Текст книги "Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

2

И снова я положился на Данувий в качестве проводника: мы со Сванильдой направились вниз по его течению, по тому самому пути, по которому я двигался, сбежав из Скифии от Страбона. Хотя, как уже говорилось, я не склонен был выбирать дважды одну и ту же дорогу, но теперь с радостью и удовольствием показывал Сванильде разные достопримечательности и прекрасные пейзажи, которые запомнились мне в прошлый раз, и это сделало нашу поездку совершенно другой.

Поскольку мне уже доводилось путешествовать вместе со Сванильдой, я не сомневался: эта девушка окажется умелой и приятной спутницей, что она и доказала. Сванильда объяснила, что она не всегда была изнеженной служанкой, поскольку происходила из клана охотников и пастухов и выросла в лесу. Она не хуже меня обращалась с пращой, а уж готовила дичь несравнимо лучше. (Она даже захватила с собой небольшой чугунный котелок, мне это просто не пришло в голову.) К тому же Сванильда научила меня некоторым хитростям, о которых, как я думаю, старый хозяин и лесовик Вайрд даже и не подозревал. Я узнал, что, когда готовишь мясо, несколько березовых веточек в котелке помешают ему пригореть. Я узнал, что лягушек лучше ловить ночью, используя только факел из камыша и острую палочку, и что их задние лапки очень вкусные и сочные (этого я даже представить себе не мог), если потушить их с львиным зевом.

Я всегда был высокого мнения о Сванильде. Теперь же я начал ценить ее не только за то, что она была опытной путешественницей и настоящим товарищем, но также и за ее трогательную женственность. Я помню, как в нашу первую ночь, едва только мы покинули Новы, она просто чудом преобразилась, превратившись из бродяги, одетого в грубую одежду, в нежную и привлекательную молодую женщину.

В сумерки мы остановились на поросшей травой, нагретой солнцем поляне на берегу реки и приготовили на ужин зайца, которого я добыл в пути. После того как мы поели, я выкупался на мелководье, затем снова оделся и, вернувшись, начал готовиться ко сну. И только когда полностью стемнело, Сванильда тоже пошла купаться. Она плескалась довольно долго, я уже начал недоумевать, в чем дело. Как оказалось, она ждала, когда взойдет луна. Сванильда оставила свою грубую дорожную одежду у реки и появилась уже чистая – она шла соблазнительно медленно, маняще, чтобы я мог всю ее разглядеть, одетая только в лунный свет.

Когда Сванильда растаяла в моих объятиях, я произнес со смесью изумления и восхищения:

– Моя дорогая, ты точно знаешь, что и когда надо надевать.

Она рассмеялась, затем сказала застенчиво:

– Но… есть и другие вещи… я говорила тебе… ты можешь научить меня…

Ну, я уже понял, что мало чему могу обучить свою спутницу относительно жизни в лесу. Однако я с удовольствием объяснял ей некоторые другие вещи, и Сванильда оказалась прилежной и старательной ученицей – возможно, потому, что я предпочел обучать ее играючи, а не при помощи наставлений. Например, взять хотя бы то, как я познакомил ее с греческими словами, касающимися женской груди, словами, которые изучил в Константинополе. Сванильда сочла их поучительными и интригующими, потому что на нашем старом наречии для обозначения этой части тела существовало лишь одно слово.

– То, что мы называем brusts, в целом грудью, – сказал я, – на греческом называется kolpós. Но каждая по отдельности, – я нежно обхватил одну из ее грудей, – это mastós, а эта ложбинка между ними, – я нажал пальцами, – называется stenón. А эта передняя часть каждой mastós – stetháne, – мой палец обвел сосок, – а это маленькое уплотнение в центре stetháne греки именуют thelé. И, акх, смотри, что происходит с thelé при малейшем моем прикосновении. В таком возбужденном состоянии, Сванильда, он называется hrusós.

Она затрепетала от радости и спросила:

– Как ты думаешь, Торн, почему греки сочли нужным придумать все эти названия?

