Текст книги "Наполеон и женщины"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

ЖОЗЕФИНА ОБВИНЯЕТ НАПОЛЕОНА В ТОМ, ЧТО ОН ЯВЛЯЕТСЯ ЛЮБОВНИКОМ СВОЕЙ СЕСТРЫ ПОЛИНЫ

«Семейный мир часто нарушается взаимным недоверием»

Ла Брюйер

Этим утром Наполеон диктовал декреты, заканчивая каждую фразу крепким ругательством, которое хорошо вымуштрованные секретари в государственные бумаги не заносили.

Император был взбешен поведением своего брата, принца Жерома. Этот молодой человек, всего двадцати двух лет, любил пошутить, но, по выражению мемуариста, «шутки его были и неумны, и неучтивы».

Так, Наполеон только что узнал из донесения Фуше, что Жером, прогуливаясь в Люксембургском саду с компанией молодых шутников такого же толка, подошел к старой даме в немодном платье и сказал:

– Мадам, я страстный любитель древностей, и, глядя на ваше платье, я хотел бы запечатлеть на нем восхищенный и почтительный поцелуй. Вы мне разрешите?

Дама ответила ему очень ласково:

– Охотно, месье; а если Вы не почтете за труд посетить меня, то можете поцеловать и мою задницу, которая на сорок лет старше платья…

Это очень не понравилось Наполеону, который потратил много сил, чтобы привить своей семье княжеские манеры, а теперь видел, что его родной брат ведет себя как проходимец.

– Ты недостоин титула, который я тебе даровал. Убирайся! – зарычал он.

Вечером в Тюильри явилась Полина, чтобы попытаться смягчить гнев Наполеона.

Она долго вела речи о том, каким горем было бы для их отца Шарля Бонапарта видеть вражду своих сыновей, вспоминала о детстве в Аяччо, толковала о том, что надо сохранять ту же тесную связь и дружбу маленьких Бонапартов «вокруг мамы», как если бы они не стали государями Европы. Наполеон умилился и простил брата.

Полина воспользовалась моментом, чтобы напасть на Жозефину, которую ненавидел весь семейный клан корсиканцев.

– Это она настраивает тебя против нас. Она нарушила единство нашей семьи. И она не может дать тебе…

Наполеон опустил голову. Полина грубо затронула тему, которая не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Десять лет он задавал себе вопрос, бесплоден ли он сам, или Жозефина, изношенная наслаждением, не сможет подарить ему сына, которого он страстно желал.

– Она не может больше иметь детей, – продолжала Полина. – Развод…

Но император не был так уверен, как Полина, что развод поможет делу: он сомневался в своей способности иметь детей. Потому что не только Жозефина, но и ни одна из любовниц до сих пор не подарили ему ребенка.

Он с грустным видом обнял сестру и вернулся в свой рабочий кабинет.

* * *

Естественно, Жозефине сообщили о визите Полины к императору. Она так позеленела от злобы, что, восстанавливая цвет лица, вынуждена была пустить в ход изрядное количество румян.

Злость распалила ее воображение, и она словно обезумела.

Послушаем рассказ Луи Фавра, секретаря канцлера Паскье:

"Охладев к Наполеону, Вольней остался верен Жозефине, которой он выказывал искреннюю дружбу, считая ее умной и обаятельной женщиной. Жозефина нуждалась в таком друге и даже поселила его в маленьком павильоне в Марсане, чтобы чаще видеть его. Там-то и произошел эпизод, о котором я расскажу со слов очевидца. Воскресным вечером, зимой 1806 года Вольней спокойно сидел у камина в обществе друга, который часто навещал его (он и поведал мне о событии). Беседа шла о Соединенных Штатах Америки, и Вольней вспоминал свое пребывание там с грустью, жалея, может быть, что вернулся во Францию.

Вдруг раздался неистовый звонок и голоса в передней. Вольней встал, чтобы выяснить, в чем дело; его посетитель хотел попрощаться, но хозяин остановил его:

– Не уходите, это какой-нибудь поставщик… Но не успел он закончить фразу, дверь рывком открылась и императрица Жозефина вбежала в кабинет ученого и остановилась перед ним, простирая руки:

– А! Мой друг, – вскричала она, – мой дорогой Вольней, я так несчастна!

