Текст книги "Ацтек. Том 1. Гроза надвигается"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

И вот как-то вечером у двери нашего дома появился один из гонцов владыки Красной Цапли. На нем была мантия нейтрального цвета, означающая, что принесенные им вести не относятся ни к хорошим, ни к дурным.

– Микспанцинко, – вежливо сказал он моему отцу.

– Ксимопанолти, – учтиво отозвался тот, жестом приглашая гонца в дом.

Молодой человек, он был примерно моих лет, шагнул внутрь и сказал отцу, что владыка Красная Цапля приказывает его сыну немедленно явиться во дворец.

Отец и сестра выглядели удивленными и озадаченными. Я, наверное, тоже. Одна только мать, ничуть не удивившись, заголосила:

– Ййа, аййа, я всегда знала, что этот сорванец непременно оскорбит кого-нибудь из знати, из богов или... – Она прервала причитания, чтобы спросить у гонца: – Да что же он натворил, наш Микстли? Если негодника следует выпороть или наказать каким-либо другим способом, то стоит ли утруждать владыку такими мелочами? Мы сами с радостью поучим юнца уму-разуму!

– Мне неизвестно, чтобы он что-то натворил, – осторожно ответил посланец. – Я лишь выполняю данный мне приказ: привести вашего сына во дворец без задержки.

Делать было нечего, и я незамедлительно отправился во дворец, навстречу неизвестности. В отличие от матушки я испытывал скорее любопытство, чем страх, ибо никакой вины за собой не знал. Конечно, случись такой вызов раньше, мне первым делом пришло бы в голову, что Пактли оговорил меня перед своим отцом, но нынче этого бояться не приходилось. Молодой господин уже два, если не три года учился в столице, в особой школе, куда принимали только отпрысков правящих семей, которым самим предстояло стать правителями. Теперь Пактли приезжал на Шалтокан лишь на короткие школьные каникулы. В каждое свое посещение он обязательно наведывался к нам, однако я во время этих его визитов всегда бывал на работе. Таким образом, мы с ним не виделись со времени совместных дежурств и забав с Требухой Богов.

Посланец, следуя за мной на расстоянии нескольких шагов, проводил меня в тронный зал, где я склонился и исполнил обряд целования земли пред владыкой. Рядом с Красной Цаплей сидел человек, которого я никогда прежде на нашем острове не видел. И хотя его сиденье, как подобало, располагалось ниже престола нашего правителя, незнакомец показался мне знатной особой, не менее важной, чем наш наместник. А то и более важной: даже я при своем слабом зрении разглядел и его мантию из великолепных перьев и такие роскошные украшения, какими не мог бы похвалиться ни один знатный человек Шалтокана.

– Нами было получено предписание вырастить из него мужчину, – сказал владыка Красная Цапля, обращаясь к незнакомцу. – Ну что ж, наставники наших Домов Созидания Силы и Обучения Обычаям сделали все, что от них зависело. Сейчас посмотрим, что у них вышло.

– Микспанцинко, – успел сказать я обоим знатным господам, прежде чем гость правителя развернул свиток, а про себя подумал, что если мне предстоит лишь такое испытание, то это несложно: там была лишь одна строка рисованных знаков, которые я видел раньше.

– Ты можешь прочесть это? – спросил незнакомец.

– Я забыл упомянуть, что Микстли может прочесть некоторые простые вещи, выказывая при этом изрядное понимание, – вставил Красная Цапля так, как будто он сам учил меня искусству письма.

– Да, мои господа, – ответил я. – Я могу это прочесть, тут написано, что...

– Неважно, что тут написано, – прервал незнакомец, – ты лучше скажи мне, что означает этот утиный клюв?

– Он означает, мой господин, ветер.

– Дальше?

– Ну, в сочетании с другим изображением, с опущенными веками, знак этот означает Ночной Ветер. Но...

– Да, юноша? Говори!

– Но если мой господин извинит меня за дерзость, никакого утиного клюва среди этих знаков нет. Это труба ветра, через которую бог...

– Достаточно.

Незнакомец повернулся к Красной Цапле.

– Он нам подходит, господин правитель. Стало быть, твое разрешение получено?

