Текст книги "Санины каникулы"

Автор книги: Герман Балуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Бутерброд пригодился

Саня сидел на остановке. Пришел автобус из Абакана. С ним должна была прибыть Женя Лохматкина, комсорг стройки и капитан баскетбольной команды.

Баскетболистки клином, как крестоносцы, вошли в толпу, и толпа поспешно раздалась. Самые высокие девушки Саян шли, глядя перед собой в верхние стекла зданий: они привезли победу. Только одна портила гренадерский строй – до смешного мелкая рядом с подругами, хотя дерзости в ее повадке было на всю команду. Она была увешана сумками и авоськами, и Саня усмехнулся даже: «Хозяйственная особа!»

– Женя! Лохматкина! – закричал Саня. И надо же, именно маленькая остановилась.

– Чего вопишь? – Голосок у нее оказался резкий, хрипловатый.

Саня объяснил, чего он вопит.

– Вопрос ясен. Ладно. Найдем тебе брата, – отрубила Женя и вдруг пристально оглядела Саню голубыми твердыми глазами. Лодырь, нет? Сегодня занят?

– Я… У меня… Я на каникулах.

– Блеск! Будешь помощником. Держи! – Она в мгновение ока навесила на Саню тяжеленный рюкзак с впившимися в спину железными банками, всучила авоську. И Саня, не успев оглянуться, стал похож на караванного верблюда.

Женя и сама нагрузилась основательно.

– Что делать умеешь? – спросила Женя. В глазах ее был ледок.

– Ну… все… как его… пол мыть…

– Ничего не умеешь. Будешь на подхвате.

По бетонной дороге мимо них, рыча, обдавая черными выхлопами, проносились самосвалы.

Бетонная дорога вскоре кончилась. Пошли недостроенные корпуса, песок, гравий, грязь, кучи строительного мусора. Кругом – ямы, канавы с водой, хлипкие доски брошены с берега на берег.

– Не свались: покупки замочишь! – крикнула Женя.

– Сама не свались, – ответил обиженный Саня.

Одно утешало его: такая самостоятельная девушка – комсорг и капитан баскетбольной команды – была с ним почти одного роста. У него – метр сорок семь, у нее – метр пятьдесят, не больше. Плотная, крепкая, с пухлым лицом и нахально вздернутым носиком, в грубых брюках, подпоясанных солдатским ремнем с бляхой, Женя шагала широко, по-солдатски. По воротнику ее ковбойки билась грива огненно-рыжих волос.

Перешли железнодорожные пути. Смеркалось. Длинными колючими гирляндами зажглись лампочки высоко над головой и осветили карниз строящегося цеха, фигуры каменщиков, склоненные над кладкой. Каменщики стучали мастерками, как дятлы.

– К утру должны кончить кладку, – сказала Женя. – Событие! Мы с тобой встретим ребят как следует, верно? Видишь, – сказала Женя, останавливаясь, – третий слева – твой брат Володя Смирнов.

Но все фигуры были одинаковы – согнутые черные силуэты. И, наученный горьким опытом, Саня спросил:

– Смирнов… из Ленинграда?

– Не из Америки.

За стройкой пошли будки и вагончики. Они прятались в сумерках, выцветшие от дождей и снегов, расшатанные переездами.

Женя отомкнула амбарный замок на одной из будок и, щелкнув выключателем, осветила запущенность и безобразие: кучу грязных резиновых сапог на заляпанном полу, сохнущие портянки, замазанные раствором ведра, сломанные мастерки, голое черное окно…

– Не нравится? – хрипловато спросила Женя и внимательно посмотрела на нашего героя своими холодными глазами. От множества веснушек ее круглое лицо казалось солнечным, ярким. Не то что у Вовки, которого будто ради смеха озорник-маляр обрызгал охрой, стряхивая кисть. – Ну что ж, очень хорошо. Придется засучить рукава, – решительно сказала она, хотя рукава у обоих и так были засучены. – Вот тебе ведро, вот тряпка. Где канава с водой, видел?..

Саня побежал к канаве, зачерпнул два ведра воды и преодолел с ними расстояние до будки. За время преодоления он облил свои замечательные джинсы и замочил ботинки.