Смущенный гость, которого она в своем смятении не заметила, укрылся за выступом камина, мечтая незаметно добраться до дверей, чтобы не быть свидетелем сцены. Но он не смог этого сделать, так как Жозефина принялась бегать по комнате с гневной гримасой на лице.

– Успокойтесь, мадам, – сказал Вольней, привыкший, как он сказал потом гостю, к бурным вспышкам Жозефины. Полагая, что и на этот раз причина ее гнева, – очередная интрижка императора, начал ее уговаривать:

– Успокойтесь, император Вас любит, Вы сами это знаете. Вы себе что-то нафантазировали.

Но Жозефина зарыдала еще сильнее.

– Ну, ладно, может быть, Вы правы, – сказал тогда он, – но в таком случае это его прихоть, каприз, на час или на день.

– Император – негодяй, чудовище! – с вызывающим видом вскричала императрица.

И добавила раздельно, с безграничным презрением: – Если бы вы знали, что я только что видела…

Я застала императора – слышите меня? – в объятиях Полины!

Облегчив свою душу этим признанием, императрица ринулась к дверям как смерч и исчезла"'.

* * *

Жозефина в своем необузданном гневе создала ядовитый слух, которому охотно поверили враги императора. Но эта клевета характеризует и самое Жозефину.

«Коронованная куртизанка, – пишет о ней Анри д'Алмера, – она, как и подобные ей, могла придумать сложнейшую и грандиозную ложь и сама поверить ей. Излишества в ее личной жизни так загрязнили ее воображение, что она и у других подозревала худшие инстинкты. Кроме того, она испытывала к своей золовке какую-то неистовую ревность, в которой могла дойти до любого рода клеветы, даже самой неправдоподобной. Если учесть ее необузданный характер, ее прошлое, ее темперамент истерички, то ее утверждения не заслуживают никакого доверия. Может быть, искренно заблуждаясь, она приняла за проявления инцеста несколько аффектированную – на итальянский манер – братскую любовь Наполеона к Полине…»

К несчастью, экстравагантное обвинение императрицы было воскрешено Реставрацией. Беньо, министр полиции при Людовике XVIII, утверждал, что его секретные службы перехватили такие письма Полины к Наполеону, находившемуся на Эльбе, язык которых не оставляет сомнений в отношениях инцеста между братом и сестрой".

В действительности, письма, непреложно доказывающие инцест, существовали только в воображении Беньо. Вот отрывок из записки Черного кабинета (секретных служб Беньо), где идет речь о переписке Полины:

"Наполеон вызвал эту женщину (Полину) на остров Эльбу, чтобы она утешала его. Она же там умирала со скуки. Развлекала ее лишь оживленная переписка с континентом. Письма адресовались двум любовникам; одного из них она стремилась вызвать к себе на Эльбу, – это барон Дюшан, полковник Второго артиллерийского полка. Второго, некоего Адольфа, она хотела задержать во Франции и опасалась его приезда. Адольфу она намекала на свои интимные обязанности по отношению к брату, желая отпугнуть его; барону же предлагала разделение, вполне естественное, на ее взгляд: император получит день, барон – часть вечера и всю ночь.

В письме к своей придворной даме м-м Мишло она просила прислать шесть бутылок «Роб аффектер», эффективного средства против сифилиса. Вскоре весь Париж знал о содержании записки «Черного кабинета», и граф Жокур, помощник министра иностранных дел, пересказал ее в депеше, которую срочно отправил находившемуся в Вене Талейрану. Вот содержание этой депеши от 3 декабря 1814 года:

"Нимфа Полина написала двум своим воздыхателям – полковникам; первому – что его приезд надо отложить, так как Бонапарт слишком ревнив; второму – чтобы он немедленно приехал, потому что она общается с Бонапартом только днем, а вечера и ночи может предоставить в его распоряжение. Она называет своего августейшего брата «старой тухлятиной» и требует две бутылки «Роб Лаффектер». Настолько неправдоподобно, чтобы Полина так назвала брата, что этих двух слов уже достаточно для опровержения достоверности «перехваченных писем». Артур Леви, автор наиболее основательно документированных книг о Наполеоне, даст нам и другие доказательства недостоверности легенды об инцесте:

«На острове Эльба, – пишет он, – ничто не наводило на мысль об аномалии в отношениях между братом и сестрой. Прежде всего, присутствие старой матери было достаточной гарантией. Далее, никакого намека на интимную близость не обнаружено в бумагах императора».

