Текст книги "Наполеон и женщины"

Автор книги: Ги Бретон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Наполеон – увы! – не проявил такого изящного достоинства и вел себя (как и в других случаях) просто грубо. Послушаем мадам Ремюза: « Император, которого приводила в ужас малейшая попытка надеть на него ярмо, подчеркнуто показывал, что то ярмо, под которым он на миг согнулся, разбито вдребезги. Он не оказывал мадам Дюшатель принятых форм учтивости; иногда не замечал ее, иногда говорил с ней небрежно или высокомерно. Всем своим поведением император хотел доказать окружающим, что его чувства были капризом, случайной прихотью. Он стыдился самого себя, вспоминая, что признал над собой власть любви – более могущественную, чем его собственная».

Короче говоря, император вел себя по-хамски.

КАМЕРАРИЙ ПАПЫ ВИДИТ ГОЛУЮ ЖОЗЕФИНУ

«Нельзя обнажиться перед священником на исповеди».

Жорж Санд

31 марта 1805 года Наполеон покинул Сен-Клу и отправился короноваться в Италию.

В восторге при мысли, что на его голову будет возложена знаменитая древняя железная корона ломбардских королей, он на время позабыл о своих любовных неурядицах.

Забавный эпизод произошел в Турине.

Прибыв в этот город, Наполеон выбрал дворец, в котором хотел разместиться, и, проклиная запертые двери, кричал ошеломленным привратникам:

– Господин здесь я! Откройте немедленно! Через несколько дней в этот город вступил один из кортежей его Святейшества Папы и по недосмотру старый камерарий попал в помещения, занятые императором. Там почтенному церковнику довелось испытать сильнейшее в его жизни потрясение. Открыв одну из дверей, он увидел слегка удивленную, но исполненную достоинства, совершенно голую Императрицу. На какой-то миг участники этой сцены замерли в молчании; потом Жозефина расхохоталась, а камерарий, зажмурившись от стыда, удалился, невнятно бормоча извинения.

Услышав об этом, не подлежащем занесению в протокол происшествии, Наполеон пришел в восторг и оставил дело без последствий.

Жозефина действительно очень долго сохраняла обыкновение показывать мужчинам «свое миленькое местечко».

* * *

Прежде чем отправиться в Милан, Наполеон решил посетить замок Стюпиниги, место развлечений королей Сардинши, в двух-трех милях от Турина.

– Я хочу, – заявил он, – чтобы это путешествие было чередой празднеств, где звучит музыка и сияет красота женщин.

Мысль, что он вскоре наденет корону Италии, окрыляла его.

Он смеялся с дворцовыми дамами, щипал за ушко принцесс, рассказывал фривольные истории герцогиням и «похлопывал рукой по задочкам маршальских жен».

В таком состоянии духа он заметил однажды вечером прелестное создание, новую придворную даму Жозефины. Эта молодая женщина завоевала репутацию мастерства в галантных делах, и многие любители прекрасного пола не обвинуясь воздавали ей должное. Рассказывают, что однажды в саду она соблазнила молодого художника, который, отбросив свои кисти и краски, набросился на нее как бешеный, задрал юбки и доказал ей на газоне парка пылкость своих чувств, – она же ни единым жестом не противодействовала.

Эту сцену с забавной наивностью описала горничная, выглянувшая в это время из окна: «М-ль Н… – рассказывает она, – лежала под деревом в позе, неподобающей знатной даме, приподняв и раздвинув ноги, с высоко задранными ее любовником юбками, прикрывающими только часть тела выше пояса до плеч. Казалось, она ждала. Вдруг молодой человек, не отрывавший глаз от ее „пушистого сурка“ и разверстой щели, набросился на нее, неистово сжал в объятиях и заштопал ей дырочку», испуская радостные крики.

Насытив свою страсть, они встали и принялись собирать цветочки"1.

Эта юная любительница природы, ученица Жан-Жака Руссо привлекла Наполеона своей восхитительной порочностью, вызывающей грудью и вертлявым задиком.