– Ну конечно, конечно, – сказал Красная Цапля услужливым тоном, после чего обратился ко мне: – Ты видишь перед собой господина Крепкую Кость, Змея-Женщину самого Несауальпилли, юй-тлатоани Тескоко. Господин Крепкая Кость привез для тебя личное приглашение Чтимого Глашатая жить, учиться и служить при дворе Тескоко.

– Тескоко! – изумленно воскликнул я.

Мне в жизни не доводилось бывать ни там, ни в других поселениях страны аколхуа. Я никого там не знал, и вряд ли хоть один ее житель слышал о моем существовании. А уж паче того сам Чтимый Глашатай Несауальпилли, правитель, властью и могуществом уступавший лишь одному Тисоку, юй-тлатоани Теночтитлана. Мое удивление было столь велико, что я, позабыв об учтивости, выпалил:

– Но почему?

– Это не приказ, – отрывисто произнес Змей-Женщина Тескоко. – Тебя приглашают, так что ты волен согласиться или отказаться. Но тебе не следует расспрашивать о причинах.

Я промямлил неуклюжее извинение, но тут на помощь мне пришел сам владыка Красная Цапля.

– Прости этого юношу, мой господин. Не сомневаюсь, что он озадачен так же, как был озадачен я сам, узнав, что столь высокая особа удостоила своего внимания одного из моих масехуалтин.

Змей-Женщина только хмыкнул, тогда как владыка Красная Цапля продолжил:

– Мне и раньше никто не объяснял, в чем заключается интерес твоего правителя к этому молодому простолюдину. Разумеется, я помню вашего предыдущего властителя Несауалькойотля, тенистое древо мудрости, великодушного Постящегося Койота. Я также наслышан о том, как он, изменив внешность, странствовал в одиночку по Сему Миру, выискивая людей, достойных его милости. Но следует ли его блистательный сын Несауальпилли этому благородному примеру? И если да, то что выдающегося мог он увидеть в нашем юном подданном Тлилектик-Микстли?

– Я не могу этого сказать, господин наместник. – Надменный вельможа говорил с Красной Цаплей почти столь же резко, как незадолго до того со мной. – Никто не дерзает расспрашивать Чтимого Глашатая о причинах его намерений и желаний. Даже я, его Змей-Женщина. И у меня есть дела поважнее, чем ждать, пока этот колеблющийся юнец решит, примет ли он оказанную ему исключительную честь. Молодой человек, завтра с восходом Тескатлипоки я возвращаюсь в Тескоко. Ты отправляешься со мной или нет?

– Конечно да, мой господин, – ответил я. – Мне нужно только собрать одежду, бумаги, краски. Если, конечно, мне не потребуется взять с собой что-то еще, – смело добавил я в надежде разжиться хотя бы намеком на то, почему и надолго ли меня пригласили в незнакомый город.

– Всем необходимым тебя обеспечат на месте, – заявил вельможа.

– Тогда приходи на дворцовую пристань, Микстли, завтра на восходе Тонатиу, – сказал Красная Цапля.

Господин Крепкая Кость прохладно глянул на нашего наместника, потом на меня и заявил:

– Усвой хорошенько, молодой человек, что отныне солнце надо называть Тескатлипока.

«Отныне и навсегда?– мысленно повторял я, в одиночестве возвращаясь домой. – Значит ли это, что мне теперь всю оставшуюся жизнь придется жить среди аколхуа и чтить их богов?»

Когда я рассказал обо всем домашним, отец взволнованно воскликнул:

– Ночной Ветер! Все вышло так, как я тебе и говорил, сын мой Микстли! Видно, и впрямь самого бога Ночного Ветра ты повстречал тогда на дороге! И именно благодаря ему исполнится твое заветное желание.

– А что, если им там, в Тескоко, просто не хватает подходящего юноши ксочимикуи для какого-нибудь жертвоприношения? – встревоженно предположила Тцитци.

– Какие там жертвоприношения? – усмехнулась мать. – Можно подумать, будто наш оболтус вырос писаным красавцем или исполнен выдающихся достоинств, чтобы быть избранным богами. Что-то я не припомню, чтобы такие, как он, позарез требовались для какой-либо церемонии. – Однако она и сама ничего не могла понять, и это ее страшно сердило. – Вообще-то как-то все это подозрительно. Читая всякую писанину, которая ему попадалась, да бездельничая на чинампа, наш Микстли никак не мог совершить ничего такого, что бы привлекло к нему внимание даже паршивого работорговца, не говоря уж о могучем правителе.