– Какой нелепый! – чему-то радуясь, воскликнула Женя. – Смотри, как надо. – Она повернула ведра лужками к себе. – Ни капли не прольешь… Мой пол!

Саня мыл. Он ползал, кряхтел, пыхтел, пачкался, ронял, ушибался…

А Женя? Женя вдруг преобразилась. Помните, какая она резкая, суровая вышла из автобуса? А тряпку в руках увидела будьте любезны! – даже засветилась от удовольствия. Женя работала с упоением, ловко, легко, весело. Это даже не работа была, а какой-то фокус, показанный с таким мастерством, что не только зрители, но и сам фокусник счастлив. Она получала удовольствие. Наслаждалась.

И когда Саня это понял, он задумался. И было над чем задуматься. Саня всегда был тайно уверен, что способен на любое, даже великое дело, стоит ему только очень, очень, очень захотеть. И теперь он решил убедиться, что это так. Саня добыл из кучи самый грязный сапог и напрягся, концентрируя на нем свою волю. Он очень, очень, очень хотел вымыть сапог так же быстро и ловко, как Женя.

Но руки не слушались, по локтям текла грязь. И черная тоска навалилась на Саню. Он очнулся только от радостного крика Жени:

– Ай да мы!

Действительно, будку было не узнать. Бело сверкал пол, на окне клетчатая абаканская штора, стол скрылся под клеенкой, разрисованной парусниками, голая лампочка утонула в багровом абажуре…

– Мы их научим красиво жить. Правда. Саня? – ликовала Женя Лохматкина. – Мы из них сделаем приличных людей.

Шел уже четвертый час ночи. Несмотря на мрачные мысли, а может быть, под их воздействием. Саня ощутил сильный голод и извлек из портфеля свой гигантский бутерброд.

– Ну, Саня… – пропела Женя. – Ты не просто путешественник. Ты – великий путешественник.

– Меня предупредили, – просто сказал Саня. – Сказали: запасайся. Женька уморит.

Женя засмеялась, отчего ее лицо стало еще более солнечным.

– Не могу видеть человека в бездействии. Сразу настроение портится. Моментально начинаю придумывать, в какую бы работу его впрячь…

Разделавшись с моряцким бутербродом. Женя извлекла из рюкзака три здоровенные банки с красками. В одной банке была черная краска, в другой – желтая лимонная, в третьей – серебристая, как ртуть. Саня кое-что начинал понимать. Он начинал понимать и волноваться, ибо предчувствовал: судьба готовит ему подарок.

Женя отступила к окну и с этой позиции глянула на глухую стену вагончика.

Осмотрев стену, грубо обитую листами сухой штукатурки. Женя, не отрывая руки, провела углем во всю стену зубчатую черту. Черта то взрывалась пиками, то рушилась вниз, то выписывала кудрявые кренделя.

Женя отошла и мрачно посмотрела на свою работу. Солнечное лицо ее было строго. Женя резко отчеркнула несколько линий, и Саня увидел Енисей, хребты, тайгу, ущелья…

– Фантастика! – прошептал Саня. – Дрожь берет, когда подумаешь, как жили первобытные люди. Страшно…

– При чем тут первобытные люди? – пробормотала Женя, кладя размашистые мазки малярной огромной кистью. – А тебе не бывает, что ли, страшно?

– Ну, мне… Мне все хорошо…

Женя обернулась с кистью в руках. Огненная грива метнулась по ее спине.

– Ты, миленький, как в кино живешь… На экране снег, а тебе не холодно? Там голодают, а ты только что мороженое скушал? Там убивают, а тебе не больно?..

Персиковые щеки Сани затвердели. В Сане вспухала ненависть к Жене Лохматкиной.

Он остро пробежал взглядом по ладной фигурке Жени и тотчас зацепился за нужное. Ковбойка Жени в пройме рукава была разодрана, виднелась белая майка. «Художник!.. А рубашка-то драная!» – подумал Саня с язвительным облегчением. И черная волна ненависти стала опадать.

– Женя, – сказал он деревянным голосом, – я сейчас тебя ненавидел. – Сказал и замер от ужаса.

Женя вздохнула, положила кисть на банку, присела к столу.

– А теперь прошло? – спросила она.

– Прошло.