– Они всегда считались самым изобретательным народом на свете. Полагают, что они гораздо чувственней и необузданней, чем представители северных рас вроде нашей. Возможно, греки изобрели эти слова – и еще множество других, описывающих другие части человеческого тела и их назначение, – чтобы заниматься любовью, еще больше отдаваясь чувствам. Или, может быть, чтобы наставлять девственниц и неискушенных юношей, которые были новичками в искусстве любви. Как ты заметила – а сейчас и сама почувствовала, – простое упоминание этих слов и объяснение, для чего они служат, оказывает чудесное воздействие на женское тело.

Можно догадаться, что мы сочли свое путешествие таким приятным, что не только не торопились, но даже склонялись к тому, чтобы оно длилось как можно дольше. Примерно через пару недель мы все-таки добрались до Дуростора, города-крепости на берегу реки, и сняли там покои в уютном hospitium. Я оставил Сванильду нежиться в местных термах, а сам отправился в praetorium Италийского легиона. Его командир, с которым я познакомился в прошлый раз, как выяснилось, уже довольно давно вышел в отставку. Но его преемник, разумеется тоже подчиненный Теодориха, встретил королевского маршала очень радушно. Он напоил меня знаменитым местным вином и пересказал последние новости из Новы. Это были самые обычные доклады, в них не было ни слова об угрожающих действиях Страбона и его предполагаемых союзников ругиев. Таким образом, я не видел необходимости прервать свои поиски и вернуться к Теодориху.

– Тебе также нет нужды, – вежливо заметил командир гарнизона, – совершать это утомительное путешествие по суше, сайон Торн. Почему бы тебе не нанять лодку и не отправиться со всеми удобствами вниз по течению Данувия? Ты доберешься до Черного моря гораздо быстрее и вдобавок не устанешь от путешествия.

Я отправился на берег в поисках лодочников. И представьте, именно там набрел на первый след древних готов.

Второй или третий лодочник, к которому я обратился, оказался и сам таким старым, что вполне мог быть одним из этих древних готов. Он поинтересовался, с оттенком недоверия, зачем мне платить немалую цену за лодку до Черного моря, если я не собираюсь перевозить в ней товары. Поскольку ничего секретного в моем поручении не было, я откровенно рассказал старику, что хочу отыскать прародину готов.

– Акх, тогда самой простенькой лодочки будет вполне достаточно, чтобы найти ее, – сказал он. – Тебе не понадобится плавать вокруг всего морского побережья, разыскивая эту землю. Могу заверить тебя – готы еще в незапамятные времена поселились там. Это место называется устьем Данувия и находится как раз там, где большая река впадает в море.

Я в свою очередь тоже недоверчиво спросил его:

– Откуда ты это знаешь?

– Vái, разве по моей речи ты не понял, что я гепид? Кроме того, кому, как не нам, лодочникам, знать, кто и где живет на нашей реке? Нам известно также и кто где обитал раньше. И не только в прошлом году, но и несколько веков тому назад. Нам хорошо известно, что в старые времена готы поселились в устье Данувия. Ну, парень, если у тебя есть лишние деньги, я со своей командой доставлю тебя туда. По рукам?

Я тут же нанял старика, велев ему готовиться к отъезду на рассвете, дал ему задаток, приказав запастись провизией, включая корм для двух лошадей, и, поразмыслив, велел прихватить запас хороших местных вин. После этого я отправился в hospitium, чтобы присоединиться напоследок к Сванильде в термах: не исключено, что теперь мы не скоро снова вернемся к цивилизации.

На следующее утро наша лодка отчалила сразу же после того, как на борт завели двух лошадей и прочно привязали их в центре судна. Я помогал Сванильде раскладывать наши вещи и меха, служившие нам постелью, на корме лодки под натянутым пологом, когда старик-лодочник ткнул веслом в сторону берега и спросил:

– Вон тот всадник, он, случайно, не тебя разыскивает?

