Текст книги "Стихи художника"

Автор книги: Герман Гессе

Герман Гессе
СТИХИ  ХУДОЖНИКА
Утренний блеск бисера

(Предисловие переводчика к «Стихам художника» Г. Гессе)

Линия жизни плавна и округла лишь на ладони. Пространство, время и что – то еще заставляют ее изламываться, отделяя довольно длинные периоды относительной стабильности, разительно отличающиеся друг от друга. На этих изломах царствует хаос, швыряя смертного между вечностью и небытием, рождением и смертью. Чем выше предназначение, тем oстрее изломы и неистовее хаос.

В 1892 году пятнадцатилетний Герман Гессе, самовольно оставив евангелистскую монастырскую семинарию Маульбронн, куда поместили его родители – миссионеры, предпринимает попытку самоубийства. Подростка спасают. «Я хотел быть поэтом, или не быть совсем», – нехотя комментирует он впоследствии свое решение уйти из жизни.

Спустя двенадцать лет, наполненных разнородными и большей частью глубоко чуждыми ему занятиями, Гессе оказывается, как будто, на прямом пути к осуществлению юношеской мечты. Первый же опубликованный им роман («Петер Каменцинд», 1904) имеет успех и позволяет автору вести жизнь свободного литератора. Последующие книги прозы и стихов тоже принимаются благосклонно, как критиками, так и публикой, и создают их автору репутацию уважаемого добротного писателя.

Дом Гессе в Гайенхофене.

Рисунок углем Гессе или Марии Бернулли

Молодого литератора не влекут традиционные артистические пирушки, нарочито убогие поэтические мансарды и огни больших городов. Он ведет тихую размеренную жизнь добропорядочного отца семейства и домовладельца в крохотной деревушке Гайенхофен на берегу Боденского озера.

Жену писателя и мать его троих сыновей зовут Мария Бернулли. Она происходит из знаменитого базельского математического семейства, старше мужа на девять лет, носит то же имя, что его покойная мать, и до неприличия походит на последнюю лицом, осанкой, манерами и болезненной страстью к музыке. Молодая дама превосходно играет Шопена, неожиданно гармонирующего с непритязательной обстановкой добротного крестьянского дома с видом на деревенскую церковь.

Вилла в окрестностях Берна, где жила семья Гессе в 1912–1919 гг.

Акварель Гессе.

Деревенская идиллия, вероятно, была не вполне свободна от внутренних противоречий. В 1912 году Гессе оставляет Гайенхофен и нанимает дом на окраине Берна, в котором прежде жил художник Альберт Вельти. Грубоватый деревенский интерьер сменяется интерьером отточенно артистическим, в традициях старых мастеров.

Разразившаяся вскоре война отодвигает потенциальное возвращение в Гайенхофен в неопределенное будущее, а еще через два года становится окончательно ясно, что возврат к прежней жизни невозможен. Смерть отца, прогрессирующее умопомешательство жены и тяжелая болезнь одного из сыновей повергают Гессе в мучительную депрессию. Курс психотерапии, пройденный у ближайшего ученика Юнга, облегчения не приносит. В апреле 1919 года писатель вынужден поместить жену в лечебницу для душевнобольных, передать сыновей на воспитание в семьи друзей и оставить бернский дом.

«Casa Camuzzi», Гессе занимал здесь квартиру с балконом во втором этаже.

Акварель Гессе.

В мае 1919 года по приглашению одного из друзей Гессе перебирается в Тессин, итальянский кантон Швейцарии, в деревушку Монтаньола под Лугано. В его распоряжение предоставлены две комнаты в верхнем этаже дома, известного под названием «Casa Camuzzi». Изящное это здание, выстроенное в XIX в. в стиле барочных охотничьих замков, выведено в рассказе «Последнее лето Клингзора».

Заметим кстати, что архитектор Камуцци, подобно некоторым другим тессинским зодчим, впоследствии поступил на службу к императору Николаю I. Он разработал, в частности, проект Турецких бань (1850–1852 г.) в Екатерининском парке Царского Села, после того, как от работы отстранился И. Монигетти, стесненный скудостью выделенных царем средств.