– Вот и хорошо. По себе знаю… Какой это был кошмар, когда я была одна, сама по себе, когда чувствуешь только то, что относится лично к тебе!..

– А что же делать? – прошептал Саня.

– Дарить. Все и всегда дарить. Дарить свое время, внимание, талант, вещи, деньги… Чем больше даришь, тем богаче становишься.

– Ну уж!..

– Серьезно. Понимаешь, Саня, дарить приятней, чем брать.

– Но ведь так ничего не добьешься, – тихо сказал Саня. – Вся жизнь разойдется по мелочам… Надо, наоборот, отбрасывать лишнее.

– А чего ты хочешь добиться?

– Я еще не знаю, – тихо сказал Саня.

Женя задумалась.

– Мне кажется, то, что ты называешь лишним, это и есть жизнь. Ты жизнь отбрасываешь.

Прогрохотал первый самосвал, и послышался топот многих сапог.

– Бригада! – воскликнула Женя.

Дверь широко распахнулась, и парень с широким лицом остановился, держась за косяк, так и не перешагнув порог. Через его плечи заглядывали в будку другие.

Женя, улыбаясь, на них смотрела.

– С победой, ребята?

– С победой. А ну, раздвиньтесь – сапоги буду снимать, – сказал парень и, сев на порожек, стянул сапоги.

В носках он зашел в будку и внимательно все осмотрел.

– Замечательно, Женя. Огромное тебе спасибо. Мы поняли все. Надо не только геройски работать, но и жить надо тоже красиво… Так или нет, мальчишки? – рявкнул он в дверь.

– Так! – отозвалась бригада.

Женя сияла.

– Ой! – воскликнула она, заметив Саню. – Санечка, извини, забыла. – Она схватила за рукав брезентовой куртки парня с широким лицом. – Володя! – радостно сообщила она. – К тебе брат. Из Ленинграда.

Парень недоумевающе посмотрел на Саню. Саня чуть не заплакал. Парень вдруг улыбнулся.

– Ах, из Ленинграда! Здравствуй, братишка. – И он заключил Саню в брезентовые объятия.

Скалолаз принимает решение

Ах, Кабалкин, Кабалкин!

Ведь это надо придумать: по возвращении из Означенного Саня должен невдалеке от причала найти заброшенную баню. И в этой бане будет ждать скалолаз. Не нравилась Сане заброшенная баня, ох, не нравилась…

Заброшенную баню долго искать не пришлось, поскольку оказалась она не заброшенной. Напротив: большой шум стоял над баней. А банная крыша висела отдельно на стропах автокрана. Она покачивалась в воздухе, а пожилой крановщик сидел на подножке и задумчиво смотрел, как с крыши сыплется труха.

Внутри бани что-то происходило. Слышались крики, удары топоров, стены бани пошатывались, из раскрытой низенькой двери выпрыгивали испуганно лягушки.

На белом валуне перед баней сидел тот самый молодой геолог с бородкой, что простукивал молотком скалу, он наяривал на гитаре. «Моя Марусенька, тебя люблю! Моей Марусеньке дров нарублю…»

– Виват! Пополнение! – закричал бородатый геолог. И ударил торжественным аккордом. – Саня, приблизься! Поскольку мы с тобой интеллигенция и ремеслами не владеем, наш удел – музыкой и песнями подогревать трудовой порыв масс.

Крановщик задумчиво созерцал висящую крышу.

– Гляди-кось, ребята, – сказал он вроде бы даже с обидой. – Уж сколько висит и не разваливается. Ничего не понимаю.

– Все будет о’кей! – бодро закричал геолог. – Зачем ей разваливаться?! А развалится, еще лучше – новую сделаете.

– Тоже верно, – задумчиво сказал крановщик. – Может, тогда пообедаем?

– Вот это мужской разговор! – одобрил геолог и крикнул в сторону бани: – Кидай топоры, обед!

Грохот в бане смолк, и Саня увидел старых знакомцев: скалолаза Кабалкина, Владимира Александровича Смирнова и всю бригаду, что работала на скале в котловане.

– Ну как? – спросил Кабалкин.

– Плохо. – Нашел еще одного Володю Смирнова. Хороший парень, но все же не брат…

– Будем думать, – сказал Кабалкин.