Информированный о ее вкусе к экспромтам, он однажды взял ее под руку, увлек в гостиную, положил на канапе и на несколько минут сделал императрицей,

Удовлетворенный первой пробой, император решил продолжить отношения с м-ль Н…

– Я приду в Вашу комнату, – сказал он. – Мне надо многое Вам сказать.

Она покраснела, сделала реверанс и поблагодарила Наполеона.

Увы! Несмотря на это предупреждение, «пылкая молодка», как называет ее Рене Пишар, продолжала свои привычные забавы со всяким и каждым. И когда Наполеон явился к ней в спальню, произошла почти что водевильная сцена.

Послушаем Констана:

"Когда император пребывал в Стюпиниги, прибыв в Италию для коронации, в одной из комнат замка обитала придворная дама, которую он иногда навещал.

У императора был ключ, открывавший любую комнату; он открыл дверь, вошел в неосвещенную спальню, подошел к камину, поставил на него свой потайной фонарь и стал зажигать свечу. Увы! Дама не дожидалась его в одиночестве. Почему? Право, не знаю, может быть, она боялась мышей, которых в Стюпиннгн было предостаточно. Как бы то ни было, когда вошел Наполеон, в постели дамы случайно находился его адъютант. Услышав звук ключа в скважине, он понял, что это может быть только император, и нырнул в глубину постели. Когда император подошел к кровати, красавица притворялась спящей. Но о ужас! Он увидел… часть одежды, для которой лингвисты придумали пристойные наименования – но осмелюсь ли назвать ее в данной ситуации? – он увидел мужские штаны. Воображаю взгляд императора, устремленный на это роковое вещественное доказательство.

Он заговорил строгим, но спокойным тоном:

– Здесь мужчина! Кто Вы такой, покажитесь немедленно!

Пришлось повиноваться; узнав своего адъютанта, Наполеон только и сказал ему:

– Оденьтесь!

Тот оделся и выскочил за дверь. К сожалению, я не знаю, какой разговор состоялся у императора с прекрасной дамой; по всей вероятности, она стала уверять его, что он ошибается. Я знаю только, что на следующее утро лейтенант выглядел смущенным (или делал вид, что смущен). Но он отделался испугом, император никогда не напомнил ему о ночной сцене в Стюпиниги, потому что м-ль Н., обладавшая интуицией простодушных натур, сразу же рассеяла гнев императора самыми естественными и сладострастными способами.

На следующий вечер он снова явился к ней, и все время пребывания в Стюпиниги рьяно демонстрировал ей свою мужскую доблесть.

Время от времени Жозефина недовольно спрашивала:

– Когда же мы отправимся в Милан?

– Я ожидаю папу, – уклончиво отвечал император.

Благочестивая ложь позволяла ему по-прежнему упиваться ласками новой любовницы. Через несколько дней императрица стала замечать в обращении мужа какое-то недовольство ею; в конце концов она спросила, что он имеет против нее.

Этот вопрос вызвал раздражение:

– Хочешь знать, что я имею – любовницу, молодую, красивую и страстную.

И император, нимало не щадя чувств своей супруги, пустился в подробное описание прелестей м-ль Н… и ее пылких ласк. Жозефина расплакалась, а он удалился, хлопнув дверью.

Такое обращение с женой было обычным для Наполеона.

Послушаем, например, мадам Ремюза:

"Деспотизм Бонапарта, утверждавшего за собой право полной свободы действий, и другая особенность его натуры, которую природа наделила чувством любви в небольшой дозе, достаточной единовременно лишь для одного романа, нередко мимолетного, – вот две причины страданий, которые он доставлял Жозефине. Едва он заводил любовницу, тотчас становился резким, грубым, безжалостным с женой. Он незамедлительно сообщал ей о каждой своей новой авантюре и с простодушием дикаря изумлялся ее неодобрению.

– Я не такой, как все, – говорил он, – законы морали и приличий созданы не для меня".

Что он вскоре и доказал самым ошеломительным образом.

