Бельгарда.

– Монсеньор, – сказал он ему, – отныне я не собираюсь делить с кем-то женщину, которую люблю, равно как и власть. Я одинаково ревностно отношусь как к одной, так и другой. Поэтому прошу вас больше не помышлять о мадемуазель д`Эстре.

Приведенный в отчаяние, Бельгард тут же явился к Габриэль и сообщил ей о решении короля. Сильно разгневанная мадемуазель уселась в карету и отправилась в Компьень, чтобы высказать Генриху IV все, что она думает о его манере вести себя. В резком тоне она упрекнула его за то, что он вмешивается в то, что его не касается, добавив, «что она считает себя свободной в своих привязанностях и что он может вызвать к себе лишь ненависть, если вздумает помешать ей выйти замуж за Бельгарда».

Выпалив все это на одном дыхании, она, не дожидаясь ответа, покинула двор и вернулась в Кевр.

«Сраженный точно ударом молнии, – пишет Дре дю Радье, – король испытал чувство острейшего горя. Угрозы м-ль д`Эстре поразили его сильнее, чем все опасности, которым он когда-либо подвергался. И тут герой Кутра, Арка, Иври, самый смелый и самый неустрашимый из всех королей Франции, впервые предстал перед знавшими его людьми буквально оглушенным, дрожащим и отчаявшимся».

Он не спал всю ночь и обдумывал дерзкий план, который собирался осуществить на следующий день. Покинув армию, прекратив борьбу с Лигой, забыв, что находится в разгаре завоевания своего королевства, Беарнец в сопровождении пяти самых близких и самых доверенных лиц выехал в направлении Кевра, где собирался вымолить себе прощение.

Задуманное им дело требовало безумной смелости, потому что лес, который ему предстояло пересечь, был занят двумя вражескими гарнизонами. Риск оказаться узнанными и схваченными лигистами был так велик, что он придумал уловку, достойную влюбленного школьника. В трех лье от Кеврского замка он отослал назад своих спутников, переоделся в крестьянское платье, положил на голову мешок с соломой и закончил свое путешествие пешком.

«М-ль д`Эстре, которая, – как рассказывает Соваль, – вместе со своей сестрой, м-м де Вила, сидела у окна галереи, откуда открывался обширный вид окрестностей, заметила крестьянина, но даже вообразить не могла столь странной авантюры и потому не всмотрелась в лицо приближавшегося человека.

Когда король вошел во двор замка, он скинул с головы мешок, никого не спросив, поднялся туда, где увидел причину своего маскарада, и подошел к ней с покорным видом. Она страшно удивилась, увидев его в наряде, мало соответствующем его достоинству; при этом она явно не испытывала благодарности за то, что он пришел только ради удовольствия увидеть ее. Она приняла его с презрительным выражением на лице, что больше соответствовало его облачению, чем блеску рождения. Сделав презрительную гримасу, она попросила его пойти переодеться, если он желает остаться около нее, и неожиданно вышла из комнаты, оставив сестре неприятную заботу извиняться за ее неучтивость» [42]42
  Соваль. Галантные похождения французских королей


[Закрыть].

В общем, путешествие, во время которого Генрих IV рисковал потерять корону, оказалось бесполезным. В Компьень он вернулся в полном отчаянии. «Лицо его выражало такое огорчение, – пишет Соваль, – что все увидевшие его в этом состоянии, подумали, что он по меньшей мере лишился половины королевства».

Так как он больше не мог жить, не видя Габриэль, он назначил Антуана д`Эстре членом частного королевского совета, полагая, что сможет перетянуть в Компьень всю семью. Замысел удался. Не прошло и недели, как отец и обе дочери поселились при дворе.

С этого момента Габриэль, прекрасно понимая, что внушенная ею любовь может быть полезной для семьи, стала вести себя с Генрихом IV любезнее. Однако она не позволяла ему «класть руку на бедро», и бедняга очень переживал…

Победа, хотя и очень скромная, которую одержал король, расстроила Бельгарда, по-прежнему влюбленного в Габриэль, и лишила надежд всех воздыхателей, толпой ходивших за златовласой пикардийкой.

Один из них, честолюбивый герцог де Лонгвиль, с которым м-ль д`Эстре была кокетлива и нежна, казался скорее взволнованным, чем удрученным. Легко преуспев там, где Генрих IV испытывал некоторые затруднения, герцог опасался, как бы его удачливость не поссорила его с монархом. «Он не хотел, – пишет Дре дю Радье, – покупать себе удовольствия ценой королевской немилости».