– Мне кажется, – заметил я, – по тому, что было сказано во дворце, и по тем символам, которые мне показали, можно кое о чем догадаться. Похоже, в ту ночь на перекрестке я повстречался не с богом, а путешественником из страны аколхуа, придворным самого Несауальпилли, который и сыграл роль Ночного Ветра. С тех пор, все эти годы, не знаю уж почему, в Тескоко не упускали меня из виду, и, судя по всему, путь мой теперь лежит в тамошний калмекактин, изучать письмена. Я стану писцом, как мне всегда хотелось. По крайней мере, – закончил я, пожав плечами, – это единственное, что приходит мне в голову.

– С той же вероятностью, сын мой Микстли, – ответил отец, – можно предположить, что ты действительно повстречал Ночного Ветра и принял его за простого смертного. Боги, как и люди, могут путешествовать неузнаваемыми. А тебе эта встреча явно принесла удачу, так что было бы весьма разумно воздать богу Ночному Ветру хвалу.

– Ты прав, отец. Я так и сделаю. Был ли Ночной Ветер причастен к этому напрямую или нет, но так или иначе мое заветное желание, похоже, скоро исполнится.

– Но это только одно из моих заветных желаний, – сказал я Тцитци, когда нам удалюсь улучить момент и остаться наедине. – Как могу я оставить маленький звонкий колокольчик?

– Если у тебя есть здравый смысл, ты оставишь его здесь, танцуя от радости, – заявила она с женской практичностью, хотя особого веселья в ее голосе не ощущалось. – Не собираешься же ты, Микстли, провести всю жизнь здесь, строя пустые планы вроде твоей затеи стать торговцем? Хвала богам, теперь у тебя есть будущее, причем такое, о каком большинству масехуалтин Шалтокана и мечтать не приходится.

– Но если Ночной Ветер, или Несауальпилли, или кто бы там ни было предоставили мне одну возможность, то могут выпасть и другие, даже лучше. Я всегда мечтал отправиться в Теночтитлан, а не в Тескоко. Как сказал господин Крепкая Кость, я могу отклонить это предложение. Почему бы мне не подождать другого случая?

– Потому что у тебя все-таки есть здравый смысл, Микстли. Когда я еще ходила в Дом Обучения Обычаям, наставница девочек рассказывала нам, что если Теночтитлан является могучей рукой Союза Троих, то Тескоко – это его мозг. Двор Несауальпилли – это не просто пышность и власть: там собирают сокровища поэзии, искусства и мудрости. Еще она говорила, что из всех наших земель, где в ходу язык науатлъ, чище и правильнее всего говорят на нем именно в Тескоко. Разве не в такое место следует стремиться человеку, жаждущему знаний? Ты должен отправиться туда, и непременно отправишься! Будешь учиться, освоишь все науки и добьешься успехов. И если тебя и впрямь удостоил своего покровительства сам Чтимый Глашатай, то кто осмелится сказать, каковы могут быть планы такой особы в отношении твоего будущего? Когда ты говоришь об отказе от приглашения, ты несешь вздор... – Голос ее упал. – Несешь вздор причем только из-за меня!

– Из-за нас.

Сестра вздохнула.

– Мы все равно должны были когда-нибудь повзрослеть.

– Я всегда думал, что мы повзрослеем вместе.

– Давай надеяться на лучшее. Ты будешь приезжать домой на праздники, так что мы сможем бывать вместе. И кто знает, вдруг после обучения ты станешь богатым могущественным человеком? Будешь именоваться Миксцин, а знатный человек может жениться на ком угодно.

– Я надеюсь стать выдающимся знатоком письменности, Тцитци, но дальше этого мое честолюбие не простирается. А из писцов лишь немногие удостаиваются прибавки «цин».

– Ну... может быть, тебя пошлют на работу в какую-нибудь далекую провинцию их страны, где никто не знает, что у тебя есть сестра. И я переберусь к тебе под видом невесты, которую ты выбрал на родном острове.