Я обернулся и увидел на пристани, от которой мы только что отчалили, незнакомого мужчину верхом на лошади. Он сидел в седле, выпрямившись, и, прикрыв ладонью глаза, следил за нами, однако незнакомец не окликнул нас и не махнул рукой. Я различил только, что фигура у него была стройная – с середины реки я не мог разглядеть его лица, – но что-то в его облике показалось мне смутно знакомым.

– Слуга из hospitium, может быть, – сказал я Сванильде. – Не забыли ли мы чего-нибудь?

Она осмотрела наши вещи.

– Вроде бы все на месте.

Я велел старику-рулевому не обращать внимания и продолжать наш путь. Как только мы обогнули излучину реки, человек на пристани исчез из виду, и мы тут же о нем позабыли.

* * *

Наше путешествие вниз по течению реки оказалось продолжением той праздной жизни, что я вел в Новы. Плыть по течению Данувия быстрее, чем скакать на лошади, и здесь, в его низовьях, не было никаких порогов и водопадов. Так что я временно остался без работы: это было не утомительное путешествие по суше, а приятное плавание, не было нужды даже думать о том, как раздобыть пищу. Правда, иногда я развлекался тем, что забрасывал леску и добавлял к нашему рациону свежую рыбу, а пару раз из любопытства вставал к рулю. Сванильда тоже не бездельничала – она привела в порядок одежду всей команды и подрезала морякам волосы и бороды, когда в этом была нужда. Но в основном мы с ней сидели, развалясь, греясь на теплом летнем солнышке, наслаждаясь пейзажами и разглядывая суда, мимо которых проплывали. А ночью у нас были другие забавы. Однако я не забывал о цели нашего путешествия и потому решил пока расспросить старика-лодочника, не знает ли он, откуда пошло название той ветви готов, к которой он принадлежал, – гепиды.

Вопрос страшно удивил его.

– Что ты имеешь в виду? Как я могу знать такие вещи?! Гепиды – это наше имя. Ты точно так же мог бы спросить, почему эта река называется Данувий. Просто называется, и все тут.

Со временем Данувий стал расширяться, такой огромной реки я никогда еще не видел, а она становилась все шире и шире. Постепенно мы начали проплывать мимо широких, поросших лесом, но безлюдных островов и островков, холмов и холмиков. Затем леса на них стали редеть, пока не перешли в отдельно стоящие деревья. В конце концов остался только подлесок, сменившийся камышом, болотными кочками, травой и клубками спутанных водорослей. Унылый пейзаж дополняли целые тучи комаров и других насекомых, которые поднимались в воздух с грязных низин, их было не меньше, чем тех, которых я уже видел, когда мы плыли по течению от Железных Ворот, и все такие же голодные. Эти кровососы просто сводили нас с ума. Но именно в этом месте старик велел остановить лодку и объявил:

– Вот мы и на месте. Устье Данувия!

– Иисусе! – воскликнул я. – Неужели нашим предкам нравилось жить здесь? В болотах?

– Акх, не относись к этой земле с таким презрением. Это богатый и обширный край. Мы находимся более чем в сорока римских милях от того места, где множество мелких речушек впадают в Черное море. Эти болота тянутся еще на большее расстояние по обе стороны от нас. Всего эта дельта занимает больше пространства, чем целая римская провинция, и уж она гораздо богаче любой из них.

– Хотя красивой ее никак не назовешь, – пробормотала Сванильда.

Старик сухо заметил:

– Полагаю, моя милая, наши предки отдавали предпочтение практическим вещам, а не красоте. Прежде всего им приходилось думать о средствах к существованию, а здесь, в устье Данувия, всего в изобилии. Посмотрите только на рыбачьи лодки, которые постоянно курсируют по этим каналам, а все оттого, что их воды богаты вкусной жирной рыбой. Окуни, карпы, сомы – чего здесь только не водится. И разве вы не заметили огромные стаи птиц? Цапли, белые и серые, ибисы, пеликаны. А на островках и возвышенностях обитают животные, которые питаются рыбой и птицей, – кабаны, камышовые коты, росомахи и куницы…

Пожалуй, старик был прав. Я снова огляделся вокруг, теперь уже глазами тех давно живших готов, которые прибыли сюда после того, как пересекли всю Северную Европу в поисках места, где можно поселиться. Вот уж небось изголодались, бедняги.