Третье доказательство, которым оперирует Артур Леви, – «финансового характера».

Общеизвестно, что своих любовниц Наполеон осыпал подарками; между тем в отношениях с Полиной Боргезе он проявлял самую мелочную расчетливость. Артур Леви приводит два факта:

Генерал Бертран, главный управитель дворца, представил Наполеону такую записку* «Имею честь доложить Вашему Величеству о расходах, произведенных мною для шитья и развешивания восьми штор в гостиной принцессы Боргезе (ткань была предоставлена самой принцессой); расход равен шестидесяти двум франкам тридцати сантимам».

На полях этой записки император поставил резолюцию:

«Этот незапланированный расход должна оплатить принцесса» [45]45
  Артур Леви. Интим Наполеона.


[Закрыть].

Второй факт: в счетах месье Пепрюса, казначея императора на острове Эльба, внесена под пунктом V главы III сумма в двести сорок франков, которые «принцесса должна уплатить за фураж для ее лошадей».

Такое скряжничество, повторяем, совершенно несвойственное Наполеону в его отношениях с любовницами, служит еще одним косвенным доказательством его чисто братского отношения к Полине.

Но позорное клеветническое измышление Жозефины стало козырной картой в руках роялистов, республиканцев и просто озлобленных людей.

Людовик XVIII любил вольные шутки, и в угоду ему изобретались правдоподобные детали. Так, Фуше не раз повторял, в качестве доказательства имперского инцеста, ответ Полины мадам Матис:

– Знаете, мадам, когда император отдает приказание, ему не говорят «нет»! Если он скажет «Я хочу!» мне, своей сестре, я отвечу ему, что подчиняюсь ему во всем…

Месье Семонвиль, докладчик Сената, любовник Полины, рассказывал, что она однажды воскликнула:

– О, я в превосходных отношениях со своим братом. Раза два он даже со мною переспал…

Месье Мунье, докладчик в Государственном Совете, писал в своей неизданной книге:

«Месье Лесперо и Капель не сомневались в интимных отношениях императора со своими сестрами, так же как и месье Беньо, начальник полиции после Империи, раскапывавший эти сплетни, чтобы угодить королю».

Злополучная фраза Жозефины не остановилась в своем пути и пересекла Ла-Манш. Льюис Голдсмит опубликовал в 1814 году в Лондоне памфлет, где обвинение императора в инцесте нашло место рядом с обвинением в содомии [46]46
  Этот слух ходил в кругах военных. Генерал Фой обвинял императора в том, что маршал Дюрок купил его благосклонность ценой содомского греха


[Закрыть]. Как любая ложь, которая разрастается все больше, отдаляясь от своего творца во времени и пространстве, клевета Жозефины за Ла-Маншем удвоилась:

Льюис Голдсмит поместил в постель императора не только Полину, но и Каролину:

«Император не признавал приличий, – писал англичанин, – и не считал нужным маскировать инцест; он открыто жил со своими двумя сестрами, мадам Мюрат и мадам Боргезе, и первая из них даже хвасталась этим».

Даже некоторые почитатели Наполеона, ослепленные своим слишком пылким обожанием, невольно принимали сторону клеветников, желая любой ценой оправдать предполагаемые отклонения своего божества:

– Если император был любовником своей сестры, – заявляли они, – это доказывает только его величие и не подвластность Законам общей морали.

В эпоху Второй империи враги режима, желая нанести ущерб племяннику через дядю, тоже использовали клевету Жозефины и наводнили Францию памфлетами об инцесте Наполеона.

Сегодня ни один серьезный историк не повторяет этого обвинения, его используют разве только особые любители пикантностей.