«Casa Camuzzi», деревенский дом – дворец, ранний плод изощренного воображения одаренного архитектора, соперничает нежной яркостью красок с пестрым изобилием окружающей растительности и необычными изгибами линий – с величественными альпийскими массивами. Рожденный в середине лета, Гессе с младенчества испытывал неутолимую страсть к жаре, югу, ярким краскам.

В напитанном пряными ароматами утонченно – суровом Тессине, Гессе переживает свое второе рождение. Заурядный литератор обречен. Рождается великий писатель. Прежние радости и несчастья, осознанные и неосознанные жертвы остались в дольнем мире, воспоминания о котором еще гнетут неофита, но больше не ограничивают его свободы.

Каждый день выходит он на прогулки по горам, долинам, озерным берегам. В заплечном мешке – записная книжка, альбом для эскизов, карандаши, акварельные краски. Начатые еще в 1917 г. осторожные живописные опыты выливаются небывалой зрелой экспрессионистской свободой жаркого тессинского лета 1919 года.

В рассказе «Последнее лето Клингзора» (1920) и в вышедших в том же году тиражом в тысячу экземпляров «Стихах художника» музыкa и ритмы слов, соединяясь с красками и линиями рисунков играют радостный изысканный концерт, в котором нет места унынию и фальши.

Поэт – художник творит легко, но искушенно. Хаос терпит пораженье, мир опять наполняется благоуханным порядком, и нет ничего случайного ни в линиях, ни в звуках.

Чужой сад вполне способен источать райские ароматы («Художник изображает сад»), изувеченное дерево доверчиво тянет к солнцу юные тонкие ветки («Подрезанный дуб»), и бисер вспыхивает всеми красками радуги под капризным солнечным лучиком («Идет гроза»). Ничего не упускает острый, неизменно удивленный взгляд. Взгляд ребенка. Взгляд мудреца. Взгляд посвященного.

МAГИЯ КРАСОК

 
Ритмы Божьего дыханья,
Поглощаясь небесами,
Щедрых красок полыханье
Разливают перед нами.
 
 
В столкновеньи тьмы и света
Хаос терпит пораженье,
Дух верховный шлет приметы
Вечной радуги рожденья.
 
 
В наши души проникая,
Свет искрится бесконечно,
И его, не узнавая,
Солнцем мы зовем беспечно.
 

MАGIE DER FARBEN

 
Gottes Atem hin und wider,
Himmel oben, Himmel unten,
Licht singt tausendfache Lieder,
Gott wird Welt im farbig Bunten.
 
 
Weiss zu Schwarz und Warm zum Kuehlen
Fuehlt sich immer neu gezogen,
Ewig aus chaotischem Wuehlen
Klaert sich neu der Regenbogen.
 
 
So durch unsre Seele wandelt
Tausendfalt in Qual und Wonne
Gottes Licht, erschafft und handelt,
Und wir preisen Ihn als Sonne.
 

ХУДОЖНИК ИЗОБРАЖАЕТ САД

 
До садоводства что за дело мне?
Садовник – чужеземец, видно, честный не вполне,
Я на него смотрю, но в этом  нет его заслуги,
Нам не понять друг друга.
Друзьями, братьями нам стоило бы быть,
Но, отчуждения не в силах победить,
Мы грустно – одиноки оттого,
Что годы обостряют естество.
До овощей мне тоже дела нет,
За них готов отсыпать я монет.
Но все ж меня пленяет этот сад,
Я с детским любопытством рад
Глядеть в его неразбериху. Дом
Зеленым быв, стал розовым потом,
Лиловость далей мне поет невинно,
Свод голубой блестит над блудным сыном.
Я принимаюсь рисовать все это,
Игру оттенков в бликах света
И дерево, чей детский лик
Смотреть в себя привык.
 
 
Для вас все это только смех,
Для вас, для всех,
Что буду я смотреть и рисовать,
Подбирать слова и рифмовать.
Для вас здесь только сад,
А для меня – привет из рая,
Что, как и вы, оставил я, играя.
Воспоминания назад к нему спешат
И потому волшебный сада аромат
Дороже мне садовников, денег, овощей
И прочих вещей.
 