– Если такое и возможно, то очень не скоро, – возразил я. – А ты уже приближаешься к брачному возрасту. Пока я буду учиться в Тескоко, проклятый Пактли станет наведываться на Шалтокан на каникулы, а потом вернется сюда совсем, и это произойдет задолго до того, как закончится мое обучение. Ты знаешь, чего он хочет и чего потребует, причем отказать ему будет нельзя.

– Если нельзя отказать, то можно отсрочить, – сказала Тцитци. – Я приложу все старания, чтобы отбить у господина Весельчака охоту на мне жениться, и кто знает, – она отважно улыбнулась, подняв глаза, – теперь, когда у меня появится родственник и защитник при более могущественном дворе Тескоко, не будет ли он менее настойчив в своих требованиях. Твое место там. – И сестра улыбнулась дрожащими губами. – Богам угодно разлучить нас на некоторое время, чтобы потом мы уже не расставались никогда.

Губы Тцитци задрожали сильнее, улыбка рассыпалась и разбилась вдребезги.

Сестра зарыдала.

Акали господина Крепкая Кость, из красного дерева, с отделанным бахромой навесом, была украшена богатой резьбой и жадеитовыми значками и флагами из перьев, в соответствии с высоким саном ее владельца. Лодка обогнула прибрежный город Тескоко, которому вы, испанцы, дали новое имя в честь святого Антония Падуанского, и проследовала дальше, к выступавшему прямо из вод озера, примерно в одном долгом прогоне к югу, средней величины холму.

– Тескококинацин, – промолвил Змей-Женщина, и то было первое слово, обращенное им ко мне с тех пор, как мы утром отплыли из Шалтокана. Я прищурился и присмотрелся к холму, ибо по другую его сторону находился загородный дворец Несауальпилли.

Большое каноэ, скользя, приблизилось к прочной пристани, гребцы сложили весла, и рулевой спрыгнул на берег закрепить лодку. Я подождал, пока лодочники помогли господину Крепкая Кость сойти на причал, а потом выбрался и сам, неуклюже волоча за собой плетеную корзину с пожитками.

– Тебе туда, юноша, – коротко бросил Змей-Женщина, указывая на каменную лестницу, поднимавшуюся от пристани к вершине холма, и это было второй раз за день, когда он счел нужным обратиться ко мне.

Я помедлил, прикидывая, не следует ли из учтивости подождать, пока его люди разгрузят с лодки подарки, которые владыка Красная Цапля прислал юй-тлатоани Несауальпилли, но сановник больше не смотрел в мою сторону, поэтому я взвалил на плечи свою корзину и в одиночестве побрел вверх по лестнице.

Некоторые ступени этой лестницы представляли собой доставленные на склон и уложенные там каменные плиты, другие же были вырублены прямо в скальной основе холма. Поднявшись на тринадцать ступеней, я оказался на широкой каменной площадке, где стояли скамья для отдыха и маленькая статуя какого-то незнакомого мне бога. Следующий пролет, отходивший в сторону и состоявший из такого же количества ступеней, привел меня точно к такой же площадке. Таким образом я зигзагами поднимался вверх по склону до тех пор, пока, на пятьдесят второй ступени, не оказался на вырубленном в скале огромном плоском уступе, на котором цвел дивный, роскошный сад. Между цветочными клумбами, под сенью великолепных деревьев, рядом с журчащими извилистыми ручьями, проходила мощеная дорожка, по которой я добрался до подножия очередного пролета. Еще тринадцать ступеней, и моему взору вновь предстали скамья и статуя...

Небо уже довольно давно затягивали тучи, а пока я поднимался, разразилась обычная в это время года в наших краях гроза. Сущее светопреставление: зигзаги ослепительных молний, барабанный рокот грома, шквалистый ветер и ливень, больше похожий на потоп, который, казалось, не кончится никогда. Впрочем, на самом деле все такие ливни продолжаются не дольше, чем может длиться полуденный сон Тонатиу, или Тескатлипоки, чей сияющий лик вскоре вновь возникает над поблескивающим, омытым влагой миром, чтобы обратить воду в пар и высушить землю перед своим закатом. Как только набухшие тучи пролились дождем, я укрылся на одной из лестничных площадок, найдя убежище на каменной скамье под тростниковым навесом. Пережидая бурю, я размышлял о нумерологическом значении зигзагообразной лестницы и улыбался, дивясь мастерству ее создателя.