– Придется идти к Ершову. У него ленинградцев много, – сказал Владимир Александрович.

– Это кто?

– Великий человек. Начальник геологической экспедиции. Он пришел сюда, когда здесь гуляли медведи.

Геолог сбросил с себя и раскинул вместо скатерти зеленую брезентовую куртку. И острым топором стал корежить банки с говяжьей тушенкой. А Саня и Кабалкин забрались на баржу, что стояла у причала. В пустых железных трюмах гулко прозвучали их шаги. Енисей с плеском обтекал баржу. Вода была ярко-желтой, пронизанной до глубины солнцем. По случаю воскресенья, вихляясь против течения, зудели моторами праздничные катера. Хребет за рекой поднимался до самого неба. Он был так огромен, что Енисей по сравнению с ним казался желтым ручейком. Саня задрал голову, чтобы увидеть вершину, и ему показалось, что хребет кренится, кренится и сейчас с грохотом рухнет на Енисей, на Хакасские степи и, конечно, на них с Кабалкиным.

– Даже голова закружилась, – сказал он Кабалкину.

– У меня закружилась с первого дня, – признался скалолаз. – Ты знаешь. Саня, что я решил? Остаться в Саянах. Ты только посмотри вокруг – разве можно отсюда уехать?!

Саня сурово нахмурился.

– Извини. Валерий, но это легкомысленно. Как это так – с бухты-барахты… Природа, видите ли, понравилась!.. – Тут Саня уловил в своем голосе сварливые интонации соседки Ирины Викторовны и угрюмо засопел носом.

– Это, конечно, так, – сконфуженно сказал Кабалкин, – только зачем себе делать плохо? Надо делать себе хорошо.

– Это детали, – строго сказал Саня. – Надо выбрать себе цель и идти к ней непреклонно. Не обращая внимания на природу. – Саня, задрав голову, посмотрел в глаза Кабалкину. – Теперь скажи мне честно, какая у тебя цель? Исходя из этого мы и решим, как тебе поступать.

– Я уже и телеграммы послал, – признался Кабалкин. – чтобы контейнеры с вещами заворачивали сюда. Вот видишь, и баня… Пока квартиры нет, ребята из моей бригады решили соорудить для меня дом. Из бани.

– Стоп! – строго сказал Саня. – Какая такая бригада? Они же бетонщики! А ты – скалолаз, барс снежных вершин…

Кабалкин замялся, его русый чуб беспомощно свисал на бровь.

– Видишь ли. Саня, я не знаю, насколько хороши здешние скалолазы. Вдруг они по скале ходят лучше меня – я же со стыда умру, я не вынесу такого позора… Покажу сперва, на что я способен и на бетоне, а уж потом… Если пригласят на скалы, пойду с удовольствием. Но просить. Саня, не могу, стыдно…

– Эх! – только и сказал Саня. Ну как этой горе мускулов втолковать, что жизнь нужно брать за шиворот?

– А цель… – удивился Кабалкин. – Какая может быть цель?.. Работать я люблю… Природа роскошная. Куплю ружье, катер… Рыбалка тут, скажу я тебе… – Он даже зажмурился от удовольствия. – Цветы… Смотри. Саня: горы, как в пламени, в багульнике. Скоро жарки зацветут – ярко-желтое половодье. А горная лилия?! Четыре узких желтых лепестка… А запах, Саня, запах!..

– Ну, Валера!.. Это несерьезно.

– Почему же, Саня? – простонал Кабалкин, мучаясь оттого, что друг его не понимает. И присел на корточки, чтобы видеть зеленые Санины глаза. – Жить каждый день с удовольствием – разве это не цель? Построить крупнейшую в мире ГЭС – разве это не цель? Что еще, Саня?

И снова встал перед глазами гранитный памятник на берегу великой русской реки. Но мог ли Саня сказать: вот, мол, Валера, цель?! Конечно же, нет. Не мог.

Великий человек

Переночевав в развороченной бане, Саня и Кабалкин утром в понедельник направились к начальнику геологической экспедиции Ершову. Ершова знали все. О нем ходили легенды. Ершов поставил здесь первые палатки, нашел створ для плотины, разогнал медведей… Великий человек!