Спеша закончить интригу, которая могла иметь для него самые тягостные последствия, он попросил Габриэль вернуть ему его письма и согласился отдать те, что получил от нее. Обмен произошел в дальнем уголке парка компьенского замка, и оба любовника мирно расстались. Однако, вернувшись к себе, Габриэль с возмущением заметила, что Лонгвиль «из желания держать ее в некоторой зависимости» оставил у себя несколько самых нежных из ее писем.

За это она жестоко отомстила, приказав вскоре убить его. Совершено это было в тот момент, когда его гарнизон дал приветственный залп [43]43
  См. у Соваля: «М-ль д`Эстре обвиняли в том, что она подкупила солдата, чтобы он во время указанного события совершил убийство (г-на де Лонгвиля), и это вовсе не кажется невероятным».


[Закрыть]…

По словам историка, очевидца тех событий, «м-ль д`Эстре отличалась не очень покладистым характером».

В то время как влюбленные в красавицу Габриэль впадали в отчаяние при виде намечающейся интриги между королем и их кумиром, семейство д`Эстре взирало на происходящее с огромным удовлетворением и с надеждами на осуществление своих многочисленных замыслов.

Надо сказать, что у семейки было немало поводов желать сближения с королем.

Прежде чем перечислить эти поводы, я хочу представить читателю трех главных персонажей, вместе с которыми проживала Габриэль: прежде всего ее отец,

Антуан д`Эстре, затем ее тетка, Изабо Бабу де ла Бурдозьер, дама де Сурди (выполнявшая роль матери с тех пир, как м-м д`Эстре покинула супружеский очаг и стала жить в Овернн вместе со своим молодым любовником), и, наконец, ее дядя, Франсуа де Сурди.

Эти трое так или иначе оказались жертвами гражданской войны. Антуан д`Эстре был безутешен, лишившись поста губернатора Ла Фера в 1589 году (когда город оказался захвачен Лигой), г-н де Сурди, некогда правивший Шартром, горевал оттого, что был изгнан из города католиками, а м-м де Сурди очень печалилась из-за того, что ее любовника, хранителя печати Юро де Шеверни, отстранили от управления шартрской провинцией.

Поэтому все трое ждали многого от короля и наблюдали с явным удовольствием за тем, как разгоралась его страсть к Габриэль… Именно в этом они увидели нежданно появившуюся возможность вернуть все, что было ими утрачено. Поэтому м-м де Сурди с большой ловкостью предложила сделку, по которой Генрих IV, пребывавший в тот момент в пароксизме желания, получит Габриэль, если вернет Ла Фер Антуану, Шартр г-му Сурди, а шартрскую провинцию Шеверни…

Как хорошая супруга и преданная любовница, она, естественно, настаивала на том, чтобы начать с захвата Шартра.

Генрих IV оказался в затруднении, потому что сам он в то время намеревался осуществить захват Руана. «Никогда еще, – пишет Пьер де Вессьер, – обстоятельства не складывались столь благоприятно для того, чтобы попытаться овладеть столицей Нормандии: губернатор г-н де Таван вовсю конфликтовал с муниципальными властями и жителями города; фортификационные сооружения были в плохом состоянии; в городе закончились продовольственные припасы. Хуже того, члены нормандского парламента, укрывшись в Каждый предложили проголосовать за сбор новой значительной суммы для успеха общего дела».

То был случай, которого никак нельзя было упускать. Генрих IV колебался несколько дней. Начать наступление на Руан немедленно значило сэкономить человеческие ресурсы и укрепить свои позиции между Парижем и Ла-Маншем, откуда должна была прийти помощь англичан; осадить Шартр значило впутаться в авантюру, потерять людей, дать время Руапу вооружиться, обмануть ожидания своих советников, рисковать тем, что враг перекроет путь на Ла-Манш; но в то же время это позволит уложить Габриэль в свою постель…

В конце концов король решился. Он собрал своих полководцев и объявил им, не дав ни слова объяснений:

– Мы начинаем наступление на Шартр!

Военачальники были потрясены. Затея казалась им ошибочной, сумасбродной, бессмысленной. Однако никто из них не осмелился возразить, и армия тронулась в путь.