НАПОЛЕОН СТАНОВИТСЯ ОТЦОМ МАЛЕНЬКОГО ЛЕОНА

"Маленький Леон, к материнской груди прильнувши,

Ты волей судьбы никогда нищеты не узнаешь".

Из обряда крещения маленького «Краснодеревщика».

Когда бонапартовский клан узнал, что Жозефина распространяет слухи об интимной связи Бонапарта с родной сестрой, они от ярости заскрипели зубами, назвали ее «старой мартышкой» и поклялись побудить императора к разводу.

На большом семейном совете Полина заявила:

– Надо найти молодую и здоровую женщину, которая родит ему ребенка. Тогда он убедится в бесплодии Жозефины и разведется с ней.

– У меня есть как раз то, что нужно, – воскликнула Каролина.

Принцесса Мюрат только что взяла на службу обольстительную восемнадцатилетнюю брюнетку, прекрасно сложенную и, как говорили, совершенно необразованную и не имеющую представления о морали.

Эта юная особа носила имя Элеонора Денюэль де ла Пяэнь. Взяв несколько уроков у мадам Кампан, она вышла замуж за Ревеля, драгунского капитана 19-го полка, в 1805 году присужденного уголовным судом к двум годам тюремного заключения за подделку документа.

Мать ее – женщина легкого поведения, отец, называвший себя рантье, занимался делами сомнительного свойства.

Когда муж попал в тюрьму, Элеонора обратилась за помощью к мадам Кампан, которая сказала ей:

– Идите к принцессе Мюрат, этой маленькой Аннунциате Бонапарте, которая пожелала именоваться Каролиной… Она уладит ваши дела…

– Но она не примет меня!

– Хотела бы я посмотреть, как это не примет! Тогда будет иметь дело со мной! – грозно нахмурилась мадам Кампан [47]47
  Мадам Кампан крепко держала в руках своих бывших учениц и не церемонилась с ними. Однажды Каролина, ставшая королевой Неаполя, сказала ей: «Удивляюсь, как Вы непочтительны. Вы разговариваете с нами непринужденно, как со своими ученицами». Бывшая придворная дама Марии-Антуанетты ответила ей: «Вы лучше забудьте-ка о своих титулах, когда имеете дело со мной; я видала королев и в тюремных стенах» . Анекдотический журнал мадам Кампан).


[Закрыть].

И Каролина сразу взяла молодую женщину на службу в качестве лектрисы.

– Эта маленькая плутовка сделает все, что мы скажем. Она порочна и любит деньги. Предоставьте дело мне… – сказала Каролина.

Через несколько дней Наполеон был приглашен в замок своей сестры в Нейи. Первая, кого он встретил, была, конечно, Элеонора.

Он сразу воспылал желанием и спросил, где ее найти.

– Я живу в садовом павильоне, – ответила Элеонора.

Позавтракав на скорую руку, император побежал в садовый павильон и получил от Элеоноры основательный десерт.

На следующий день молодая женщина была вызвана в Тюильри и там в секретных покоях Наполеон лучше познакомился с ее талантом. Восхищенный, он стал вызывать ее регулярно.

Элеонора стала проводить ежедневно часа два в обществе императора, но он не возбудил в ней страсти, и во время «сеансов наслаждения» бедняжка смертельно скучала. Она рассказывала позже, что в объятиях Наполеона во время его ласк передвигала ногой большую стрелку настенных часов, помещенных в алькове, иногда даже на полчаса.

Благодаря этой уловке Наполеон, который имел привычку смотреть на часы после каждого любовного порыва, вскакивал, поспешно одевался и возвращался к своим занятиям.

В конце февраля 1806 года клан Бонапартов собрался в Нейи, и огорченная Каролина вынуждена была признать, что Наполеон еще «не сделал плодоносным чрево мадам Ревель…»

Сообщение очень разочаровало собравшихся, потому что, как повествует своим напыщенным слогом Леон Буазар, «корсиканцы надеялись, что ребенок Элеоноры как ангел-освободитель поможет им покончить с Жозефиной».