– Готы здесь хорошенько отъелись и почувствовали себя счастливыми, – продолжил лодочник. – Они засаливали и коптили мясо впрок, добывали меха, собирали перо и пух, а затем с прибылью продавали все это на побережье Черного моря – до самого Константинополя и даже дальше. Уж поверьте мне, готы никогда бы не ушли отсюда, если бы не гунны, которые сорвали их с насиженного места и погнали на запад.

– Тогда кто такие, – спросил я, – те люди, которые плавают сейчас на этих судах?

– Теперешние обитатели преимущественно тавры и хазары – эти племена тоже понимают толк в том, где лучше селиться. Кое-кто из древних готов уцелел, скрывшись здесь от грабителей-гуннов, – или же они вернулись после того, как гунны были уничтожены. Так что кое-где до сих пор живут семьи готов – возможно, даже sibja или gau, однако совсем малочисленные, – они ловят рыбу, охотятся на зверей и птиц и торгуют, а потому не бедствуют. Вы найдете их, если задержитесь здесь на какое-то время.

– Но где именно нам искать? – спросила Сванильда, потому что вокруг не было ничего, кроме рыбачьих лодок.

– В Новиодуне [19]19
  Ныне г. Тулла на территории Румынии.


[Закрыть],– ответил старик. – Мы прибудем туда завтра. Когда-то это был большой город, пока гунны не разграбили и не сожгли его. Но даже то, что от него осталось, до сих пор процветает. Река здесь достаточно глубока, чтобы в нее могли заходить и вставать на якорь торговые суда с Черного моря. Поэтому там имеется несколько gasts-razna, вполне подходящих для жилья. – Он замолчал и улыбнулся. – Это то еще зрелище! Вы вспомните мои слова, когда впервые увидите одно из этих морских судов, заходящих в Новиодун.

Он был прав, потому что одно такое судно мы увидели уже на следующий день, причем одновременно с ним вдали показался город. Вода, берега и даже суша вокруг находились примерно на одном уровне, Новиодун состоял преимущественно из одноэтажных домов. Поэтому громоздкий, похожий на половинку яблока двухмачтовый черноморский корабль напоминал медленно ползущую вдоль низменного ландшафта гору, осторожно огибающую все повороты русла. Он казался еще больше на фоне рыбачьих лодчонок и других маленьких суденышек, этот корабль возвышался даже над городом, к которому приближался. Он был здесь настолько неуместен, что казался видением из сна.

К тому времени, когда наша лодка добралась до города, торговое судно уже причалило к берегу, и теперь маленькие ялики деловито перевозили товары на корабль и обратно. Наша команда быстро доставила нас до пристани, и я помог морякам отвести на берег лошадей. После этого я ступил на шумную улицу, примыкающую к пристани, чтобы оглядеться. Большинство сновавших туда-сюда людей были темноволосыми и смуглыми. Это были хазары и тавры, которых я посчитал родственниками хазар. Однако среди них попадались также светловолосые и светлокожие люди явно германского происхождения. Ну и разумеется, как и во всех морских портах, тут можно было встретить и представителей почти всех национальностей на земле: римлян и греков, сирийцев и иудеев, скловен и армян и даже чернокожих нубийцев и эфиопов. Какая только речь здесь не звучала! Однако основная масса разговаривала (и очень громко) на своего рода sermo pelagius [20]20
  Морской язык ( лат.).


[Закрыть]– это особый портовый торговый язык, состоящий из смеси почти всех известных мне наречий. Такой язык, по-видимому, был понятен людям лучше всего.