Когда Саня это осознал, он вздрогнул. Это ведь только подумать: вот так, запросто, Саня придет к великому человеку и поговорит с ним! Надо признаться, что Саня даже о Вовке забыл, своем несчастном брате, – такой вихрь гудел в его голове. Он летел как на крыльях и радостно думал о том, что сегодня на берегу Енисея произойдет встреча двух великих людей. Кабалкин гулко топал за ним.

Однако на крыльце конторы экспедиции вышла заминка. Кабалкин затоптался, длительно зашаркал альпинистскими ботинками, словно только что вылез из грязи.

– Валера! – укоризненно воскликнул Саня.

– Удобно ли?.. Может, у других поспрашиваем… – забормотал скалолаз.

– Валера, – мягко сказал Саня. И возложил руку на плечо друга. – Держись меня. Все будет достойно.

Он развернул плечи и вздернул подбородок. А Кабалкин, наоборот, сгорбился и спрятался за его спиной. Так они и проследовали в дверь начальника экспедиции Ершова.

Ершов, грузный, с белыми волосами, с ярко-красным мятым лицом, оплыв в кресле, восседал за голым полированным столом и пил чай. Саня вонзил глаза в начальника экспедиции. Даже то, как он пил чай, неторопливо отхлебывая, Саню восхитило. Саня понял, что именно так должны пить чай великие люди.

– Александр Александрович Смирнов, из Ленинграда, – представился он Ершову и, неожиданно для самого себя, шаркнул ножкой.

Ершов неторопливо его рассмотрел, отхлебнул янтарного чая и гулко спросил:

– Ну как там, в Питере… все льет?

Саня чуть не подпрыгнул: дался тут всем этот дождь! Но виду, конечно, не показал.

– Что вы, Петр Васильевич, уже две недели страшная сушь, – отрапортовал он, держа руки по швам.

– Гм!.. А весной, когда я уезжал, лило безостановочно, как… гм… в потоп.

Кабалкин от стеснительности навалился на шкаф. Шкаф затрещал и пошатнулся.

Начальник экспедиции неодобрительно хмыкнул.

– Итак… э-э-э… Александр Александрович, чем могу…

– Итак, Петр Васильевич, – подхватил Саня, – нас к вам привела беда. Сбежал мой брат, востоковед.

– Гм… Востоковед?.. Возможно… Хотя сомнительно… В этом сезоне бегут философы и педагоги… Если только у Хабибуллина на участке?.. Ладно, поищем… Дам команду… А впрочем… Самому с вами съездить, что ли?.. Тайга, запахи – умереть! – Он вздохнул печально. – Понюхать и умереть!

Покряхтев, Ершов выбрался из кресла, и они с Саней солидно двинулись к Енисею. А Кабалкин замыкал шествие.

– Петр Васильевич, не могли бы вы рассказать о плотине? – вежливо спросил Саня.

Хмыкнув, Ершов покосился на мальчика, для чего ему потребовалось остановиться и повернуться всем грузным телом.

– Ладно, – сказал он, – напрягите воображение. Когда-то, в доисторический период, здесь было море. Багровое, мохнатое от протуберанцев солнце кроваво отражалось на горбах мертвой зыби. Иногда море вздувалось бугром, раздавалось с плеском, и среди волн, блестя панцирем, всплывали чудовища со змеиными головами. Так было миллионы лет – багровые волны и черные костяные спины морских чудовищ… Представили?

– Ага.

– И вдруг произошла катастрофа. Страшный гул возник в недрах земли. Огромные волны покатились от материка до материка. Из воды ударили в небо столбы пара и серого пепла. Солнце заволокло. В адском грохоте из моря стали лезть хребты. Тектоника плавила и сдвигала породы. В раскаленном сухом пару текли огненные реки. Все живое погибло. Когда наутро взошло солнце, то на месте водной глади оказались дымящиеся горные цепи и пенистый поток в скальном каньоне – наш Енисей…

– Значит, вот как было! – взволнованно сказал Кабалкин.

– Я, конечно, не видел, но… гм… вообразить можно… Самый крупный водопад в мире? – спросил он внезапно Саню. И остановился, тяжело отдуваясь.

– Виктория. В южной Африке. Низвергается с высоты 120 метров, – молниеносно ответил Саня. И сам восхитился своей памятью.