После того как осада была организована, три наблюдателя, крайне заинтересованных в происходящем, явились навестить короля: г-н де Сурди, его жена и красавица Габриэль [Пьер де Вессьер: «В этой военной операции, успех которой ни у кого не вызывал сомнений, король, это было заметно, видел в первую очередь мероприятие против города, одно имя которого – Шартр – могло навести на подозрение, кому принадлежит идея, если бы мы совершенно точно не знали, благодаря д`Обинье и другим, что вдохновителями осады Шартра и наступления на провинцию были Шеверни и Сурди.

А тот факт, что ставкой в этом предприятии была Габриэль, кажется вполне правдоподобным, чтобы не сказать несомненным, если принять во внимание, что м-ль д`Эстре и супруги Сурди сопровождали Беарнца до самого Шартра».]…

Генрих IV в восхищении смотрел на приближающуюся к нему молодую женщину, которая была ставкой в этой военной операции. Он помог ей выйти из носилок и был просто ослеплен: ее платье из зеленого велюра и маленькая шляпка из такой же материи удивительно гармонировали с ее белокурыми волосами. А чтобы защититься от холода в этот февральский месяц, она обула ноги в миниатюрные сапожки из красного сафьяна. М-м де Сурди была хитра, и все это волшебное видение было задумано ею, чтобы привести короля в возбуждение.

Пока семейство д`Эстре-Сурди устраивалось на постоялом дворе «Железный крест», служившем одновременно штаб-квартирой Генриху IV, последний руководил рытьем траншей вокруг города и обстрелом, городских укреплений.

– Осада будет недолгой! – заявил он. У жителей Шартра положение с продовольствием было далеко не так плачевно, как у руанцев. Они заперлись в городе и выказали полное пренебрежение к королевским войскам. Оскорбленный король потребовал сдачи города. Горожане высокомерно ответили, что готовы открыть ворота, если он обратится в католичество, но служить еретику отказываются.

Осада длилась два месяца. Каждый день град пушечных ядер обрушивался на город, давя, убивая, калеча мирных жителей. Однако моральный дух осажденных продолжал оставаться на удивление стойким. Однажды утром, отражая очередной приступ, они без колебаний подожгли собственные дома и сбросили горящие бревна на врагов с высоты крепостных стен.

В стане осаждавших жизнь была куда более приятной. Генрих IV «распорядился привезти в свой лагерь жриц любви, владеющих искусством Венеры, чтобы они могли развлечь армейских полководцев», и каждый вечер устраивал танцы в узком кругу, чтобы получить возможность самому потанцевать с красавицей Габриэль. Зрелище мужчин и женщин, обнимающих друг друга «и даже более того», без стеснения при всех позволяющих себе разные вольности где-нибудь в коридоре и даже под вытяжным колпаком камина, разжигало кровь короля. От возбуждения у него на висках вздувались жилы, и жажда обладания Габриэль мучила его особенно сильно. Желая ускорить события, он отдал однажды саперам приказ взорвать часть городских укреплений с помощью мин.

Понимая, что всякое дальнейшее сопротивление бесполезно, лигисты открыли ворота.

Когда Генриху IV сообщили эту новость, в глазах его вспыхнул огонь. В эту минуту он забыл о восьми неделях жизни в траншейной грязи, о повседневных опасностях, о тысяче двухстах солдатах и восьми полковниках, погибших в этой операции. Теперь он не сомневался, что будет спать с Габриэль д`Эстре.

Шартр капитулировал 10 апреля 1591 года. И сразу же г-н де Сурди был восстановлен на посту губернатора города, а г-н де Шеверни снова стал губернатором провинции.

В тот же вечер Генрих IV смог, наконец, продемонстрировать красавице Габриэль, что в постели он не менее горяч, чем на поле боя…

На другой день по улицам Шартра двинулась многолюдная процессия горожан, плавный ход которой король нарушил одной из тех мальчишеских выходок, до которых он был большой охотник. В то время как горожане, направляясь в монастырь Святых Отцов, распевали церковные гимны, Генрих IV в компании сеньоров-протестантов позабавился тем, что, расталкивая толпу шествующих, отправился послушать протестантскую проповедь пастора в какой-то притон. Эта шутка довольно сомнительного вкуса сильно возмутила побежденных, которые были очень привязаны к католической религии, и вызвала большой скандал по причине скверной репутации заведения, куда направился король. Это было, как сказано в «Дневнике осады Шартра», «самое отвратительное место в городе, где фигляры обычно разыгрывают свои фарсы и показывают распутникам, как совращать честных замужних женщин, устраивать оргии, насиловать целомудренных девственниц, отпирать чужие комнаты и буфеты».