Среди судов, стоящих на причале рядом с нашим, был dromo из мёзийской флотилии, поэтому я обратился к его navarchus, который, естественно, говорил на латыни, и спросил его, не может ли он порекомендовать мне какой-нибудь подходящий hospitium или таверну в городе. Пока Сванильда и члены команды седлали и навьючивали наших лошадей, я расплатился с лодочником, поблагодарил его за приятную поездку и оставил искать груз, который он мог бы взять на борт и доставить вверх по реке. После этого я повел Сванильду и лошадей к предполагаемому месту нашего жилья. Оно называлось pandokheíon, и его содержали греки. Гостиница оказалась не слишком уютной и далеко не чистой, однако navarchus сказал мне, что это лучший постоялый двор в городе, поэтому я снял комнату для Сванильды и себя, а также отвел в стойло наших лошадей.

В pandokheíon, понятное дело, не было никакой бани, поэтому Сванильда вручила слугам таз и послала их вскипятить воды. Я же отправился к хозяину и поинтересовался, есть ли в этом городе praefectus [21]21
  Префект ( лат.).


[Закрыть]– или kúrios [22]22
  Господин ( греч.).


[Закрыть], или же городской старейшина, или кто-нибудь еще, кому я мог бы нанести визит вежливости в качестве королевского маршала. Грек подумал немного и сказал:

– Официально городского главы у нас нет. Но ты мог бы навестить Грязного Мейруса.

– Вот так имечко! – пробормотал я.

– Думаю, он старейший житель города и самый уважаемый торговец, а потому его считают самым главным здесь, в Новиодуне. Ты найдешь его на товарном складе рядом с причалом, откуда ты только что пришел.

Товарный склад оказался таким же неприметным и безликим, как и все остальные склады, которые я посещал до этого, единственное отличие его заключалось в том, что откуда-то изнутри его шел прогорклый зловонный запах. Я стоял у входной двери, всматриваясь во мрак и стараясь разглядеть источник этого запаха. Затем из темноты вышел человек и произнес: «Добро пожаловать, чужеземец» – на шести или семи различных языках, причем я смог узнать только некоторые. Незнакомец оказался стариком, но очень крепким, и я счел, что он из хазар – из-за оливкового цвета его кожи, крючковатого носа и длинной курчавой бороды, такой иссиня-черной, что она вводила в заблуждение относительно его истинного возраста.

Я ответил на его приветствие на двух языках: «Salve» и «Háils», а затем протянул ему документ с королевскими печатями. Старик вышел ко мне на порог и оказался на свету. Он, казалось, узнал меня, потому что произнес дружелюбно:

– Сайон Торн, ну конечно. Король Теодорих уже предупредил о твоем приезде, меня известили о твоем приближении еще час назад. Позволь представиться. На латыни мое имя звучит Мейрус Терраниус, на греческом – Мейрус Терастиос.

Я в ответ выпалил на старом наречии:

– Ist jus Iudaíus, niu?

– Ik im, да. Ты питаешь отвращение к иудеям?

Я поспешил заверить его:

– Ni allis. Nequaquam [23]23
  Нисколько ( лат.).


[Закрыть]. Однако… ну, просто довольно-таки необычно обнаружить, что старейшиной в одном из городов Римской империи считают иудея.

– Необычно, да, согласен. Возможно, даже недостойно, как сказали бы khittim.

– Khittim? А кто это?

– Римляне, так их зовут на моем языке. Бьюсь об заклад, маршал, ты уже слышал, что меня называют и по-другому.

– Хм… да, слышал. Но я не стал бы ни к кому обращаться «Грязный». Полагаю, что это не слишком благозвучное прозвище. И довольно обидное.

Он хихикнул:

– Какие обиды? Зато сразу ясно, чем я торгую.

– Ты торгуешь грязью?

– А разве ты сам не чувствуешь этот запах? Ведь мой склад битком набит грязью.

– Но… кому ты ее продаешь? Что за ерунда! Разве людям не хватает собственной грязи?

– Моя грязь, как ты заметил, весьма зловонная.

– Тем более странно ее покупать.

– Акх, маршал, ты не обладаешь воображением, у всего в мире есть своя ценность. И у грязи в том числе.

– Откровенно говоря, я никак не возьму в толк, о чем ты говоришь.