DER MALER MALT EINE GAERTNEREI

 
Was geht die Gaertnerei mich an?
Der Gaertner ist ein fremder und vielleicht ein boeser Mann,
Ich weiss es nicht, ich will ihn nicht sehn,
Wir wuerden uns nicht verstehn.
Wir moegem Menschen und moegen Brueder sein,
Wir stehen doch allein,
Einer weit vom andern verirrt,
Jeder traurig, weil er aelter und einsamer wird.
Auch die Tomaten und Gemuese gehn mich nicht an,
Nur den Kriegsgewinnler, der sie bezahlen kann.
Und dennoch haelt mich die Gaertnerei gefangen,
Ich blicke voll Kinderverlangen
In ihre Wirrnis hinab. Ein Haus
Waechst rosenrot aus Gruen heraus,
Lila singt einen zarten Ton,
Blau blickt herueber zum verlorenen Sohn.
Ich muss mich setzen und das alles malen,
Wie schoen die Farben strahlen,
Wie still der Baum sein Kindergesicht
Hinunterbeugt und mit sich selber spricht.
 
 
Fuer euch ist das alles zum Lachen,
Alle diese Sachen,
Was ich sehen und malen und dichten muss,
Fuer euch ist es eine Gaertnerei,
Fuer mich aber ist es ein Geister gruss
Aus jenem Paradies,
Das ich wie ihr verliess,
Das mir aber immer und immer ruft
Und dessen verzauberter Gartenduft
Mir lieber ist als Gaertner, Tomaten und Geld
Und alles in der Welt.
 

ИДЕТ ГРОЗА

 
Гора почернела над краем листа,
Прозрачные краски сплывают
К последним облитым солнцем домам,
За коими лишь темнота.
Все к смерти готово, все – мука сама,
Солнце, меж тем, краски мешает,
Наивно не слыша зловещих симфоний,
Подобно ребенку, держащему бисер в ладонях.
Скоро стихии битву начнут,
Скоро пламя охватит все тут.
Но я до последнего мига в укрытьи лежу,
Мольберт и палитра со мной неизменно,
Рисую поблекшее дерево и резко – желтые стены,
За синею тьмой напряженно слежу.
Готова воздать она злобную мзду,
Но ветер еще не подул!
Внезапно будет вспышка, грохот, ливень, град,
Все мои художества к черту полетят,
Потом все угаснет, утихнет в смиреньи —
Глаза, спешите краски пить!
Завтра подует ветер осенний,
Ах, и лету больше не быть.
 

ЕS KOMMT EIN GEWITTER

 
Der Berg steht scwarz und der Himmel von Stahl,
Alle holde Farbe rinnt
In die letzten besonnten Haeuser und Matten
Dahinter ist alles fahl,
Alles todesbereit und voll Qual und Schatten.
Aber die Sonne spinnt
Noch immer grell und ahnungslos
Ihr Farben spiel wie ein Kind mit Glasperlen im Schoss.
Bald kracht alles zusammen
Bald steht alles in Flammen,
Aber vorher und bis zum letzten Augenblick
Lieg ich mit meinem Farbkasten auf der Lauer,
Male den bleichen Baum und die grellgelbe Mauer,
Folge der blauen Schwaerze mit schnellem Blick.
Wie kommt sie boes und geschwind,
Und noch immer kein Wind!
Ploetzlich wird Blitz, Regen und Hagel knattern
Und meine ganze Malerei zum Teufel flattern,
Dann wird alles erloeschen und untergehn —
Augen, trinket die Farben in euch hinein!
Morgen vielleicht wird schon Herbstwind wehn,
Ach und kein Sommer mehr sein.
 

РАДОСТЬ ХУДОЖНИКА

 
На полях всему – своя цена,
Пастбища обнесены забором,
И рука хозяина видна
Здесь любым неискушенным взорам.
 
 
Только здесь, в моих глазах, живет
Несколько иной вещей порядок,
Пурпур царствен, и лазури лед,
Расплываясь, примостился рядом.
 
 
Желтый с красным правят буйный пир,
Лилии тона к себе взывая,
Свет и цвет летят из мира в мир,
Из волненья жизни истекая.
 
 
Дух царит, что исцеляет все,
Родничок звенит в тонах зеленых,
В откровеньи, будто мир спасен,
Сердце станет нежно – просветленным.
 

MALERFREUDE

 
Aecker tragen Korn und kosten Geld,
Wiesen sind von Stacheldraht umlauert,
Notdurf sind und Habsucht aufgestellt,
Alles scheint verdorben und vermauert.
 