– Молодец!.. Так вот, Енисей будет падать с высоты 200 метров. И воды каждую секунду будет пропускать плотина столько, сколько в устье Волги… Ничего мы нашли себе работенку, а?

Уже стал виден Енисей, стоянка катеров, и Саня собрался с духом:

– Извините, Петр Васильевич, – начал он с запинкой. – Правда, что вы великий человек?

– Великий? – с интересом переспросил Ершов. – Ха-ха-ха!.. – Он остановился, снял шляпу и потер свою крепкую красную шею. – Отчего это я великий? – спросил он смущенно.

– Вас все знают… «Ершов, Ершов…» – всюду!

– Гм… Чего же хорошего?! Куда ни придешь – все смотрят… Нет… Великим я был в твоем возрасте… Или, скорее, в его. – Он ткнул в бок Кабалкина. – Когда начал разведку сибирских рек…

– А сейчас?

– Сейчас великие – молодые люди в резиновых сапогах, которых еще никто не знает… Это они делают великое дело.

Вышли на берег Енисея. Внизу лежали вытащенные на плотики бело-голубые катера. Дохнуло студеным ветром. Ершов потоптался, посмотрел направо, налево, потянул носом.

– Гхм! – произнес он задумчиво. – Погодка-то свежая. Так и насморк долго ли схватить… Как считаете?.. Пожалуй, братцы, увольте… Я уж… это… рисковать не стану – езжайте одни!

«Вот так покоритель Сибири! – подумал Саня. – Насморка боится». И глянул на Ершова снисходительно.

Вовкин друг

Желтые свивающиеся струи летели мимо катера, закручиваясь воронками. Катер кидало и било. Вода пахла снегом. Ветер высекал слезы.

Саня вытер глаза и засмеялся.

Кабалкин участливо склонил румяное лицо.

Саня похлопал его по колену:

– Все о’кей, старик. Живи дальше! – Кабалкин представлялся ему вторым, после Вовки, братом, о котором нужно заботиться и которого надо учить.

Они тесно сидели на передней лавке катера. Впереди, в провале хребтов, снежно сияли пики Боруса. И, глядя на эти пики, на склоны хребтов со следами обвалов, Саня был счастлив тем, что решил махнуть в такую даль от дома, что, наконец, увидел, как люди делают великие дела.

«Вот грохнет!» – с веселым испугом подумал Саня, глядя на следы оползней. И ухмыльнулся. Он чувствовал, что ничего с ним случиться не может. Ощущение удачливости вздымало грудь и щекотало ноздри.

– Створ! – крикнул с кормы моторист. И, подняв лицо, Саня увидел высоко на склоне хребта красный столбик, означающий гребень плотины. И подумал, что не то что построить плотину, взобраться по скале до красного столбика – и то геройство.

Они прошли мимо дамбы, ограждающей котлован. Над дамбой двигались решетчатые краны.

Вскоре на узкой полосе галечника, под нависшим хребтом Саня увидел большую брезентовую палатку, а рядом – выложенную из валунов печь.

Их встретили громоздкий бурильщик Васюков и мастер буровых работ Хабибуллин.

Хабибуллин был строен и гибок. У него было узкое лицо, черные блестящие волосы. Восточные, вразлет, глаза мастера прикрывали очки в тонкой золотой оправе. Движения его были порывисты, и Сане даже показалось, что в минутной бешеной вспышке он выхватит из-за спины кривую сверкающую саблю. Но Саня, конечно, как всегда, преувеличивал.

Саня первым покинул лодку и, приготовившись к рукопожатию, бодро пошел на сближение.

– А это мой друг Кабалкин. – Он пальцем указал через плечо. – Скалолаз.

Хабибуллин, сверкнув очками, посмотрел на Саню испепеляющим взглядом. Он стоял, заложив руки за спину.

– А ты чей друг? – спросил он резким, надтреснутым голосом.

Саня растерялся.

– Простите, что вы имеете в виду?

Хабибуллин спросил быстро и резко.

– Ты чей друг? Кому помогаешь?

– Ну как… всем… кому надо… – забормотал Саня, запоздало соображая, что мог бы ответить легко и небрежно: «Хотя бы брату. Вот приехал к нему за пять тысяч верст…»

– Так!.. А что тебе, собственно, надо?