В ИТАЛИИ НАПОЛЕОН ВЛЮБЛЯЕТСЯ В ЛЕКТРИСУ

«…Он любил чтение».

Мишле

Две недели Наполеон отдавал все силы опьяняющим прелестям м-ль Н… Результат он увидел однажды утром, поглядевшись в зеркало: потухшие глаза, запавший рот, знаменитая прядь волос, спадающая на лоб, поблекла; кожа пожелтела как воск. Наполеон напоминал теперь карикатуры, которые рисовал на него англичанин Джипрэй.

Встревоженный император решил немедленно порвать с опасной вакханкой. М-ль Н… попросили обратить на других порывы своей щедрой натуры, которые переутомили императора.

Ветреная девица не почувствовала никакой горечи. Она улыбнулась, беспечно махнула рукой и немедленно нашла себе партнера – красавца-офицера, с которым и получила удовольствие в тот же вечер.

Но в одиночестве Наполеон очень скоро заскучал. Его неотступно преследовали воспоминания о ночах с мадемуазель Н… Через пару дней он уже начал с интересом поглядывать на дворцовых дам и высмотрел среди них миленькую блондиночку, не так давно принятую на службу императрицы в качестве лектрисы. Ее звали Анна Рош де ла Кост; ей было 20 лет [39]39
  М-ль Аврийон. Мемуары. «Она была сирота без состояния, воспитана теткой. Не красавица, но с приятными чертами лица; некоторые находили ее слишком худой и говорили, что у нее неуверенная походка. Но она была хорошо сложена, чудесные белокурые волосы красили ее. У нее был нежный характер; она была образованна, в беседе обнаруживала искрящийся ум и прелестную веселость».


[Закрыть].

Император навел справки и узнал, что она всего несколько дней назад стала любовницей камергера Теодора де Тиар.

Он был очень раздражен этим сообщением, призвал Констана, который всегда был в курсе всего, и потребовал подробностей.

– Как это произошло?

– Это случилось при спуске с моста Ценис, по дороге в Ла Новалэр. Месье де Тиару было поручено охранять карету, где находились придворные дамы императрицы. Когда мы спускались в долину, он поставил вместо себя лакея между каретой и обрывом и исчез.

– Я знаю, – возразил император, – он сел в сани и на четыре часа раньше нас прибыл в Ла Новалэр, чтобы подготовить помещение. Но где же была м-ль де л а Кост? Констант казался смущенным:

– Сир, она тоже была в санях. И в их распоряжении было четыре часа для подъемов и спусков.

Последнюю фразу Констан сопроводил выразительным жестом. Наполеон, рассерженный, стал мерить шагами комнату, время от времени пиная мебель и бормоча под нос невнятные проклятья.

После полудня он пришел в убийственное расположение духа. Отослав курьера, отложив приготовления к коронации и другие государственные дела, он выехал верхом на прогулку, обдумывая по дороге способ устранить Тиара, избежав при этом скандала.

Понадобилось два часа размышлений, после чего он вернулся и срочно вызвал Констана.

– Что, м-сье Тиар все вечера проводит у м-ль ла Кост?

– Нет, Сир, вчера он ночевал у мадам Серран…

– Мерси…

И тщательно, как будто бы речь шла об окружении австрийских армий, Наполеон начал готовить свою атаку.

На большом листе бумаги он нарисовал план замка, обозначив крестиками часовых, которые должны были быть поставлены в коридорах, ведущих к комнате м-ль де ла Кост. Он предусмотрел такое размещение часовых, которое не должно было привлечь внимание свиты или пробудить бдительность шпионов Жозефины и дало бы ему возможность избежать встреч с месье Тиаром. Кончив свою диспозицию, император лучился гордостью Его стратегический талант проявился в этой схеме так же блестяще, как в военных планах. Он позвал Констана и протянул ему лист.

– К десяти часам вечера Вы расставите гвардейцев в обозначенных здесь местах. Никто не должен приблизиться к апартаментам м-ль де ла Кост, пока я буду там находиться.