– В каждом деле нужна фантазия, молодой человек! Большинство торговцев продают просто товар. Они всего лишь заурядные торгаши. Я же имею дело с иллюзиями. Видишь ли, я не всегда был торговцем. В юности я много странствовал, и мне приходилось выступать в роли то поэта, то менестреля, то рассказчика, а в тяжелые времена я даже был khazzen, авгуром, предсказателем. Но эти занятия приносят мало дохода; я становился старше, искал место, где можно осесть. И вот в один прекрасный день, это было давным-давно, я оказался здесь, в устье Данувия, и посмотрел по сторонам. Я увидел, что множество людей богатеют на продаже мехов, рыбы, пера. Проблема была в том, что все эти занятия уже были распределены. В этих болотах не осталось ничего, что можно было бы продавать, кроме самого болота.

Он замолчал, бросил на меня лукавый взгляд, и я догадался:

– Ты имеешь в виду грязь.

– Да! Я решил продавать необычайно зловонную грязь из этой дельты. Простые торговцы презрительно фыркали. Но я… у меня есть воображение. Еще, не забывай, у меня есть опыт авгура, и в те дни, когда я был авгуром, я понял, насколько легковерны люди. Поэтому я купил небольшие котелки и наполнил их этой грязью, а затем стал продавать ее в качестве припарки для больных суставов или морщинистой кожи. И люди покупают ее – тщеславные стареющие женщины и мучающиеся болями старики, – утверждая при этом, что наиболее действенное лекарство всегда самое непривлекательное. Я даже осмелился дать этой отвратительной грязи и отвратительное название – saprós pélethos [24]24
  Гнилой навоз ( греч.).


[Закрыть], тухлые отбросы – и установить на нее самую непомерную цену. Отталкивающее название и скандальная цена обеспечили моему товару просто невероятный успех. В течение долгих лет я продавал это отвратительное дерьмо богатым khittim как в Риме, так и в Равенне, богатым yevanim в далеких Афинах и Константинополе, а заодно и богатым мужчинам и женщинам всех народностей, живущим между этими городами. Saprós pélethos сделала меня таким же богатым, как и они. Акх, говорю тебе, фантазия способна творить настоящие чудеса!

– Ну что же, я очень рад за тебя. Ты и впрямь обогатился.

– Thags izvis. Разумеется, после того как я однажды задействовал свое воображение, мне больше не пришлось напрягаться. Продажа грязи не требует ни большого внимания, ни особых усилий. Мне не надо постоянно тревожиться, как другим торговцам, которые порой впадают в отчаяние. Вот почему у меня есть свободное время, чтобы заниматься делами граждан и всей провинции. Время от времени я выступаю как старейшина, если это требуется, и частенько оказываю любезности достойным людям вроде высокородного Теодориха. И его маршала. Позволь мне, сайон Торн, подарить тебе горшочек моей чудесной грязи. Ты еще молод, чтобы мучиться ревматизмом, но, может, у тебя есть подруга, которую беспокоят морщины на лице?

– Моя подруга еще не стара, thags izvis. К тому же я в ближайшее время собираюсь отправиться на болота. Если мне понадобится, я могу и сам раздобыть грязь.

– Конечно, конечно. А теперь скажи, чем я могу помочь тебе, маршал? Посланник Теодориха представил тебя как странствующего историка и просил оказывать тебе всевозможное содействие. Неужели ты ищешь историю на этих болотах?

– А где еще ее можно отыскать, – сказал я. – Я знаю, что именно там поселились древние готы, прежде чем их выгнали на запад гунны. Мне также известно, что когда они здесь жили, то занимались не только мирными занятиями – рыбной ловлей, охотой и торговлей, готы были также воинами и совершали по морю набеги на города, от Трапезунда до Афин.

– Не совсем так, – заметил Мейрус, подняв палец. – Готы всегда были либо пешими воинами, либо сражались верхом. В любом случае они были сухопутными воинами. На море сражались киммерийцы – так их именовали в древности. Мы же этот народ называем аланами, они также заселяли побережье Черного моря. Готы принуждали аланов перевозить своих воинов во время подобных набегов – точно так же, как и ты нанял лодку, которая доставила тебя сюда. Аланы делали морские суда, а готы сражались и грабили.