Как и вы, белые люди, мы в этих землях жили по годичному календарю, основанному на пересечении солнцем неба. Таким образом, наш солнечный год, как и ваш, состоял из трехсот шестидесяти пяти дней, и мы пользовались этим календарем для своих повседневных нужд: чтобы знать, когда какие семена сажать, когда ждать сезона дождей и так далее. Этот солнечный год мы делили на восемнадцать месяцев по двадцать дней в каждом, к которым прибавлялись немонтемин, так называемые «скрытые дни», то есть те пять дней, которых недоставало до трехсот шестидесяти пяти. Эти дни считались очень несчастливыми.

Впрочем, в наших землях пользовались и другим календарем, основанным не на дневных шествиях солнца, а на ночном появлении яркой звезды, которую мы называли в честь нашего древнего бога Кецалькоатля, или Пернатого Змея. Он, Кецалькоатль, иногда являл себя в качестве звезды Вечерней Зари, но обычно перемещался к другой стороне небосвода и оставался последней звездой, видимой после того, как солнце, восходя, затмевало все прочие светила. Любой из наших звездочетов мог бы растолковать это во всех подробностях с помощью звездных карт и схем, но я никогда не был силен в астрономии. Правда, я знаю, что движения звезд не хаотичны и не произвольны, и другой наш календарь, который именовался пророческим, как раз и основывался на движении звезды, названной в честь Кецалькоатля. Несмотря на название, этим календарем пользовались также и в быту, в частности с его помощью давали имена младенцам. Наши историки и писцы сверялись с ним для датировки примечательных событий и установления длительности правления вождей, но, самое главное, прорицатели на его основе предрекали нам будущее, предостерегая народ против грядущих напастей и указывая дни, благоприятные для принятия решений и для важных начинаний.

Согласно пророческому календарю, год состоял из двухсот шестидесяти дней, каждый из которых имел порядковый номер от одного до тринадцати. Номера эти присваивались одному из традиционных астрономических знаков: кролик, тростник, нож... ну и так далее. Каждый солнечный год сам по себе также имел название – он получал его по ритуальному номеру и знаку первого дня. Как вы понимаете, наши солнечный и пророческий календари все время перекрывали друг друга: то один отставал, то другой вырывался вперед. Но если вы не поленитесь произвести подсчет, то выяснится, что оба календаря уравновешиваются в циклах из пятидесяти двух полных солнечных лет. Год моего появления на свет был назван, например, Тринадцатым Кроликом, и никакой последующий год не носил такого же названия вплоть до наступления моего пятьдесят второго дня рождения.

Таким образом, для нас число пятьдесят два было знаменательным, «вязанкой лет», как мы говорили, ибо, с одной стороны, такой цикл был присущ обоим календарям, а с другой – именно столько у нас в среднем жили люди. Бывало, конечно, что жизнь моих соплеменников обрывалась преждевременно – из-за несчастных случаев, болезней или войн. Тринадцать ступеней между площадками каменной лестницы, зигзагами взбиравшейся по склону холма к дворцу правителя Тескоко, обозначали тринадцать ритуальных чисел, а пятьдесят две ступени между уступами символизировали вязанку лет.

Добравшись наконец до вершины, я сложил все ступени, и у меня получилось число пятьсот двадцать: именно столько дней было в двух годах, если считать по пророческому календарю, а также в десяти полных вязанках лет. Да, весьма изобретательно.

Когда дождь прекратился, я продолжил свое восхождение. Был я тогда молодым и резвым, так что, наверное, без труда мог бы взбежать наверх на одном дыхании, но специально задерживался на каждой площадке – посмотреть, узнаю ли я бога или богиню, статуи которых там стояли. Узнать удалось примерно половину. Например, Тескатлипоку – бога солнца, главного бога аколхуа Кецалькоатля, о котором я уже говорил, Ометекутли и Омекуатль, нашу Высшую Божественную Чету...