 
Aber hier in meinem Auge Wohnt
Eine andre Ordnung aller Dinge,
Violett zerfliesst und Purpur thront,
Deren unschuldvolles Lied ich singe.
 
 
Gelb zu Gelb, und Gelb zu Rot gesellt,
Kuehle Blaeuen rosig angeflogen!
Licht und Farbe schwingt von Welt zu Welt
Woelbt und toent sich aus in Liebeswogen.
 
 
Geist regiert, der alles Kranke heilt,
Gruen klingt auf aus neugeborener Quelle,
Neu und sinnvoll wird die Welt verteilt,
Und im Herzen wird es froh und helle.
 

ДОМА, ПОЛЯ, САДОВАЯ ОГРАДА

 
Милые дома, садов ограды,
Улица, изогнутая лирой,
Пруд, холмов желтеющие гряды
Телеграфный столб, блестящий жиром,
Вы, и вы когда – нибудь должны
Умереть, истлеть, пропасть, исчезнуть,
Прахом став, умчаться с ветром в бездну,
В ту, где блики солнца не видны?
Дерево, ты тоже станешь пылью,
Ставнею зеленой, красной крышей?
Ты пьяно от жизни изобилья,
Глас времен тебе еще не слышен.
О, в себя позвольте вас впивать,
Морем, пальмой, полем жажду стать!
Как же я далек от вас невольно…
Лжете ль вы? Блаженны ли? Довольны?
Только ли меня обжег пожар
Сладкой, oстрой, нестерпимой боли,
Только ль мне достался горький дар
Умирать от страха и неволи?
Вы молчите, учите без слов:
Мучайся, пиши и будь здоров!
Нас впивай и дай себя нам пить,
Прежде, чем нас день успел убить!
 

HAEUSER, FELDER, GARTENZAUN

 
Liebe Haeuser, liebe Gartenzaun,
Weiher, Feld und Wiese, Strassenschlange,
Gelber Huegel, Aecker rot und braun,
Fett erbluehte Telegraphenstange,
Muesst auch ihr, ihr alle, einst vergehn,
Sterben, modern, faulen, schwinden,
Hingemaeht, verblassen von den Winden,
Und die gute Sonne nimmer sehn?
Baum, du Freund, wirst denn auch du zu Staub,
Fensterladen gruen und rote Daecher?
O so rauscht doch heut noch Halm und Laub,
Glueht noch heut der volle Liebesbecher!
Trinken will ich euch, geht in mich ein,
Gras und See und Palme will ich sein!
Warum bin ich so von euch geschieden?
Luegt ihr? Seid ihr selig? Habt ihr Frieden?
Bin nur ich allein vom Brand verzehrt,
Der so suess und heiss und schmerzend loht,
Der mir Taumel gibt und Frieden wehrt,
Leide ich allein an Zeit, an Angst, an Tod?!
O ihr schweigt, ihr mahnt mich ohne Wort:
Leide, male, dichte, lebe fort!
Trinke uns und lass uns trinken dich,
Ehe dir und uns der Tag verblich!
 

ВИНОГРАДНИК, ОЗЕРО И ГОРЫ

 
Ты, озеро, – прозрачная купель,
Ты золотишь и омываешь кожу,
Ты, винный холм, растишь дурман
Для будущего лета,
Вы, горы, защищаете меня,
Когда потоки боли в мир влекут.
В тебе, о лес, ночной совиный крик
Напоминает, сколь все преходяще,
Но сердце не готово умирать,
И, лес, тебя хочу однажды утром,
Когда роса еще благоухает,
Той показать, которую люблю,
Которой ты, мой милый лес, обещан.
 

REBHUEGEL, SEE UND BERGE

 
Du, See, hast mich gebadet und gebraeunt,
Du, Weinberg, reifst mir Trunkenheit
Fuer kuenftige Sommer,
Ihr, Berge, schuetzet mich wie Mutterarm,
Wenn mich das Fernweh in die Welt ergreift.
In dir, du Wald, blaest nachts der Eulenruf
Mir predigt der Vergaenglichkeit ins Herz,
Das doch nicht sterben will,
Das doch so lang, das ewig leben muss,
Denn dich, o Wald, will ich einmal
Am Morgen, wenn der Tau noch duftet,
Dem schoensten weibe zeigen, das ich liebe
Und dem ich dich, mein lieber Wald, versprach.