Констан поклонился и отправился передавать распоряжения. Когда он вышел. Наполеон, в восторге от своего стратегического плана, как всегда перед сражением, начал напевать «Мальбруг в поход собрался…»

В одиннадцать часов Наполеон покинул гостиную, где он играл в карты с дамами из свиты Жозефины, и сделал вид, что поднимается в свою комнату.

На втором этаже он разулся и, поднимаясь по лестнице, наткнулся на гвардейца. Несмотря на свои вид опереточного любовника, он спросил самым строгим тоном:

– Ты никого не видел?

– Никого, Сир!

Полный достоинства, хотя и с туфлями в руках, Наполеон продолжал свой путь по коридору, ведущему в комнату лектрисы. В углу он заметил другого гвардейца и спросил, уставившись ему в лицо:

– Все нормально?

– Да, Сир!

Теперь Наполеон двигался на цыпочках; подойдя к заветной двери, он вынул из кармана ключ [40]40
  У Наполеона всегда была связка ключей от всех помещений дворца, где он находился.


[Закрыть], осторожно вставил его в замок, повернул и толкнул дверь.

Неожиданное зрелище поразило его. М-ль де ла Кост, совершенно голая и месье де Тиар в нижней рубашке были застигнуты в разгаре любовных игр.

Ошеломленный император застыл; м-ль де ла Кост проворно нырнула под перину.

Наконец, император, тщетно пытаясь спрятать зажатые в руке туфли, спросил:

– Как Вы вошли сюда, месье Тиар?

Камергер, запутавшись в своих панталонах, пробормотал:

– Через дверь, Сир!

– Это невозможно! – засмеялся Наполеон. – Впрочем… в котором часу?

– В пять часов вечера, Сир…

Изумление и досада сковали язык императора. Гениальное искусство стратега спасовало перед пылкой страстью. Обдумавшему все детали императору не хватило фантазии, чтобы вообразить такую злую шутку судьбы: он не мог себе представить любовника, шесть часов ласкающего женщину…

Он сжал губы, кинул на любовников яростный взгляд и удалился, хлопнув дверью.

К себе он вернулся в состоянии полного неистовства. Он разбивал вазы, осыпал бранью гвардейцев, разогнал лакеев и лег спать, обдумывая, на какую отдаленную землю можно сослать месье Тиара.

Проснувшись, он одумался и решил, что неприятный инцидент можно забыть, а прекрасную Анну покорить средствами, недоступными камергеру.

Он послал ей драгоценное украшение. Красавица была честолюбива, и отныне, как сообщает нам в своем напыщенном стиле Адольф Пено, "месье Тиар оставался только в тайнике ее сердца со скромным званием «предшествующего».

Несколько дней спустя Двор покинул Стюпиниги, чтобы обосноваться в Милане, где должна была происходить коронация.

По прибытии в Милан Наполеон немедленно откомандировал камергера на службу к итальянским религиозным сановникам. Как пишет Адольф Пено, в то время как месье Тиар склонялся перед кардиналом Бочелли, император преклонял колени в комнате Анны, но не с такими благочестивыми целями". И когда Наполеон целовал мадемуазель де ла Кост, «предшественнику» приходилось целовать кардинальский перстень.

На следующий день император пожелал ознаменовать победу над м-ль де ла Кост и в присутствии всего Двора преподнес ей в дар перстень. Императрица разразилась рыданиями и скрылась в свои покои, громко хлопнув дверью. В этой очаровательной атмосфере ожидали прибытия папы.

* * *

Две недели подряд Жозефина устраивала сцены, допускала крики, орошала слезами носовые платки. Наконец, Наполеон не выдержал и согласился расстаться с Анной.

– Ты желаешь, чтобы она уехала! Ладно! Она уедет! Но я ставлю свои условия. Первое: дождаться, пока ее тетка прибудет из Парижа, чтобы сопровождать ее отъезд; второе: ты примешь ее на большом вечернем приеме.