В садах я задержался подольше. В отличие от Шалтокана земли здесь хватало с избытком, да и недостатка в плодородной почве тоже не было. Правитель Несауальпилли, видимо, очень любил цветы и желал видеть их повсюду. На самих уступах растения были высажены аккуратно, но эти цветущие террасы не имели ограждений, так что усыпанные яркими цветами вьющиеся стебли свисали с их краев, словно зеленые, с разноцветными вкраплениями вуали, почти достигая нижних уступов. Моему взору предстали решительно все цветы, какие мне доводилось видеть прежде, а также множество таких, каких я отродясь не встречал. Должно быть, большую их часть доставили из дальних краев, что обошлось очень дорого. Постепенно я сообразил, что все эти пруды с лилиями, мерцающие заводи, бассейны с рыбами, журчащие ручейки и водопады связаны между собой воедино и питаются из одного какого-то источника на вершине холма.

Если господин Крепкая Кость и поднимался вслед за мной, то я его так и не заметил, зато в очередном саду, на более высоком уступе, наткнулся на другого человека. Он сидел развалившись на каменной скамье, и я, подойдя поближе и хорошенько присмотревшись, вспомнил и эту морщинистую кожу цвета бобов какао, и рваную набедренную повязку, составлявшую единственное одеяние этого человека. Я уже встречал его.

Завидев меня, он выпрямился, по крайней мере насколько это было возможно для согбенного, съежившегося старца. Со времени нашей встречи я вырос и теперь смотрел на него сверху вниз.

Торопливо пробормотав традиционное приветствие (боюсь, это получилось у меня менее учтиво, чем хотелось бы), я сказал:

– Вот уж не ожидал тебя здесь встретить, я думал, что ты просто попрошайка из Тлателолько. Что ты здесь делаешь, старик?

– Домом бездомного человека является весь мир, – промолвил он так, словно гордился званием бродяги. – Что я здесь делаю? Да поджидаю тебя, чтобы поприветствовать по прибытии в страну аколхуа.

– Ты?! – удивился я, ибо этот странный сморщенный старикашка выглядел в столь пышном, цветущем саду еще более странно и неуместно, чем среди пестрой рыночной толпы.

– А ты ожидал, что тебя будет лично приветствовать сам Чтимый Глашатай? – осведомился он, обнажив в насмешливой улыбке редкие зубы. – Добро пожаловать в Кинацин, дворец правителя Тескоко, юный Микстли. Или юный Тоцани, юный Малинкуи, юный Пойяутла – как тебе больше нравится?

– Когда мы встретились много лет назад, ты знал мое имя. А теперь ты знаешь все мои прозвища.

– Человек, обладающий даром слушать и слышать, может услышать даже то, что не произносится вслух. В будущем у тебя появятся и другие имена.

– А ты и правда провидец? – спросил я, невольно скопировав ту же интонацию, с какой несколько лет назад говорил мой отец. – Откуда ты узнал, что я здесь появлюсь?

– Ну, положим, это было совсем не трудно, – произнес старик точно таким же тоном, словно передразнивая меня. – Я горжусь тем, что твое появление здесь не обошлось и без моего скромного участия.

– Стало быть, ты знаешь гораздо больше меня. И я был бы весьма признателен, если бы ты мне кое-что объяснил.

– В таком случае, знай: я тогда впервые увидел вас с отцом в Тлателолько и просто подслушал, что у тебя седьмой день рождения. Из чистого любопытства я пригляделся к тебе и по глазам понял, что зрение твое вскоре неизбежно ослабнет. Дело в том, что это заболевание имеет отчетливые признаки и легко определяется по форме глазного яблока. Так что я с полной уверенностью мог сказать, что ты не будешь прозревать дали, но видеть то, что вблизи, зато видеть это в истинном свете.

– Помнится, ты еще сказал, что и рассказывать об увиденном я тоже буду правдиво.

Старик пожал плечами.

– Ты показался мне достаточно смышленым для такого мальчонки, из чего нетрудно было заключить, что ты вырастешь человеком неглупым. Ну а если тот, кто из-за слабого зрения вынужден рассматривать все его окружающее вблизи, еще и обладает здравым смыслом, он, как правило, склонен описывать этот мир таким, каким он является на самом деле.

– Ты хитрый старый пройдоха, – сказал я с улыбкой. – Но какое это имеет отношение к тому, что меня призвали в Тескоко?