После долгой дискуссии, где каждый высказывал свое мнение о способности Наполеона иметь детей, Мюрат, никому не говоря, сделал свои выводы. Он решил стать любовником молодой особы, чтобы помочь ей произвести ребенка, завершив дело, в котором Наполеон потерпел неудачу. В тот же вечер, ничего не сказав Каролине, он отправился к Элеоноре и со всем пылом южного темперамента, бросив ее на постель, добросовестно изнасиловал.

Молодая лектриса не возражала и даже была польщена тем, что ее популярность в семье Бонапартов возрастает.

На следующий день Мюрат снова явился к Элеоноре для содействия делам империи, и вскоре это вошло в обычай. Когда Элеонора возвращалась из Тюильри, Мюрат, высмотрев ее из окошка, бросался в садовый павильон, где она жила, и, в стиле более основательном, чем Наполеон, давал ей то, что Леон Буазар красиво называет «ударом смычка по виолончели».

Пока красавец Иоахим самым похвальным образом трудился в интересах родственников своей жены, Наполеон, который любил сражаться одновременно на разных фронтах, серьезно увлекся Стефанией Богарнэ.

Юная племянница Жозефины, которую Наполеон удочерил, должна была выйти замуж за принца Луи Баденского. Сговор состоялся, но нареченная невеста не сводила глаз с Наполеона и знать не хотела своего жениха. Это положение разрешилось таким образом, что новая любовная авантюра Наполеона всполошила весь дворец. Вот как рассказывает об этом мадам де Ремюза;

"Стефании было семнадцать лет: милое личико, живой и веселый ум, слегка инфантильна, что ей шло, звонкий голос, нежная кожа, выразительные голубые глаза и красивые светлые волосы.

Принц Баденский моментально в нее влюбился, но вот в него-то влюбиться было трудно. Молодой, но очень толстый, черты лица неприметные и невыразительные; движения неловки, да еще к тому же сонливость – засыпал повсюду чуть ли не на ходу. Мог ли такой увалень пленить живую, пикантную Стефанию, уверенную, что она оказывает принцу честь согласием выйти за него замуж – ведь она приемная дочь Наполеона! Но она и не отказывалась от этого замужества, твердя, что дочь Наполеона должна стать женой сына и потомка королей.

Это наивное честолюбие и задорные шутки, которым ее семнадцать лет придавали особое очарование, понравились Наполеону и стали его забавлять. Она пришлась ему более по вкусу, чем полагается для роли приемного отца, и к моменту свадьбы император обнаружил, что он влюблен в Стефанию.

Победа вскружила голову молодой девушке, она стала еще заносчивей обращаться с женихом, который тщетно искал способа ей понравиться".

Обнаружив, что красавица, к которой он воспылал, сама восхищается им так же пылко, Наполеон, потеряв чувство меры, поселил ее во дворце, словно фаворитку. Можно догадаться, что это не доставило удовольствия ни Жозефине, ни семье Бонапартов, ни толстому жениху.

Послушаем мадам Ремюза:

"Император приказал, чтобы Стефания всюду следовала непосредственно за императрицей, впереди всей семьи; самое сильное недовольство новым положением проявила мадам Мюрат, которая возненавидела Стефанию всей душой.

Молодая девушка только смеялась над этим, как смеялась по малейшему поводу всему на свете, смеялся и император, искренне забавлявшийся ее шутками".

Его безграничное потворство Стефании возбудило ревность Жозефины.

«Императрица была недовольна новой прихотью своего супруга. Она серьезно поговорила с племянницей, убеждая Стефанию противиться всем попыткам императора ее соблазнить. Мадемуазель Богарнэ покорно выслушала советы тетки, доверчиво рассказала ей о некоторых чересчур горячих проявлениях чувств приемного отца и обещала быть пай-девочкой. Откровенности Стефании стали обсуждаться членами семьи, и императору было не по себе, когда он думал, что эти пересуды могут дойти до ушей принца Баденского, который не. подозревал, что происходит чуть ли не на его главах».

Не только принц был бы скандализован. Весь двор взирал на императора с изумлением.

– Это любовь лишает его поведение логики, – шептались одни, – ведь обычно он довольствуется девицей, которую подкладывают ему в постель, а теперь он любит.