Императрица побледнела. Этикет запрещал лектрисам покидать внутренние помещения. Требование императора могло вызвать унизительный для Жозефины скандал. Однако императрица согласилась, понимая, что это единственный способ отделаться от Анны.

Она была вознаграждена за это унижение.

В один прекрасный день, Анна, под опекой тетки, села в карету, чтобы вернуться в Париж. Обе женщины горько плакали. Каждый поворот колеса удалял их от вожделенной и, казалось, обретенной фортуны, а будущее представлялось в мрачном свете.

К счастью, путешественницы получили некоторую «разрядку» – в лесу около Модана их изнасиловали разбойники.

До самого Парижа женщины не могли прийти в себя…

Наполеон выдал замуж Анну де ла Кост за месье Левавассёр, главного сборщика налогов департамента Мэнэ-Луар. Супружество не обуздало пылкого нрава экс-лектрисы, которая стала любовницей – последовательно – русского дипломата, министра Пруссии и, наконец, царя.

После отъезда Анны император не имел досуга, чтобы завести новую любовницу.

Приготовления к коронации занимали все его время, и охотиться за девицами в коридорах миланского дворца Наполеону было недосуг.

23 мая он получил вожделенную железную корону. Послушаем рассказ мадам Аврийон, присутствовавшей при коронации.

Император был коронован в кафедральном соборе, в одном из великолепнейших памятников архитектуры современной Италии. Собор был декорирован в итальянском вкусе. Большая часть драпировок из газовых и креповых тканей. Церемония была величественной. Императрица сидела на трибуне, с которой все было великолепно видно. Я была чуть ниже, перед трибуной членов императорской семьи.

Железная корона, которой, как считают историки, был коронован Шарлемань, должна была стать короной императора.

В момент коронации император взял ее обеими руками, не возложил, а глубоко надвинул на свою голову и произнес пронзительно звучным голосом:

Бог дал мне корону. Горе тому, кто ее тронет!

Эти слова известны всему миру, но никто не знает, что обряд коронации железной короной, частью которой стали эти слова, Наполеон утвердил позже. А еще не знают и не могут даже вообразить те, кто не были очевидцами, выражение липа императора в этот момент – он сиял от радости.

После коронации, подумав, что как правитель Франции и Италии он имеет право содержать двух фавориток и обнаружил, что на данный момент у него нет ни одной. Окинув взглядом придворных дам, он сразу же пришел к выводу, что искать надо в другом месте.

Он нашел подходящую метрессу благодаря празднествам, которые устроила Генуя в честь объединения лигурийской республики и французской империи.

Генуэзцам пришла счастливая мысль – на чествовании Наполеона собрать самых красивых горожанок Генуи группируя их только по приметам красоты – и знатных дам, и буржуазок, и актрис.

Красивейшей среди них оказалась Карлотта Гаццани, дочь танцовщицы, никогда не бывавшая в салонах, но царственной осанкой и элегантностью превосходившая знатных дам.

Послушаем мадам Аврийои:

«Я никогда не видала, – пишет она в своих мемуарах, – таких правильных и неотразимо привлекательных черт. Даже женщины не могли оторвать глаз от ее лица, чем больше па него смотрели, тем сильнее подпадали под власть его очарования. Полные нежности глаза казались бархатными; взгляд ласкал и притягивал каким-то таинственным магнетизмом. Очаровывало ее лицо, а не фигура: неплохо сложенная, она все же была полновата…»

Талейран, большой знаток по части метресс, решил, что эта дама подходит на роль фаворитки, и расхвалил ее достоинства Наполеону.

Наполеон слушал с блестящим взглядом. Потом он начал ходить большими шагами но гостиной, насвистывая военный марш. Время от времени он останавливался, чтобы задать дипломату вопрос по анатомии Карлотты:

– Каковы груди? Ноги? Ляжки? Зад? Колени?

Невозмутимый Талейран отвечал на все вопросы серьезным и безличным тоном гида, описывающего архитектуру церковного собора.