В этих обстоятельствах поведение короля Франция может, конечно, удивить; но то, что оно шокировало лигистов, удивляет еще больше. Действительно, на протяжении двух лет сторонники герцога Майенцского устраивали и в Париже, и в провинции очень даже любопытные процессии, о которых самое меньшее, что можно сказать, это что участники их были совершенно без одежды. Мужчины и женщины шли за человеком, несущим крест, и «были совсем голые». Священники, чтобы их можно было отличить от прихожан, надевали апостольник из белого полотна, но это легкое подобие одежды мало что меняло «из-за того, что он едва доходил им до бедер»…

Естественно, эти странные церемонии имели огромный успех, и один хронист того времени писал: «Люди так распалялись после этих божественных процессий я впадали в такой раж, если можно так выразиться, что часто вставали по ночам и отправлялись за приходскими священниками, чтобы вместе с ними присоединиться к процессии, как, например, в описываемые дни они поступили с кюре из Сент-Эсташа, которого несколько прихожан прямо ночью вынудили встать с постели. По правде говоря, этот почтенный кюре вместе с несколькими другими из Парижа осуждал эти ночные шествия, потому что мужчины и женщины, девушки и юноши, все шли вперемежку, все голые, это приносила совсем иные плоды, чем те, ради которых подобные мероприятия были задуманы. Так, к примеру, недалеко от Монмартрских ворот дочка одной чулочницы сорвала плод через девять месяцев; а незадолго до этого один кюре, проповедовавший, что во время процессий белые, нежные ножки женщин очень угодны Богу, вырастил еще один плод, который достиг зрелости в положенный срок».

Те времена и впрямь не отличались строгостью нравов. В той Франции, взбудораженной гражданской войной, достойные всяческого сожаления безобразия происходили ежедневно, и совершались они как протестантами, так и католиками. Особенно забавляет тот факт, что при всей ненависти этих людей друг к другу был один пункт, по которому они не расходились во мнении: пристрастие к монашенкам. Никогда эти любимые богом святые создания не пользовались таким успехом, как во времена религиозных войн.

Гугеноты насиловали их со сладостным чувством вызвать недовольство папы, а лигисты делали им детей, чтобы увеличить численность католиков.

Монашенки, впрочем, довольно быстро привыкли к сладострастному существованию. Приветливые, как мало кто, они оказывали солдатам Святого Союза, колотившим в ворота их монастыря, гостеприимство, которое свидетельствовало о смелом понимании христианского милосердия. Аббатиса или настоятельница подавали пример своим юным насельницам, и «если только та или другая не была слишком стара или слишком уродлива, тут же сходилась с майором, под командованием которого находились остальные». Тут начинались пирушки, пение песен, оргии, длившиеся все то время, «пока дом служительниц Господа оставался приютом для гарнизона».

В некоторых местах, в частности в Париже, монахини, в нарушение данного ими обета, отказывались от затворнической жизни. Один хронист писал, что «повсюду то и дело на глаза попадались дворяне в обнимку с монахинями, которые без стеснения занимались любовью да облизывали друг друга. Эти женщины, такие же мерзкие и распущенные в словах, – как и во всем остальном, не испытывая стыда, и прогуливались со своими любовниками в общественных местах. Под покрывалом, которое они продолжали носить как единственное свидетельство их принадлежности, на них была одежда настоящих распутниц и куртизанок, а сами они были намазаны, надушены и напудрены» [44]44
  Дневник событий, происходивших в Париже с 23 декабря 1588 года до последнего дня апреля 1589 года.


[Закрыть].

На фоне всей этой разнузданности мальчишеские шалости Генриха IV, согласитесь, выглядят безобидными…

После взятия Шартра советники, по мнению которых следовало в первую очередь брать Руан, стали убеждать короля немедленно вместе с армией отправиться в Нормандию; однако Генрих в предвкушении наслаждений в объятиях прекрасной Габриэль пропускал эти советы мимо ушей и в один из вечеров покинул свое окружение, чтобы последовать за своей новой любовницей в Кевр.