– К тому же, – добавляли другие, – отцовские чувства, которые он должен к ней питать, противоречат страсти и борются с ней. Да, это серьезно.

Влюбленность Наполеона росла с каждым днем; когда он преподнес Стефании свадебный подарок, то все придворные действительно были в шоке. Платья, драгоценные уборы общей стоимостью в 22 миллиона 800 тысяч наших старых франков и сверх того убор из бриллиантов стоимостью в 450 миллионов наших старых франков.

К сожалению, Наполеон не удовольствовался тем, что осыпал свою дорогую Стефанию золотом. Он подарил ей территорию: Бризгау. Так на излете этой любви он лишился владения, которое могло бы служить оплотом военных действий последующих лет.

* * *

За несколько дней до брачной церемонии Наполеон из осторожности перестал на людях бросать немые взгляды на Стефанию. Она же, как и обещала тетке, вела себя недотрогой. Но жениха своего она по-прежнему третировала.

«Апартаменты были малы для послесвадебного приема, – пишет мадам Ремюза, – и все поехали в Сен-Клу, включая молодоженов. Но и там молодая принцесса продолжала отвергать мужа. Он провел ночь в кресле в углу ее спальни, а наутро пожаловался Жозефине, и та выбранила племянницу. Наполеона такой поворот событий приободрил – надежды его воскресли» [48]48
  М-м де Ремюза. Мемуары.


[Закрыть].

Но в конечном счете Наполеон, устав от сцен ревности Жозефины и потеряв надежду стать любовником Стефании, отправил молодоженов в Баден [49]49
  В течение некоторого времени Стефания продолжала отказывать мужу в интимной близости. Наполеон вынужден был вести тайную корреспонденцию с Баденом, чтобы убедить Стефанию в необходимости даровать княжеству законного наследника. Она уступила и у нее было много детей, один из них – злополучный и таинственный «Каспар Хаузер», украденный у родителей и воспитанный вне общения с людьми, а потом убитый…


[Закрыть].

Вся эта история, как считает Леон Буазар, «возбудила в нем любовный пыл, плоды которого достались прекрасной Элеоноре». В самом деле, ведь Наполеон каждый день навещал эту молодую женщину, изливая на нее нежные чувства, предназначенные для Стефании. Посещал ее и Мюрат, продолжавший там свои упражнения в «игре на виолончели».

Такая активность в одном и том же месте не могла не принести плодов. В начале апреля Элеонора забеременела.

Конечно, она немедленно сообщила об этом Наполеону. Он обезумел от радости и тотчас же перевел ее в прекрасный особняк на улице Виктуар, 2 [50]50
  Эта улица сыграла важную роль в любовной истории Наполеона. В году VI-м он жил там с Жозефиной, потом там была помещена Элеонора и, наконец, Мария Валевская


[Закрыть].

Сплетники и сплетницы Тюильри радостно смаковали новый скандал и несколько дней спорили, каковы будут результаты знаменательного события.

– Теперь император разведется с Жозефиной, так как у него есть бесспорное доказательство ее бесплодия, – говорили женщины.

– Нет, он, наверное, узаконит сына, которого подарит ему мадам Ревель, – возражали мужчины. – Ведь Людовик XIV узаконил бастардов госпожи Монтеспан и даровал им титулы герцога Мэнского и графа Тулузского.

– Да, но тогда правила старинная династия. Короли могли позволить себе любые прихоти…

– А кроме того, – добавляли злые языки, – в таком случае не исключено, что когда-нибудь на трон заберётся сын Мюрата.

В ответ все посмеивались. Но – исподтишка.

В то время как придворные потихоньку злорадно комментировали событие, Наполеон, на седьмом небе от счастья" изливал свою признательность за знакомство с Элеонорой Каролине и Мюрату, о чьей чрезмерной преданности имперским делам он не подозревал.

Сначала он хотел наградить их в полной мере, соответственно счастливому событию, но потом решил, что эта семья уже получила от него поместья и титулы, и этого достаточно. Он был согласен с Талейраном, который советовал «не возбуждать в людях чрезмерной признательности».