– Мы ищем Володю Смирнова, – пролепетал Саня. – Из Ленинграда. – И посмотрел на Кабалкина.

– У меня работает Владимир Смирнов из Ленинграда, – отчеканил Хабибуллин.

И к Сане вернулось ощущение удачи. Он расправил понурые плечи и зелеными мерцающими глазами посмотрел в очки Хабибуллина. Он обрадовался даже не тому, что он нашел наконец Вовку. Он был уверен, что найдет. А тому, что нашел его красиво, на быстроходном катере, с провожающими и встречающими.

– Володя Смирнов – мой брат.

Хабибуллин осмотрел внимательно Саню.

– Не похоже, – сказал он твердо.

Сане стало совестно, что у него такой нелепый брат. Он мягко улыбнулся, развел руками, как бы говоря: «Сами понимаете, таким уж он уродился. Что я могу поделать?»

– И тем не менее, – сказал Саня.

Хабибуллин, метнув черный взгляд, разглядел в Сане еще что-то пропущенное при первом осмотре и решил окончательно:

– Нет!

– То есть как?!

– Он скромный парень, – пояснил Хабибуллин. – Он мне нравится.

Саня почувствовал, что у него дернулись и поползли губы. Он понял, что сейчас заревет от унижения и обиды.

– Саня тоже мужик подходящий, – вступился за него Кабалкин. – В основе пока, конечно.

– Все мы замечательные люди, пока нам ничего не грозит, – задумчиво сказал Хабибуллин.

– А где Вовка сейчас? – спросил Саня сдавленным голосом.

– На том берегу Енисея. На скале. – Мастер выдавил слова, как монеты, – звонко и отчетливо. – У красной отметки.

И Саня вспомнил красный столбик на хребте. Он представил себя на этой крутизне, глубокую пустоту под ногами и поежился: ощущение было противным. «Неужели Вовка герой, а я трус?» – подумал он.

Хабибуллин улыбнулся стремительной восточной улыбкой и снял очки.

Бурильщик Васюков словно только и ждал этого знака. До этого он почтительно громоздился за спиной Хабибуллина. Васюков был похож на располневшего гладиатора. Его розовое горячее тело распирало линялую футболку. Ржаные волосы бурильщика торчали клочьями и шевелились от ветра.

– Саня! – рявкнул он сырым басом, сгреб Саню толстыми руками и притиснул к свисающему через ремень мягкому животу. – Ты дома!.. Вовка – мой друг-закадыка, понял?

– Понял! – задушевно крикнул Саня, упираясь в колышущийся живот руками.

– Вовка – друг… А ты, значит, кто?.. То-то! – Васюков отстранил Саню и посмотрел на него, любуясь.

– Ах, вот что! Вы товарищ брата нашего Сани, – успокоился Кабалкин, уже было изготовившийся схватить гладиатора за шиворот.

– Друг по гроб жизни! – лесным басом взревел Васюков. – Саня! – гаркнул он. – Что хочешь? Здесь Сибирь, понял?.. Рубашку надо?.. У меня две… Сам-то откуда?

– Из Ленинграда, – ответил ошеломленный и слегка помятый Саня.

– С Ленинграда! – захохотал Васюков, весь колыхаясь от радости. – А я с Белоруссии. Минск, слыхал?.. Так я с Бобруйска… Друг! Саня! – Он даже присел и шлепнул себя по коленям мясистыми лапами от пришедшей ему счастливой мысли. – Отдыхать собираешься?.. Давай в Бобруйск! Воздух гарантирую… Борщ – язык проглотишь… Ну? Сговорились?.. Дай лапку!

Вдруг он гулко ударил себя кулаком в грудь. И побагровел.

– И-эх!.. Я-то!.. Я-то! И ты тоже, друг сердечный, таракан запечный! Молчишь… Чего молчишь?! Ты же голодный, рубать хочешь…

Васюков по-медвежьи полез в палатку и ожесточенно загремел кастрюлями.

Взъерошенный Саня вопросительно посмотрел на скалолаза.

Кабалкин сидел на камне и растроганно смотрел на заросли багульника, которые языками пламени взлетали по склону хребта.