– Я учту это, – сказал я.

Мейрус продолжил:

– Те готы-мореплаватели были знамениты – или печально известны – краткостью и жестокостью посланий, которые они всегда посылали перед тем, как напасть на следующий город. Каким бы языком они ни пользовались, послание их всегда состояло из трех слов. Tributum aut bellum. Gilstr aiththau baga. Дань или война.

– Но этому пришел конец – разве не так? – когда готы со временем заключили союз с римлянами, научились жить в мире и начали перенимать римскую культуру и обычаи…

– Да, тогда готы наслаждались золотой порой – повсюду царили мир и изобилие, целых пятьдесят лет. Пока не пришли гунны, которыми командовал Баламбер. – Мейрус печально покачал головой. – Раньше римляне отзывались о готах следующим образом: «Бог послал их нам в наказание за наши преступления». Теперь настала очередь готов говорить о гуннах то же самое.

– Все знают историю готов с тех времен, – сказал я. – А мне хотелось бы узнать, что готы делали и где они обитали прежде, чем поселились вокруг Черного моря.

Грязный Мейрус нетерпеливо вздохнул:

– Я, конечно, стар, очень стар, но все-таки не настолько. И мои предсказания распространяются только на будущее, а тебя интересует прошлое. Ты сказал, что собираешься пробраться на болота, где хочешь найти последних готов. Возможно, что среди них ты отыщешь древних стариков, и, может, они вспомнят, что рассказывали их отцы и деды. Позволь дать тебе надежного проводника, сайон Торн. – Он повернулся и позвал одного из нескольких мужчин, работавших в глубине темного склада: – Эй, Личинка! Иди-ка сюда!

– Личинка? – повторил я удивленно.

– На самом деле его зовут Магхиб. Именно этого парня я обычно посылаю за сырьем, и он всегда отыскивает для меня самую жирную и вонючую грязь. Он буквально копается в грязи. – Мейрус пожал плечами. – Отсюда и прозвище – Личинка.

Человек этот оказался очень низкорослым армянином с маслянистой кожей, он весь был какой-то грязный и раболепствовал совсем как личинка, когда на ломаном готском языке произнес:

– К вашим услугам, fráuja.

Он склонился в самом низком поклоне, а Грязный Мейрус тем временем что-то быстро говорил ему на своем языке. Затем Личинка ответил ему какой-то длинной фразой.

– Все в порядке, – заверил меня Мейрус. – Как только будешь готов отправиться в удаленные земли, приходи сюда, и Личинка отправится с тобой. Он говорит, что и в самом деле знает про древних готов всех трех ветвей: визиготов, остроготов, гепидов – и, возможно, познакомит тебя с нужными людьми.

– Thags izvis, – сказал я им обоим.

Как только Личинка вернулся обратно и слился с мраком, я добавил:

– А пока, добрый Мейрус, позволь мне порасспрашивать тебя. Ты, похоже, человек мудрый. Не знаешь ли ты случайно, почему гепидов стали так называть?

Он рассмеялся и сказал:

– Разумеется, знаю.

Я подождал немного и продолжил:

– Не будешь ли ты так добр и не расскажешь ли мне?

– Акх, я подумал, маршал, что ты просто испытываешь меня. Неужели ты и правда не знаешь? Название «гепид» происходит от готского слова «гепанта» – «медлительный, вялый, апатичный».

– Я уже слышал подобную версию. Но почему их так назвали?

Он хлопнул своими пухлыми руками по огромному животу.