Потом Наполеон распорядился ускорить развод Элеоноры с Жаном-Франсуа-Оноре Ревелем, который еще находился в тюрьме.

Муж протестовал, но ему дали понять, что его жена стала любовницей государя. Тогда он вообразил себя жертвой заговора бонапартистов, засадивших его в тюрьму, чтобы уложить его жену в постель императора, совершенно упустив из виду, что в тюрьму он попал за подделку документа. Впоследствии он даже издал книжечку на этот сюжет под названием: «Наполеон и Мюрат обольщают юную женщину. Исторические мемуары разъяренного мужа».

Во время процесса он в своих речах часто игнорировал факты, но иногда раскрывал некоторые интересные детали.

«В истории были случаи, – писал он, – когда государь похищал жену у своего подданного, но Наполеон и Мюрат впервые дополнили этот сюжет ужасным планом, обрекавшим мужа на нищету и позор».

«Кто поверит, – писал он далее, – что благородная девица из рода Ла Плэнь, женщины которого не раз видели у своих ног коронованных особ, влюбится в чудовище, пожравшее столько жизней, покрывшее Европу траурными вуалями и погребальными урнами?»

Придворные, которых вначале забавляла его горячность, иногда слушали его с содроганием. Это был первый среди них, кто в подобной ситуации возмутился, поднял свой голос против Всемогущего. Но их волнение быстро прошло, и каждый стал строить планы, как угодить новой султанше. Конечно, они ее переоценивали. Если бы Элеонора была наделена умом мадам Дюбарри, то она могла бы, как та, управлять страной и государем, раздавая придворным его милости по своей прихоти. Но Элеонора была неумна, и честолюбие ее удовольствовалось малым: новыми выездами и нарядами, золотыми украшениями и бриллиантами.

После празднеств в Нейи Элеонора была водворена в храм утех Наполеона на улице Виктуар и жила там под охраной Реньо де Сан-Жан д'Анжели, евнуха новой формации, пользующегося милостями одалиски чаще самого султана.

Муж Элеоноры потребовал освобождения из тюрьмы, отказавшись от развода без выполнения этого условия.

«Вопрос о расторжении священных уз моего брака, – писал он в своем высоком стиле, – может обсуждаться только после снятия с меня уз железных».

Адвокаты убеждали его в том, что до развода его освободить невозможно; он стоял на своем. Тогда судья употребил решительный довод:

– Что ж, если Вы упрямитесь, отправим Вас в Гвиану. Суд вынесет такое решение, если Вы будете сопротивляться верховной власти, которая требует, чтобы Вы освободили Вашу супругу.

«Угроза ссылки в Гвиану, – комментирует Ревель в своей книжке, – вполне могла реализоваться. Бонапарт и Мюрат были способны на все. После мучительного раздумья я согласился».

Развод состоялся 19 апреля 1809 года. В то время как Элеонора спокойно вынашивала его будущего наследника, Наполеон с дерзкой легкостью, словно играя в шашки, перекраивал Европу.

Германская империя, история которой насчитывала десять веков, распадалась. Царила постоянная анархия. Триста семьдесят государств управлялись всесильными князьями. Некоторые из них, «пригретые Наполеоном», создали Рейнскую конфедерацию, в которую не была включена Пруссия с ее ориентацией на Россию. У королевы Луизы, известной своей антифранцузской ориентацией, это вызвало взрыв негодования.

19 сентября Луиза, уверенная в поддержке России, обеспеченной для нее давней влюбленностью царя, отправила Наполеону ультиматум: французским войскам, оставшимся в Германии после Аустерлица, предлагалось немедленно уйти за Рейн.

Наполеон выехал из Сен-Клу и, очутившись через день перед своими войсками, зачитал им поразительное коммюнике: он не заставит вражеские войска ожидать встречи, так как среди них находится прекрасная королева, а галантные французы никогда не допустят, чтобы дама томилась ожиданием.

Галантные французы поспешили; состоялись два сражения – под Иеной и под Ауэрштадтом; оба были проиграны пруссаками.