Больше месяца он не проявлял никакого интереса к военной ситуации, целиком отдавшись наслаждению тем, что отныне стали называть «красивой жизнью».

К большому сожалению, последние дни этого медового месяца были подпорчены Антуаном д`Эстре, который неожиданно дал понять своей дочери, что вовсе не собирается долго выступать в роли снисходительного отца.

Такое поведение было продиктовано клокотавшей в нем злобой. На момент вступления Габриэль в королевскую постель Антуан единственный из всей семьи не получил никакой компенсации и был этим страшно раздосадован.

Однажды он вызвал к себе Габриэль:

– Король женат и никогда не разведется с женой. А вы позволяете втянуть себя в скандальную связь. Вам следует немедленно ее разорвать. Я помогу вам в этом, выдав вас замуж за монсеньера де Лианкура.

Габриэль пришла в ужас и возвратилась в свою комнату в слезах.

Но пусть читатель не заблуждается на сей счет: это не короля она опасалась потерять в результате замужества, а Бельгарда, которого не переставала любить и женой которого надеялась вскоре стать. Значит, чтобы остаться свободной, надо было задобрить Антуана д`Эстре, а для этого сделать так, чтобы он как можно быстрее получил какой-нибудь важный пост.

Она немного поразмыслила и через несколько дней попросила Генриха IV отвоевать у лигистов город Нуайон, расположенный в пятнадцати лье от Кевра.

Король был удивлен такой просьбой.

– Это доставит мне удовольствие, – сказала она с улыбкой.

Он немедленно отправился к своим полководцам.

– Господа, завтра мы начинаем осаду Нуайона… Воцарилось гробовое молчание. Столь сумасбродное решение, принятое в тот момент, когда первостепенной задачей для короля было завоевание Нормандии, привело всех в совершенное замешательство. Наконец, обретя дар речи, советники поинтересовались у монарха, что толкнуло его на такой шаг. Генрих IV ответил, что это касается только его, после чего армия направилась в Пикардию.

Осада длилась две недели. 17 августа нуайонцы капитулировали. Антуан д`Эстре тут же был назначен губернатором города, а один из его сыновей (потому что каждый должен был воспользоваться удачей, выпавшей на долю Габриэль) стал епископом…

Как-то неожиданно став более покладистым, владелец кеврского замка сразу перестал беспокоиться о чести своей семьи.

Фаворитка добилась того, что хотела.

* * *

Казалось, выполнив волю любовницы, Генрих IV без промедления двинется на Руан. Но он этого не сделал, хотя посланные Елизаветой английские войска прибыли в Дьепп и были готовы оказать ему помощь в сражении за нормандскую столицу.

Все историки тех лет едины во мнении, что именно Габриэль д`Эстре повинна в этой непонятной военной акции против Нуайоиа, стоившей Франции сотни бессмысленных жертв. «По просьбе Габриэль д`Эстре, – пишет де Ту, – принц согласился осадить Нуайон». То же самое утверждает Клод Гручар, первый председатель руанского парламента, который, непосредственно участвуя в переговорах с целью завлечь Генриха IV в Нормандию, заявил, что «вместо того, чтобы приехать, король страстно влюбился в Габриэль д`Эстре и, чтобы понравиться ей, осадил Нуайон»,

А он, радуясь возможности оказаться в объятиях своей дорогой Габриэль, застрял в Нуайоне.

Елизавета, несколько удивленная его бездействием, направила своего посла Энтона с целью выяснить, что происходит. Инициатива королевы оказалась явно некстати, потому что король воспользовался этим визитом, чтобы побыть со своей любовницей чуть подольше.

– Раз уж вы здесь, господин посол, – сказал он, – мы устроим несколько веселых праздников…

С приездом посла много веселились, танцевали, шутили, и 31 октября крайне шокированный Энтон написал королеве Англии: «Мадам, король выбрал этот город, потому что сильно влюблен в дочь губернатора, которая имеет над ним сильную власть, а я служу лишь предлогом для его пребывания здесь».

Наконец, к середине ноября Генрих IV согласился отказаться от этой райской жизни и выступить в путь. 3 декабря он и его армия подошли к Руану. Однако опоздание, с которым была предпринята эта военная экспедиция, оказалось на пользу руанцам, и осада города закончилась полным провалом, ответственность за который перед историей несет красавица Габриэль.