– Каждого правителя, вождя или наместника окружают подхалимы и проходимцы, которые говорят ему или то, что он хочет услышать, или то, что выгодно им самим. Правдивый человек среди придворных – большая редкость. Я предположил, что ты сможешь стать таким. Надеюсь, тебе понятно, что твои способности лучше оценят при дворе более изысканном и благородном, чем двор Шалтокана. Поэтому я ронял словечко здесь, словечко там...

– Ты хочешь сказать, – промолвил я недоверчиво, – что у тебя есть возможность ронять слова в уши самого Несауальпилли?

Старик бросил на меня такой взгляд, что я, несмотря на значительное превосходство в росте, вдруг почувствовал себя по сравнению с ним совсем маленьким.

– Тогда, во время нашей давней встречи, я, кажется, уже признавался в том, что тоже склонен говорить правду, хотя, наверное, мне было бы выгоднее выдавать себя за всеведущего посланца богов. Несауальпилли не так циничен, как ты, юный Крот. Он готов выслушать нижайшего из людей, если этот человек говорит правду.

– Прости, старик, – сказал я, помолчав. – Мне следовало сказать тебе спасибо, а не высказывать сомнения. И я действительно очень благодарен...

Он отмахнулся.

– Не стоит благодарности, я ведь не только о тебе заботился. И заботы мои, кстати, обычно окупаются. Я просто рассчитываю, что ты хорошо послужишь юй-тлатоани, и мы оба получим заслуженную награду. А теперь ступай.

– Но куда? Никто не сказал мне, куда идти и к кому обратиться. Я что, должен просто перебраться через этот холм, в надежде, что меня узнают?

– Да. Дворец находится по другую сторону, и тебя там ждут. Правда, встретишься ли ты и на этот раз с самим Чтимым Глашатаем, я сказать не берусь.

– И на этот раз? – удивился я. – Но мы никогда не встречались!

– Вот как? Что ж, я советую тебе снискать расположение госпожи Толланы-Текиуапиль, самой любимой из семи жен Несауальпилли. Правда, имей в виду, что у него имеется еще сорок наложниц, так что во дворце обитает около шестидесяти сыновей и полусотни дочерей Чтимого Глашатая. Сомневаюсь, чтобы отец сам знал точное число, поэтому он вполне может принять тебя за внебрачного сынишку, прижитого за границей, а теперь отправленного в отцовский дом. Но не робей, молодой Крот, тебя в любом случае ожидает радушный прием.

Я повернулся и совсем было собрался идти, но в последний момент спросил:

– Могу ли я быть чем-то полезен тебе, достойный господин? Может быть, помочь тебе подняться на вершину холма?

– Спасибо на добром слове, – отозвался он, – но я еще некоторое время побуду здесь. А вот тебе лучше подняться на холм и перевалить через него одному, ибо по ту его сторону тебя ожидает вся твоя будущая жизнь.

Ничего не скажешь, звучало это красиво и торжественно, однако я заметил неувязку и с улыбкой возразил:

– Сдается мне, что эта самая будущая жизнь ожидает меня повсюду, куда бы я ни направился, причем неважно, один я туда пойду или нет.

Старик с шоколадной кожей тоже улыбнулся, но иронически.

– Да, в твоем возрасте тебя и впрямь повсюду поджидает множество жизней. Иди любым путем, который выберешь. Если хочешь – один, а если хочешь – в компании. Спутники могут пройти рядом с тобой большую или меньшую часть пути. Но неважно, шел ты один или в толпе, в конце жизни тебе все равно предстоит узнать то, что должны узнать все. Но вот только тогда окажется уже слишком поздно что-либо менять, будет слишком поздно для всего, кроме сожаления. Поэтому учись сейчас. Как ни много в этом мире самых разнообразных путей, но никому еще не удавалось прожить больше одной жизни, и, так или иначе, какую бы жизнь человек ни выбрал, большую ее часть он проживает в одиночку.

Старик помолчал, глядя мне прямо в глаза, а потом спросил:

– Ну, Микстли, каким путем ты пойдешь и в какой компании?

Я молча отвел взгляд, повернулся и продолжил путь вверх по склону холма. Я отправился навстречу своей будущей жизни в одиночестве.