По мере того, как описание становилось все более полным, Наполеон ускорял шаги и, все более возбуждаясь, стал походить на обезумевшую крысу, мечущуюся в ловушке. Вдруг он остановился и приказал свистящим шепотом:

– Доставьте ее немедленно!

– Придется обождать несколько дней, Сир, – с улыбкой возразил Талейран.

– Почему?!

– Мадам Гаццани недавно завела любовника и очень им увлечена…

– Француз?

– Да, Сир!

– Имя?

– Месье де Тиар, Сир…

* * *

Так дважды император с неприятным изумлением обнаруживал своего камергера в постели избранной им женщины… Он решил, отложив все дела, добиться желанных милостей, но известия о военных приготовлениях Англии помешали ему немедленно завершить эту галантную авантюру. Вынужденный вернуться во Францию, он принял решение, которое вызвало много толков:

Карлотта Гаццани была назначена придворной лектрисой Жозефины, вместо м-ль де ла Кост.

Поскольку прекрасная генуэзка не знала ни единого французского слова, назначение ее показалось довольно экстравагантным; впрочем, императрица терпеть не могла чтения.

Жозеф Тюркен добавляет лукаво:

«Что касается императора, то он мечтал только о том, чтобы листать с новой лектрисой страницы книги любви, а для такого чтения французский язык не был необходим. Зато она знала итальянский, он тоже; итальянский язык – язык любви, и они должны были понять друг друга».

В июне Наполеон сел в карету и отправился в Сен-Клу, он был там через восемь дней. Еще через неделю приехала мадам Гаццани, к великой радости месье Тиара, который решил, что император чрезвычайно добр. Скоро он в этом разубедился.

Император вызвал его и поручил ему дипломатическую миссию с приказом отбыть немедленно и в Сен-Клу не возвращаться. Камергер был в полной растерянности, но император просветил его, добавив небрежным тоном:

– Вы попали в немилость, и, может быть, догадаетесь – почему.

Потом он встал, с победоносным видом выпрямился во весь свой небольшой рост и, мысленно уже наслаждаясь прелестями Карлотты, расстался с удрученным месье Тиаром.

* * *

Вечером Наполеон вызвал м-м Гаццани в маленькую комнату специального назначения.

Бдительная Жозефина немедленно узнала о новой связи своего супруга. Разъярившись, она решила захватить его врасплох и убедиться собственными глазами.

"Однажды у Императора было рандеву с этой дамой, – пишет Констан, – он приказал мне дежурить в моей комнате и всем, даже ее Величеству, говорить, что он работает в кабинете с министром.

Свидание происходило в маленькой комнате, очень просто убранной, с двумя выходами – на лестницу, ведущую в спальню императора, и еще одним выходом на узкую плохо освещенную лестницу, которой пользовалась мадам Гаццани. Едва они оба оказались в этой комнатке, появилась императрица. Она вошла в пустую спальню императора и спросила меня, где ее супруг.

– Мадам, император занят сейчас, – он работает в кабинете с министром.

– Констан, я хочу войти.

– Невозможно, мадам, я получил формальный приказ от Его Величества и не могу нарушить его даже ради Вашего Величества. Она удалилась недовольная, более того – разгневанная, но через полчаса вернулась, задала тот же вопрос, и я вынужден был повторить тот же ответ.

Мне было тяжело видеть огорчение императрицы, но я не мог нарушить приказ.

В тот же вечер император, ложась спать, сообщил мне строгим тоном, что императрица сказала ему, будто на ее вопрос я ответил, что император заперся с дамой.

Я спокойно возразил, что император, конечно, не поверил этому.

– Конечно нет, – ответил Наполеон, снова обращаясь ко мне дружеским тоном, которым он меня всегда удостаивал, – я хорошо знаю Вашу преданность и уверен в Вашей скромности, но я доберусь до тех, кто распускает сплетни, я разоблачу их".

После этого он завернулся в широкий домашний халат и отправился к мадам Гаццани, которая усердно разогревала к его приходу свою печь.