27 сентября Наполеон триумфально вошел в Берлин. Чтобы снять усталость, он сразу нашел компаньонок для отдыха – несколько берлинок, хорошеньких и пылких. Доставлял их Констан; в городе уже знали, кого он ищет. Молодые девушки, наслышанные о щедрости императора, предлагали себя самым бесцеремонным образом.

Послушаем рассказ Констана:

"Однажды, когда Наполеон прогуливался по Берлину, молодая особа в сопровождении старухи подала ему петицию. Вернувшись во дворец, он сунул бумажку мне, буркнув: «Разберись». Лакей взял письмо – это была просьба о личной встрече с Наполеоном. Поехав по адресу, Констан увидел очаровательную пятнадцатилетнюю девушку.

– Император послал меня за Вами, – объявил он. Но девушка не понимала французского, а мать говорила на таком ломаном языке, что Констан едва ее понял.

– Почему Вы сюда приехать?

– Император! – веско сказал Кон стан, показывая на придворную карету. Он доставил молодую особу во дворец, провел к императору и оставил ее там.

Хотя они не могли беседовать, молодая девушка задержалась до утра, – пишет Констан. – Утром Наполеон позвал меня, – пишет он далее, – и велел принести 4000 франков, которые сам вручил юной немочке. Когда ее увезли домой, Наполеон рассказал мне, что из ее восклицаний ночью он понял только два: «Дас ист мизерабль!» (Это ужасно!) и «Дас ист гут!» (Это отлично)"!. Это было резюме «беседы» с влюбленной девушкой.

* * *

Через несколько дней Наполеон ринулся в Польшу, которую 10 лет назад разделили между собой пруссаки и австрийцы. Наполеон явился как освободитель.

31 декабря, остановившись в Пултуске, он получил счастливое известие. Каролина сообщала ему, что у Элеоноры, на две недели раньше срока, родился мальчик.

Ребенок был записан в мэрии как сын неизвестного отца. Мечтая дать ему имя Наполеона, Элеонора окрестила его «Леоном» – имя могло звучать как уменьшительное.

Император отправил ей нежное письмо, послал деньги, драгоценности, произведения искусства.

Молодая женщина почувствовала себя императрицей. Послушаем Ревеля: «После рождения Леона власть Элеоноры стала безграничной. Бонапарт выполнял все ее желания. Выучка мадам Кампан дала себя знать в решении Элеоноры отделаться от матери. Мадам ла Плэнь была арестована и посажена в Магделоннет. Потом, по приказу министра полиции, ее должны были депортировать. Элеонора царила во всем, и если бы не сопротивление со стороны семьи Бонапартов, император разделил бы с ней корону».

Еще не осознав этого, Жозефина стала просто тенью.

Никакие предосторожности не помогли, и парижане очень скоро узнали, что на улице Виктуар родился «полуорленок». Эту новость обсуждали по вечерам в каждом доме Парижа весьма оживленно, хотя приходилось говорить шепотом, так как имперская полиция удвоила свою бдительность.

Объектом шуток стало имя ребенка, которое особенно позабавило парижан. Насмешливые куплеты анонимного автора распространились по городу «с быстротой молнии». Вот отрывок из этой «Песенки о Леоне»:

Ходят слухи, что властитель

Сына захотел —

Сына заимел.

Ах, какая радость!

Но верны ли слухи?

Леон, Леон!

Верить ли нам, верить ли нам

Слухам, слухам?

Мы должны поверить,

Что властитель славный

Наконец в отцовстве

Тоже преуспел.

Леон, Леон!

Верить ли нам, верить ли нам

Слухам, слухам?

Ходят слухи,

Что отец счастливый

Всякими дарами сына наделил,

Да к тому же имени славного кусочек

Нотариальным актом

За крошкой утвердил —

Леон, Леон!

Верить ли нам, верить ли нам

Слухам, слухам?

Бедненький малютка

С половинкой имени.

– Ах, слухи, слухи.

Верить ли им, верить ли им?

Все без устали твердят,

Что это достоверно,

Что на улице Победы

Прелестный бастард родился,

Царственный отпрыск.

Ах, как интересно!

Но верить ли нам, верить ли нам

Слухам, слухам?

Леон, Леон!

Верить ли, скажите?