– В те дни, когда я был менестрелем, я пел песни в манере старых Goyim песен – без сомнения, мои предки просто переворачивались в своих могилах. Там была одна песня, в которой рассказывалось, как гепиды пришли с далекого севера на европейский материк. Они прибыли, говорится в ней, на трех кораблях, на каждом корабле свое племя – или sibja, или народ, или как там они называли свои родственные группы в те времена. Один из кораблей причалил вдалеке от остальных, и его пассажиры высадились через какое-то время после других, эти люди постоянно мешкали и зря тратили время и на протяжении последующих путешествий. Отсюда, – он снова рассмеялся, – и название – гепиды, то есть медлительные.

Я рассмеялся вместе с ним.

– Вполне правдоподобная история. Я запишу ее тоже. Огромное тебе спасибо. Я приду завтра, – я улыбнулся, – со своей спутницей, той самой, у которой еще нет морщин, и мы воспользуемся услугами проводника, которого ты так любезно предложил. Наверное, следует привести для него еще одну лошадь?

– Вот еще, не хватало его баловать. Личинка привык бежать рядом с моей carruca, куда бы я ни ехал. Обещаю, что как следует напою парня утром, чтобы у него хватило сил бежать рысью. Ну что ж, сайон Торн, до завтра.

* * *

На следующее утро я познакомил старого иудея со Сванильдой. Он галантно заявил, что ей никогда не понадобится его грязь, а мне сказал:

– Нам с тобой, сайон Торн, похоже, все время приходится говорить об именах. Скажи, пожалуйста, тебе знакомо имя Тор?

– Кому же оно не знакомо? – удивился я. – Так в нашей старой религии называется бог-громовержец.

– И часто тебя преследуют боги? Должен сказать, что он меньше всего похож на бога, хотя и отличается надменным, высокомерным нравом.

– «Он» – это кто?

– Только что прибывший молодой человек – или бог, если Тор действительно его имя, как этот тип заявляет. И еще он весь украшен знаками этого бога. На шее у него подвеска в виде молота Тора. Фибула на его плаще и пряжка на поясе украшены уродливым квадратным крестом, который символизирует молот Тора, подвешенный в круге. Этот юноша сошел на берег вместе со своим конем с другой лодки вскоре после тебя. Он примерно твоего сложения, одного с тобой возраста и вообще чем-то на тебя похож. И он не носит бороду, чего я не ожидал от бога. Этот странный человек назвал тебя по имени и подробно описал. Я подумал, что он может быть твоим помощником, или учеником, или кем-нибудь еще.

– Это не так. Я не знаю его.

– Странно. А он знает тебя. Сказал, что якобы ненамного разминулся с тобой в Дуросторе. И похоже, этот тип был сильно расстроен тем, что ему пришлось гнаться за тобой так далеко. Он громко и недвусмысленно выражал свое недовольство, ну совсем как бог.

Я вспомнил о всаднике, который наблюдал с причала за отплытием нашей лодки. Но даже если это тот самый, все равно непонятно, кто он такой и почему преследует меня. Поэтому я ответил с некоторым раздражением:

– Кто бы это ни был, мне не нравится, когда меня преследуют.

– Тогда я рад, что притворился, будто ничего не слышал о тебе и в глаза тебя не видел. Однако этот Тор все-таки добрался до меня, Грязного Мейруса, и начал расспрашивать о тебе, поэтому он, должно быть, умен и ловок. Он очень быстро узнал, что я, так сказать, городской источник информации. Этот тип ждет, что ты посетишь меня. Уверен, он снова появится здесь, дабы разыскать тебя.

Встревожившись, сам не понимая почему, я резко бросил:

– Мне нет до этого парня никакого дела! Я его не знаю. И никогда не слышал ни о ком, кто присвоил бы себе имя древнего бога.

И тут Сванильда беззаботно заметила:

– Вот забавно, в латинском написании имя Тор всего лишь на одну букву отличается от твоего собственного, Торн.

Ее неожиданное замечание привело меня в чувство, и я пробормотал:

– Ты права. Я так редко видел свое имя в написанном виде. И раньше я как-то не задумывался об этом.

Мне хотелось обдумать это маленькое открытие, но Мейрус продолжил донимать меня:

– Могу я по секрету спросить тебя, маршал, а не может этот человек быть твоим старым врагом?